Точный просчёт

      Входная дверь была открыта. Драко замер в нерешительности перед домом, рассматривая деревянное полотно, покрытое кровавыми отпечатками маленьких точно детских рук.       Уже на пороге пахло сыростью и смертью, отчего желания входить в пустой дом не было совсем, но, кажется, подобные эмоции особняк вызывал только у Драко. Зельевар выудил флягу из внутреннего кармана куртки, делая быстрый глоток, и, спрятав бутыль обратно, незамедлительно двинулся вперёд. — Дом не опечатан? — Флимонт действовал куда решительнее: дверь перед ним распахнулась, и мужчина скрылся в тёмной пасти погибшего поместья. Малфой с тяжестью на сердце двинулся следом.       Густой кровавый след начинался от самого порога, уходя в глубь дома: алая полоса не прерывалась, не была искажена неровными очертаниями ладоней, пальцев или одежды; она тянулась ровно, точно человека враз выпотрошили, и все пять положенные волшебнику литров ушли на выверенную, заботливо проложенную убийцей дорожку.       Хотелось сбежать, но на это уже не хватало храбрости.       Гнетущая тишина обрушилась, как цунами: не было слышно рваных движений стрелок часов, шагов что-то изучающего зельевара, даже собственного осторожного дыхания, и оттого Драко показалось, что он заперт в могиле. Малфой обернулся. Входная дверь была по прежнему открыта: снаружи сновали ничего не подозревающие волшебники, — Флимонт наложил иллюзию, чтобы не привлекать лишнего внимания — ютились вороны, падал редкий снег. Шанс сбежать был, — пусть сбегать никто и не собирался — и это обнадёживало. — Дело поручили Пожирателю. Они ждут моего провала, а не успеха. Помогать не станет никто. — Малфой заглянул из холла в широкую гостиную, из которой было три выхода. В одном из них — в арке — замер Флимонт. Он обернулся к чистокровному, испытывающе сталкиваясь с ним глазами, словно желая понять врёт он или нет. — Даже формально.       Пустые картины содраны со стен, мебель разломана, раскидана, вспорота; хрустальная люстра, вытянувшаяся вниз со второго этажа была вырвана с корнем из потолка и теперь валялась уродливой кляксой с длинным хвостом-цепью на полу. — Тогда догадка про труп была преждевременной, и, может, нам повезёт. — Флимонт отвернулся, скрываясь за стенами следующей комнаты.       Драко хотел возразить: указать на залитый кровью холл, на перевернутый вверх дном дом, на разъедающий запах гнили, но не мог. Ему хотелось верить, что в этот раз можно избежать жертв. Пусть он совсем недавно был и сам в числе ублюдков, готовых отнять жизни, ему вовсе не хотелось убивать, а теперь — после потери стольких близких и друзей — не хотелось видеть и чужое горе вовсе. — Или нет, — голос Джеймса прозвучал глухо, слишком отстранённо, и Малфой понял, насколько надеяться на чудо было глупо с самого начала.       Драко двинулся на голос, и, войдя в спальную, заметил первую странность. Нет, чистокровный не обратил внимание на растерзанную маленькую волшебницу, вытянувшуюся в полный рост рядом с кроватью, на её вспоротый живот и пепельно-серое от ужаса и отвращения лицо; не заглянул в побелевшие глаза, в которых — был уверен — смог бы различить ещё и отчаянную ненависть. Он, пройдя к прикроватным тумбам, зачарованно вытянул руку. Не нащупав ничего, кроме воздуха, чистокровный разочарованно обернулся к Флимонту, присевшему на корточки рядом с женщиной, но пристально, немигающе, глядящему на него. — Нет фотографий, — пояснил Драко. — Ни в коридоре, ни на кухне, ни в гостиной. Даже здесь. — Пожирателям приходится скрывать свои связи, чтобы их близкие не попали под надзор. Уверен, что никто этого не хочет, — зельевар пожал плечами, снова обратив взгляд к телу, но Малфой знал, что тот всё ещё внимательно к нему прислушивается.       Чистокровный был благодарен, что аптекарь упустил, намеренно или нет, заклятое «из вас», которые пусть и звучало бы правдиво, но слишком болезненно. — Мы тоже прятали, хотя о нашей семье известно куда больше, чем об остальных. Иллюзии очень полезны, когда надзор не знает, где искать. — Найдёшь? — взгляд синих стеклянных глаз столкнулся с серым, живым, почти сожалеющим. — Если они есть.       Драко открыл комод.       Совсем недавно он и сам каждый день с таким же трепетом открывал бельевой шкаф только для того, чтобы вспомнить, как выглядит собственная семья. Затёртые по краям колдографии нельзя было оставлять в рамках — они добавляли лишнего объёма.       Аккуратными стопками остатки былых воспоминаний прятались под ровными рядами одежды, и эта тайна, пожалуй, была единственной, которая не тянула душу во тьму. Малфой аккуратно брал одну наугад, — в этом ритуале тоже было какое-то необъяснимо тёплое, уютное волшебство: случайное воспоминание только для определённого вечера согревало изнутри — шептал заветное заклинание, словно бы его мог кто-то подслушать, и с горькой радостью наблюдал, как картинка в руках приобретала поначалу лишь более явные очертания, темнела, а после, наконец, складывалась в знакомый рисунок. Одно воспоминание, вызванное колдографией, до сих пор слишком явно стояло перед глазами.       Канун Рождества, часы почти пробили полночь. Отец, как всегда, задержался на работе, хотя спешить ему было и некуда: елка уже величественно возвышалась в гостиной, украшенная хрустальными сосульками, роняющими скупые слёзы, тут же замерзающие звёздной пылью, на раскинутые ветви, тёмно-зелёными бантами, прячущимися в пёстрых иголках змейками и шарами серебристых тонов с затейливыми мотивами из реальных и выдуманных историй, наперебой друг другу разыгрывающихся в нарисованных волшебниками сценках. А на самой верхушке — звезда. Остроконечная, отливающая даже в свете свечей холодной сталью, один-в-один схожая с далёкими небесными снежинками.       Драко было всего пять или шесть, он ещё мало что понимал, но всё же хотел дождаться отца, Рождества и встретить отчего-то важные двенадцать-ноль-ноль всей семьёй. Но рядом была только мама. Она сидела на диване, прижимая сына к своей груди и рассказывая истории о его великих предках. Больше всего Драко любил рассказы о Септимусе, умелом манипуляторе — такого слова чистокровный ещё не понимал, но был уверен, что оно значило что-то очень хорошее и важное, и оттого и сам хотел, как вырастет, стать манипулятором — и волшебнике. Но сегодня истории не радовали.       Драко крепко обнял маму за шею, натянул улыбку, не показывая и грамма расстройства, когда в камине вспыхнул зеленый огонь, выпуская из своих пут горделивого волшебника. — Отец! — мальчишка бросился к родителю, но вовремя одёрнул себя, замерев перед диваном на месте — Люциус не терпел настолько фривольного поведения. — Добрый вечер! — Добрый вечер, — отец прямо в мантии устало сел рядом с матерью, тесно прижимая Нарциссу к себе, и на мгновение Драко стало обидно. Он так ждал, когда соберётся вся семья, и вот… всё закончилось так, как обычно. Но Люциус резко отпустил мать, подхватил на руки сына и обнял его. Крепко, скучающе, словно не видел долгие месяцы. И мальчишка, всё ещё поражённый, обхватил маленькими ручками отца и счастливо улыбающуюся маму.       Громогласный бой часов дал понять, что стрелки указывают на заветные двенадцать-ноль-ноль. Рождество наступило.       Драко прошептал заклинание, но колдографии не проявились. Очередной шкаф оказался пуст. Может, Флимонт всё-таки прав, и некоторым просто уже не до воспоминаний. Может, эти некоторые просто смогли пережить прошлое, и теперь, чтобы не бередить старые раны, выкинули ненужные кадры, налаживая новую, возможно, ещё более счастливую жизнь.       Малфой, стоя у кладовой комнаты, обернулся к коридору, ведущему к спальне, где до сих пор находился Флимонт.       Может, и у зельевара нет прежних воспоминаний?       Извечно стеклянный, пустой взгляд, наигранные жесты, монотонный голос — разве так выглядит человек, хранящий в душе дорогих людей и не менее бесценное прошлое? А, может, оно было ещё страшней, чем у Драко?       Малфой поджал губы в попытке унять рвущееся на волю любопытство, но мыслями продолжал возвращаться к Флимонту.       Даже, если воспоминания причиняют боль, чистокровный не хотел бы от них избавиться. Он не мог выкинуть из головы некогда столь близких, пусть и погибших людей: одного из лучших друзей, любимого крёстного, — хоть в том ему и никогда бы не признался — даже взбалмошную, упёртую тётку. Малфой не хотел их забывать, даже если бы это означало освободиться навсегда от гложищах по ночам кошмаров и порой накатывающего ужаса. Нет, он бы никогда их так не предал.       Драко зашёл в кладовку. Самое маловероятное место для хранения колдографий, и всё же последнюю попытку упускать чистокровный не хотел. Он включил свет, оглядывая пустые коробки, и в душе предвкушающе заныло. Малфой закрыл глаза, словно бы это могло увеличить шансы на успех и тихо, почти беззвучно прошептал заклинание. Но в коробках снимков не появилось, и чистокровный уже развернулся, чтобы уйти, но боковым зрением, заметив движение, обернулся. Все стены небольшой комнатки — пять на пять — были сплошь покрыты чёрно-белыми снимками. Вот убитая волшебница открыто смеётся в кадр, а затем резко пропадает из поля видимости объектива, открывая обзор на чудесный горный пейзаж Альп; на другой — крепко обнимает маленькую девочку с разными — светлым и тёмным — глазами, пока та недовольно дуется, пытаясь вырваться. На следующей уже только девочка, в руках она мягко держит безобразный, совсем детский рисунок, снизу которого едва можно различить надпись: «Я люблю ма».       Сотни снимков перекрывали стены: на них девочка росла, грустила или радовалась, но, главное, жила.       Сердце Драко болезненно сжалось: она ещё могла быть здесь!       Малфой сорвал фотографию с девочкой и заново осмотрел все комнаты, но ни малейшего следа ребёнка не нашёл. Заклинание на обнаружение жизни тоже не принесло результата, и не реагировало даже на Флимонта.       Нужно было с ним поговорить, обсудить, где может находится ребёнок, ведь на момент войны, по прикидке Драко, ей было не больше девяти, и вряд ли её бы отлучили от матери. Но двинуться дальше холла Малфой не смог. Он уставился невидящим взглядом на выход из дома. Шаги давались с трудом, и когда получилось раскрыть дверь настежь, чистокровный отшатнулся. Пронзившая его мысль была всего лишь догадкой, но Драко был уверен, что маленькие кровавые отпечатки, покрывавшие светлое дерево двери принадлежали не погибшей волшебнице, а похищенной дочери. — Что-то нашёл?       Чистокровный не услышал, как Флимонт оказался за спиной, тем не менее, он не испугался и даже не вздрогнул. Постаравшись придать себе как можно более равнодушный вид, Драко обернулся, протягивая стоящему почти вплотную зельевару колдографию. — Их очень много. Скорее всего, она… — Элизабет Пиритс. — Аптекарь взял карточку, внимательно рассматривая ребёнка, но вслух ничего не сказал, только добавил не требуемое объяснение, пожав плечами. — Нашёл документы. — Прятала ребёнка, — спокойно продолжил Драко. Он бы точно взорвался и высказал Флимонту всё о его манерах, если бы не был настолько обеспокоен судьбой неизвестной девчонки. А, собственно, почему ребёнок вообще его волновал? Малфой понять не мог. — Если она была связана с Пожирателями, то могла опасаться, как бы Министерство не воспользовалось девчонкой, как рычагом давления. — Я не нашёл никаких вещей, но если это так, то и не найду. Тайники в фамильных домах не откроет никто, кроме наследника. — Даже взрывные чары? — зельевар уже собирался двинуться по коридору, когда Малфой схватил его за предплечье, заставляя обернуться. Он взглянул в синее стекло и злобно, почти по змеиному прошипел: «Не смей!», — и ему даже показалось, что в равнодушных омутах отразились на миг удивление и почти человеческая теплота. — Вместо того, чтобы ломать чужое, лучше помоги мне найти домовика. Может, тайник он не покажет, но сможет рассказать, что произошло.       Драко, окинув сомнительным взглядом зельевара, расцепил жёсткую хватку, направляясь вглубь по коридору, когда до него донеслось тихое: — А он здесь есть? — Министерство лишило статусов многие знатные семьи, но отнять прислуживающего домовика не в силах никто. Если у Пиритсов и правда была дочь, то уверен, возиться с ребёнком в одиночку мать бы не стала.       Малфой внимательно осматривал кухню: традиционно каморки домовых устраивали именно здесь, рядом с отопительным котлом или печью, чтобы те как можно реже мозолили глаза хозяевам. Поместье Пиритсов ничуть не отличалось от остальных. Драко, внимательно прислушиваясь, простукивал стену у очага, когда услышал глухой звук. Найдя едва ощутимые щели в чёрном дереве, чистокровный поддел пальцами края двери и медленно приоткрыл.       Раздался испуганный писк и резких хлопок — домовик оказался прямо напротив Драко, и когда Малфой заметил его, рухнул на колени, отчаянно застонав. — Флиппи не должен был! Не должен, не должен! — эльф резко ударился головой о пол, и дерево тут же окропили брызги. Снова взметнул голову вверх, и уже пытался в очередной раз обрушить маленькую голову на дерево, когда Флимонт метнул резкое: «Остолбеней!». Эльф замер в нескольких дюймах от пола, а Драко не мог оторвать поражённого взгляда от неподвижного домовика, непроизвольно роняющего громадины слёз, смешивающиеся с кровавыми брызгами. — Похоже, Элизабет запретила ему показываться людям, — Флимонт равнодушно, явно видевший подобное не впервой, присел рядом с эльфом, обхватывая худое тельце в рваной чёрной тряпке и оборачивая лицом вверх. — Придётся его связать, чтобы он не вредил себе.       Испуганные коричневые глаза метались от лица Драко к Флимонту, пока последний накладывал чары пут. Затем очередной взмах палочки, и домовик обмяк, снова разразившись громогласными рыданиями. — Моя бедная госпожа, простите! Флиппи не хотел, Флиппи не может себя наказать! — Ты видел свою хозяйку мёртвой, правильно? — Флимонт заговорил громко, его голос с лёгкостью заглушал писклявый тон эльфа, но тот, казалось, слушать и не желал. — А маленькую хозяйку видел?       Домовик умолк, продолжая ронять слёзы, но теперь внимательно, хоть и недоверчиво косился на зельевара.       «Не возражает», — с удивлением думал Драко. — «Может, ему запретили и врать?». — Мы хотим помочь маленькой мисс, но если ты не расскажешь, что с ней стало, то спасти её не получится.       Эльф молчал. Его большие уши свисали низко, к самой спине, и слегка подрагивали от беззвучных рыданий, сотрясавших всё тело. Глаза не метались по комнате, но голова поворачивалась то в одну сторону, то в другую, ни на секунду не оставаясь в покое. — Вы не станете помогать Флиппи, нет-нет, — домовой снова качнулся вперёд, срываясь на отчаянное хныканье. — Вы не станете помогать таким, как хозяйка. — Обещаю, что помогу.       Флимонт бросил беглый взгляд на Драко, а затем резко повернулся к нему спиной что-то протягивая домовику, и уже спустя секунду возвращаясь на прежнее место. Малфой не видел предмета, но теперь эльф смотрел с благоговейной надеждой, и тут же активно закивал. Флиппи хотел вскочить на ноги, протянуть в благодарность руку, но лишь неумело дёрнулся, валясь обратно на пол, но зельевар удержал его от падения. Эльф снова всхлипнул, но уже не так отчаянно, с едва заметной на губах улыбкой, оглянулся и затараторил, понизив голос, точно убийца мог его ещё слышать: — К хозяйке пришли ночью. Флиппи спрятался. Флиппи ни при каких обстоятельствах не должен показываться незнакомцам и выходить из дома, но Флиппи слишком переживал за хозяйку. Волшебник не открыл лица, а клиенты хозяйки так не поступают. Флиппи подсматривал, — простите, хозяйка! Пожалуйста, простите! — Флиппи видел, как тело волшебника сломалось, как обычно ломались игрушки мисс Кетрин. Вместо волшебника появился зверь, он укусил хозяйку на пороге, тащил по коридору, но хозяйка не слабая — нет-нет! — она отшвырнула его заклинанием. Хозяйка пыталась спасти маленькую… — эльф снова зашёлся рыданиями, и сквозь них Драко различил отчётливое: «Если бы только она приказала Флиппи помочь, если бы только она позволила…». — Она сумела спасти ребёнка? — Драко не узнал свой голос: он звучал отстранённо, холодно, совсем как у отца, но Малфою-младшему удалось сдержать гнев, чтобы не встряхнуть в нетерпении эльфа и не напугать ещё больше. Домовик повернул голову в сторону чистокровного, и его глаза снова наполнились слезами. — Маленькую хозяйку забрал зверь. Маленькая хозяйка… — Мы её вернём, — проговорил Малфой, вкрадчиво, слишком уверенно. Чистокровный не видел лица зельевара в этот момент, но был уверен, что сейчас оно спокойно и безжизненно, как никогда. Тем не менее, Драко и представить не мог, каким образом он хочет найти и спасти девчонку, тем более, что даже не знает, жива она сейчас или нет. — Поэтому приведи поместье в порядок к её возвращению и, пожалуйста (это слово далось особенно тяжело), останься жив до его возвращения, только… — Всё убери, чтобы о смерти Элизабет ничего не напоминало. — Флимонт бросился прочь, не успев заметить согласного кивка испуганного эльфа.       Драко ослабил путы домовика, тоже бросился следом, опасаясь, как бы зельевар не решил и вовсе уйти.       Выскочив из дома, Малфой огляделся по сторонам. Он заметил Флимонта уже в конце улицы: тот свернул за угол и окончательно пропал из виду. Мысленно выругавшись, чистокровный бросился следом. Чтобы зельевар не скрывал, Драко это узнает, в конце концов от этого зависит сейчас и его жизнь тоже. — А не рановато-ли убирать? Может, это вообще был другой оборотень? — Драко нагнал зельевара уже на улице. Мужчина не отреагировал на вопрос, но Малфой в очередной раз схватил его за руку, заставляя остановиться. — Что происходит, чёрт тебя побери?!       Флимонт нахмурился, он всё ещё не смотрел в глаза Драко, но что-то было в его образе волнующее, пугающее, что-то, что подсказывало: зельевар знаком с убийцей. Или, по крайней мере, предполагает, кто им может быть. — Послушай, я не знаю, что тебя объединяет с этим делом, но напарники нужны для того, чтобы прикрывать друг другу спину, а не оглядываться в два раза чаще. — Чистокровный напряжённо сжал переносицу, пытаясь унять растущее раздражение. Всё-таки слишком часто Флимонт выводил его из себя. — Если хочешь продолжать расследовать дело со мной, то тебе придётся рассказать, что происходит.       Аптекарь неопределённо качнул головой, обречённо выдыхая. Он сделал несколько шагов в одну сторону, резко развернулся, снова сокращая расстояние между ним и Малфоем и тихо, почти беззвучно выдохнул, выделяя каждое слово: — Он убивает по моей ошибке. Этого достаточно?       Стрелки часов только достигли отметки в три часа, когда Драко вместе с Флимонтом оказались на площади Гриммо. Поговорить без свидетелей в аптеке было невозможно, — самый разгар дня — у Драко дома всегда были родители, а Министерству и любой нейтральной территории, не окружённой защитными чарами зельевар не доверял. Малфой без особого любопытства осматривал моноликие дома высотой в четыре этажа, окружающие вымощенный брусчаткой пустырь, абсолютно бесцветных прохожих, явно сговорившихся заранее одеться во всё чёрное и серое, и номера домов, единственные яркие — пусть и даже жёлтые — пятна на фоне общей монохромности.       «Значит, здесь?» — Драко недоверчиво посмотрел на Флимонта, но тот уверенно направился к домам одиннадцать и тринадцать, когда их стены неожиданно стали разъезжаться в стороны, открывая взгляду ещё один, более тёмный и печальный особняк. — Поговорим внутри, — Флимонт не смотрел в сторону Малфоя, но подал голос прежде, чем тот успел задать крутящийся на языке вопрос.       В доме царил полумрак. Воздух был спёрт и затхл, отчего Драко невольно поморщился, прикрывая рукавом мантии лицо. Зельевар, казалось, этого не заметил, и сбросив безобразную обувь маглов, — Малфой не сомневался, что такая безвкусная на вид вещь с кучей шнуровки может принадлежать только им — прошел до середины коридора, тут же сворачивая влево. Чистокровный, разувшись, шагнул вглубь дома, но следовать за Флимонтом не торопился: он с неугомонным любопытством озирал чёрные, отчего-то занавешенные тканью безликие стены, скудную обстановку, приходя к выводу, что жилище зельевара слишком уж мрачное даже для него. — Как пожелаете, хозяин, — тихий грубый голос заставил Драко обернуться, но раздался хлопок, и чистокровный не обнаружил на кухне никого, кроме заклятого напарника.       Кухонька была в разы меньше, чем в мэноре, но выглядела вполне прилично: тёмно-зелёные обои с вертикальными белыми линиями хоть и явно утратили былой лоск, но выглядели свежими и опрятными. Мебель из тёмного дерева, плита прошлого века — слишком громоздкая, но абсолютно чистая, точно её только-только выпустили с продажи. Драко невольно ещё раз окинул пространство внимательным взглядом и сделал вывод, что Флимонт давно перестал обращать внимание на собственное жилище, и лишь усердная работа домовиков поддерживает особняк в его былом великолепии.       Флимонт сидел за столом, мрачным взглядом уставившись вперёд, но замечать присутствие Малфоя по прежнему не собирался, и тогда тот слишком навязчиво, но терпеливо, уселся напротив: — Ты что-то собирался рассказать.       В ответ снова последовала тишина, и Драко понял, что начать диалог так сразу не выйдет. Может, зельевар и хотел казаться безразличным (и даже искренне верил, что у него это получается), но сковывающая его история не позволяла открыться никому. Тем более — незнакомцу, посмевшему коснуться слишком болезненных воспоминаний. — Ты — Хранитель тайны?       Наконец взгляд Флимонта прояснился. Зельевар посмотрел на Драко — осознанно, слишком осязаемо — и кивнул. — Не опасно пускать сюда… меня?       И хоть Малфой не сказал ненавистного «пожиратель», он был уверен, что тот его понял. Конечно, ничего значительного от ответа аптекаря он не ждал — просто искал тему, чтобы Флимонт, наконец, смог немного расслабиться, привести мысли в порядок и начать разговор, но дыхание всё равно спёрло. Молчание затягивалось, и чистокровный уже хотел отмахнуться, когда мужчина наконец заговорил: — Не опаснее, чем соваться в пасть оборотню, — тонкие губы дрогнули в неуместной улыбке. — Но я тебе доверяю. Мне кажется, что ты единственный, кому в данных обстоятельствах я вообще могу доверять.       Глупое признание подействовало на Драко ошеломляюще: он удивлённо вскинул брови, пристально изучая в синие стеклянные глаза. Впервые Малфой хотел узнать чужие мысли, но по сосредоточенному лицу, слишком прямому взгляду сложно было понять, насколько искренен зельевар.       «Но всё же пока он мне не врал», — собственные мысли кольнули неприятными сомнениями, но чистокровный действительно не мог припомнить ни одной детали из уст Флимонта, которая оказалась бы ложью. — Спасибо, — в этот раз благодарность не легла тяжким грузом на сердце. Она скользнула легко, искренне, но крайне тихо, однако зельевар услышал. И это простое «спасибо», казалось, поразило его настолько, что Флимонт неверяще нахмурился, точно сомневаясь, что расслышал правильно, и в синих глазах снова мелькнула потухшая жизнь, отчего Драко стало отчего-то легче. — Похоже на фамильный особняк. Значит, ты чистокровный?       Снова лицо зельевара заострилось, похолодело, в глазах заиграло прежние безразличие, и Малфой понял, что оступился. Он хаотично пытался найти новую тему, но в этот раз первым заговорил Флимонт. — Я не думал, что дело окажется связанным с моим прошлым, но теперь у меня нет оснований считать, что это не так, — обречённо произнёс Флимонт, избегая взгляда Драко, но чистокровный и без того видел, насколько усталым выглядел мужчина. Внешне он ничуть не отличался от того, которого Малфой видел утром, в аптеке, но взгляд болезненный, горький, до отчаяния тяжёлый говорил о многом. Словно слетела нацепленная некогда маска, и теперь скрыть чувства зельевара было нечему, но чистокровный ошибался. Спустя миг Флимонт выдохнул, и его голос зазвучал, как и прежде монотонно, а глаза превратились в стекло. — И в таком случае я не имею права не рассказать о нём.       Аптекарь снова умолк, перебирая в памяти воспоминания, а затем, едко усмехнувшись самому себе, заговорил: — Во время второй войны было много пострадавших. У Волан-де-Морта (Драко невольно поёжился. Он начал привыкать к тому, что слишком многие стремились истребить свой страх, называя его по имени, но сам решиться на подобное ещё не мог: слишком силён был призрак, преследующий его во снах) армия состояла из абсолютно разных существ. Волшебников, великанов, дементоров, но, главное, оборотней. Знаете вы или нет (тут Флимонт откинулся на спинку стула, хотя выглядеть стал ещё более напряжённым, чем был): он и не собирался принимать их в свой новый мир, но пользовался способностями без сожалений. «Заразить как можно больше волшебников» — этот приказ и привёл к тому, что спустя шесть лет после победы, Лондон до сих пор задыхается оборотнями. Именно поэтому Министерство, спустя год, и поставило негласную задачу — истребить их (тут его голос стал настолько тихим, что Малфой едва смог расслышать, но сказанное Флимонтом настолько его поразило, что он от удивления раскрыл рот, выдав беззвучное «что?»), а следовало бы истребить Министерство, — Флимонт перевёл взгляд на окно. Взгляд мужчины был расплывчатым, отстранённым, но голос звучал как прежде чётко и собрано. — В то время я как раз решился бросить прежнее ремесло и заняться зельеварением. Знания были очень поверхностными, — раньше я считал, что это самое неудачное для меня ремесло — но стремление изучить то, что тебе не даётся порой творит чудеса, а мотивации у меня хватало. За год получилось восполнить школьные пробелы, начать собственные исследования, на их основе даже написать несколько статей и доработать базовые зелья на свой лад. Я не прославился широко, но в кругах зельеваров стал известен, как подающий надежды новичок, и вскоре со мной связался Дамокл Белби (Драко вопросительно поднял бровь, и Флимонт, довольно усмехнувшись, пояснил) — создатель волчьего зелья. Он сказал, что мои наработки в изучении волчеягодника очень помогут в его работе, и что совместные исследования могут помочь взглянуть на проблему оборотней с другой стороны. Я согласился. Возгордился, что на столь низком уровне ко мне за помощью обратился кто-то великий (здесь Флимонт замолк, закрывая ладонью глаза, в которых слишком явно читалась поглотившая его горечь, но через мгновение смог взять себя в руки) Дураки. Оба. Мы замахнулись слишком высоко: решили, что можем излечить ликантропию. Совсем.       Бросить все свои дела просто так я не мог. Незадолго до предполагаемого отъезда мне удалось открыть «Элексиры Морганы», и все поставки осуществлял, конечно же, я. И уехать означало — прекратить торговлю, а именно на неё и удавалось проводить все эксперименты. Тогда я отдал аптеку под присмотр Полумны (при упоминании Лавгуд Драко поморщился, но прервать рассказ не решился), она и подала идею нанять Пожирателей, которую после я доработал. У меня не было времени, чтобы подбирать себе замену, а отказываться от вполне ходовой задумки было глупо.       Поначалу Драко даже казалось, что Флимонт пытается оправдаться. Он так усердно подбирал слова, что слишком частые паузы стали Малфоя даже раздражать, но чистокровный был искренне благодарен, что зельевар, пусть и неосознанно, но всё же пытался помочь тем, кто был невиновен. Пусть и это совпадало с его личными целями. — Мы начали разработку лекарства, и поначалу всё шло, как нам казалось, хорошо. Первые образцы зелий действовали незамедлительно: слабости ни за неделю до полнолуния, ни после не наблюдалось, обращения не происходило, и никаких побочных симптомов тоже не было. Мы были воодушевлены, и уже писали совместную диссертацию, когда всё пошло под откос. Спустя три-четыре месяца у волшебников происходило неконтролируемое перевоплощение, которое не зависело ни от времени суток, ни от положения луны. Волшебники, которые на протяжении трёх циклов жили привычной для обычных людей жизнью вновь были вынуждены столкнуться с проклятием, которое обратить не выходило на протяжении нескольких недель. Конечно, спустя месяц они снова приходили к норме, но это было абсолютно не тем, к чему стремились мы. И всё же успех нам казался вполне реальным. Сдаваться на полпути не хотелось никому, и Дамокл как-то предположил, что избавиться от проклятия такого рода можно только переложив его на другого. — Вы использовали незаражённого, чтобы… — в этот раз Драко не смог удержаться от вопросов, но Флимонт договорить не позволил. Он яро замотал головой, с жаром отрезая: — Нет. Мы использовали человеческое сердце: Дамокл давно сотрудничал с некоторыми больницами Кёльна, и органы или тела ему время от времени поставляли. Уже погибших людей, завещавших себя медицине.       Малфой не слышал, чтобы в Мунго хоть раз поступали подобным образом: похороны для волшебников были сакральным ритуалом, куда более значимым, чем для маглов, и едва ли бы кто-то решился, чтобы их тело после смерти пошло на эксперименты, а не в семейный склеп.       Эта мысль претила Драко, но он решил не обращать внимание на собственную мораль. — Эксперимент прошёл успешно? — Если успехом можно назвать чужую смерть. — Неопределённо пожав плечами, Флимонт закрыл глаза. — Мы решили, что если удастся перевести проклятие с живого на тело мертвеца, то нашу цель можно считать выполненной. Моральная и нравственная сторона вопроса в данной ситуации меня не особо волновала, да и сейчас я бы не стал ни перед кем извиняться, если бы таким способом у нас бы получилось дать оборотням второй шанс на спокойную жизнь.       Зельевар умолк. Тишина после столь долгой истории непривычно резала по ушам, но Драко не смел её нарушить, давая Флимонту время, чтобы подготовиться, видимо, к самой тяжёлой части его истории. — Томас Холд был ещё мальчишкой. Восемнадцать лет. Магл. Он стал случайной жертвой во время второй войны, которую не смогло учесть Министерство. Под действием проклятия убил свою мать и сестру, и добровольно согласился на эксперимент. — Зельевар посмотрел на Драко, открыв глаза, и Малфой понял, что мальчишка, может, и был маглом, и с Флимонтом был знаком недолго, но оставил в душе мужчины слишком глубокий отпечаток, чтобы тот мог о нём хоть когда-то забыть. — Сказал, что если умрёт — значит так тому и суждено случиться, а если выживет — семья смогла его простить (губы зельевара снова дрогнули в печальной улыбке, но в следующую секунду он заговорил сосредоточенно, скованно, сухо). Наше зелье ослабило действие проклятия, благодаря чему и стало возможным отделить его от носителя, после Том был введён в искусственную кому, — в противном случае он бы не смог вытерпеть боль, которая следует сопровождает отделение болезни от тела — и затем — перенос ликантропии на мертвеца. На исполнение ритуала потребовалось больше суток, но мы справились.       Драко с сомнением посмотрел на Флимонта. Ему было непонятно, как именно можно было перенести проклятие, ведь, насколько он знал, их можно было лишь нейтрализовать, и первоначальная задумка зельеваров никак не укладывалась в голове. — Не слышал ни об одном заклинании, способном отделить проклятие от тела, — Драко вопросительно поднял бровь, на что Флимонт равнодушно пожал плечами: «Потому что в Хогвартсе не изучают чёрную магию».       Внутри Драко всё похолодело. Отец раньше изредка учил его тёмным искусствам, но никогда не принуждал к этому. Тёмная магия отравляла душу, давала пьянящее ощущение силы, власти, и, конечно, Малфою это нравилось, но однажды он просто испугался. Испугался чужой смерти, и на этом его обучение закончилось. — Тёмные искусства не обязательно приносят горе. По крайней мере, теперь я об этом знаю, но после нашего эксперимента вера в чёрную магию у меня исчезла, — тон Флимонта был слишком будничным, точно он говорил не о сомнительной магии, а о погоде, которая в Лондоне практически не менялась, и тогда у Драко закрались смутные сомнения о настоящей личности зельевара, о которых он пока не желал думать. — Томас излечился. Всё получилось. Как нам, опять же, казалось. Спустя несколько месяцев он пришёл ко мне ночью. Не мог остановиться ни на минуту, с трудом различал, где сон, а где явь, кричал, что с некоторых пор видит в кошмарах человека, который пытается его убить, говорит, что Том не дал ему спокойно умереть. Мы с Домоклом не показывали ему мертвеца: решили, что это может сказаться на его психики, но в тот вечер я достал сохранившуюся у меня фотографию. Человеком из снов и оказался тот, на кого мы и перенесли проклятие. Домокл считал, что Том всё выдумывает, но я пытался стабилизировать его состояние, хотя бы свести на нет кошмары. Но диагностика ничего не выдавала, а после того, как исчезли кошмары, голос стал преследовать Тома постоянно.       Флимонт умолк. Тело его заметно обмякло, но он тут же поднялся на ноги и нетвёрдой походкой приблизился к окну. Рассказ о гнетущем прошлом вытянул все силы, но история ещё не была закончена. — Он покончил с собой спустя четыре месяца с начала эксперимента. Я решил прекратить исследования в этой области, хотя Домокл от идеи не отказался. Тогда я и вернулся в Лондон. Написал диссертацию на тему излечения ликантропии, слегка сгустив краски, чтобы никто не стал пытаться однажды восстановить наши наработки или даже просто спонсировать безумцев, считающих, что подобное проклятие можно снять.       Рассказ не казался Малфою диким. Он понимал, что во многом эксперимент был бесчеловечным, но зная Сивого и других оборотней из его стаи, был уверен, что излечение подобных было необходимо для безопасности других волшебников. — Значит, ты думаешь, что оборотень решил повторить ваш эксперимент?       Флимонт согласно кивнул: — И маленькая Пиритс ему нужна, как вместилище проклятия. По крайней мере, если бы я стал пытаться излечиться, то первым делом проверил эту теорию. — Но почему ты так уверен, что именно ваше исследование взято за основу? — Драко поднялся с места, обходя стол, и приближаясь к Флимонту. — Может, это просто совпадение?       Зельевар устало покачал головой, поднимая на Малфоя сожалеющий взгляд, отчего чистокровный невольно дрогнул. — У Кристофера было вырвано сердце. В своей диссертации я написал не про труп, а про сердце. Якобы, что именно оно и является вместилищем проклятия. На самом деле это так, но мы решили сохранить привычную для болезни форму. Думаю, это и дало Тому те несколько месяцев, а в случае нашего оборотня — пара недель между убийствами означает, что он может превращаться не только в полнолуние, потому и результат смог проверить до наступления следующего цикла.       В горле Драко пересохло. Он с трудом сглотнул, но голос его всё же сорвался на дрожащий шёпот: — Значит, девчонка уже мертва?       Флимонт опустил взгляд. Внутри Малфоя что-то оборвалось, спёрло дыхание, и он, почти вслепую, всё же протянул руку, кладя ладонь на плечо зельевара и мягко, с надеждой сжимая. — Если убийца следовал моим записям, то нет. Я указал, что фаза луны влияет на зелье, и исцеление возможно только в три дня до и после полнолуния. — Зельевар попытался ободряюще улыбнуться — вышло скверно, но когда его холодная рука накрыла тёплую кисть Драко, чистокровному действительно стало легче. Отчего-то верилось, что у них действительно всё получится. — У нас есть десять дней? — Три дня до и после, — многозначительно повторил Флимонт. — У нас не больше недели.       Как сказал Флимонт, его диссертация так и не вышла в печать, осев в Министерстве. Поначалу её направили в отдел регулирования магических популяций и контроля над ними, затем, решив, что подобное некоторые могут расценить как руководство к действию, несмотря на жестокость опыта, — и, как оказалось, в своих выводах Министерство впервые оказалось право — сослали изыскания с подробными колдографиями (магически изменёнными, конечно, но об этом никому кроме зельевара знать не полагалось) в отдел тайн. Впрочем, сам Флимонт сомневался, что такой пустяк (при этих словах Драко скривился, полагая, что мужчина просто набивает себе цену, но его лицо и впрямь выглядело настолько серьёзным, что сомнения в искренности слов тут же отпали) могли скрыть настолько тщательно. Каков бы ни был результат, действия убийцы подтверждали теорию Флимонта, и возжелавшего исцелиться оборотня следовало искать в самом сердце магической Британии.       Впрочем, к кому именно вела эта тонкая ниточка понять было сложно: оборотень не оставил на местах преступлений ни одного явного следа, кроме пары безликих карточек, по которым общались зельевары «Эликсиров Морганы» и вполне понятного шифра «MMI: Ч-ж, Ч-г, А». Странное послание хоть и было объяснено аптекарем, но всё равно отчего-то не давало Малфою покоя. Зачем писать так много, если даже простое «Зверь» давало понять тоже самое, и вывести его (даже с помощью мысли) было куда проще. Этот шифр — слишком простой и очевидный, Драко был уверен — изводил, заставлял снова и снова топтаться на месте, хватаясь за сотни вероятных и абсолютно нелепых теорий, однако ни одна из них не была похожа на правду, отчего чистокровный почти позабыл задать самый важный для него самого вопрос. Поэтому, когда через пару часов он покидал дом Флимонта на Гриммо, резко остановился у двери, в нерешительности пытаясь найти ответы самостоятельно, чтобы не разрушить итак слишком хрупкое доверие, которое их объединяло. — Ещё вопросы?       Малфой обернулся на несколько долгих мгновений, пристально глядя на левое предплечье Флимонта, скрытое толстой кожей куртки. Неозвученный вопрос застрял в горле, но Драко помнил, как остро зельевар отреагировал на его интерес о чистоте крови, и в этот раз проглотил собственное любопытство, выдав сухое: «Нет».       Взгляд зельевара до сих пор оставался рассеянным и отстранённым: он снова пережил воспоминания, разъедающие его до сих пор, но неизменно ловко вытащил из внутреннего кармана куртки уже знакомую белую карточку — свою собственную — и протянул Драко. — Подумайте о том, что хотите передать, доставать не обязательно. Просто держите при себе. — Синие глаза блеснули осознанным холодом, и Малфой без лишних подсказок понял, что мужчина вспомнил о церкви. — Я вас услышу.       Драко уже собирался уйти, когда Флимонт скинул с плеч куртку, и коричневая кожа обнажила худое тело, скованное плотной тканью майки. Чистокровный перевёл опустошённый взгляд с оголёных рук на бесстрастное лицо зельевара. — Будьте осторожны, — синие стеклянные глаза смотрели с прежним холодом, и Малфой понял, что вопросы о метке следует оставить на потом.       Следующие три дня прошли, как на иголках. Малфой чувствовал: время утекало между его пальцев, но замедлить ход, а ещё лучше — найти ответы не выходило. Проверка каждой группы напарников в ночь нападения на Драко результата не принесла. Слежка занимала огромное количество времени, а обыск (несанкционированный, ведь Пожирателю никто не позволил осуществить подобного унижения в сторону уважаемых волшебников и волшебниц), и число подозреваемых с восьмидесяти шести человек сократилось лишь на треть. Наведываться снова в отдел регулирования магический популяций чистокровный не стал — опасался спугнуть убийцу, и тогда его поиски превратились бы в ещё более трудную — почти невыполнимую — задачу.       Не было вестей и от Флимонта, тогда Малфой решил, что может попытаться ещё раз разгадать секрет шифра, поэтому вот уже битый час он изучал книги в фамильной библиотеке, отчаянно стараяь подобрать ключ.       Дверь скрипнула, и чистокровный обернулся, встречаясь взглядом с удивлённым отцом, на лице которого тут же отразилось ставшее слишком привычным за последние недели презрение.       Малфой-младший после первой их ссоры говорил с отцом лишь однажды, но не по душам, как было раньше, до возвращения Тёмного Лорда, а официально, жеманно, скупо. Драко слишком устал. Его измотали поиски, не ведущие ни к чему, страх за жизнь непонятной девчонки, нелепые секреты вменённого напарника и собственная осторожность по отношению ко всем и каждому. Решив поберечь собственные нервы, он просто проигнорировал отца, не выдав даже сухого: «Добрый вечер». Малфой-младший вернулся к своим записям, но очередная его теория о шифре Цезаря провалилась, и Драко с обречённостью решил, что ключ должен быть в разы проще: едва ли у кого-нибудь найдётся время продумать тайное послание как следует, когда к тебе незамедлительно приближается твоя смерть. — Продолжаешь подносить кофе и лебезить? — едкий тон отца заставил Драко напрячься. Он не был настроен на конфронтацию, и, тем не менее, отступить не мог. Люциус, приверженец старых взглядов, мог уйти лишь получив достойный ответ, но Малфой-младший не понимал, чего ради тот вообще затевал нелепую ссору. — Иду по стопам отца: он ровно так же елейничал перед Волан-де-Мортом. Разве я плохой ученик? — собственные слова обожгли не хуже калёного железа, но Драко не сдвинулся с места, невидящим взглядом уставившись в буквы, которые теперь не выходило сложить воедино. Тело слегка потряхивало от напряжения, но Малфой-младший был уверен, что имя Тёмного Лорда опалило отца куда сильнее, и потому не смел проявить слабости. Но оказанное неуважение щемило душу. Драко понимал, что иначе их семье было бы не выжить, но теперь должен был понять и Люциус, что без работы его сына, они не смогут жить дальше, и дело не только в деньгах. Пока Малфой-младший служил при Министерстве, их семья была в большей безопасности от надзора, от подозрений в тёмных искусствах и от новых обвинений за старые преступления, которые могли последовать в любой день.       Драко, помедлив, всё же обернулся к отцу. Он был полон стальной уверенностью в своей правоте и, тем не менее, дрогнул, когда увидел искажённое горечью лицо родителя, но извиниться за сказанное всё же себе не позволил. — Мы можем после поругаться ещё. Я дам тебе возможность унизить меня, — несмотря на слова, голос Драко был по прежнему твёрд. Малфоя-младшего не страшили последствия, которые и впрямь казались совсем незначительными и ничтожными теперь, в сравнении с чужой жизнью — Но сейчас я не могу тратить его на глупую ссору, когда кто-то может умереть. Даже если это была бы полукровка.       Гулкая тишина заполнила помещение, и Малфой-младший решил, что разговор окончен. Он закрыл очередной том, отставляя его в стопку уже изученных книг, когда совсем рядом раздался насмешливый, довольный голос: — Ты стал отчаяние. Недостойное поведение для слизеринца, — Люциус поднял лист с написанным Драко шифром, затем скользнул взглядом по прочим бумагам, и с сомнением продолжил. — Греческие цифры и сокращение имени — плохое сочетание. Оно может ввести в заблуждение только если подобные послания уже имеют второе значение. Если хочешь что-то передать, то используй шифр Энигмы. В Британии он не пользуется особой популярностью.       Малфой-младший поражённо смотрел вслед покинувшему комнату отцу, когда до него дошёл смысл сказанного. Драко дрожащими руками переписал в привычном виде цифры, второе сокращение сопоставил со списком патрульных в ночь нападения, и замер, когда совпало единственное, выведенное в самом начале листка: руководитель дежурных отрядов по надзору за оборотнями — Чжоу Чанг.       Внутри чистокровного всё похолодело. Ему было, может, и легко поверить в причастность странноватой волшебницы, слишком уж недолюбливающей Пожирателей (или конкретно Драко?), но Флимонту — нет. И, несмотря на всю свою неприязнь, Малфой впервые в жизни желал ошибиться.       Площадь Гриммо встретила чистокровного прежней серостью и холодным дождём. Малфой не захотел передавать свои предположения через бездушный кусок картона, а потому теперь в нерешительности осматривал стройный ряд домов, особенно вглядываясь в по прежнему мрачный и печальный особняк под номером двенадцать.       Драко завороженно смотрел в тёмные провалы окон. Они казались пустыми, чуждыми, неживыми, отчего чистокровный невольно поёжился, ещё раз удивляясь тому, что кто-то может существовать в подобном месте. Даже такой человек, как Флимонт. Когда Драко всё же решил приблизиться, ему показалось, что на четвёртом этаже он заметил чьё-то лицо. Серое, с чёрными спутанными волосами, свисающими до плеч — оно было очень знакомо, но мгновение спустя морок исчез, словно его и не было.       Три громких стука в гуле улицы и шуме дождя показались почти беззвучными, и Драко решил, что Флимонт его не услышит. Впрочем, была вероятность, что зельевара и вовсе не было дома, но предупредить заранее о своём прибытии чистокровный не подумал, и теперь неуютно топтался на крыльце, решаясь, как поступить.       Снова три стука.       Малфою даже стало легче, что дверь никто не открыл. Можно было уйти. И, в отличие от дома Пиритсов, сейчас перспектива побега выглядела куда привлекательнее, чем возможный разговор или даже компания ставшего невыносимым отца.       Очередные три стука в дверь.       Теперь точно можно было сбежать. С чистой совестью — Драко сделал всё, что в его силах, и тот факт, что Флимонт не открыл дверь — лишь его проблемы. Малфой уже развернулся прочь, думая о том, как мог бы среагировать зельевар на неожиданные подозрения, как едко бы возражал, обвиняя чистокровного в излишней мнительности и припоминая его старые грешки — так делали все, и Флимонт исключением не был.       Драко уже спустился на нижнюю ступеньку, когда входная дверь распахнулась. Малфой внутренне напрягся, готовясь к худшему, запоздало подбирая слова, но на деле успел лишь обернуться и выдать на одном дыхании острое и слишком тяжёлое для себя: — Чжоу Чанг напала на Роули.