Точный просчёт

      Доски предательски скрипнули под ногами, и Малфой понял, что выжидать слишком поздно. Флимонт обернулся на звук, но «экспеллиармус» уже блеснул белой вспышкой, выбивая палочку из рук.       «Он успел бы поставить блок», — несмотря на очевидный успех, Драко не верилось в победу, и волшебник напряжённо замер, ожидая подлянки. Не двигался и зельевар, пристально вглядываясь в серые глаза напротив, как-то резко, предвкушающе, почти заискивающе.       Напряжение нарастало, и даже такой простой жест как вопросительно вздёрнутая бровь — редкая привычка, которую Джеймс за последний месяц совместной работы неохотно перенял у Малфоя, скорее пародируя ради иронии, нежели испытывая потребность выразить реальное удивление — порвал окончательно итак натянутые до предела нервы. Чистокровный снова взмахнул кистью, но произнести заклинание не успел: почва под ногами исчезла, и Драко резко дёрнуло вверх. Малфой застыл беспомощной куклой в воздухе, с удивлением наблюдая, как Флимонт, ещё недавно безоружно стоявший перед ним, уже сжимал в руках собственную палочку, довольно улыбаясь.       — Хорошая была попытка, а вот заминка оказалась явно лишней. Не ослабляй бдительности, пока не обездвижишь врага, а лучше — пока не оглушишь, — мужчина спрятал волшебный инструмент в рукав куртки, затем подходя ближе к нахмурившемуся от очередных, пусть и редких, нравоучений Малфою. Драко не услышал заклинания, не смог заметить даже взмаха руки, когда невидимые путы, сковывающие его ноги, исчезли, и он бы комом повалился на пол, если бы не удержавший его Флимонт, который, впрочем, почти сразу поспешил отступить.       Волшебник не впервый раз замечал за зельеваром подобную неловкость, но отнюдь она была связана со смущением или опасливостью.       Флимонт сторонился любого контакта, и объяснить себе это с каждым разом было всё труднее. Если поначалу Драко списывал привередливость в пище, чрезмерную паранойю и настороженность по отношению к любому новому знакомому, и тем более — потерпевшему на привычки от бывшей профессии, — впрочем, удостовериться в мракоборческом прошлом Малфою так и не удалось — то реакцию на случайные прикосновения, инициатором которых обычно оказывался Драко, объяснить никак не мог. Самый очевидный вариант с отсутствием доверия сам собой опровергался уже не раз, а иных вариантов чистокровный, сколько бы не размышлял на этот счёт, просто не видел. И, казалось бы, чёрт с этими прикосновениями, тем более, что не так часто и возникала необходимость в физической помощи, однако каждый раз замечая, как Флимонт дёргался в сторону, стоило только подойти чуть ближе положенного, Малфой испытывал необъяснимое сожаление. Хотя, как раз это сожаление и было самой понятной частью в жизни чистокровного, хоть сколько касающейся Флимонта.       С назначения на новую должность прошёл всего месяц, но то ли от столь слепого доверия зельевара, то ли от его глупой готовности помочь в любой момент, Драко проникся к странноватому напарнику, и теперь едва ли считал его меньше, чем другом, хоть ни вслух, ни даже про себя не смел в этом признаться.       Однако казалось, что эти чувства не находили ответа: сколько бы волшебник не пытался вытащить Флимонта на диалог, хоть сколько-нибудь направленный на жизнь аптекаря, тот сразу уклонялся в сторону, увиливая даже от самых невинных мелочей вроде возраста или полного имени, и это расстраивало. Впервые Малфою хотелось стать кому-то ближе. Кому-то, совсем не желающему впускать посторонних теснее «дежурных знакомых».       Драко уселся на деревянный пол, переводя дыхание. После своего назначения он решил выполнить данное себе обещание, и вопрос с обучением защите от тёмных сил встал, как никогда остро. Первым на роли учителя мог выступить отец, ведь Люциус был Пожирателем не один год. И даже если родитель не был столь сильным противником, как крёстный или даже Поттер, то уровень его всё равно был выше, чем у Драко. Но небольшое перемирие, которое негласно приняли отец и сын после диалога в библиотеке трещало по швам: в дом Малфоев снова стали захаживать тёмные волшебники. Драко узнал об этом случайно от домовихи Фрейлин, считавшей своим первостепенно важным долгом держать юного хозяина в курсе всех происшествий в мэноре. Вскоре чистокровный убедился в донесённых слухах и сам, случайно встретив у ворот настороженно оглядывающегося Горбина, которому после заключения родителей самолично продал почти все тёмные артефакты.       На все вопросы отец отвечал односложно, и его нетерпеливое «Это не твоё дело» выводило куда сильнее, чем обеспокоенное лицо матери, совсем отчаявшейся повлиять на Люциуса, а оттого предпочитавшей просто не замечать присутствие мужа. Ни отцу, ни матери так и не вернулась память, а странное поведение родителей — слишком отстранённое для тех, кто всю жизнь был друг другу щитом и опорой — и вовсе навевало мысли о контроле разумом. В таком случае проблема принимала самый неприятный оборот, и подлянки невольно приходилось ждать не только на работе, но и дома.       — А вообще лучше держать одну палочку прозапас. По крайней мере, если тебя отправят в командировку. — Флимонт сел рядом, опираясь спиной на закрытую дверь. Он выглядел не менее изнурённым, чем Драко. Порой Малфою казалось, что обучение, за которое зельевар взялся с таким усердием, изматывает Джеймса не меньше, чем обычный физический контакт. И всё же мужчина не желал сокращать по времени ни тренировки, проводившиеся через день, ни физическую нагрузку, которая, как утверждал, порой могла сыграть куда большую роль в спасении чьей-то жизни, нежели магия.       — Ты был без палочки, но использовал заклинание, — в голосе чистокровного не звучала обида, но отчего-то всё равно было досадно. Тренировки, конечно, давали результат, но надёжно прикрывать чужую спину, как считал сам, Малфой ещё не мог, и это угнетало, заставив обречённо опустить голову. Драко не любил показывать слабости, Флимону — особенно, но с ним было проще всего быть собой, а потому, когда волшебник спохватился, натягивая на лицо равнодушное выражение, Джеймс снисходительно покачал головой.       — Не так много существует беспалочковых заклятий, но только потому, что мы разучились колдовать. Палочка всего лишь инструмент, и простую магию вполне можно осуществить и без неё, — с секунду подумав, Флимонт уже тише добавил, — мне потребовалось больше шести лет, чтобы использовать это заклятие без палочки, так что не думай, что каждый твоё противник сможет провернуть подобное.       — Значит, всё дело только в тренировках? — Драко недоверчиво взглянул на Джеймса, явно не веря в такой простой ответ, извечтный с самого начала, но аптекарь отрицательно покачал головой.       — Всё дело в твоём упорстве. За месяц ты достиг куда больше, чем думаешь, — и чем за время всего обучения в Хогвартсе, я прав (ясного ответа Флимонт не дождался, но ощутив толчок локтя по ребрам довольно улыбнулся, хоть и привычно дёрнулся)? — поэтому не отчаивайся раньше времени. Скоро и сам начнёшь замечать результат.       Джеймс поднялся с места, и Драко, воодушевлённый впервые за долгое время таким длинным диалогом о прошлом зельевара, поднялся следом, порываясь в очередной раз пригласить того на беседу и бутылку сливочного, но замялся, вспоминая слишком частые отказы.       Может, всё же рискнуть?       — Джеймс. — Чужое имя по прежнему звучало непривычно, но Драко нравилось обращаться к аптекарю именно по имени: это создавало иллюзию приятельских отношений, которую, пусть Флимонт и не старался поддержать, но всё же тому и не противился. Мужчина обернулся, выжидающе уставившись в серые глаза и совсем сбивая спесь с поначалу осмелевшего напарника. Когда Малфой уже собирался отмахнуться с привычным «ничего», надрывный стон, прозвучавший в полной тишине, заставил обоих поднять головы к потолку.       Он звучал болезненно, низко, умоляюще, точно человека пожирала агония, и теперь надеждой ему оставалась только смерть. Драко внимательно вслушивался в наступившее молчание, но никаких звуков больше не прозвучало, лишь часы с нелепой, еле живой кукушкой, оставленные хозяином дома в прихожей — конечно, на время — вяло высчитывали двенадцать часов ночи.       Малфой растерянно повернулся к Флимонту, но тот так и не отвёл помутневших глаз от потолка. Джеймс никогда не выглядел настолько уязвимым и болезненным: в его понуром облике, побледневшей до цвета могильного камня коже, в опустевшем взгляде читались только усталость и сожаление.       «Не показалось», — подумал Драко, и ему стало мучительно тяжко от одного взгляда на аптекаря. Наверно, следовало бы испытать страх, но видя такого Флимонта, Малфой просто не мог себя заставить испугаться. Чистокровному впервые хотелось помочь, но как — он не знал.       — На сегодня хватит тренировок, — Джеймс вяло улыбнулся, хотя глаза его были по прежнему пусты, и волшебник засуетился, направляясь следом за уже скрывшемся в коридоре напарником.       У самой двери поместья на Гриммо Драко остановился, оборачиваясь к спешащему по лестнице зельевару, оставившему всякие приличия, в том числе вечно жеманное: «До встречи, Малфой», — не желавшее смениться более тёплым: «Увидимся, Драко», — несмотря на бесчисленные замечания.       — Мы можем встретиться? — Малфой замер, напряжённый всем телом, точно перетянутая струна, наблюдая, как привычно вздрогнул всем телом Флимонт, оборачиваясь уже на последней ступеньке. Драко поджал губы, точно не ожидавший от себя подобного порыва, но забирать сказанное не торопился.       Испытывающий взгляд впервые за последние десять минут смотрел ясно и открыто, прямо на чистокровного, и от этого стало немного не по себе.       — Я не буду ничего спрашивать. Обещаю, — на одном выдохе. Стало немного легче. Напряжённые плечи зельевара опустились, и его губы нетерпеливо, резко дёрнулись в благодарной улыбке, и Драко в ответ согласно кивнул. — Завтра вечером я пришлю сову.       Редкий выходной позволял не отправиться тут же домой, не ложиться в кровать, погружаясь в слишком изнуряющие размышления о странном жителе с верхних этажей, которого Малфой ранее не разу не слышал и не видел. Да этого и не требовалось, чтобы в голове чистокровного за мгновение поселились отравляющие мысли о близком человеке, который и является для Джеймса определяющим ориентиром, и которого менять или даже чуть-чуть потеснить не сможет ничто.       Абсурдности ситуации добавляло и то, в здравом уме помыслить, что тот несчастный был «ближним» Флимонта, Малфой едва ли смог. Он непременно бы вспомнил об истязаниях Волан-де-Морта, творившихся ужасах в собственном поместье и, снова ощутив пробирающий до костей ужас, обратился бы к Гампу. И пусть Глава отдела по обеспечению магического правопорядка едва ли бы поверил в пришествие очередного чёрного мага, способного погубить мир, но точно проверил заявление, и, удостоверившись в обычном запустении особняка, — например, поселившемся богарте или даже дементоре — со сдержанной неприязнью поблагодарил бывшего Пожирателя за бдительность. Да, так и следовало поступить в первую очередь, если бы владельцем поместья был кто угодно, но не Джеймс. А в этот раз Малфой лишь зажмурился, закрывая глаза руками, так и продолжая стоять на пороге дома двенадцать на площади Гриммо, плотно спрятавшего секреты своего хозяина, который открываться никому не желал.       Слишком поздняя встреча с Паркинсон была кстати и потому, что стала очередным поводом не возвращаться домой. Да, Малфой стал чувствовать себя последним мерзавцем, но он старательно избегал позднего возвращения в мэнор (а обходить подобное после вступления в новую должность стало сложно: новые дела требовали куда больше сноровки и умений, да и тренировки с Флимонтом, которыми аптекарь умудрялся занимать почти всё свободное время Драко, отнимали слишком много времени), которое непременно должно было обернуться столкновением с отцом и последующим скандалом.       Несмотря на повышение, Люциус не изменил своих взглядов, и в работе сына видел лишь унизительное заискивание перед мракоборцами и, в первую очередь, Гампом. Как-то раз Драко, не сдержавшись, вспылил в ответ, и, видимо, его замечание о прислуживании отца министру и совету попечительства настолько остро резанула по самолюбию Малфоя-старшего, что он тут же попытался выставить сына за порог, и ситуацию спасла лишь заспанная Нарцисса, спустившаяся на шум.       Драко уже и сам задумывался не раз о переезде, и как только радость от возвращения родителей немного утихла (спустя неделю, не больше), он начал рассматривать варианты съёмного жилья, но оставлять мать одну, да ещё и не зная точно, насколько родителям промыли голову, волшебник не решался, вынужденный молча глотать обвинения отца и ждать, пока Полумна, случайно узнавшая о проблеме Малфоя через слишком желающую помочь Грейнджер, не принесёт своё чудо-средство, обязанное вернуть память. В помощь Лавгуд — кто вообще в здравом уме мог верить главному редактору Придиры? — верилось слабо, но лучших вариантов у чистокровного не было.       — Долго ты, — Пэнси недовольно нахмурилась, когда Малфой появился из камина гостиной поместья Паркинсонов. Вечно отирающегося подле неё Нотта не оказалось, и причина плохого настроения подруги тут же стала очевидна. Несмотря на то, что бывшая слизеринка упорно делала вид, что недолюбливает Теодора, компания сокурсника ей была приятна. После заключения родителей, Пэнси не позволила себе сбежать к родственникам в Германию, как и Нотт, ровно так же оказавшийся в одиночестве. Они не стали встречаться, даже друзьями назывались с огромной неохотой, но неизменно обитали под одной крышей, находя в друг друге слишком уютную компанию, чтобы променять её на пожирающее горечью уединение.       Девушка сонно завалилась на диван, закрывая глаза, и Драко с облегчением вдохнул: пытать не будет. Снова. Впрочем, упадническое настроение в последний месяц случалось с Паркинсон почти при каждой встрече, и Малфой начал всерьез волноваться о подруге. Но на любые вопросы девушка упорно качала головой, неизменно повторяя «Всё хорошо», а такую отговорку она использовала лишь в одном случае.       — Снова повздорили?       Драко смог разглядеть, как в темноте злобно блеснули болотно-зелёные глаза, но вслух волшебница не произнесла ни слова. Чистокровный тяжело вздохнул, приготовившись к очередному «Всё хорошо», когда в ответ девушка наигранно безразлично бросила:       — Он женится.       — Значит, самое время придумать новый яд?       — Драко! — голос Паркинсон прозвучал излишне одобрительно, но Малфой лишь неопределённо пожал плечами, явно ожидавший чуть большей инициативы. — Меня это не волнует.       — Разумеется, как и меня — новое повышение.       Хоть в голосе чистокровного и звучало равнодушия куда больше, чем следовало, Пэнси вспыхнула ярче зажжёного вмиг фитиля, глухо повторив: «Повысили?», чем заставила Драко прикусить язык.       Не то, чтобы новая должность была такой уж тайной, по крайней мере, от самых близких друзей, умевших молчать, и всё же больше беспокоило сотрудничество с Флимонтом, которое подсознательно казалось, может навредить куда сильнее, чем пособничество бывшему Тёмному Лорду.       — Так почему ты, наконец, ему не признаешься? — неумелая попытка перевести тему не помогла, но заставила подругу задуматься на пару секунд и попытаться найти новый путь отступления. — Не обязательно признаваться в чувствах. Вы более, чем выгодная пара. В сложившихся обстоятельствах. Пожирательницу едва ли возьмёт кто-то под крыло более "чистый". Как и Пожирателя.       — Как ты и твой напарник?       Сравнение Пэнси прозвучало гораздо болезненнее, чем ей предполагалось. Конечно, подобных подколок Драко ожидал. Тем более, зная, что является первым из Пожирателей за последние восемь лет, получившим повышение, и всё же осознание невозможности влезть под кожу новому напарнику заставила нахмуриться. Не столько от обиды на правду, сколь от собственной беспомощности.       — Перебор, Паркинсон. Явный перебор.       Бывшая слизеринка лишь довольно усмехнулась, но очередная колкость, которая явно вертелась у неё на языке, так и не сорвалась с губ, заставив Драко лишь облегчённо выдохнуть и стать более серьёзным, пусть и не столь искренним, как следовало:       — Так правда, почему? Теодор не идиот, пусть и соображает туго. Ваш брак выгоден…       — Драко, пожалуйста, — Пэнси изменилась в лице. Так происходило всегда, когда речь шла о Нотте. Гордость не позволяла им признать важность друг друга. И именно поэтому обоим приходилось страдать.       — Не давить на больное — понял, — и хоть на словах Малфоя звучало всё слишком хорошо, на деле они значили слишком очевидное: «Вмешаюсь несмотря ни на что», и вроде бы Паркинсон стоило возмутиться, но, видимо, истощёная личными противоречиями волшебница не смогла выдавить ничего кроме болезненного: «Спасибо». Конечно, дальше разговор перетёк в более спокойное русло: нейтральные перепалки о квиддиче и целомудренные замечания об очередных поправках в правах немагических существ уже не могли задеть никого, но когда на пороге особняка Паркинсонов объявилась суетливая белка Смита, вынужденного теперь быть на посылках у мракоборцев (Драко искренне надеялся, что это наказание для Захарии Гамп придумал исключительно ради самолюбия Малфоя), проскользнувшая сквозь искусственный дымоход камина квартирки подруги, бросив излишне небрежное и высокомерное: «Новое поручение, мистер Хорёк», Панси не сдержала очеретной беззлобной улыбки, но Драко, слишком хорошо успевший изучить подругу, успел бросить в очередной раз:       — Перебор, Паркинсон. Явный перебор.