***
Многие юноши столицы порывались сочинять хвалебные стихи и песни о красоте и тонких манерах Геммы Катчер. Некоторым это удавалось. Пара-тройка паяцев даже пошли до конца и удостоились тумаков от её батюшки, который считал их излюбленные метафоры чрезмерно чувственными, как будто они способны были опорочить репутацию лучшей невесты в округе. Он занимал в парламенте важное кресло и не смог покинуть службу на время эпидемии. Прекрасная Гемма нашла убежище в Вернонхолле вместе со своей крёстной мисс Сабл. Дама эта слыла натурой до крайности милосердной и набожной. Под её началом находилось несколько работных домов столицы. Предприятие по удержанию бедноты за станками, вязанием и трепанием канатов было доходным, да в придачу корона выплачивала каждый месяц немалые суммы на снабжение трудящихся едой, одеждой и медицинской помощью. Мисс Сабл постоянно была занята рукоделием, демонстрируя озабоченность участью сирот, так что большую часть времени дочь Катчеров была предоставлена сама себе. Ныне девушка прогуливалась в обществе подруг по оранжерее в безупречно скромном капоре и синих солнечных очках, словно была на улице. Эта хитрость помогала ей, во-первых, обманывать своё сознание, давая возможность почувствовать себя под открытым небом, во-вторых, создавать вокруг своей натуры ореол недоступности, а в-третьих, скрывать взрывоопасную смесь эмоций, неизменно возникавших при виде кое-кого. В отличие от других мужчин, квартировавших у виконта, он кланялся ей без улыбки, любил простые, почти детские шутки, был молод и отлично сложен. У девушек он не пользовался популярностью, ибо нередко становился причиной внезапной дурноты, сердечных приступов и удушья. Одним словом, блистательный кое-кто был им попросту не по зубам. Его можно было часто застать лишь в обществе леди Хантер, светловолосой особы гренадёрского роста, да Катлин Джермейн, этой ведьмы-квакерши, которую проще было представить за ворожбой, чем на светском приёме. Облокотясь на шпалеру, кое-кто смотрел сквозь запотевшее стекло оранжереи на синеющий вдалеке лес. Сочащееся сквозь облака солнце очерчивало аккуратный профиль, волна вьющихся волос, зачёсанных назад, упустила пару коротких прядей, и они теперь дрожали у его лица. Когда Гемма, незамеченная полковником, прошла мимо, он обронил тяжёлый вздох. «Как ему здесь тесно! На кого же он похож… — думала она, косясь на выгнувшуюся поясницу, которую приобнимал хлястик чёрного короткого пальто, — На ум должна приходить вольная птица, а приходит почему-то гибкий змей или ящер с узорчатой спиной. Ах, Гемма, завзятая ты грешница!». Катлин в тот день предпочла чтение прогулкам. Она не хотела, чтобы нервы подвели её в разговоре с кем-либо и затаилась в комнате. Из прекрасного мира занимательных историй её выдернула тётя Лора. Блёклые глаза вдовы лучились счастьем. — Какое чудо, моя дорогая! Какая внезапная радость! Сегодня мы обрели то, чего здесь так не хватало! — Что же это? — изумилась Катлин. — Преподобный Мэриан Пайс прибыл ночью. Больше мы не останемся в такой трудный час без проповедей и таинств! Правда вот сокровище это достанется нам не сиюминутно, ему тоже назначен карантин. — Хвала господу! — перекрестилась девушка. В душе она заволновалась ещё сильнее, ведь не знала, как пройдёт неминуемая встреча служителя церкви с демонами. Не хотелось, чтобы пострадал безвинный пастор, но и новые друзья стали ей дороги, несмотря на свою тёмную природу, открывшуюся ей так внезапно.Жрец
2 мая 2020 г. в 16:36
Отец Пайс с тоской слушал как сырой ветер наваливается на стены дома божьего. В тот день даже лесные вороны, любившие сидеть на крыше церкви, куда-то пропали.
Никто не приходил на службы. Опустевший храм для одинокого священника стал лишь постройкой. Почтенной, повидавшей много счастливых венчаний, крещений и конфирмаций, простоявшей не один век постройкой, которая вдруг оказалась всеми покинутой. Жестокие завоеватели, топтавшие некогда эти земли, не смогли сделать того, что сделал мор, ведь церковь даже при них не пустовала. А теперь?..
Мёртвые цветы. Треснувший пюпитр. Чад от гаснущих на сквозняке свечей.
Три недели назад он почувствовал себя больным и слёг в постель. Обеспокоенная соседка заглянула к нему пару раз, но побоялась приближаться. Через несколько дней, проведённых в бреду и горячке без еды и помощи, отец Пайс услышал, как кто-то стучит в дверь, но не смог подняться. Слабым голосом прокричал: «Войдите!», ведь он не запирал засов. И только через несколько минут он понял: дверь заколачивают доской.
Люди подумали, что священник мёртв.
Помянули ли они его хоть раз молитвой?..
Сложив руки на спинку скамьи перед собой, Пайс уронил на них полную сомнений голову. Он уже не боялся быть застигнутым в столь отчаянном виде. «Я так важен господу, что тот спустится за мной в преисподнюю в судный час. И так ничтожен, что лишь из страха боюсь сломать привычку ходить сюда! Церковь есть семья, собрание, результат употребления дарованной человеку воли на службу Христу. Я остался один и совсем остыл. Так же, как эти скамьи и стены. Что я должен сделать? Даже день святого воскресения я не смог встретить должным образом. Господь подарил мне вторую жизнь, а я даже не чувствую к нему прежней любви».
Дома он не стал ни обедать, ни ужинать. Пост давался ему легко, ведь есть не хотелось вовсе. Спать тоже не выходило: старая гниющая ива норовила выбить окна своими узловатыми ветками, качаемыми ветром. Буря разгулялась и отец Пайс меланхолично рассудил, что если это начало нового Потопа, то он даже не попытается спастись.
Ночью, едва он в последний раз помолился, на пороге возник посыльный, умолявший срочно посетить Вернонхолл. Незваный гость твердил, что случилось происшествие, требующее вмешательства священника. На столике перед дверью образовалась пачка банкнот, которую Пайс принял как пожертвование на ремонт церкви да покупку новых библий.
Этот тревожный визит заставил его оживиться и даже показался знаком свыше. Наскоро собрав несколько смен одежды в старый саквояж, священник покинул дом и через пару томительных часов оказался в поместье господина Рилана. Заспанный доктор обследовал его без особой любезности и направил в одну из комнат для новоприбывших, разрешив общаться с виконтом через записки, пока не будет позволено иного.
Преподобный провернул строптиво заедающий ключ, толкнул исцарапанную дверь, не спеша вошёл и поставил поклажу у ножки стола. Вдруг он заметил, что комната уже занята: в постели лежал молодой человек, вскинувшийся, едва только пламя свечи озарило его лицо. Это движение своей нечеловеческой резкостью испугало Пайса и заставило отпрянуть.
— Прошу прощения! Мне сказали, здесь свободно.
— Ничего страшного.
— Вы не больны?
— Никак нет, сэр.
— А я могу похитить у вас четверть часа на беседу, раз уж разбудил?
— Так и знал, хотят ограбить. — усмехнулся молодой человек и сел поудобнее, — Тогда рассказывайте что-нибудь скучное, иначе я теперь не усну.
— О, я это могу, но договоримся в другой раз, — мягко улыбнулся священник.
Они представились друг другу по именам.
«Не мешало бы опросить стороннего человека, прежде чем экзальтированный виконт наплетёт сказок о проклятиях», — подумал Пайс. Он покрутился, направляя свет в углы комнаты, заметил табурет, подтащил его и сел напротив кровати.
— Как вы думаете, почему меня сюда вызвали?
Кэри окинул его взглядом и проговорил:
— Вы жрец?
— Как оригинально! — Пайс несколько раз удивлённо моргнул, — Своего рода. Я служу господу в местной церкви.
— Достойный выбор. — на этих словах священник отвёл глаза, — Должно быть, многие захотели ощутить поддержку свыше в это смутное время, вот виконт и послал за духовником.
— Слышали ли вы какие-нибудь сплетни о произошедшем вчера?
— Слышал разные, но к вашему роду деятельности они не относятся.
— И ничего не пропадало у виконта?
— Ах, это… Обыскивали прислугу. Наверное, стянули столовые приборы или дорогие безделицы.
— Деньги, — сдался преподобный, — крупная сумма, и всё бы ничего, если бы вместо них в секретере не оказался мусор.
Кэри сделал вид, что изумился.
— Но зачем в карантине воровать и главное — куда тратить? Ведь всё заказывает господин Рилан.
— Деньги, друг мой, не просят хлеба и соли, подождут. Ах, не буду забивать вам голову! Попрошу себе другое пристанище. Простите!
Как только край чёрной сутаны исчез за створкой двери, Кэри открыл окно, впустив брызги дождя в без того сырую комнату. Он высунулся наружу, сосредоточился, произнёс несколько слов. В следующую секунду он ловко выбрался, встал на раму и побрёл прямо по стене как по мостовой, стараясь идти тихо. «Только бы у баронессы никого не было!», — подумал он, отыскав нужное окно, но судьба не расслышала просьбы полковника. За стеклом тихо переговаривались. Впрочем, в комнате на полу он рассмотрел нелепую рубашку с рюшами, которая могла принадлежать только одному человеку из всех, кто населял поместье.
— Том! Баронесса!
Удивлённое лицо Оллфорда показалось из-за торопливо сдвинутой шторы.
— Да открывайте же!
Писатель спохватился, распахнул створку и подал руку демону.
Кэри снова оказался во власти земного тяготения и спрыгнул на пол. Он подошёл к чугунному камельку, который ещё хранил горстку углей и скупо делился теплом.
— Ух простите за вторжение, но дело срочное. Тот случай со слугами. Я только что всё узнал: виконт не потратил деньги и они обратились. Ч-щ-щ-щёрт!
Леди Хантер хохотнула. Она сидела напротив трюмо и неспешно вытаскивала шпильки из копны своих белокурых волос.
— О-хо-хо! Представляю себе его рожу, когда он увидел всякую дрянь вместо банкнот!
— Смейся, смейся. Он догадался, что это магия и вызвал к себе священника. Всё ещё нет желания сбежать?
— Пускай сначала поймает нас!
— Дебора, ты уже чуть не попалась! Знаешь, что такое кузина?! Это когда между вами всего парочка ближайших родственников! Заявись сюда тётка Рилана, твоя якобы мать, представь, какая разразится сцена! Да что уж там, хватит одного письма.
Звякнула нервно брошенная шпилька и баронесса за секунду очутилась прямо перед Кэри. Её нагота казалась наготой амазонки или разгневанной древней богини.
— Проваливай. Иди. К доброму папаше. Сидел бы дома в запасе, кости грел. Это же так весело, с ума можно сойти!
— Наймись в легион, раз такая смелая, а не бегай по чужим мирам.
— Ничего ты не понимаешь в охоте. Я может и невнимательна, зато впроголодь не сижу и веду игру по-крупному. Веселье только началось, глупый ты солдяга! Собрался сбегать, в мокрых-то кальсонах, поглядите! По тебе видно, что там снаружи холодный душ. Выкурить меня из постели даже не мечтай.
Мистер Оллфорд, жадно внимавший перебранке, напомнил о своём существовании:
— Э… Я правильно понял, что крестьянская легенда не врёт и вы умеете превращать сор в деньги?
Кэри открыл дверцу комелька, зачерпнул немного углей и подал их писателю. Тот с опаской протянул руку и в его ладонь посыпались монеты.
— Соверены! — чуть не крикнул он, поднеся одну из них к канделябру.
Оллфорд даже позволил себе попробовать золото на зуб.
— И не новые! Как будто уже сто кошелей повидали!
— А из черепков получаются недурные фунты. Правда, ненадолго, как видите.
— Мне по вкусу такой курс обмена!
Леди Хантер сменила гнев на милость.
— Послушай, Олден, я не хочу с тобой ссориться. Не зря же мы столько готовились, ехали, скрывались… Мне пришлось выследить эту Хантер, чтобы использовать её внешность. Ведь вся охота строится на умении обводить вокруг пальца, выдумывать себе роль и играть её. Побыть кем-то другим. Давай доведём это дело до конца! Не будем портить спектакль. Устроим такой балаган, такую площадную драму, которую будем потом ещё долго вспоминать. Случай подвернётся сам, обстановка уже набирает нужный градус.
Кэри вздохнул, помолчал немного и махнул рукой.
Несколько часов они беседовали, сидя на кровати. Баронессе удалось выложить весьма интересный пасьянс из имён и лиц. Одних она хотела столкнуть лбами, других возвысить, третьих испытать неловким положением. Мягкосердечный Оллфорд не давал её фантазии уходить в опасные виражи, а полковник с большим трудом отпускал свою догму о том, что вмешиваться в судьбы людей нельзя. Планы леди Хантер, в конце концов, увлекли его. В одиночку Кэри никогда бы в подобное не ввязался.
Перед рассветом полковник решил, что идти по коридорам будет опасно, а свои мистические силы он потратил на перемещение по стене и фокус для писателя. Остатка хватило на то чтобы смягчить удар об землю, когда он спрыгнул из окна.
Спенсер был в холодной ярости, впуская его. Синяки вокруг глаз у доктора были такими, будто его всю ночь колотили бродяги, да и душевное состояние соответствовало.
— Ни о чём не спрашивайте, любезный доктор. Вы не видели меня.
— То священники не дают мне поспать, то демоны. Угомонитесь! Вы выбрались наружу, так ещё и зачем-то поменялись комнатами с Джермейн. Вот из-за таких как вы…!
Кэри сбежал, не дослушав.
Катлин, мучимая бессонницей, встречала рассвет одетой. Она сидела на кровати, вперив взгляд в свои острые колени, которые угадывались сквозь несколько юбок. Небо совсем выплакалось за последние часы, а вот девушку захлестнули непрошеные воспоминания и в складки чёрного шёлка, блестя на утреннем солнце, падали её слёзы.
Смех рассыпается по гулкому каменному двору. Катлин тянет на себя край белоснежного хлопкового полотна, такого ослепительного в лучах колючего январского света. Няня прижимает к себе угловатый хрустящий ком, в который превратился совсем новый отрез и ни за что не хочет выпускать его из рук. Какие у неё руки!.. Огромные, красные, с сильными и длинными, как у мужчины, пальцами. Няня обожала печь разные сладости. Перед зимними праздниками, бывало, сама целыми днями вбивала в тяжёлое вязкое тесто патоку, яркие желтки и масло, а старая кухарка только жалась к печи, пачкая колени глиной да потягивала разбавленный бренди за здоровье подруги. По четвергам няня спускала в кадку с грязной одеждой густой щёлок и стирала до ночи, от чего её кожа походила на панцирь и почти ничего не чувствовала. Катлин выросла и теперь няня заботилась о маленьком Генри, но мальчишка был вполне самостоятелен и оставлял ей много времени на другие дела.
— Зачем?! — вскрикнула она сквозь хохот, — Зачем стирать ткань, ведь она только с фабрики и совсем чистая!
— Хлопок непременно сядет от воды и подол укоротится. Если тебе лень, то я постираю сама.
— Катлин! Вцепилась как гусь в подол!
— Ш-ш-ш! — подыгрывает та.
— Полно! Если вы так хотите, ваше портняжное величество, я всё сама прокипячу и даже с синькой.
— Без синьки. И без мыла, пожалуйста, сойдёт и поташ. Всё равно замараю, пока буду подшивать края. А вот пото-о-ом!
Катлин крутится, заворачиваясь в ткань и представляет себе, какой получится новая нижняя юбка. Служанка не верит, что она сможет сама вшить верёвочный каркас в подол, на что Катлин отвечает ей, как учили мать с отцом: «Если швея, прачка и крестьянка умеют больше хозяйки, то она им вовсе не хозяйка».
Если бы только она знала, что няня вскоре умрёт в неописуемых муках… А за ней не станет и прочих. Каллен и Генриетта Джермейн, её родители, служили короне и в бедности и в достатке, не гнушались никаких просьб и воззваний ни от властей, ни от фермеров. «А маленький Генри? В чём он был виноват? Бог оставил меня в счастливом неведении до самых последних дней».
Тётя Лора с четверть часа наблюдала за девушкой. Трогать её она боялась. Горе будто бы обволакивало Катлин, никого не подпуская. Наконец, дама решилась сказать:
— Милая, позволь я заплету тебе косы? И дам белила, ведь твой цвет лица нынче испорчен.
— Выбросьте чёртовы белила, — превозмогая боль, проговорила Катлин, — свинец убивает не только в виде пуль. Моя жизнь испорчена! Плевать на цвет лица!
— Детка, не нужно говорить таких слов!
— Я велела вам выбросить белила! Не будете слушать меня — вам же первой крышка.
Лора не нашла что ответить. Списав всё на расстроенные чувства Катлин, она поспешила забыть разговор.