Встреча на охоте

      Доктор спал всего час до того, как его разбудили стук в дверь и звуки мучительного кашля в коридоре. Если на первое его мозг предпочитал время от времени не реагировать, то второе столкнуло его с кровати, и он бросился к больному как гончая к утке.       Молодой человек, оказавшийся на пороге, был измождён простудой. Спенсер приступил к осмотру, повторяя про себя: «Нет-нет-нет, только не это, нет…», однако, быстро убедился, что главная опасность миновала. — У вас жар. Вставать с постели вам с этого дня запрещается, — заключил доктор, готовя стетоскоп.       Он выслушал лёгкие лакея и не обнаружил в них хрипов. — Полагаю, пневмонии нет, но не обольщайтесь, хоть это и не печально известная инфлюэнция, но может дать серьёзные осложнения. Ступайте. Вот вам вытяжка солодки, принимайте по три ложки в день. Много воды, куриный суп и надежда на лучшее должны помочь. — Нельзя ли выписать мне капельку опия, сэр? Затылок трещит, сил нет. — Настойки мне и само… мало. Её совсем мало. — запнулся доктор, — На самый крайний случай, ваш к таким не относится. — Ладно. Между прочим, прачка и несколько коридорных тоже простужены. — Вели им срочно явиться ко мне. И вообще, всем, кто испытывает недомогания.       Лакей покинул кабинет и Спенсер постучал в стену, за которой спала старшая санитарка. Пока она одевалась, доктор проверил запасы лекарств и распаковал новый брусок мыла. Из-под желтоватой дешёвой бумаги выскользнула картинка, на которой по клеткам были размечены дурацкие угловатые васильки. Утлое дополнение к обёртке доктор молча протянул помощнице, когда та вошла. Девушка смущённо сунула картинку в карман передника. Это был их маленький секрет. Без увлечений вроде вышивки крестом трудно находиться всё время в четырёх стенах и быть на страже круглые сутки. — Ну и ну! Всё из-за самодурства виконта. Кто выгоняет людей под ледяной дождь? Да ещё в такое время года.       Санитарка смиренно кивнула и проговорила: — Сэр, ночью был курьер. Он принёс письмо, которое я положила на ваш стол.       Прочитав имя отправителя, Спенсер впервые за долгое время тепло и искренне улыбнулся. — Надо же! Мой дорогой наставник, господин Мейсон, изволил напомнить о себе.       Он начал читать, присев за стол, и вскоре улыбка его померкла, между тёмных бровей наметились морщинки.       Утро было пасмурным. В такие дни преподобный Пайс чувствовал себя хуже, но не в этот раз. Он никогда не держал прислуги и испугался, когда в двери повернулся ключ, и она отворилась, впустив тихого, как тень, юношу. Тот беззвучно оставил на изящном столике графин с водой для умывания да замер, вытянувшись во весь небольшой рост.       «И что же?» — подумал Пайс, вопросительно глядя на него. Затем он вспомнил, что младшие слуги не заговаривают с господами и спросил: — Я могу тебе помочь, дитя моё? — Бритьё, сэр. Всё готово. — Бог ты мой! Оставь здесь принадлежности, я сам приведу себя в порядок, — смущённо проговорил священник.       Слуга исчез. «Ах, что же это я? Нужно пользоваться положением. В следующий раз не стану его отпускать», — подумал он. Бритва была восхитительно острой, с костяным кожухом, на котором красовалась резьба в виде ольховых шишек. Мыло благоухало жасмином. Преподобный повёл плечами от удовольствия и налил воды в фарфоровую ванночку. «Мои сто сорок фунтов… Я уже так привык к ним! Начать жизнь заново будет совсем непросто. Единственный шанс не превратиться в нищего — вложиться в какое-нибудь дело и ввязаться в гонку с предпринимателями, но никакого опыта в финансовых вопросах я не нажил, так что буду подчистую ими разорён».       Когда бритьё было окончено, Пайс с наслаждением вытер лицо свежайшим полотенцем из дорогого льна. Ему захотелось распахнуть окно и ощутить на умытой коже поцелуй весеннего ветерка, прохладу утреннего сада. Он высунулся наружу и поставил локти на подоконник. До завтрака ещё была уйма времени, с расследованием можно было не спешить. Отпущенные на волю мысли затеяли озорную перебранку. «Когда уместнее совершать первую молитву? — думал он, — До или после бритья? С одной стороны, я желаю предстать перед господом нашим в лучшем виде, так как и сам я более себя уважаю, будучи умыт и приведён в порядок. С другой стороны…».       Пайс хотел рассмотреть, куда ведёт тропинка, огибающая цветник, и повернул голову. Его взгляд упал на влажную каменную кладку фасада. Там отчётливо были видны два человеческих следа от босых ног. Налипшая пыльца цветущих деревьев да грязь от древнего песчаного раствора испачкали кому-то ступни, пока этот кто-то ходил по отвесной стене. Священник отпрянул от окна. — Невозможно! Он ладонью зажал себе рот, чтобы не закричать на весь этаж. Казалось, за спиной кто-то стоит или следит в замочную скважину, насмехаясь. Сердце его разрывалось от стука, он сел на кровать, чтобы не рухнуть на пол. Замок сдавил его стенами. Теперь было абсолютно ясно, что в этом месте происходят тёмные, дьявольские вещи, и виконт не сошёл с ума. Пайс попытался вернуться к прагматике, чтобы не потерять рассудок окончательно. Он слышал о хождениях по крышам людей, подверженных сомнамбулизму. Луна управляла их передвижением и могла заставить бродить по узким балкам, на верхотуре, делать странные вещи. Однако о хождении по стенам, противоестественном относительно гравитации, он не знал. «Верно, это вид подобного расстройства. Кто-то из гостей, сам того не ведая, ночью разгуливает по стенам, залезает в другие помещения. Да-да, верно так и есть.       Пересилив себя, Пайс снова исследовал отпечатки стоп. Они были разными, будто принадлежали мужчине и женщине. «Этот внушительный размер, наверняка, мужской. Другая стопа чуть меньше, правда, ненамного. Но у неё иной подъём и она более узкая, похожа на дамскую. Выходит, среди гостей есть две сомнамбулы».       С этого дня он ежедневно молился, едва открыв глаза.       Нужно было непременно явиться на завтрак. Спенсер решил дать себе привыкнуть к светскому обществу, чтобы важный разговор вышел непринуждённым и доверительным. Он сел за стол напротив мисс Сабл, собираясь с духом и наблюдая за ней. Осанка старухи вызывала почтение, как и аккуратность, с которой она поминутно протирала чашку. Ей подали пудинг. Видимо, зубы пожилой дворянки пришли в негодность, но взглядом она будто бы с лёгкостью отрывала куски плоти от любого, кто имел наглость громко хохотнуть или стукнуть вилкой о посуду. Побледневшая зелень её глаз напоминала пруд, покинутый лебедями и превращающийся в болото. Мисс Сабл была образцом строгого воспитания и изящных манер, но за столом возле неё всегда было чуть больше свободного места, чем возле прочих. Безнадёжно напуганный своими наблюдениями доктор дождался, когда она закончила трапезу и направилась в коридор. Там он обогнал её, учтиво поздоровался и начал: — Признаюсь, для меня стало сюрпризом, что вы, леди Сабл, знакомы с моим дражайшим учителем. — Верно. Мы представлены. — обстоятельно ответила старуха. — В последнем ко мне послании он утверждает, что писал вам неоднократно, но так и не дождался ответов. — Прошу прощения, корреспонденции я не получала. — Видимо, письма затерялись на почте. Что ж, придётся мне вам сообщить, что он проводил инспекцию ваших работных домов и нашёл там массу нарушений. — Что же это? До прихода комиссии был ещё месяц. — Проверку провели внепланово. В столице бушует эпидемия, многие порядки изменены. — Передайте ему, что денег он в этот раз не получит. — Каких денег? — растерялся Спенсер. — Ему известно, каких. Доктор глядел на собеседницу и думал, что она не понимает, о чём речь. — Мисс, ведь происходит… Так нельзя! Боюсь даже рассказывать, антисанитария и голод царят в ваших заведениях! — А на улицах царит смерть. — Об этом я догадывась, но никто не отменял чахотки и коклюша. У многих из тех, кто занемог, тюфяки одеревенели от крови и грязи. Иные несчастные умирают во сне и их тела не убирают неделями. — Почтенный доктор! Вы описываете злоключения бродяг, пьяниц и мелких воров. Заслуживают ли они лучшего? — Там и их дети тоже. В чём они провинились? — Такова их судьба. И поверьте, работный дом куда лучше улицы. — Необходимо придумать что-то. Пожертвований и субсидий не хватает на обслугу? — Не вмешивайтесь в дело, о котором не имеете понятия. Отдайте мне письмо. Доктора едва не подвело собственное воспитание. Он уже потянулся к карману жилета, чтобы выполнить приказ пожилой леди, он рука его остановилась, и он в ужасе услышал собственный голос: — Я вам его не отдам. — Вас не касаются наши с комиссией дела! Она протянула раскрытую ладонь в чёрной кружевной перчатке. — Нет. Простите великодушно. Письмо адресовано мне.       Тогда старуха схватила доктора за локоть. Чтобы никто из проходящих мимо них не заподозрил неладное, она натянула самую приятную из старческих улыбок и любезным голосом пропела: — Это недоразумение. Информация о моих домах конфиденциальна. Вы должны были сразу отдать мне конверт. У нас с мистером Мейсоном имеется договор о коммерческой тайне, и теперь выясняется, что он этот договор нарушил. Подсудное дело! — Вот и судитесь. Всего наилучшего!       Доктор высвободился, развернулся и быстрым шагом направился назад в лазарет. Письмо в кармане жилета лежало прямо напротив его сердца и жгло его, раскалённым тавром оскверняя добрую память, вырывая из него давно прижившееся почтение.       Одна записка, другая, третья… Их поочерёдно пришлось скомкать и убрать в карман. Как сложно, оказывается, попросить о короткой встрече! Да ещё и сделать это так, чтобы не выглядеть недостойно.       Разочаровавшись в своём эпистолярном таланте, Гемма убрала писчие принадлежности. «Хочешь спрятать что-нибудь — положи это на видное место!» — вспомнила она и решила вручить Кэри старательно упакованный бумажный свёрток как ни в чём ни бывало. Будто бы он обронил его сам. Тайные посылки могли сыграть с ней злую шутку, а сказать пару слов и передать предмет у всех на глазах было даже сохраннее.       Перед завтраком доктор произнёс воодушевляющую речь о природе злополучной болезни и разрешил ходить во двор и в старый сад. Несмотря на мелкий дождь, почти все высыпали наружу, пользуясь защитой зонтиков и плащей. Определённо, Кэри должен был находиться где-то в ликующей толпе.       Пока мисс Сабл и доктор о чём-то оживлённо беседовали, Гемма решила ускользнуть. В их с крёстной гардеробе она выбрала самый громадный турнюр, под который пришлось ещё в столице покупать отдельное бархатное пальто. — Не надевать же капор к такому великолепию! — Сказала своему отражению в зеркале Гемма и выбрала тёмно-сиреневую шляпку с перьями и лентами.       Чуть не забыв свёрток, она сцапала его, поправила свои синие круглые очки и ускользнула наружу. Двери парадного входа были распахнуты, приглашая сойти со ступеней во двор, где зацветали вишни. Девушке казалось, серое небо вот-вот обрушится на голову и всем своим весом прихлопнет, так отвыкла она от открытого пространства.       Гости поместья прогуливались с таким видом, как будто попали за океан и дивятся всему вокруг. Увидев подруг, Гемма примкнула к ним и заручилась прикрытием. Девушки, расплачиваясь за высокое происхождение, были ущербны каждая по-своему — одна хромала на короткую ногу, другая слышала только одним ухом — но нашлась среди них зоркая, которая высмотрела полковника в пустой беседке в глубине сада. Они благословили Гемму, и та покинула променад.       Сад впустил её на относительно сухую тропку. «Проклятая пейзажность! Не споткнуться бы об это «торжество природы» и не наступить во что-нибудь гадкое», — думала красавица, продвигаясь мелкими шагами. Кэри сидел на лавке спиной к ней и читал Ветхий Завет. Пользуясь случаем, Гемма мысленно попросила господа помочь ей, потому что полковник не посмел первым поприветствовать, а только встал с места, заметив её. — Добрый день, господин Кэри. Не мокните под дождём? — Добрый день, мисс Катчер. Дождь совсем мелкий, у него нет шансов лишить меня прогулки. Здесь, под крышей, вовсе сухо. — Как нынче расходится ворвань, не упала ли цена? Удивление демона она оценила по-своему и самодовольно рассмеялась. — Да-да, мне всё про всех известно. Впрочем, простите меня за бестактность! Я хотела поблагодарить вас за танцы, беседы и приятное общество. Она отдала свёрток, кивком попрощалась и дело было сделано.       Вечер снова согнал всех за стены старого поместья. После ужина многих сморил сон, обилие свежего воздуха дурманило просидевших половину весны в духоте. Лишь в некоторых окнах было заметно как дрожат огоньки свечей.       Пока Кэри и леди Хантер отнимали друг у друга сливочные леденцы, мистер Оллфорд утешал совсем отчаявшегося доктора. — Ну полно, Аллан. Кумир ваш передал свои знания более молодым и… более порядочным, чем он, людям. Миссия его выполнена, ну а тот факт, что он не лучше большинства держиморд, не должен вас так огорчать. — Мздоимец! — гадливо прошипел Спенсер, склонившись над коньячным бокалом, в который Оллфорд не забывал подливать успокоительное. — Нервы-то у вас ни к чёрту, пейте. — Мне ещё нужно поговорить с виконтом относительно слуг. — Тогда налегайте на выпивку ещё сильнее. Будете с ним на одной волне. -… И эта старая сука! Расстегнув манжет и закатав рукав, доктор продемонстрировал синяки, оставшиеся от её цепких когтей. — Хотела отобрать у меня письмо. В её голосе был испуг, и я не отдал. Хороши партнёры! — А почему Мейсон, или как там зовут вашего патрона, не побоялся, что вы выболтаете об их делишках кому-то ещё? — удивился Кэри. — Полагаю, моя собачья ему преданность тому виной. Покорность. Я столько лет был вещью, инструментом, который он крутил в руках по делу и без… Ему даже в голову не пришло, что я могу взбунтоваться и осудить его. — Не могу похвастаться проницательностью, но похоже на правду.       Катлин, сидевшая всё это время неподвижно, не своим голосом произнесла, глядя на баронессу и полковника: — Вы, верно, не понимаете, о чём речь. — Виноват. — на всякий случай сказал Кэри. — Несколько десятилетий назад вышел особый эддикт, согласно ему неимущих лишили пособия, которые они получали. После войны осталось много сирот и калек, невозможность кормить их преподнесли под соусом их же порочности. Якобы бедняки попросту ленивы и склонны к тому, чтобы производить на свет обильное потомство, как будто священное писание не побуждает к тому. Теперь эти люди, отдавшие государству своих отцов, свою кровь и будущее, вынуждены проживать в отвратительных бараках, где даже одежду свою носить не имеют права. Родителей там разделяют с детьми, у сестры отнимают брата, у мужа — законную жену. И все они каждодневно выполняют самую грязную и тяжёлую работу за койку и крышу над головой. Баронесса нахмурилась и покачала головой. — Какой-то кошмар. Я думала, мисс Сабл просто держит приюты, где кормят и дают поспать. — Работный дом нельзя покидать. Это вроде тюрьмы, только обитатели его — не преступники. — И эта паскуда, естественно, в курсе того, что такие дома распространяют болезни. При этом, у нас есть письмо с подробностями, верно, доктор? — Да. — слабым голосом отозвался тот.       Баронесса внезапно просияла и откинула с лица непослушный локон. — В газету! Сразу в несколько! Нужно раздуть скандал. Полицию можно подкупить и там всё будет шито-крыто, а вот прессе подавай сенсации. У нас есть свидетель и есть текст. — А это не повредит мистеру Спенсеру? — спросила Катлин. — Да что мне терять? Если виконт захочет от меня избавиться, другого врача он не найдёт. Никто не поедет сюда сквозь вымершие графства, полные мародёров. Я готов дать показания в суде, если понадобится. И угроз не боюсь, моя жизнь и так сломана.       Писатель проверил свои черновики и нашёл среди них чистый лист — С превеликой радостью готов обличать уродство духа! Осталось найти чернил…       Тем временем, преподобный Пайс, тщательно подбирая слова, рассказывал виконту об увиденном утром. Рилан всё равно вышел из себя. Он хватался за голову, дышал как кит и глаза его бегали так, что священник заподозрил у него зачатки сумасшествия. — Сын мой, — проговорил, наконец, Пайс, — полагаю, по простоте душевной или из некоего страха вы умалчиваете о чём-то. Здесь, в Вернонхолле, происходит нечто исключительное. Говорите свободнее, прошу вас! Я пытаюсь помочь, хотя сам немало напуган. — Здесь не растёт ольха. — вдруг заявил Рилан, — И никогда не росла. — А как же… — Здесь вырубили осиновый лес, чтобы построить замок. Никто об этом уже не помнит, а предки мои решили замять сей факт. Дерево с гнилым сердцем. Я будто бы выстроган из него. Словно языческий истукан, полный червей и жуков, я принимаю благодарность и восторги своих гостей… Вам можно исповедаться? — Разумеется.       Чуть больше часа ушло на исповедь. Мэриан Пайс с невыразимой ненавистью выплюнул: — Я освобождаю тебя от грехов твоих во имя Господа, и Сына, и Святого Духа. Договорив, пастор упал в обморок.