Встреча на охоте

      Смог скапливался в подворотнях. Угрюмые тени жались к закопчённым стенам. В сыром воздухе птичий грай, скрип колёс и возгласы сливались в отчаянный хриплый стон. Оллфорд вёл драгоценную спутницу окольным путём, стараясь, чтобы их не узнали, пока окна глядели на них мутным и пристальным взором. На площади двое смешались с толпой и та проглотила их, извергнув на противоположном краю, где театр высился античным храмом, скрывающим мистерии от людских глаз. Оллфорд позволил себе надеяться, что настанет день и они посетят спектакль вместе.       Фонари светили тускло и беспомощно, их душила мгла. Писатель вёл незнакомку сквозь мрак облачного вечера под локоть и всем богатствам мира в тот момент предпочитал, чтобы близость эта не кончалась. За театром — какая ирония! — прямо через узкую дорогу целилась в небо частыми пиками ограда кладбища. Должно быть, покой самоубийц, зарытых за пределами его, ежедневно тревожил хохот публики. Чем ближе подходили к воротам, тем быстрее Оллфорд погружался в нерешительность. Он боялся испортить свидание.       Рыхлая, истерзанная штыками лопат почва поглощала звук их шагов, густая зелень почти сразу скрыла обоих от любопытных взоров. Даже мраморным плакальщицам да ангелам, казалось, совершенно не было до них дела. Рассеянно читая эпитафии можно было почувствовать как сердце тяжелеет от чужих трагедий, но эта тяжесть быстро растворялась, создавая настроение драматическое и томное. Это было то место, где разные времена оставляли свои послания перед тем, как слиться с вечностью. Именно поэтому оно так подходило для тайной встречи.       Ни о чём конкретном писатель со спутницей не беседовали. Лишь делились тревогами и мимолётными размышлениями. Всё вместе: прогулка, слова, случайные прикосновения сплеталось в танец, где оба боялись сбиться и нарушить равновесие, не проявить должного тепла или наоборот, открыть слишком много. Они погружались во взаимное очарование неизбежно и стремительно, и вот Оллфорд уже ненавидит вуаль, скрывающую её лицо и с великим трепетом касается тонких пальцев в нежных кожаных перчатках, как безжалостное одинокое утро выхватывает его с самого дна смелых грёз. Точнее, это был уже полдень, потому что Оллфорд всю ночь напролёт пытался прикончить пером репутацию мисс Сабл и преуспел только к рассвету.       Открыв глаза, он скривился в издевательской улыбке. Как ловят за шиворот грязного воришку, прячущего под рубахой фарфор, так и он поймал себя с поличным на преступной, постыдной влюблённости, в которой даже самому себе было неловко признаться. Тем не менее, мысли его уже не первый день разбегались, а сердце колотилось как у осуждённого на смерть перед плахой.       Уголок для исповеди, любезно устроенный в молельной, посещался исправно. Преимущественно о таинстве просили слуги, но и среди гостей были набожные. Когда Пайс только приехал, он готовился услышать много отвратительного и пугающего, но никто так и не побаловал его истинно жуткими признаниями. Желая подготовиться к проповеди, он уединился в своём закутке и стал листать святое писание. Вдруг кто-то вошёл, решительно стуча каблуками. Пайс хотел сдвинуть шторку, но в неё вцепились обеими руками с другой стороны. — Понял вас.       «Неужели я слишком близок оказался к разгадке исчезновения денег и мне будут угрожать?» — в панике подумал пастор и пожалел, что не имеет при себе ни острого, ни тяжёлого предмета для защиты.       У пола удалось разглядеть женские сапожки с белыми гамашами. Потоптавшись на месте, дама осторожно встала на колени и непримиримо заявила: — Я согрешила, святой отец. — Хорошо-хорошо, — испуганно проговорил он. — Один человек стал моим тайным мужем. — Вы обвенчались без благословения? — Мы вообще не обвенчались. — Говорите прямо, дочь моя.       В следующие несколько минут Пайс перевёл дух и даже был рад, что неизвестная не видела его лица. Он с облегчением беззвучно смеялся и тёр лоб, пытаясь понять, как можно додуматься вытворять подобные вещи на кухне у виконта. Когда он назначил епитимью и отпустил грехи, то услышал в ответ: — Благодарю вас, но я не закончила. Катлин Джермейн — ведьма.       Преподобный схватился за голову. — Дитя моё, я — не Томмазо Торквемада и не смогу ничем помочь. Что заставляет тебя так говорить? — Она соблазняет мужчин. Вводит всех в заблуждение своим набожным видом. Я застала её перед рассветом с венком в волосах. Её одежда пропиталась дымом от костра. Я почувствовала запах за завтраком. Случилось это ещё до того момента, как доктор Спенсер разрешил покидать Вернонхолл! Она шаталась ночью в лесу, ведь в лохмах у неё был канадобль, а не вишня из сада. Простите мою сбивчивость, но это чистая правда! — Что-то я запутался. Вы застали её одну или с кем-то?       К удивлению Пайса, говорившая вскочила и выбежала из комнаты. Выдал её мелькнувший в проёме двери чрезмерно большой кринолин, о каких шутили, что это военный барабан, спрятанный под юбками. — Ах, мисс Катчер! Тайная жена, видите ли…       Тряхнув головой, пастор попытался вникнуть в услышанное. Если девушку застали затемно в таком странном виде, то быть может, она и страдает сомнамбулизмом. Какой бы ни казалась беспомощной их с виконтом теория об этом недуге, с Катлин, определённо, стоило найти повод поговорить.       Наслаждаясь конной прогулкой по лесу, офицеры едва не забыли об охоте. Они ездили наперегонки, уничтожали грог и страшно шумели. Первого фазана подстрелили только к полудню. Кэри спешился, поднял бедолагу с травы за лапы и покачал головой. — Мать твою! Да это каша из костей, перьев и помёта. У кого-то из нас талант заряжать ружьё. — Пристреляемся! — беспечно отозвались остальные.       И действительно, за пару часов удалось набить голубей и уток на целый пир, а расплодившиеся неподалёку на брошенном поле кролики обеспечили охотникам поздний обед. К удивлению многих, полковник проявил мало рвения в поисках добычи, зато надёргал кислицы, разыскал какие-то корни, отобрал у младших остатки грога и благополучно замариновал крольчатину. Мелких птиц прямо в перьях по его велению обмазали глиной и без особых надежд положили в костёр. — Олден, да что же вы такое натворили?! Где мне теперь найти кухарку, которая будет готовить так же? А денщика просто удавлю как пса за то, какими помоями он меня кормит! — возмутился бойкий капитан, случайно уничтоживший фазана. Вкус печёного на углях кролика немало изумил его. — Нигде не найти. Убьёт полкового повара в дальнем походе — тоже научитесь сносно стряпать.       Кэри самодовольно улыбался и поддерживал все шутки, лёжа на траве и лениво следя за кучевыми облаками. Порозовевшее к закату небо напоминало ему о моментах столкновений с людскими войсками иных миров, где природа была очень похожа. После удачных манёвров он любил плотно поесть и восстановить силы, но даже хорошее, самое свежее мясо без приправ быстро надоедало. Всем было известно, что демоны не оставляют после себя нетронутых трупов. Разумеется, тела не бывали обглоданы. Плоть срезалась только с бёдер, рук да груди.       Упрекнуть Кэри в неуважении к противнику было мало шансов.       Но к свежему мясу — ещё меньше.       Тем временем, Катлин посетила грандиозная идея о том, как быть с посланием в газету. Чтобы выяснить, в какой комнате обитают братья Беккеры, пришлось дать лакею пару пенни на чай. Она приблизилась к двери крошечного закутка у самой лестницы и постучала. Послышался скрип кровати, освободившейся от бычьего тела Карла Беккера. Детина открыл ей, будучи в одном белье и ничуть не устыдился. Он был выше гостьи на две головы и имел настолько тёмные веснушки, что те походили на грязь. — Так-так. Монашка пожаловала.       Он взял её за подбородок, но Катлин не дала ему насладиться своим испугом. — Добрый день, мистер Беккер. Могу я видеть вашего брата? — А зачем тебе Вилли? Я же лучше него. Да и не собираюсь помирать в ближайшие пару недель.       Кресло мальчика стояло у окна. Стук в дверь разбудил его от послеобеденной дрёмы и Уильям сощурился, пытаясь разглядеть, кто пожаловал. — У меня к нему всего один вопрос.       Катлин положила руку на предплечье Карла, безмятежно улыбнулась и хулиган потерял интерес к домогательствам. — Надо же. Ну заходи, коль не боишься.       Она подошла к юноше и поздоровалась. — Надеюсь, я не займу у вас много времени. — Я совершенно свободен, как видите. — вздохнул он. — Послушайте, Уильям, а что если на ваш аппарат запечатлеть письмо? Буквы будет хорошо видно?       Мальчик подумал несколько секунд, встал с коляски и на трясущихся ногах приблизился к коробке с негативами. Он перебрал несколько штук, близко поднося их к глазам и наконец, сказал: — Это вид на порт. Здесь расстояние около полумили. При этом, можно различить на окнах домов занавески и даже спицы колёс экипажей. С буквами дагерротип справится в два счёта. — О, Уильям! Вы не представляете, как поможете нам в правом деле! И вы, Карл, тоже послушайте. Сейчас я всё объясню. Старший Беккер громко присвистнул, оценив историю. — Мне сразу эта карга не понравилась. Она говорит, что всех голодранцев господь за что-то проклял и наказал, а хорошие люди как на подбор при деньгах и счастливы. Получается, мы тут все когда-то богу на мозоль наступили или обматерили в кабаке. — Интересно, за что тогда бог наказал мучеников и самого себя? — усмехнулась Катлин. — Значит, вы решили устроить ей взбучку. Такое мы одобряем. Да, Вилли?       Юноша нетерпеливо схватил со стола склянки, в которых содержались химикаты. — Тут мало осталось, но хватит, чтобы проявить три-четыре негатива. Принесите письмо. Мы повесим его на стену и запечатлеем. — Спасибо! Большое спасибо! — Долг платежом красен, мэм, — нахально пробормотал Карл, развалившийся в кресле. — Не разговаривай так с ней! Единственной леди в этом курятнике. — возмутился Уильям.       Катлин смутилась, но подумала, что старшему Беккеру стоило бы кое-с кем поближе познакомиться, чтобы надолго унять тягу к общению с противоположным полом. — А не могли бы вы потом попозировать мне для фотографии? Эта камера не очень новая, придётся не двигаться с полминуты, а то и дольше. — Что ж, я постараюсь.       Во дворе послышался стук копыт — вернулись офицеры. Раскрытое окно вдыхало свежесть нового вечера. Соловьи снова принялись распевать на всю округу, но ничто не могло развеять печаль Миссис Финч. Она сидела напротив зеркала и с сожалением разглядывала свою кожу, принявшую сероватый оттенок. Губы поблекли, на шее проявились складки. Она теперь боялась снимать перчатки, чтобы на пальцах не проступила аллергия, от которой не было никакого спасения. «Да-да, это лишь аллергия, — говорил ей муж, — слухи о ядовитых красителях выгодны только нашим конкурентам».       Супруга магната намочила салфетку в баночке с разбавленным уксусом и хотела протереть лицо, как вдруг увидела за своей спиной баронессу Хантер в одном капоте, с распущенными волосами, змеившимися по груди и плечам. Та схватила её за голову, не давая обернуться и заставляя смотреть лишь на своё отражение. — Не кричите. И не двигайтесь. Слушайте, что я говорю вам. Полюбуйтесь на себя! Вы — сломанная кукла. Игрушка. Надругательство над природой. Вас умерщвляют и воскрешают когда того требует толпа. Для того ли ваша матушка терпела муки рождения? Такой ли судьбы вам желала? А будучи девицей, о таком ли супружестве мечтали вы?       Миссис Финч скривилась словно ребёнок и из глаз её хлынули крупные слёзы. — Я не знаю, что делать! Я не знаю! Здоровье моё позволяет пройти сотню шагов в день и не более. Куда мне теперь деться? Кто заплатит за моё лечение и позволит жить свободно? — Лечение может и вовсе не потребоваться, если вы оставите своего мучителя в одиночестве. — У меня маленькие дети. Мы должны обеспечить им будущее! — Будущее сирот по матери вы им уже почти обеспечили.       Баронесса отпустила рыдающую от страха миссис Финч и та ещё какое-то время боялась оборачиваться. Когда силуэт визитёрши в зеркале исчез, она осмотрела комнату, оказавшуюся снова совершенно пустой.       Поскольку каждый был чем-то занят, регулярное собрание кружка Оллфорда в тот вечер отменилось. Однако, сам писатель, как только село солнце, обнаружил на пороге своего убежища Катлин. — Слава богу, вы здесь! — прошептала она, оглядываясь в коридор, — Господин Оллфорд, вы ведь верите мне? — Всем сердцем верю! — Дайте мне письмо от Мейсона. Ради нашего общего дела. Писатель подвигал листки на столе, нашёл конверт и вернулся с ним к девушке. Она буквально выхватила письмо и удалилась почти бегом.       «Как бы никто не задумал обмануть бедняжку!», — запоздало подумал Оллфорд, но не посмел мешать ей.       Стук в дверь был таким тихим, что санитарка на него не отреагировала. Доктор, клевавший носом за столом, выпрямился и замер. — Там за дверью кто-то есть. Войдите!       Перед обитателями лазарета предстала дама лет сорока. Она прокралась к Спенсеру чуть ли не на цыпочках и прошелестела: — Добрый вечер! Сэр, у меня к вам только один крохотный вопрос. Скорее всего… — Только не о сомнамбулах, пожалуйста… — захныкал эскулап, сняв очки и заслонив глаза ладонью. — Нет-нет. Моя дочка, Энн, кажется, у неё обострился насморк. Она всю жизнь мучается носовым истечением слёз без особого повода…       Доктор не слишком любезно хохотнул над формулировкой. Смутившись, женщина продолжила: — Но сегодня у неё ещё и жар. Думаю, к утру он пройдёт, но я решила сообщить вам для порядка. — Хвалю за бдительность. Я бы осмотрел её, пока не разболелась, вы позволите? — Да-да, разумеется!       Продолжая что-то щебетать о тратах на носовые платки, дама увлекла за собой доктора. Оставшаяся в лазарете помощница принялась мыть пол. Затем она отпустила младших санитарок и прибралась на рабочем столе. Когда и это было сделано, стало ясно, что Спенсер отсутствует подозрительно давно. Она ушла к себе и легла в постель, но заснуть она так и не смогла, пока не услышала как за стеной скрипнул стул. Любопытство заставило её зажечь свечу и тайком проведать начальника.       Он сидел, вцепившись в собственные колени и когда дрожащий свет огонька коснулся его щеки, посмотрел как-то затравленно и дико. — Гарриетт, мы в ловушке. — проговорил он пересохшим ртом.       Санитарка едва не закричала, моментально догадавшись о том, чем оказалась больна девушка. Иное не могло привести Спенсера в смятение. — Жар, хрипы, боль в боку и затылке. Энн же не покидала поместья даже для прогулок! — Возможно, совпадение, утро вечера мудренее, сэр.       Глубоко вздохнув, доктор извлёк из жилетки флакон с лауданумом и хорошенько приложился к нему. Спенсер стыдился делать так при помощнице, принимая свой яд за ширмой или оставшись в одиночестве. Не настолько она была далека от медицины, чтобы не понимать, что он уже в яме одной ногой, а часто рвёт его не от плохого питания и нервов. Однако, предел смущения был пройден и вдобавок ко всему, он тихо разрыдался. — Что я сделал не так, что? Где я проштрафился? Почему?       Поставив подсвечник на полку, помощница приблизилась и доктор вцепился в её сорочку. Ей ничего не осталось, кроме как положить ладонь ему на голову в попытке успокоить. — Вы не виноваты. Видимо, нам с вами не удалось перехитрить божий замысел. — Incubo. Это может быть только долго продлившееся incubo. А значит — к чёрту все исследования. К чёрту результаты. Инфлюэнция может проявиться и через месяцы.       Опий действовал, Спенсер стал глубоко дышать и почти взял себя в руки. — Теперь и Вернонхолл в опасности. Приготовимся к худшему.