*
Темный коридор с поблескивающей кирпичной кладкой сменялся длинными рукавами и поворотами, вводящими один в другой, когда по нему несся низкорослый, немного неповоротливый и растерянный волшебник. Коричневая мантия разлеталась в стороны, и он придерживал ее, чтобы не наступить ненароком, его звонкие башмаки оглашали пустое помещение перестуком шагов и эхом, откалывающимся от стен смежных пролетов. Он сожалел об опоздании, но не мог подвести товарища. Он был в Вене после разгрома волшебного паба, оказывал помощь раненным магглам и службам, регулирующим Статут о секретности. Некоторые твердили, что это только начало, и дальше приспешники Темного Лорда будут лишь крепчать, чувствуя безнаказанность, ведь ни одного из тех фанатиков поймать не удалось. — Простите меня, господа, ох, как же я задержался… какой стыд, простите и… доброго всем вечера, Альбус, Омникус, мистер Фосет, министр, — поздоровался волшебник, поравнявшись с широким дверным проемом, ведущим в зал с небольшим квадратным столом, укрытым черной тканью, на котором только и стояла: подставка вроде цветочного вазона и круглый стеклянный шар на ней. Все собравшие обратили внимание на опоздавшего, тот вошел спешно, снимая цилиндр и приглаживая свои взъерошившиеся светлые пряди. — Мистер Дож, добрый вечер. Да, вы задержались, но вы ничего не пропустили, — ответил министр, приглашая его встать рядом. — Пророчество ложно, Элфиас, — сказал приятель вошедшего, однокурсник и по совместительству глава Отдела тайн, на всякий случай снимая с подставки шар, наполненный серым туманом, и протягивая вперед. — Убедись, коль желаешь… Волшебник по имени Элфиас поместил шар в свою ладонь и почувствовал себя полным идиотом, потому что все смотрели на него именно так. — Ну… эмм, я в этом не шибко разбираюсь, — Элфиас передал прорицательный шар обратно и почесал макушку. — Тогда вопрос исчерпан, — развел руками министр. — Нет никакого Темного Лорда и пророчеств о нем. Утилизируйте никчемный предмет, — указал он на шар. — Давайте сюда, сэр, — смуглокожий маг с тонкими усами и в пенсне перехватил шар. — Благодарю, мистер Фосет. — Мг, означает ли, мистер Фоули, что подобным образом вы игнорируете сам факт существования Темного Лорда? — Вы отлично знаете, что я имею в виду, мистер Дамблдор. — О, я нет. Не будете ли столь любезны… Элфиас молча поглядел на своего давнего друга, ныне преподавателя школы, и остальные также притихли, чтоб не упустить ни слова из речи министра и учителя. — Речь идет о втором Темной Лорде, если я хорошо осведомлен. И это, по всей видимости, есть самая настоящая небылица. Пророчества всегда остаются, они не могут исчезнуть, — министр указал на парня с усами. — Фритициус невыразимец с многолетним стажем, он эксперт в области пророчеств… — Такое бывает в исключительных случаях, — негромко вмешался усатый эксперт. — Да, мистер Фосет? — министр нахмурился, нехотя передавая право речи. — Такое бывает, если будущее уже начинает меняться либо пророчество составлено о том, кому будет под силу изменить временную ветвь в ближайшие сроки… правда, такое — большущая редкость. Признаюсь, за всю мою службу я не сталкивался с подобным. Пророчество не исчезает, но во временном промежутке замены его, как бы, нет. — Мы здесь не обсуждаем то, чего нет! Таков мой следующий указ, — распорядился министр. — Однако Темный Лорд существует. Что факт. Глупо надеяться, будто Британию не постигнет опыт магической Австрии, Румынии или… Элфиас неудержимо закивал, а Омникус выступил с горячей поддержкой: — Ад кромешный, право! Кто-нибудь читает сводки о Нойштадте? Двадцать четыре непростительных. Чем не рекорд? А шенбруннский взрыв? — Спасибо, дорогой друг, — прикоснулся к его плечу чародей, раздражающий министра. — Так, что же нам полагаться, Дамблдор? — спросил министр. — На пророчества, которые исчезают? А вы, мистер Макфэй, оставьте статистику непростительных сотрудникам Отдела магического правопорядка, — потом махнул рукой. — По мне, так не более, чем слухи. — Не плюй в котел, где зелье варишь, — шепнул Элфиас Омникусу, когда все последовали к выходу из комнаты просмотров пророчеств. — Мне незачем с вами спорить, почтеннейший. Подумайте, каждый удар плодит гидр. Каждая новая голова гидры несет еще больший урон тем, кто ее бьет. — Дамблдор, вам не запутать меня вашими мудрствованиями. Пророчества нет. Оно ушло. Растворилось во времени. В витке, где-то там еще… — министр развернулся лицом к собеседникам уже в коридоре. — А теперь я вынужден распрощаться. Меня ждут дела исключительной важности. Элфиас был оскорблен за ближайшего друга, получалось, что они с Альбусом создали пустую возню. Неудачную сценку… Гектор Фоули умчал без оглядки, Фритициус Фосет и Омникус Макфэй распрощались с ними весьма спешно. И они остались стоять с недовольными минами. — М-да, не задалось сегодня. Что ж, повод заняться делами не менее важными. — Учебный год мчит, — они зашагали по коридору. — Абсолютно точно подмечено, друг мой. Элфиас не искал нужных слов, инцидент с пророчеством сделался для Альбуса какой-то больной темой. Он услышал лишь часть, без подробностей, но что в целом оно означало, не имел представления. Этот инцидент приключился с ними летом, когда Альбус мог позволить себе отдохнуть в обществе своих почитателей. Здесь нечего приукрашивать — Альбус Дамблдор почитаем всеми, кому выпадает честь общения с ним. Альбус был гением вне всякого сомнения. Хотя, сколько помнит Элфиас, он всегда избегал светскости и предпочитал более затворничество, нежели сам Элфиас, с тех пор, как Альбус вытащил в свет неудачника, вроде него, доказав, что ни чистота рода, ни изъяны внешности не играют никакой роли для глубины души и магических талантов. За это любят его друга: за непредвзятость и неподдельную искренность, за справедливость и смелость. Их дружба длилась уже тридцать с лишним лет. И все это время гений был и прям, и обходителен, и честен ровно в той степени, чтобы не задеть чувств окружающих. В общем, вряд ли найдется волшебник, который сможет перечесть все достоинства Альбуса Дамблдора. По неразглашенным данным он стал самым молодым резидентом Ассоциации некромантов Европы. Магическое сообщество уважает Альбуса за невероятные открытия в области артефакторики — Лига артефакторов спонсировала ему памятник при жизни, — за исследовательские достижения — Всемирный алхимический Альянс сражен его «Двенадцатью способами применения драконьей крови», — и пусть Айвор Диллонсби, соседствующий с ними в Годриковой Лощине, был толковым зельеваром, гораздо большего мастерства требовало воплощение идеи в приемлемой форме. А уж идеи самого Альбуса — в них можно было тонуть, так никогда не достигнув дна, до того неисчерпаемым запасом мозгов он обладал. Действительно способный блестящим умом своим воздвигнуть вселенную из говна и палок. Доказательством многогранности его интеллекта послужили титулы совершенно различных направленностей, начиная от старшего советника Визенгамота и делегата Международной Конфедерации до искусного легилимента и мастера трансфигурации, не говоря уж о титулах вроде виртуоза засосать максимальное количество леденцов в минуту. Своими нелепыми титулами Альбус гордился больше всего, ведь благодаря им, он зарекомендовал себя странноватым весельчаком и забавным плутом. Молодежь копировала его манеры, школьники покорялись его обаянию. Да, при всем при этом, вкупе с великой харизмой и гениальными навыками, он никогда не был высокомерен или хоть на йоту заносчив. В чем-то Альбус был хитер, несомненно, этого качества не исключала учительская стезя, однако никогда не кичился своими дарованиями. Казалось, столько сердечной теплоты не могло уместиться в одном человеке. Могущий стать в один ряд с могущественнейшими из магов в истории, Альбус предпочитал преподавать в школе, даря все блага, коими наградила его природа, подрастающим поколениям. Несомненно, стараясь уличить момент, чтоб подольше отвлечь от работы друга, Элфиас встретил его и нескольких министерских служащих для благотворительной миссии после несчастных событий, связанных с дебошами темных колдунов, сплачивающихся вокруг лидера. После собрания у них оставалась пара отвлеченных вечеров, в один из которых Омникус привел к трапезе супругу и ее французскую сестру. В летних сиреневых сумерках Монпарнаса, на террасе магического министерства, где минул внеплановый съезд Конфедерации волшебников и ведьм, царила такая благостная обстановка, что впору было отменить все войны — ничего общего с ужасами, описанными «Колдовским вестником», о явлении в Европу Темного Лорда, одержимого желанием убивать. Сидящие за столом бельведера маги ни о чем довлеющем на ту пору бесед не вели. Из зала оперетты под ними доносилось звучание классических композиций. — Какие обертона виолончели, прислушайся… — молодая жена Омникуса не очень в этом разбиралась, как и ее сестра. — Я не понимать настгой. Ггампластинки куда совгеменее, — сестрица из ковена прорицателей скверно владела английским, зато жадно вступала в дебаты за чаркой благородного напитка. Макфэй, Дож и Дамблдор отведывали гигантских улиток в жаркое с белым вином, иногда добавляя к ужину какие-нибудь комментарии о музыке, квиддиче, мировой политике, о старом председателе Конфедерации или о чисто профессиональной сфере. Скупой повествовательный запас Омникуса Макфэя ограничивался регламентом Отдела тайн, Элфиас Дож мог поведать о своих странствиях, зато Альбус Дамблдор всегда развлекал соратников неисчерпаемыми историями о школьных буднях — что ни день, то очередные казус или хохма. Это добавляло старинному другу компанейской привлекательности, и поводов для зависти, поскольку собеседников подкупал тот флер чудаковатости и озорства, вечного ребячества в его взгляде. И как можно всю жизнь посвятить заботам о Хогвартсе, оставаясь по-детски простым? Люди тянулись к доброте, словно мотыльки к пожарищу, что порождало много неловкости в плане знакомств. Как в тот раз, когда сестра миссис Макфэй, активно поддерживающая диалоги, начала рассказ о своем ремесле. Все зачем-то норовили прощупать гений на предмет романтики, и Элфиасу становилось часто не по себе из-за того, что вытаскивает Альбуса на подобные мероприятия. — Меня посещает мысль: сказать им, что мы вместе и дело с концом, — как-то даже брякнул он. — Да уж, — засмеялся Альбус. — Боюсь, старина Элфиас, нам вряд ли поверят. Элфиас знал, что его друг детства не склонен проявлять к женщинам что-либо, кроме публичной почтительности и личной дистанции. Они ни разу не обсуждали этого, но никогда не держа камня за пазухой, иногда подшучивали на столь деликатные темы. Что касалось самого Элфиаса: будучи заядлым путешественником, он не слишком увлекался чем-то другим, и видел лишь то, что отношения с женщинами — это по меньшей мере дорого, как финансово, так и морально. И пока временил с отношениями. Но конкретно в тот раз, Элфиас ошибался. Он решил, что совершит еще большую ошибку, если оставит друга, когда разговор переметнулся в разгадывание будущего. На самом деле будущее и было единственно волнующей темой для волшебников, которые желали забыться в иллюзии прекрасного вечера. Нельзя находиться вдалеке от того, что рано иль поздно накроет весь континент и несомненно докатится до островов Британии. Он отлучился всего на несколько минут, а вернувшись, засвидетельствовал нечто сродни пророчеству. — Он грядет… он свершится… самый могущественный колдун в истории человечества… Ванесса Макфэй пыталась оттянуть сестру, вцепившуюся в руку Альбуса, и внезапно заговорившую без акцента. К несчастью Элфиас застал лишь часть, но и того хватило, чтоб заключить — это было пророчеством.*
Целитель Приториус Пинкнесс, заведующий родильным отделением больницы Сэнт-Мунго, покинул палату мадам Блэк, невероятно скандальной особы, оправдывающей любые пакости чистотой своей магической крови, и отплевался в коридоре. Как надоели все эти пересуды! — он назначает курс, коему нужно следовать до полного выздоровления, а не тогда, как прижмет. У него был кое-кто поинтересней. Возможно, единственный интересный случай за всю его докторскую практику. Уникальный. Хлопот целителю прибавил известный и уважаемый чародей, завуч школы. Вообще, репутация Альбуса Дамблдора в кругах общественности была неоднозначна. Приториус любил прессу и доверял печати, он читал «Ежедневный пророк» уже много лет, ни разу не усомнившись в подлинности периодической литературы. Порой профессора Дамблдора восхваляли за его достижения, прославляющие магическую Англию, но бывало: выходит какая-то грязная статейка, о том, что замяли неприятное происшествие в школе, и уже мнение подпорчено. Мистеру Пинкнессу было не все равно на эти происшествия, ведь его старший сын заканчивал Хогвартс, а младший только поступал. К тому же, коллеги из отделения магических травм и укусов рассказывали о постоянном притоке пострадавших студентов. Однажды сына Приториуса тоже цапнула зубастая ягода на уроке травологии, и он неделю не мог шевелиться. Кое-кто сказал, что в школе нет даже достойного койка-места для раненных студентов, и о квалификации медицинских кадров студенческого медпункта Приториус был слабо осведомлен. И, если уж рассматривать под магоскопом крайне непрофессиональные мысли, то Приториус просто злился, что ему не объяснили ничего о новой пациентке и, что профессор Дамблдор подкупил его. Зайдя в рабочий кабинет и призвав к себе карточку пациентки, мистер Пинкнесс направился к палате его уникального случая. На ходу он перелистывал страницы пустого досье, а самопишущее перо делало пометки: «Меропа Гонт. Время прибытия. Состояние матери. Состояние плода». — День добрый, дорогуша, — заглянул в палату целитель. Юная ведьма замерла полулежа, перед ней стояла тарелка с бульоном на подносе и левитирующая ложка сразу упала вниз, звякнув о донце. — Как ваше самочувствие? Вижу, вы идете на поправку, — Приториус прошелся до кровати, присел на высокий табурет напротив, ожидая пока поднос улетит к столику и не будет им мешать. По правде говоря, он не представлял сколько эта девушка не ела прежде, чем попасть сюда, и было ли у нее хоть какое-то пропитание ближайшую неделю. Целитель достал из кармана халата два пузырька снадобья и положил на одеяло, рядом с ладонью пациентки. Она смотрела не мигающими глазами, один глаз упорно косил на левое колено Приториуса. Ее лицо ничего не выражало. — Вам нужно принять зелье, дорогуша, — не дождавшись никакой реакции, возможно, потому что она стеснялась принимать лекарства в чьем-то присутствии, он продолжил. — Меня зовут Приториус Пинкнесс. Я колдомедик. В силу того, что мы теперь с вами вместе занимаемся вашим здоровьем, мне бы хотелось прояснить определенные нюансы протекания вашей беременности, а также вашего содержания до того, как вы оказались здесь. Девушка молча смотрела на него. Она была нереально, дистрофично худой. Страшненькие острые кости ее ключиц выглядывали над вырезом белой сорочки, в которую ее одели утром после очищающих заклинаний, поскольку для водных процедур она была еще слишком слаба. Она сама по себе была весьма страшненькая. И факт ее беременности, опять-таки с не весьма профессиональной точки зрения, удивлял. Ее лицо по-прежнему не имело никакого выражения, взгляд казался застывшим. — Вы меня понимаете? — в какой-то момент мистер Пинкнесс усомнился в этом, но спустя несколько секунд пациентка кивнула едва заметно. — Так. Уже лучше. Почему-то целитель подвергся непреодолимому желанию прощупать ее пульс, однако подавил это в себе с большим трудом. Он вдруг ощутил некое скрытое указание говорить дальше: — Понимаете, мисс Гонт, ваш случай уникален даже в мире магии… с таким никто не сталкивался, — ее лицо начало подавать легкий признак заинтересованности. — И ваша беременность… чего греха таить, уникальное явление природы. Для меня крайне важно вести вас, как пациента. Наблюдать. Ваш ребенок… он… Пока Приториус подбирал более корректное слово, почесывая подбородок, он услышал хилый голосок: — Что-то не так с моим ребенком, с-сер? Он тут же поднял взгляд, беременная впервые моргнула. Она выглядела такой же отстраненной, но целитель полагал, что это из-за шока, вернее так проявлялась симптоматика его последствий. — В том-то и дело. Ваш ребенок в порядке. Это, знаете ли, нонсенс, поскольку… плод замер, — за недостатком какой-либо реакции, Приториус продолжил. — Испытанный накануне стресс мог спровоцировать это, болезнь, голодание и еще множество факторов. Ко всему прочему, вас доставили сюда в состоянии клинической смерти. То же наблюдалось и у плода. Вам понадобился один на двоих раствор оживляющего зелья… такой используют для реанимации волшебников и ведьм, сердце которых не билось в течение десяти минут либо подвергшихся заклятию оцепенения, для снятия летаргии от ядов или укусов… — целитель начал говорить очень быстро, сам не зная отчего, ведь девушка привычно отрешенно смотрела куда-то поверх его колпака. — Мы точно не знаем, сколько вы с вашим ребенком провели в состоянии клинической смерти, и те, кто доставил вас сюда, тоже этого знать не могли… Когда мистер Пинкнесс закончил речь, ничего в поведении юной колдуньи не изменилось, но после ненадолго воцарившейся тишины, она спросила приглушенно: — А кто доставил меня сюда? Это становилось похоже на допрос, будто Приториус пришел не заполнять досье о пациенте, а трепаться об уникальном случае в своей практике. — Мистер Элфиас Дож, исследователь маггло-магических традиций и культур, и профессор школы чародейства, Альбус Дамблдор, — тем не менее ответил целитель. — Последний оплатил ваше пребывание в изолированной палате. — Почему он это сделал? — Я этого знать не могу. Но я думаю, он еще навестит вас, и вы сможете сами спросить об этом у него. Во вновь обозначившейся паузе, Приториус взял себя в руки, чтоб задать вопрос по больничному досье: — Вы поведаете об условиях вашего содержания вне Сэнт-Мунго, мисс Гонт?