Седьмая ведьма

Утром дома всегда тихо. Независимо от того, что происходило накануне вечером, будь то пьяные крики или разбивающиеся о стены пустые бутылки — каждое утро начинается с умиротворённой тишины и мнимой надежды на то, что этот кошмар больше никогда не повторится. Тэхён садится на кровати и разминает затёкшую шею. За окном пасмурно и ветрено; длинные ветви вишни озлобленно хлещут по стёклам, и если днём пойдёт дождь — можно забыть о предстоящей подработке. Деревянная лестница недовольно скрипит под ногами, когда парень спускается на первый этаж, прислушиваясь к каждому звуку. Отцовская спальня приоткрыта, и Тэхён заставляет себя заглянуть внутрь, чтобы издалека проверить обстановку и убедиться, что отец спит, а не валяется мёртвым в неестественной позе. Это не вызывает страха или каких-либо эмоций, просто привычка. Он задерживает дыхание, толкает дверь, смотрит несколько секунд оценивающим взглядом на вздымающуюся грудную клетку и, прикрыв её обратно, пытается сделать глубокий вдох чистого воздуха, но не выходит — в нос всё равно ударяет зловонный запах алкогольного и табачного перегара, мочи и кислой желчной рвоты, которым, кажется, безнадёжно пропитан весь первый этаж. У Тэхёна нет времени на жалость к себе. Этот этап он давно перерос, поэтому, переборов рвотный позыв, он отправляется на кухню, чтобы перекусить и проверить запасы еды на ближайшие дни и распределить то, чем придётся забивать желудок от голода до тех пор, пока он не подзаработает на что-то вкусное и более-менее полезное для своего растущего тела. С одной стороны, несомненно, проще, когда отец в запое — в эти недели он ничего не ест, и продукты в холодильнике остаются нетронутыми на своих местах; он мало бывает дома и в основном заявляется только под утро, чтобы завалиться спать. Но с другой стороны в эти дни он становится агрессивным, требует у Тэхёна деньги или разносит дом в поисках заначек, в которых сын прячет деньги для своевременной оплаты счетов за воду и электричество. В кухонной тумбе у плиты обнаруживается килограмм риса и пять пачек рамёна, и несколько подгнивших от длительного лежания луковиц в ящике холодильника. Не густо, но пару дней протянуть можно — бывало намного хуже, особенно в зимний период года, когда работу на несколько часов в день найти намного проблематичнее. В дверь негромко стучат, когда парень уже допивает остатки сублимированного куриного бульона прямо через край глубокой тарелки. Вытерев рот тыльной стороной ладони, Тэхён отставляет тарелку в сторону, подрывается с места и, не скрывая счастливой улыбки, торопится в коридор. Он знает, кто может заглянуть к нему домой в такое время суток и не ошибается, распахивая дверь настежь. — Доброе утро, Тэхён, — приветливый низкий голос. — Доброе утро, господин Ким. Парень растягивает губы в смущённой улыбке, его глаза блестят восхищением и нескрываемой благодарностью. — Мне нужно срочно уехать в Тэгу по работе, и я не знаю, на сколько дней, — начинает мужчина осторожно, приподнимая перед собой огромный пакет с логотипом супермаркета. — Поэтому я тут собрал содержимое холодильника, чтобы оно не испортилось за время моего отсутствия, что скажешь? Спасёшь мои продукты от гибели? — Я… даже не знаю… Подобное происходит регулярно. Не реже раза в неделю Ким Хёнджун появляется на пороге его дома с полными пакетами продовольствия и под разными предлогами вручает всё это Тэхёну. Поначалу он пытался давать Тэхёну ещё и деньги, но гордость не позволяла мальчишке принимать их вплоть до слёз и дрожащих пальцев рук, поэтому мужчина был вынужден прибегнуть к подобным изощрённым хитростям. По большому счёту Тэхён ему никто. Всего лишь сын некогда бывшей подчинённой, трагически погибшей два года назад. Он никогда не был другом семьи, крёстным отцом или кем-то вроде этого, но после её смерти начал помогать Тэхёну. Ненавязчиво, осмотрительно, стараясь не задеть его чувство собственного достоинства, которое, Хёнджун убедился в этом за первые же месяцы после похорон, в нём было в избытке. — Хорошо. Дождавшись, пока Тэхён заберет из его рук тяжёлый пакет, Ким достаёт из сумки на плече объёмный мягкий сверток и, словно между делом торопливо протягивает следом, будто боится, что парень может вдруг одуматься и передумает принимать помощь. — Я случайно заказал на сайте два одинаковых спортивных костюма, — хихикает он наигранно. — Не знал, что с ним делать, а потом вспомнил, что ты как раз догнал меня в росте, поэтому не стал отправлять его обратно, — и откуда только у него находятся все эти байки? — Вот, держи. Он серый — знаю, не твой любимый цвет, но, может, сможешь хотя бы надевать его на физкультуру в школу. — У нас физкультура проходит в бассейне, — глухо бубнит парень, с интересом заглядывая в упаковку, в которой обнаруживает мягкие тренировочные штаны и толстовку к ним в тон. Интересно, можно ли будет покрасить краской вещи в чёрный цвет без ущерба для ткани? — Спасибо, — наконец отвечает он тихо, скромно принимая подарок и прижимая к себе свободной рукой. Из пакета с продуктами доносится сладкий фруктовый запах, и Тэхён замечает лежащую поверх других упаковок с едой гроздь бананов. Крупных, спелых бананов. — Собирайся, и я отвезу тебя в школу, — Хёнджун подмигивает и следом прячет руки в карманах лёгкого пальто, шурша ключами от автомобиля. — Подожду тебя в машине. Тэхён часто кивает и, закрыв входную дверь, со скоростью света разбирает содержимое пакета, отправляя быстропортящиеся продукты в холодильник, и пряча остальное по ящикам. В пакете оказывается коробка цельного жирного молока, творог, пара шоколадных батончиков, пакет с овощами и отдельно с яблоками, упаковка яиц и несколько упакованных в вакуумную плёнку отборных кусков сырой говядины. Тэхён бегло осматривает даты изготовления молочных продуктов — всё произведено вчера и сегодня. О том, что это завалявшиеся в холодильнике продукты, которые за пару дней отсутствия дома хозяина могут испортиться, не может быть и речи. Оторвав от связки один банан на обед, Тэхён прячет его в рюкзак, переодевается в новенький подаренный спортивный костюм, закидывает нужные тетради, не забыв о телефоне и самой главной вещи, без которой невозможно находиться за пределами своих четырёх стен — наушниках. Перекладывает к себе в карман из поношенной старой толстовки серебристую зажигалку и, спустившись галопом по лестнице, выбегает на улицу, где, практически бесшумно урча, его дожидается заведённый двухдверный графитовый Порше. На такой машине дорога до школы займёт не больше семи минут. Тэхён садится на пассажирское место, пристёгивает ремень безопасности и, положив рюкзак на колени, обнимает его руками. Мягкое кожаное сидение обволакивает гостя, словно облако. Рядом с этим мужчиной в замкнутом пространстве и на расстоянии вытянутой руки вмиг становится некомфортно, возникает опасение сказать что-то неуместно лишнее или глупое. Чем социально выше рядом с тобой человек, тем яснее ты ощущаешь всю низменность своего существования. Хёнджун медленно выезжает со двора на проезжую часть, словно эта поездка служит лишь поводом для какого-то разговора, и парень не ошибается в своих догадках. — Как дела в школе? — не отрывая взгляда от дороги, интересуется он. — Сильно нагружают на уроках? Будничный вопрос, непринуждённо сорвавшийся с мужских губ, ставит Тэхёна в тупик. Под ребрами болезненно саднит, глаза начинает предательски щипать. Он так отвык от подобной элементарной заботы, что вся сущность отзывается преувеличенной реакцией. — Всё хорошо, спасибо, — отчеканивает бездумно, отворачиваясь к окну. — А как отец? — мужчина чуть поворачивает голову к Тэхёну, стараясь встретиться с ним взглядом. — Он что-нибудь сейчас принимает? — Только алкоголь. Тэхён нарочно поворачивается всем корпусом и стойко выдерживает пристальный взгляд, чтобы Хёнджун не распознал в его словах ложь. Замкнутое колесо обозрения, в котором он живёт последние полтора года — слишком хрупкое и нестабильное. Оно не потерпит чужого вмешательства, даже если цель вмешательства — во благо. Только Тэхён из них двоих знает, каково это, стать сиротой в пятнадцать, а в шестнадцать главой семьи. Сейчас у него всё под контролем: денег с подработок, хоть и с натяжкой, хватает на еду и на оплату счетов, а с тех пор, как Тэхён смог за себя постоять — прекратилось рукоприкладство. Их взаимодействие с отцом свелось к минимуму, и да, Тэхён уверен, что худой мир лучше хорошей войны. Только не сейчас. Он часто задумывается над тем, что Ким Хёнджун мог бы быть его отцом и воображал свою жизнь без издевательств, унижений и лишений. Несмотря на то, что мужчине было всего сорок два года, и благодаря правильному образу жизни и ухоженному внешнему виду он был больше похож на его старшего брата, нежели на родителя, он был по-настоящему тем человеком, с которого хотелось брать пример. В глубине души Тэхёну хотелось во всём ему подражать, будь то манера одеваться в классическую одежду светлых тонов, любовь к спортивным автомобилям или выбор профессии. О высшем медицинском образовании он даже не мечтал, но выучиться на медбрата или фельдшера он вполне смог бы самостоятельно. — У меня есть связи в отличном реабилитационном центре закрытого типа в Тэгу, куда я еду сегодня, — мягко говорит мужчина, на что Тэхён лишь часто мотает головой, крепко сжимая губы. — Я бы мог поместить его туда без согласия и обойти при этом внимание органов опеки. — Нет, не надо, — перебивает Тэхён, смотрит жалобно и выглядит чрезмерно уязвимым. — Он исправляется сам, он старается, правда. В этих словах действительно есть зерно правды. Отец стабильно раз в месяц пытается слезть с наркотиков, до беспамятства заливая в себя литры крепкого алкоголя. Иногда у него выходит быть чистым целую неделю. — Как скажешь, — сдаётся тот, не настаивая. — Просто хочу, чтобы ты знал, что я на твоей стороне, и твои интересы для меня важнее.

*****

Чонгук лениво спускается по деревянной лестнице, проходит в гостиную и расслабленной походкой приближается к обеденному столу в столовой, за которым завтракает отец и бабушка. — Доброе утро, — здоровается он негромко, после чего демонстративно наклоняется к бабушке, чтобы поцеловать её в щеку. — Доброе утро, Гукки, — бабуля ласково гладит внука по руке тонкой сухой ладонью с мелкими морщинками. — Садись, покушай с нами, я утром спекла вкусное овсяное печенье. — Ты не опоздаешь в школу? — интересуется Чон старший, наблюдая за тем, как парень нарочито медленно осматривает накрытый завтрак, будто сегодня не первый учебный день в новой школе, а летнее субботнее утро. — И ты собираешься идти туда в этом? — он небрежно взмахивает в воздухе рукой, чувствуя, что его ребёнок таким образом выражает свой протест, но до последнего не хочет в это верить. Они семья, и должны быть сейчас заодно как никогда прежде. — А что не так? — Чонгук умело строит дурачка, наливая в кофе сливки. — В этой школе нет формы. Каждый может носить то, что ему нравится. — Но минимальный дресс-код всё равно должен быть, — не унимается он. — Классические брюки, рубашки. — Я. Не. Хо-чу. Он с вызовом поднимает на отца решительный взгляд. Ему до скрежета зубов обидно, что отец расставляет приоритеты подобным образом и не смотрит глубже, чем поверхностная обёртка. Что подумают о его сыне? Какое он произведёт впечатление? И ни единой мысли о том, понравится ли Чонгуку новое окружение? Заведёт ли он друзей? Не станет ли изгоем? Естественно, он нарочно выбрал самую неподходящую для школы одежду: голубые рваные джинсы с огромной дырой на всё левое колено, заправил в них обтягивающую белую футболку с принтом британского флага на груди и закрепил на талии чёрным кожаным ремнём, значительно выделяющимся на общем светлом фоне. — А я не хочу, чтобы у моего сына в первый же учебный день возникли проблемы с дисциплиной, — парирует мужчина. — Усон, — укоризненно отдергивает сына бабушка. — Не стоит давить на мальчика в первый же день. Дай ему время освоиться. — Я, — Чонгук нервно поднимается из-за стола, не сделав ни одного глотка, — поем в школе. — Я тебя отвезу, — отец поднимается следом, но Чонгук останавливает его жестом. — Чтобы ты не опоздал. — Не утруждайся. Дойду пешком. Он хватает с вешалки джинсовку, запрыгивает в белые кроссовки и выбегает на улицу, хлопая за собой дверью и на ходу поправляя пальцами задники. — Тебе не стоит так себя вести со мной! — кричит ему вслед мужчина, выбегая на улицу следом и останавливаясь на крыльце. — Я ведь стараюсь! — Раньше, — Чонгук, всплеснув руками, оборачивается к отцу. Его дыхание отрывистое, яростное, — надо было стараться. На улице холодно не по сезону, и ветер неприятно треплет волосы, обмораживая кончики ушей до коликов. Бабушкин дом расположен недалеко от школы — двадцать минут пешком прогулочным шагом, но Чонгук добирается быстрее, подгоняемый порывами ветра и чувством голода. Он злится на отца за его слепое непонимание, злится, что все вокруг считают сложившиеся обстоятельства тяжелыми для всех, кроме него самого. Ну, подумаешь, сменил город, подумаешь, сменил школу. «Тебе ведь всего семнадцать», говорят ему, когда выгодно сделать акцент на том, что у него впереди вся жизнь, «тебе ведь уже семнадцать», слышит он, когда выгодна именно эта формулировка. К школе он подходит даже раньше необходимого времени, что нисколько его не радует. Мысль курить на улице в такую погоду не прельщает, и столовая, скорее всего, ещё закрыта, поэтому он замедляет шаг, разглядывая остальных учеников, спешащих к унылому серому зданию. Ничего интересного, в поле зрения попадают лишь чёрные мальчишеские затылки и такие же чёрные высокие девичьи хвосты или косы; и Чонгук невольно беззвучно присвистывает, как только на парковку заезжает Порше неброского грязно-серого оттенка. Для столицы такие машины не редкость, но за неделю пребывания в Санджу он подобных не видел. Ему интересно, кто выйдет из машины, поэтому он опускается на одно колено перевязать идеально завязанный шнурок, а сам исподлобья неотрывно следит за автомобилем. Чонгук выпрямляется, стоит пассажирской дверце открыться и, поправив на плече лямки рюкзака, продолжает движение, с вызовом пожирая взглядом вышедшего на тротуар черноволосого парня в сером и глядя ему прямо в глаза. В какой-то момент ему кажется, что тот подойдёт к нему и завяжет разговор, предъявит претензию из разряда «чего пялишься, придурок?» или просто попробует нарваться на грубость, как это принято в среде поведения богатеньких детей. Чонгук не прочь подраться с кем-нибудь в первый же день. Он решительно настроен искать себе проблемы; но парень, на чьем лице не отображается ни одна эмоция, первым уводит незаинтересованный взгляд и, улыбнувшись водителю и захлопнув за собой дверцу дорогущей машины, тянет одной рукой за край капюшона, накидывает его на голову и быстрым шагом проходит мимо остолбеневшего от фрустрации Чонгука, будто он пустое место. Ничего страшного, Чонгук уверен, что они ещё встретятся.