*****
А утро понедельника полностью оправдывает своё название. — Чонгук, иди-ка сюда, — раздаётся голос отца, не предвещая ничего хорошего, стоит бегущему к входным дверям Чонгуку промелькнуть в дверном проёме столовой. — Я не буду завтракать, — громко отвечает он из прихожей, просовывая ноги в обувь. — Чонгук, я тебя зову, — повторяет строго. — Иди сюда. — Ну что? — Чонгук с вызывающим видом становится в широком дверном проёме и с неприязненным прищуром смотрит отцу в глаза. — Я же сказал, что не буду завтракать. Если он собирается отчитывать его за то, что Чонгук вчера затемно вернулся домой — это будет бесполезной тратой времени. Это был его законный выходной день, и вернулся он ровно в десять. Он не сразу замечает, что стол не накрыт к завтраку и занят только один стул — тот, что напротив дверей. На столе вместо привычной сервировки на три персоны, кофейника и булочек почему-то лежит его старый зимний свитер крупной вязки. — Как у тебя обстоят дела с учёбой? — спрашивает в лоб без прелюдий. — Нормально, — спокойно произносит ответ, складывая на груди руки. — Неуд по алгебре — это не нормально. Квон. Чёртов придурок. Чонгук горько усмехается. Всё-таки настучал, значит. Замечательно просто. — Мне звонили со школы. Ты за две недели учебы пропустил двадцать академических часов, — отец повышает голос. — Где ты шлялся вместо уроков? Чонгук шумно дышит, не произнося ни слова в свою защиту. Как он может начать оправдываться, если в глубине души ему самому от такого себя тошно? Отец тянется к лежащему на столе свитеру, поднимает перед собой свёрток и высыпает на стол пачки сигарет, больше дюжины штук. Пачки, которые были надёжно спрятаны среди тёплой одежды на верхней полке шкафа в его личной комнате. Не на виду. Весь запас, что у Чонгука имелся, всё, что ему удалось привезти с собой из Сеула. — Ты, — Чонгук, не веря своим глазам и задыхаясь от возмущения, делает шаг вперёд. — Рылся в моих вещах? — Откуда у тебя сигареты? — допытывается мужчина. — Купил, — цедит зло сквозь зубы. — Тебе бы не продали! — восклицает не веря. — Ты просил кого-то купить их тебе? Кого? — Какая разница? — Чонгук тянется к столу. — Это моё! Мужчина тут же вскакивает на ноги и, не позволяя сыну забрать со стола пачки, смахивает их на пол вместе со свитером. — В этом доме нет ничего твоего! — рычит отец. — Хочешь, чтобы я тоже ушёл? — не остаётся в долгу. Пытается сделать больно в ответ. — Если продолжишь прогуливать школу, срывать уроки и получать неуды — отправишься в армию! — Чонгук отшатывается от услышанного, как от удара. — Можешь даже школу не заканчивать, если для тебя это непосильный труд! — он продолжает кричать ему вслед, когда Чонгук, выбежав, скрывается в коридоре. — Будешь жить в казарме и выполнять приказы, а через пару лет отправишься куда-нибудь на границу, защищать нашу страну! — Он ушёл. Женщина медленной походкой выходит из кухни в просторное пространство столовой, осматривает устроенный беспорядок на полу и задерживает взгляд на лице сына. — Я наблюдаю за вами чуть меньше месяца, и если не вмешиваюсь — это не значит, что мне нечего сказать, — произносит она спокойно. — И сейчас я говорю тебе прямо — ты был не прав. — Не прав? — восклицает он. — Разве я не пытался с ним по-хорошему? Как ещё мне его воспитывать? Бить? — Думаешь, ты сможешь? Он ведь не ребенок больше. — А кто же тогда он? — Человек. Мужчина, если тебе будет угодно, — она выдвигает себе стул и садится напротив сына. — С таким же характером и полным набором чувств, как и у тебя. И ему в сравнении с тобой, сейчас тяжелее. — Чёрта с два ему тяжелее, — мужчина мотает головой, не веря в то, что его собственная мать занимает не его сторону. — Это меня предали. Меня признали банкротом. Мою жизнь откатили во времени на двадцать лет назад. — Всё так. Но ты, в отличие от Чонгука уже испытывал горечь потерь и предательств. Когда умер твой отец, или когда тебя кинули на деньги твои первые партнёры, помнишь? Ты уже менял место жительства и весь круг общения. А для него, — она делает паузу, чтобы её сын сполна осознал смысл сказанных ею слов. — Для него всё это впервые и обрушилось на него в одночасье. Ты должен быть на его стороне и быть для него поддержкой. Ты вся его семья. И ещё, — добавляет она, поднявшись на ноги. — Когда в следующий раз у тебя в голове возникнет идея, что ты можешь на него накричать или ударить, подумай над тем, какой результат для тебя важнее: чтобы он признал, что не прав он, или чтобы признал, что прав ты, — она оборачивается на давно закрывшуюся входную дверь и заканчивает совсем тихо: — Или двойки и сигареты покажутся тебе меньшими из его проблем.*****
Чонгук чудом доходит до школы только ко второму уроку. К счастью, размеренная школьная суета отвлекает его от переживаний и пережитого дома скандала. А долгожданные аппетитные ароматы столовой и мягкие девичьи объятья вокруг талии почти приводят в норму. Они стоят в людной очереди, но Чонгук позволяет себе обнять свою девушку в ответ и коснуться губами её дурманяще пахнущих волос. — У нас всё в силе? — тихо спрашивает она, слегка приподнимая голову, чтобы заглянуть ему в глаза. — Ты не передумал? Чонгук успел забыть напрочь об их договорённости, но у него имеется веская причина. — Конечно всё в силе, — отвечает он так же тихо, растягивая губы в улыбке. Не прийти домой ночевать без предупреждения будет отличным уроком для отца. — Почему ты вдруг спрашиваешь? — Ты так тяжело вздыхаешь, — признаётся она. — Я подумала, что причина во мне. — Нет, не в тебе. Он притягивает её ближе к себе, тянется губами к макушке и неосознанно переводит целенаправленный взгляд на центр зала, будто знает, кого может там найти. Ким Тэхён ловко маневрирует между снующими около столов с тяжёлыми подносами студентов и садится к двум каким-то парням, скорее всего на год старше их. Чонгук равнодушно отворачивается. Если кто-то из парней захочет устроить представление с унижением этого Тэхёна — сейчас он не в том настроении, чтобы принимать участие в ещё одном скандале. — Может, возьмём гамбургеры и поедим на улице? — предлагает Чонгук, склонившись к самому уху девушки. — Давай, — соглашается она охотно и тут же достаёт телефон. — Сейчас напишу остальным. Чонгук в последний раз мельком смотрит в сторону Тэхёна и окончательно отворачивается к прилавкам с едой, с увлечением разглядывая мутный бульон грибного супа. Очередь, как назло, движется со скоростью черепахи.*****
У Чонгука возникает дурное предчувствие ещё до того, как они поворачивают за угол школы, и оно его не подводит. Согнув одну ногу в колене, уложив на сгиб раскрытую тетрадь и склонившись над ней, на одной из скамеек сидит Тэхён. Чёртов, сука, Ким Тэхён, сидит в тени здания и невозмутимо что-то записывает в свою чёртову тетрадь. И это что-то, Чонгук понимает сразу — домашнее задание по алгебре. Чёртовы интегралы. Тэхён слышит их приближение по шагам, но не успевает отреагировать достаточно быстро — Джебом подбегает, вырывает из его рук тетрадь и рывком поднимает парня на ноги, чтобы брезгливо отшвырнуть к стене. — Да сколько тебе раз повторять, чтобы ты не появлялся здесь, — с искренним недоумением спрашивает Джексон, — тупорылое ты ничтожество? Джебом двумя пальцами с наигранным отвращением поверхностно листает страницы тетради, достаёт из кармана зажигалку, щёлкает пальцем и угрожающе близко подносит огонь к бумаге. — Ну что, стоило оно того? — говорит он. — Проси меня теперь, чтобы я её не поджёг. Ну? Тэхён молчит, с презрением глядя на глупо выжидающего какой-либо реакции Джебома. Даже Чонгук, который знаком с этим Кимом без году неделю и тот уверен в том, что Тэхён не будет ни о чём просить. Но он и не думает вмешиваться, продолжая стоять молча и придерживать Дженни за плечи. — Твоя мамаша, небось, была под кайфом, когда тебя зачала, — Дженни на шаг отходит от Чонгука, приближаясь к Тэхёну. Его рука безвольно соскальзывает с её плеча — даже ему неприятно слышать эти оскорбления, пусть они и сказаны не в его адрес. — Иначе как объяснить такой тугой ум? Тэхён с особым оттенком ненависти в глазах поочерёдно смотрит на каждого из окруживших его парней и останавливает взгляд на Чонгуке, откидывает затылок на стену и продолжает с вызовом смотреть на него из-под опущенных ресниц и с каким-то хорошо скрытым сожалением, вперемешку с грустью и разочарованием. — Ну же, Тэхён, — не унимается она. — Было ли хоть что-то, что твоя мать умела делать, кроме как раздвигать перед наркоманами ноги? — Почему ты спрашиваешь это у меня? — монотонно произносит Тэхён, продолжая смотреть поверх её головы прямиком Чонгуку в глаза. — Я же не твой брат. У Чонгука всё внутри холодеет: Тэхён открыто провоцирует Дженни в ответ, усугубляя конфликт. — Да какого хрена ты всё время пялишься на моего парня? Нравится тебе? — заводится она, со злостью толкая Тэхёна в грудь. — Может, хочешь, чтобы он тебя трахнул? — Твой парень тоже смотрит на меня. И я не знаю даже, — он пожимает плечами и, наконец, опускает на неё свой равнодушный взгляд. — Спроси у него, может это он хочет, чтобы я его трахнул? Дженни со всех сил бьёт ему по щеке, ойкает от боли в кисти и поворачивается к Чонгуку с гневным взглядом, полным претензии, мол, ты собираешься вообще вмешиваться или нет? Чонгук не шевелится. Что он должен сказать или сделать? Ситуация — полнейший абсурд. Вступиться и защитить парня с себя ростом, который намеренно провоцирует агрессивно настроенную против себя толпу, зная, что находится заведомо в проигрышном положении, защитить его от избиений девчонки? Или напасть первым и ударить за оскорбление? Но разве Тэхён её оскорбил, всего лишь дважды вернув ей её же фразы? — Марк! — зовёт она брата, отрывисто дыша от гнева, и как только тот подходит к ней вплотную, произносит холодно: — Только бей по голове, чтобы не осталось синяков. Чонгук вспоминает своего любимого тренера, который из года в год повторял своим ученикам-тхэквондистам единственную, по его мнению, самую важную мысль — использовать силу и боевые умения нужно всегда только ради справедливости. Неожиданно в этот самый момент внутри Чонгука происходит нечто волнующее, вызывающее внутреннюю тревогу и учащённое сердцебиение. В глазах темнеет, уши закладывает вакуум, и пространство давит, сужается, вращается вокруг него. Память хватается за что-то важное, что, появившись на границе с бессознательной его частью, моментально ускользает. Чувство дежа вю, обычное, казалось бы, явление, но такое яркое выраженное физически, такое эмоциональное. Будто случилось что-то плохое, будто Чонгук испытал потерю чего-то важного, дорогого, бесценного. Это чувство исчезает так же внезапно, как и появилось, бесследно растворяется в воздухе, не оставляя за собой ни послевкусия, ни шлейфа эмоций. Только сердце продолжает стучать о рёбра, как сумасшедшее. Это секундное помешательство выбивает его из реальности, и он пропускает момент первого удара. Марк, схватив Тэхёна за грудки левой рукой, бьёт по голове, занося кулак по какой-то особо жёсткой траектории сверху вниз. Держит его, чтобы тот не упал, потому что ограничиваться одним ударом не намерен. Замахивается снова, но не успевает: Чонгук точным ударом ступни под колено попадает точно по нужному нерву, сбивая Марка с ног. Тот не думая, выпускает из захвата Тэхёна, оборачивается и кулаком бьёт Чонгука по лицу. Он теряет равновесие, но не падает, блокирует второй удар и бьёт в ответ, попадая куда-то по кости в области брови. — Прекратите, что вы делаете! — Дженни вскрикивает не своим голосом, пытаясь встать между ними и оттолкнуть сцепившихся парней друг от друга. — Разнимайте их, чего смотрите! Он успевает с силой оттолкнуть от себя Марка, прежде чем его схватят за локти, и тот, врезавшись в металл скамейки, падает на землю. Они оба тяжело дышат — но лицо Марка залито кровью, хотя Чонгук уверен, что смог ударить только один раз. Дженни в слезах пытается помочь брату подняться, но тот отталкивает её руку и встаёт на ноги самостоятельно. — Какого хрена, Чонгук, — спрашивает она сквозь всхлипы, беспомощно ударяя его по плечу. — Какого хрена вы подрались? Он дёргается, вырываясь из держащих его рук, сжимает и разжимает ноющую тупой болью ладонь, нервно проводит руками по волосам. — Спроси своего брата, какого хера он решил, что может распускать на меня руки. — Идите, пока сюда не заявился кто-нибудь из учебной части, — говорит она парням и, игнорируя Чонгука, подходит к брату, помогает ему прижать влажную салфетку к рассечённой брови, чтобы уменьшить кровотечение, а затем уводит его, всё ещё прихрамывающего, в обратном от школы направлении.Kristian Kostov — Beautiful Mess (Instrumental)
Оставшись один, Чонгук делает глубокий болезненный вдох, сокрушённо опускается на корточки рядом со стеной, откидывает на шершавый камень голову и, прикрыв веки, на ощупь осторожным движением проверяет пальцами нижнюю губу, которая судя по ощущениям, распухла до огромных размеров, а на деле просто лопнула нежная кожа и кровоточит умеренно, не норовя испачкать светлую футболку. Но даже это успокаивает мало: как он сможет скрыть дома следы чужого кулака на лице? Как будто отец после всех своих слов поверит, что Чонгук не виноват и действовал по справедливости. Если до отца дойдёт, что он устроил в школе драку, если дойдёт до директора… Если его исключат… — Не переживай, твою красоту это не сильно испортило, — беззлобно подначивает Тэхён, наверняка подумав, что Чонгук такой расстроенный из-за крохотной ранки на видном месте. Чонгук нехотя открывает глаза и смотрит на парня, который увлечённо пытается стряхнуть с чёрной ткани худи серую пыль. Злится ли он на Тэхёна? Даже если и да, то меньше, чем на себя. У каждого в этом мире должно быть свое место: кто-то хищник, кто-то добыча. Из жертвы нельзя вылепить охотника, а подавить хищника может только более сильный хищник. Чонгук, к сожалению, с этой ролью не справился. А Тэхёна, по всей видимости, всё в его положении груши для битья устраивает — получается, Чонгук зря за него вступился. — Зачем ты продолжаешь сюда приходить, зная, чем всё для тебя закончится? — он всё равно озвучивает вслух не дающий покоя вопрос. — Значит, по твоему мнению в том, что произошло, виноват я? О боже, нет, Чонгук совсем не это имел в виду! — По моему мнению, если тебе нравится всё время получать по голове — дело твоё. Тэхён не собирается спорить и что-либо доказывать. Он прислоняется спиной к стене и сползает на землю рядом с Чонгуком, глядя прямо перед собой. Достаёт из кармана зажигалку, вскидывает крышку и устремляет задумчивый взгляд на ровный оранжевый огонёк. Захлопывает, крутит в длинных худых пальцах, а затем повторяет всё снова. Чонгук медленно поворачивает голову на звук и наблюдает за этими незамысловатыми монотонными действиями, расслабляясь и отвлекаясь от гнетущих мыслей. Смотреть на огонь — успокаивает, умиротворяет. Молчать рядом с кем-то успокаивает тоже, даже если молчание это — всего лишь следствие полного равнодушия и презрения. Чонгук не извиняется за свои нападки, Тэхён не благодарит его за то, что тот заступился. Они в расчёте. — Много школ сменил? — Тэхён нарушает затянувшуюся тишину. В его голосе нет издёвки, но он даже голову не поворачивает к собеседнику, будто ему наплевать вовсе, ответят ему или нет. — Думаешь, я сменил школу, потому что меня исключили? Тэхён безразлично пожимает плечами. — Почему тогда переехал из Сеула именно сюда? Чонгук вздыхает, кажется, в сотый раз за сегодняшнее утро. Он знает дословно, что должен отвечать на этот вопрос — он делал это уже с десяток раз. Но это странное чувство внутри, когда ты видишь перед собой человека с выжженным кратером боли, которому плохо и понимаешь, что твоя собственная невысказанная никому боль, которую ты прячешь глубоко внутри, может принести пользу. Чонгук вздыхает, облизывает лопнувшую губу и говорит донельзя простую, но уродливую правду, о которой не знает никто, кроме членов его семьи. — Моя мать изменяла отцу на протяжении последних восьми лет, — он замолкает, готовясь к реакции слушателя, но Тэхён, не проронив ни слова, только в очередной раз щёлкает зажигалкой и смотрит на язычок пламени. Может, ему не интересно об этом слушать, но Чонгук уже начал, и собирается договорить до конца. — Она обманывала и его и меня, тайком подсовывала отцу документы на подпись под видом невинных договоров по их общему бизнесу. Таким вот образом она постепенно перевела на счёт своего любовника все деньги семьи, потом под ложным предлогом дала на подпись документы на развод, а перед рождеством он подписал согласие о продаже нашей квартиры. Перед новым годом она собрала вещи и уехала во Францию, не оставив ни своего адреса, ни номера телефона даже мне. Сбежала к нему, оставив нас без копейки денег, без жилья и с долгами. Как можно настолько сильно ненавидеть своего собственного сына? Чонгук хмурится самому себе. — Мне жаль, что так вышло, но такое случается, и я не думаю, что дело в тебе. — А самое смешное что, знаешь? — парень не реагирует, полностью погрузившись в свои мысли. — Этот её «француз» и не француз по происхождению даже. Он мулат или метис, или как их там называют. Чернокожий парень, в общем, — Чонгук, усмехаясь, трёт ладонью лоб. Тэхён тоже усмехается. Невесело вовсе, больше в знак поддержки. В его голове короб собственных воспоминаний, которые он изо всех сил старается не ворошить. — Два года назад я тоже потерял маму, — ровным голосом произносит Тэхён. То, что он называет ее «мамой», а не матерью, даже после того, какой образ жизни она вела, говорит о том, что в его сердце нет обиды, и что он, несмотря ни на что, любит её. — Поначалу я тоже не знал, как пережить это, мне казалось, что моя жизнь тоже закончилась тогда, но теперь могу тебя уверить, что со временем станет… не легче, нет. Терпимее. — Я часто думаю о том, что было бы лучше, если бы она умерла. У развернувшегося к нему Тэхёна в глазах застывший вопрос и непонимание того, как вообще подобные мысли и желания могут приходить в голову, но правда в том, что Чонгук не ляпнул это сгоряча, не подумав, это то, что терзает его душу последние месяцы. — Тебе было бы легче думать, что она умерла, лишь бы не знать, что она счастлива без твоего участия? — Тогда бы я сохранил ее в памяти как человека, который бросил меня не по своей собственной воле. Чонгук чувствует себя таким одиноким. Таким преданным. — Чем тогда ты лучше неё? — Тэхён будто не осуждает, просто пытается понять. Ему никогда не понять такой точки зрения. — Раз ты не способен любить человека, который не любит тебя взаимно? Даже если не любит, — исправляется он. — Но все люди устроены одинаково — стремятся туда, где им лучше. Пустая трата времени. Чонгук жалеет, что поделился настолько личным — не хватало ему ещё одной дозы бесполезных нравоучений. Дома его учат как себя вести и как жить, здесь учат — о чём думать. А не пойти ли всем вокруг на хер. — Будешь? — Чонгук некоторое время копошится во внутренних карманах рюкзака, достаёт себе одну сигарету из найденной там пачки и протягивает раскрытую упаковку Тэхёну. Курение ведь, как известно, способствует социализации? — Я не курю, — Тэхён сгибает ноги в коленях, собираясь вставать. — Если вдруг захочу сократить свою жизнь — сделаю это более быстрым способом. Чонгук беззвучно фыркает, его отказ, как и комментарий не расстраивает и не задевает: у него и так осталось мало сигарет, и предложил он больше из вежливости. И если Тэхён не курит, зачем тогда постоянно таскает с собой зажигалку? Как-то это не очень вяжется с его репутацией наркомана. Чонгук запускает руку в глубокий внутренний карман, шарит по пустому дну и вспоминает, что отец копался в его вещах — наверняка он вытащил из рюкзака не только новую пачку сигарет, но и единственный источник огня. — Можно одолжить твою зажигалку? — спрашивает с надеждой, кивая на вещь в чужих руках, прежде чем парень встанет на ноги. — А то я свою не могу найти. Наверное, посеял где-то. Он понимает, что они не настолько близки, чтобы просить об услугах, но это ведь мелочь, верно? Тэхён оборачивается и смотрит на него скептично, колеблется несколько секунд и вручает Чонгуку свою металлическую винтажную зажигалку, приятно согретую теплом горячих пальцев. Кладёт её в раскрытую ладонь, невесомо задевая кончиками пальцев чонгукову кожу. Смотрит задумчиво, как Чонгук несколько раз безуспешно пытается поджечь зажатую в зубах сигарету, а затем садится ровно, продолжая усиленно о чем-то соображать. — Так почему, ты так и не сказал мне, вы переехали именно в Санджу? — его голос звучит очень тихо, но требовательно. Как будто это действительно может быть важно. Чонгук недоумённо встряхивает перед ухом зажигалку и, не услышав ни звука, понимает, что в ней закончился газ — она пуста настолько, что движение кремня не даёт даже искр. — Мои родители родом отсюда, — между делом делится он. — Мы переехали сюда, потому что здесь живёт моя бабушка. Дедушка умер десять лет назад, а у неё большой дом, в котором хватает места для нас с отцом. — Мне надо идти, у меня назначена встреча, — Тэхён неожиданно подскакивает на ноги, подхватывает за лямки валяющийся на асфальте рюкзак и направляется прочь, не прощаясь и не глядя в сторону Чонгука. — Вернёшь завтра. — Эй… Тэхён, — парень расстроенно окликает его удаляющуюся фигуру, опуская руки, но тот не оборачивается на зов. — Твоя зажигалка не работает! Тэхён едва заметно усмехается, крепко сжимая пальцы на лямках рюкзака, делает глубокий вдох, и в следующий момент, когда Чонгук, уже отчаявшись, без надежды чиркает кремнем в последний раз, на кончике горелки вспыхивает ровный оранжевый огонёк. Не оборачиваясь, он медленно выдыхает и отвечает Чонгуку негромко, и неважно, что сидящий за его спиной парень всё равно не расслышит: — Я знаю.