Седьмая ведьма

Вечером того же дня отец извиняется. Он, конечно, делает это не прямым текстом — это не в его характере, но Чонгук воспринимает его приход в свою комнату именно так. После возвращения отца с работы парень чутко прислушивается ко всем звукам извне, пока сидит в полутьме комнаты на кровати и бездумно пялится в какой-то фильм на экране беззвучно работающего ноутбука. А потом раздаётся стук в дверь и Чонгук напрягается, поднимает голову и молча глядит в сторону источника звука. Выдержав десятисекундную паузу, отец поворачивает ручку. — Можно войти? — спрашивает мужчина, слегка приоткрывая дверь. Чонгук только кивает в ответ, беззвучно хмыкая, — отец спрашивает разрешения войти после того, как без его ведома устроил в комнате обыск, как у преступника. Миленько. Мужчина осторожно прикрывает за собой дверь и проходит вглубь комнаты, намереваясь сесть на кровать к сыну для разговора. Чонгук интуитивно поджимает ноги ближе к себе, без надобности освобождая ещё больше места; опускает крышку ноутбука и, делая вид, что подпирает кулаком голову, ненавязчиво прикрывает левой рукой ссадину на лице, которая к вечеру очень не вовремя обросла синевой. Отец аккуратно садится на край кровати и долго смотрит на сына, который от смешанных чувств стыда, неловкости и обиды разглядывает что угодно вокруг себя, лишь бы не встречаться с ним взглядом. Прежде чем заговорить, мужчина прочищает горло. Он прослеживает чонгуков взгляд, стараясь увидеть свою бывшую комнату, в которой прошло его собственное детство, глазами сына. Но спрашивает не только о ней. — Тебе здесь не нравится, — задуманный вопрос больше звучит как утверждение. — Нравится, — отвечает не сразу, но более-менее честно. К своему личному пространству, в отличие от всего остального, он привык достаточно быстро. Привык к жёсткому матрасу на полуторной кровати с деревянным изголовьем, бледно-бежевым выкрашенным стенам с более ярким оттенком на местах, где когда-то висели плакаты и постеры, и однотонным фисташковым занавескам на окне, изрядно выгоревшим на солнце за долгие годы службы в этом доме. — Но я бы хотел кое-что переделать в летние каникулы, если ты не против. Например, покрасить стены в какой-нибудь холодный цвет. И убрать эти, — Чонгук неопределённо машет рукой вверх, — фосфорные звёзды с потолка. Они меня, если честно, пугают. — Да уж, — отец по-доброму усмехается, поднимает голову и рассматривает разного размера звёзды, когда-то давным-давно наклеенные им на потолок собственноручно. — Полнейшая безвкусица. Но в начале двухтысячных это было модно. Чонгук тоже кривовато усмехается, и едва заметно морщит от боли лоб, забыв о лопнувшей губе. Отец, пользуясь ситуацией, будто ждал подходящего момента для этого, аккуратно убирает чонгукову руку от лица. — Ты подрался сегодня с кем-то? — спрашивает он без укора, но в голосе больше нет веселья. Наверняка отец уже знал об этом нюансе, когда шёл к нему. Бабушка должна была рассказать, она ведь видела его, когда Чонгук вернулся домой со школы. Растрёпанный, злой и отрешённый. — Да так, — Чонгук стыдливо опускает глаза, проводя кончиком языка по уже затянувшейся ране. — Мы просто недопоняли друг друга с одним парнем, и произошёл конфликт. Ничего особенного. — Из-за девчонки, небось? — спрашивает шутливым тоном. — Ага, — отчего-то врёт Чонгук, смущаясь. Хоть в его мотивах не было и не могло быть никакого романтического подтекста — не хочется озвучивать вслух то, что он подрался вовсе не из-за девчонки. — Это с ней ты ходил гулять на выходных? — не отстаёт мужчина. — Вы встречаетесь? — Да, — неохотно соглашается он. — Но не думаю, что то, что между нами — это серьёзно. Чонгук невольно вспоминает ярко выраженное отвращение на её лице: вряд ли после сегодняшнего дня они всё ещё в отношениях. — Будь с этим осторожен, — изображая непосредственность, произносит отец. — Так уж сложилось, что все мужчины в нашем роду — однолюбы. Влюблялись, женились на своей первой школьной любви и посвящали жизнь одной-единственной женщине, — мужчина вздыхает, перед тем как закончить мысль. — Поэтому не торопись падать в омут с головой и характеризовать свои первые возникшие чувства как любовь. Не всем из нас повезло раствориться в человеке с такими же взглядами на любовь. Отношения — это всегда заслуга двух людей, понимаешь? Чонгук только кивает. — Я не должен был допускать, чтобы наше общение на повышенных тонах начало входить в норму, но я очень тебя прошу перестать пропускать занятия, — продолжает он, сменив тему, пользуясь тем, что они с сыном вышли на общую волну. — Мне нужно время. Я собираюсь в ближайшее время устроиться на вторую работу и по возможности откладывать хотя бы по тысяче долларов ежемесячно. Если бы мы остались в столице, нам пришлось бы оплачивать съёмное жильё, трат было бы больше во всём, и я не смог бы откладывать. Только поэтому мы приехали сюда. Я хочу, чтобы к тому моменту как ты окончишь школу, у тебя была возможность поступить в любой университет Кореи, который ты выберешь сам. Любой университет и любая специальность, не только доступные бюджетные места. Этот город не для тебя — здесь тебе будет слишком тесно, — я ложусь спать и просыпаюсь с этими мыслями. Я не хочу, как бы там ни думал про меня, обрезать твои крылья и лишать того будущего, которого ты заслуживаешь. — Пап, я… — Чонгук начинает и тут же осекается и замолкает, опуская глаза на свои ноги. Для того чтобы дети любили своих родителей, последним не нужно прилагать никаких усилий — это аксиома. Заслуга самих детей и их чистых душ. Но для того чтобы дети уважали родителей, необходимо прилагать титанические усилия, учить не словами, а своим личным примером, демонстрировать не ум, а мудрость. И самое главное — уметь признавать свои ошибки. В раннем детстве, отвечая на вопросы взрослых, Чонгук всегда говорил про отца: «папа хороший», и этого было достаточно, чтобы правильно выразить своё к нему отношение. Становясь старше, он уже мог сказать «я люблю папу», и никогда не имел нужды всерьёз задуматься над мыслью «я уважаю своего отца». Потому что дети подходят к этому осознанию, когда взрослеют. Сама эта мысль посещает их головы только в момент окончательного становления личности наравне со взрослыми людьми. У кого-то это происходит в двадцать лет, у кого-то позже, у кого-то вообще не происходит никогда. Вот у Чонгука, например, в семнадцать лет и семь месяцев. И он понимает, что отец десятью минутами ранее пытался до него донести. Ему самому было семнадцать, когда он познакомился с Хёрин: тогда она только пришла в первый класс старшей школы, а он учился уже во втором. Её родители на тот момент развелись и разъехались, оставив своего ребёнка на попечительство бабушки и дедушки, из-за чего она была замкнутой и нелюдимой девчонкой — это он знал со слов самой матери. Они с папой быстро сдружились, начали встречаться. Усон был в выпускном классе, когда узнал, что Хёрин после окончания школы уедет поступать в университет в Сеул, и он не мог позволить себе её отпустить. Окончив школу, он бросил всё и рванул в столицу, без денег, без связей, без каких-либо полезных навыков. Он устроился разнорабочим в строительную фирму, учился сразу на практике, впитывал знания, заставлял руки привыкать к труду. Через год, поступив в университет иностранных языков, Хёрин приехала в столицу не в общежитие, а к нему. В их первую собственную квартиру. Съемную, конечно, но отнюдь не дешёвую, с видом на учебные кампусы и вблизи университетского общежития. В тот же год отец сузил направленность своей деятельности, углублённо занявшись одной лишь электрикой. Начал сотрудничать со строительными компаниями от своего имени, позже открыл собственное дело, набрал помощников. Чон Усону было двадцать три года, когда он купил свою первую квартиру общей площадью в тридцать квадратов и с окнами, выходящими на глухую стену соседнего дома, где они прожили чуть больше двух лет. Ему было двадцать четыре, когда Хёрин согласилась стать его женой и двадцать пять, когда родился их первый сын. Ему было сорок лет, когда он предложил любимой жене быть компаньонами в бизнесе с равными правами и обязанностями. Ему было сорок, когда он думал, что у него есть всё, о чём он мечтал. Ему было сорок два года, когда он понял, что у него не осталось ничего. В промежутках между этими значимыми событиями было много неприятностей и бед, были конфликты, предательства и неудачи. Были финансовые потери, были болезни, несколько срывов беременности у Хёрин, один из которых пришёлся на шестой месяц, были десятки более мелких неурядиц и невзгод. Он думал, что всё это неизбежные сопутствующие потери, погрешности как в любом бизнесе, и что главное, это иметь плечо рядом. Одного-единственного человека, который будет верить в тебя и в то, что после чёрного обязательно придёт белое, человека, вокруг которого до самого неба по кирпичику выстроен весь мир. Крепость, настолько же неприступная снаружи, насколько уязвимая изнутри. Чонгук в себе не сомневается — он не из тех, кто может потерять голову из-за другого человека. С ним такое точно не случится. В голове возникает образ Дженни, но вспоминая даже самые приятные моменты, проведённые с ней, он понимает, что всё, на что бы он смог пойти ради неё — это отказаться от покупки мятных жвачек. — Нам нужно двигаться дальше, жизнь на этом не заканчивается, — продолжает отец, по-своему расценив затянувшееся молчание. — Тебе осталось доучиться здесь три семестра. Согласись, это не такой уж и большой срок в сравнении с тем, сколько сил уже ты вложил и какое усердие проявил. Ты ведь всегда был одним из лучших в классе. Не вреди себе сейчас от обиды на нас. Постараешься? Чонгук поднимает глаза и уверенно кивает, соглашаясь со всем вышесказанным. Отец удовлетворённо улыбается, и Чонгук мысленно благодарит его за возможность быть сейчас немногословным. — А насчёт сигарет, — мужчина по-отечески крепко сжимает чонгуково колено и поднимается с кровати. — Это моя прямая обязанность как родителя — запрещать тебе курить до твоего совершеннолетия. Так что… Если не передумаешь травить организм к тому моменту, как тебе исполнится восемнадцать — я препятствовать не стану. — Пап, — окликает он виноватым тоном, когда отец уже открывает дверь. Мужчина оборачивается, и Чонгук замечает на спокойном лице усталость, но усталость эта больше не нервозная, а спокойная, умиротворённая. — Извини меня. За всё. Тонкие мужские губы растягиваются в улыбке благодарности. — Я рад, что мы смогли всё обсудить спокойно и поняли друг друга. Чонгук провожает отца взглядом, и тот оборачивается в самый последний момент, будто сомневаясь, стоит ли делиться с сыном последней мыслью: — Больше всего я боюсь того, что ты свяжешься с плохой компанией, — признаётся он откровенно. — Я доверяю тебе, но здесь… у тебя нет друзей, все лица для тебя новые. В городе разные слухи ходят, поэтому будь аккуратен и избирателен. — Хорошо, — обещает Чонгук ответственно. — Спокойной ночи, — напоследок произносит отец, прежде чем уйти. — Спокойной ночи, пап. Дверь закрывается с негромким щелчком, и Чонгук, наконец, с облегчением выдыхает. Такие разительные перемены в отце вряд ли могли произойти за один день сами по себе — несомненно, бабушка провела с ним беседу. Парень испытывает облегчение, словно с души сняли значительную часть навалившегося груза. И отцу незачем переживать из-за плохой компании — Чонгук достаточно умён, чтобы ни во что подобное не вляпаться. Он совершенно в этом уверен.

*****

В школе Дженни делает вид, что Чонгука не существует. Его кикают из их общего чата ещё в понедельник, и с того самого дня с ним больше никто из её компании не общается. Чонгук думает о том, что если они вздумают к нему сунуться, подловить толпой в пустом школьном коридоре или выследить по дороге домой — он раскидает всех и отмудохает каждого. В глубине души он даже надеется, что это произойдёт, но в то же время даёт себе клятвенное обещание не лезть на рожон первым. За обедом он садится в одиночестве в самый конец столовой и ни капли не жалеет — уединенный столик у окна с иммунитетом от других студентов, куда никто не суётся из-за мусорных контейнеров, но откуда как на ладони видны все остальные столы. Марк пропускает школу во вторник, а в среду появляется с кислой миной, но без каких-либо отличительных следов на лице, отчего Чонгук догадывается, что это результат работы сестры и мощного консилера, под которым скрыт огромный синяк, расползшийся вокруг брови и вниз на всё левое веко. Отношения с Ким Тэхёном не меняются. После воодушевляющего разговора с отцом Чонгуку приходит в голову мысль купить и подарить Тэхёну новую, рабочую зажигалку взамен старой, которая всё-таки оказывается нерабочей. Было бы неплохо, если бы они начали общаться — как-никак, им ведь предстоит провести за соседними партами ближайшие полтора года. Но очередной минус жизни в захолустье даёт о себе знать — точно такую же зажигалку он не находит, а покупать взамен просто похожую не рискует, поэтому решает просто вернуть хозяину его вещь. — Спасибо, — шепчет Чонгук на уроке литературы, кладя на соседнюю парту серебристую зажигалку и двигая её пальцами ближе к парню. Он открывает рот, запоздало обдумывая, что сказать ещё, что могло бы завязать между ними диалог, но прежде чем успевает хоть что-то добавить, Тэхён, не отрываясь от открытого учебника, мычит равнодушное «угу», не глядя сгребает зажигалку рукой и отправляет в карман толстовки. Чонгук несколько секунд смотрит на пустое место на парте, поджимает губы и возвращается к своему учебнику. И больше они не разговаривают. А из хороших новостей — Чонгук перестаёт прогуливать. Иногда он ощущает некоторую неловкость, попадая на уроки к учителям, которые ни разу его не видели, но те не задают вопросов, не отчитывают за прогулы, только улыбаются снисходительно и просят задержаться после урока, чтобы вручить дополнительные задания по домашней работе, и Чонгуку это подходит. Все его учителя наверняка осведомлены о звонке директрисы отцу, поэтому он ниже травы и тише воды, чтобы не вызывать подозрений, будто ему мало из-за этого досталось. На физкультуре Чонгук снова отсиживается на трибунах. Вместе с Тэхёном. Оба класса играют в воде в некое подобие эстафеты, помещение гудит от звонких выкриков и споров, всплеска воды и смеха. Чонгук, наблюдая за всем со стороны с улыбкой, приходит к неожиданному для себя выводу, что не так уж это и плохо: барахтаться в стоячей воде с целой кучей людей. Ближе к концу урока учительница Сон напоминает ему идти переодеваться к их индивидуальному уроку и возвращаться в бассейн. К его возвращению бассейн оказывается тих и пуст. — В старшей школе на уроках плавания мы изучаем два основных спортивных стиля, — начинает она вводную теоретическую часть. На ней спортивные штаны в полоску, надетые прямо поверх купальника и белые кроссовки. — Кроль и брасс. К концу второго класса студенты должны обладать достаточными навыками, чтобы кролем преодолевать расстояние в пятьдесят и сто метров за одну и две минуты соответственно. Твоя задача на ближайшие месяцы по возможности освоить этот стиль. Девушка замолкает, ожидая от него какой-либо ответной реакции, и Чонгуку становится стыдно, что из-за него она зря тратит своё личное время. Они здесь только вдвоём, поэтому парень решает больше не притворяться. Он признает свою вину, по-быстрому проплывёт необходимую для выполнения норматива дистанцию, и они разойдутся по своим делам. — Вообще-то я обманывал, — признаётся он на выдохе. — Я умею плавать. Простите. — Действительно? — девушка смотрит на него скептично, будто бы не верит его словам, затем отходит немного в сторону. — Давай тогда по моему свистку попробуешь проплыть кролем туда и обратно. На время. Чонгук с радостью соглашается и ныряет в воду со свистком. Проплывает до конца бассейна на пределе своих возможностей, толкается ногами о борт и плывёт обратно, пытаясь хотя бы примерно прикинуть в уме потраченное время. — Ну как? — спрашивает он, рвано дыша, едва руки касаются борта рядом с учительницей. — Ужасно, — сообщает она с чувством, опуская руку с часами вниз. — Ты совсем не умеешь плавать. — Что? — Чонгук подтягивается на руках и выбирается на сушу. — Что я делал неправильно? — Неправильно дышал, неправильно запрокидывал вверх голову на махах, слишком активно использовал ноги, — перечисляет она, загибая пальцы. — Мне продолжать? Вся уверенность с противным звуком сдувается, как воздушный шарик. — Ты только не расстраивайся, ладно? — просит она мягко. — В этом нет ничего удивительного или страшного: ты никогда не занимался плаванием, это видно. Не уметь делать что-то правильно — нормально. Давай начнём сегодня с самого простого. Научим тебя правильно дышать. Скажи мне, Чонгук, ты куришь? — Нет. Почти нет. — Хорошо. Но у тебя сильная одышка, — замечает она справедливо, и Чонгук закрывает рот, чтобы дышать носом. — Такого быть не должно. В воде очень важно дышать правильно, иначе можно начать паниковать и захлёбываться водой. От дыхания напрямую зависит выносливость. Давай ты сейчас проплывешь ещё раз, только без секундомера. Сосредоточься на дыхании: вдох на каждый третий мах, — она подбадривающе хлопает в ладоши и командует: — Вперёд! Прыгая в воду во второй раз, Чонгук понимает, что уйти домой пораньше ни у кого из них сегодня не получится. — У меня сегодня по плану ещё вечерняя подработка в детском центре с младенцами, — говорит Сон после часа занятий, провожая его до душевой. Чонгук чувствует себя выжатым лимоном, но зато довольным собой — в конце урока учительница искренне его похвалила. — Я не хочу опаздывать, а ты, когда будешь уходить, просто захлопни за собой дверь, ладно? Там автоматический замок. — Да, конечно, — Чонгук улыбается. С ней, на удивление, оказалось легко общаться, и разница в возрасте, хоть и небольшая, практически не ощущалась. — Спасибо за урок. Девушка улыбается, желает Чонгуку хорошего вечера, и, достав из кармана телефон, убегает в направлении раздевалки для преподавателей. Чонгук, оставшись стоять в коридоре, несколько секунд задумчиво тупит в стену, а затем, вернув зрению фокус, обращает внимание на стенд с фотографиями учеников, в разное время занявшими призовые места на городских соревнованиях между школами, и подходит ближе, чтобы рассмотреть снимки. На них запечатлены и девочки, и мальчики. Разных возрастов, не только старшеклассники. Скорее всего, не так уж и много детей в этой школе отличались достижениями в спорте, чтобы делать отдельные доски почёта для разных возрастных групп. На одной из фотографий Чонгук замечает знакомое лицо. Круглолицый мальчик лет тринадцати или меньше с короткими чёрными волосами. Карие блестящие глаза, довольная, но в то же время скромная улыбка плотно сжатых губ. «Ким Тэхён, III место», — гласит крупная подпись под фото. А дальше идёт целый абзац мелким шрифтом с подробностями проводимых соревнований, но Чонгук его игнорирует, поднимая взгляд обратно к лицу ребёнка. Ким Тэхён на фотографии не похож на себя нынешнего, и Чонгук с тоской думает о том, что связано это не только с возрастом. После душа Чонгук долго стоит напротив зеркала в раздевалке, сушит волосы дышащим на ладан феном и обдумывает предстоящие ему испытания. В пятницу его ждёт алгебра, к которой обязательно нужно будет подготовиться, а у него не то что нет домашнего задания — он не знает даже, у кого можно его узнать. У него целая гора заданий по английскому, доклад по биологии и чёрт знает сколько всего ещё. Чонгук видит в зеркале, как дверь в раздевалку приоткрывается, и внутрь заглядывает парень. Он бегло осматривает помещение, словно ищет кого-то глазами, а затем останавливает взгляд на парне. — Ты Чонгук? — спрашивает он. — Да, а что нужно? Он пытается сообразить, знает ли он этого парня и откуда тот знает его имя. — Там Тэхён, — произносит незнакомец с волнением в голосе. — Он попросил позвать тебя. — Там — это где? — У бассейна. Чонгук моргает, прерывая их зрительный контакт, выключает фен и оборачивается к парню. — Что-то случилось? — Он просто хочет с тобой поговорить. Чонгук понимает сразу, что парень что-то не договаривает. Чонгук не тот человек, кого Тэхён позвал бы без крайней на то необходимости. В горле сушит, скапливается тревога. Он вешает фен на крючок, захлопывает свой шкафчик и, схватив рюкзак, торопится на выход. — Как тебя зовут? — спрашивает Чонгук, выходя к нему в коридор. — Моё имя Чон Хосок, — спокойно отвечает парень. — Я из триста первого. Чонгук вспоминает, что встречал этого парня в столовой, видел его в компании Тэхёна, и не узнал сразу потому, что тот в повседневной жизни всегда носит строгие брюки и рубашку с галстуком, а сейчас на нём просторный спортивный костюм неброского оливкового цвета. Хосок открывает перед ним дверь в бассейн, пропуская вперёд себя. Чонгук, переступая через порог помещения, чувствует царапающую внутренности тревогу, но она быстро улетучивается, когда он видит его. Щуплая фигура, стоящая у противоположной от входа стены и подпирающая её одной ногой, обнимает себя за локти. Тэхён выглядит скованным и каким-то зажатым, но при этом целым и невредимым, что невольно заставляет выдохнуть с облегчением. Он не успевает пройти и до середины бассейна, как дверь за спиной захлопывается; и Чонгук, инстинктивно обернувшись на звук, замечает ещё одного человека. Лицо, вытянутое и с грубоватыми чертами, тоже кажется отдалённо знакомым, но его имени Чонгук не знает тоже. Парень высокий и выглядит старше, должно быть тоже из выпускного класса. Он молча закрывает дверь на засов, и они, поравнявшись с Хосоком плечами, вместе идут к нему. Зачем вообще было запирать дверь? Чтобы Чонгук не сбежал? Он и не собирался. Они подходят ближе, и Чонгук замечает по их походке и настроению, что эти двое не выглядят как люди, собравшиеся «разговаривать». У них слишком серьезные выражения лица, и это даже веселит: неужели они думают, что Чонгук испугается выйти в одиночку против троих? Троих, это если брать в расчёт стоящего вдалеке Тэхёна.  — Ну, — Чонгук снимает с плеча рюкзак и небрежно бросает его на стоящую рядом лавку. — Так и кто из вас хотел со мной поговорить? Чонгук насторожен до предела, но вида не показывает, чтобы его дёрганое поведение вдруг не расценили как страх. Он позволяет высокому парню обойти себя и встать за спиной — такая расстановка сил для Чонгука не угроза. Хосок подходит к лавке, садится на корточки перед большой красной спортивной сумкой, тянет на себя молнию и раскрывает края, демонстрируя содержимое. Большой круглый предмет, утяжелитель для штанги, металлический спортивный блин, с выпуклыми обозначениями «50 кг» по периметру. Парень обхватывает его края руками и не без труда поднимает перед собой. Пятидесятикилограммовый диск, к которому приделана позвякивающая серебристая цепочка, толщиной с собачий поводок с навесным замком на конце. — Что это такое? — спрашивает он, когда время на раздумья уже заканчивается. — Намджун, держи его. Чонгук вздрагивает, когда хватка сильных рук уверенно окольцовывает его со спины. Он тут же пытается вырваться, рывком откидывает назад голову, чтобы затылком попасть по подбородку соперника или по носу, обезвредить, но парень уворачивается, сжимая его ещё крепче. — Что вы собираетесь делать? — кричит он. — Убери от меня руки! Повиснув на чужих руках, Чонгук отталкивается от пола, вскидывает ноги и бьёт Хосока в грудь. Тот падает навзничь, но быстро приходит в себя, скидывает с груди придавивший его диск и поднимается на ноги. — Ты можешь держать его крепче? — вскрикивает он истерично. — Помоги мне связать его руки! Чонгук рычит от бессилия, напрягает каждую мышцу в теле и делает попытку перекинуть парня через себя, но тот стоит как вкопанный, не двигаясь с места, словно вросшее в землю дерево. Перехватывает чонгуковы предплечья и грубо заламывает руки за спину. Чонгук дёргается, сопротивляется. Пытается вывернуться из захвата, но делает только хуже — левое плечо взрывается болью, начинает гореть огнём. Рука, вывихнутая из плечевого сустава, повисает безжизненной плетью, из глаз от боли сыплются искры, в ушах стоит гул несущейся по венам крови, он едва не обмякает, но близкие звуки металлических звеньев отрезвляют не хуже аммиака, и он открывает глаза, не понимая даже, что по его лицу текут слёзы. От страха, от боли и от бессилия. — Пожалуйста, — молит Чонгук, сдаваясь и едва не падая на колени. Не может быть никакой гордости, когда на кону стоит твоя жизнь. Если бы это был розыгрыш, месть, или изощрённый жестокий способ преподать урок, они бы остановились на этом моменте. Но это не урок и не розыгрыш. Потому что они не останавливаются. Потому что холодная цепь плотно обвивает шею и возле самого уха защёлкивается замок. А Чонгук здесь совсем один. За него некому заступиться. — Тэхён! — Чонгук с облегчением выкрикивает знакомое имя. — Тэхён! Он пытается выпрямиться, посмотреть в его сторону. — Пожалуйста, давай поговорим! Ему удаётся развернуться достаточно для того, чтобы увидеть Тэхёна. Стоящего в той же самой позе, в том же самом месте и смотрящего куда-то Чонгуку под ноги. Он смотрит на его крепко сжатые челюсти, стеклянные от равнодушия глаза, плотно сомкнутые губы и не понимает, как вообще когда-то это лицо было способно на то, чтобы улыбаться. «Там Тэхён. Он попросил позвать тебя». «Там — это где?» «У бассейна». Тэхён. За что он так жестоко его наказывает? За то, что он притворялся, что не умеет плавать? За то, что намеревался ради шутки столкнуть в бассейн? За то, что был среди тех, кто издевался над ним? За что? За то, что высказывался о смерти? Может, это какая-то проверка на волю к жизни, типа «Пилы», и ему потом кинут ключ и позволят спасти себя? Намджун подводит его слабо сопротивляющееся тело к краю бассейна, разворачивает к себе спиной и толкает обеими руками в воду. Хосок одновременно с этим бросает в воду груз, и тот, натягивая цепь вокруг шеи и впивая её в кожу, с жадной силой утягивает Чонгука на дно.