Седьмая ведьма

Перед погружением под воду он успевает задержать дыхание. Металлический круг, опережая его, быстро опускается на дно. Чонгук, зажмурив глаза, слышит в воде мощный гул и ощущает проходящую через всё тело вибрацию. Одежда намокает моментально, прилипает к телу, сковывая движения рук и ног, конверсы насквозь пропитываются водой, утяжеляя ноги. Если бы левая рука хотя бы поддавалась контролю, можно, наверное, было бы приложить максимум усилий, превозмогая боль постараться поднять со дна груз и попробовать выплыть с ним на поверхность, продолжить бороться за свою жизнь. Но одной рукой этот якорь не поднять и даже не сдвинуть. Можно и не пытаться. Чонгук выдыхает углекислый газ из лёгких мелкими порциями, воздух пузырится вокруг его лица и поднимается наверх, туда, где свет, тепло и жизнь, а Чонгук наоборот, опускается всё ниже и ниже во тьму, холод и смерть. Это было несерьёзно, но в феврале он искал в сети статьи с информацией о том, какая из смертей является самой безболезненной и быстрой. Он не собирался пользоваться советами, это было чистое любопытство. Там было написано что-то про выстрел в голову из пистолета, прыжок под поезд и про передозировку наркотическими веществами, снотворным или обезболивающим, но запомнилось больше не это. Запомнились именно два самых мучительных и болезненных способа из таблицы, согласно которой ужаснее, чем утонуть — только сгореть заживо. И Чонгук соглашается с тем рейтингом по собственному опыту. Заглатывая воду, давясь ей. Лёгкие судорожно сокращаются, качая внутренним насосом жидкость, и она режет носоглотку, давит на мозг, заставляет широко раскрыть глаза, болезненно моргая, смотреть, следить внимательно за последними минутами хрупкого человеческого существования. Чонгук тянется рукой к поверхности воды, которая кажется такой близкой, воздух беспощадно выдавливается из него, как нечто чужеродное, весь, до последней капли. Давление выравнивается с вырвавшимися наружу последними пузырьками, тело тяжелеет достаточно сильно, чтобы погрузиться окончательно. Заполняясь водой, Чонгук медленно оседает на плиточный пол и умоляет своё сознание о том, чтобы оно покинуло его как можно скорее. Цепь перестаёт передавливать горло, руки безвольно повисают в невесомости воды, которая любезно поглощает все звуки огромного мира, и Чонгук, наконец, расслабляется. Легкие полностью замирают в бездействии, интервалы между сердечными ударами удлиняются настолько, что Чонгук забывает о существовании сердца, глаза перестают моргать за отсутствием надобности смачивать их слезами. В голове нет мыслей. Не остаётся страха, нет боли, нет сожалений. Только лёгкость, умиротворённость, спокойствие. Чонгук чувствует себя защищённым, словно нет в мире места более безопасного чем то, где он находится. Он смотрит перед собой на тонкие швы между плитками в стенке бассейна, ровные белые линии, идеальные стыки границ — настоящий рай для перфекциониста. Голубая вода окончательно успокаивается и незамысловатым манёвром проникших сквозь высокие окна предзакатных лучей окрашивается в нежно-розовый цвет. Красиво. Чонгук знает, что мог бы повернуть голову к центру бассейна и увидеть в воде завораживающие своим великолепием танцующие яркие блики, но ему лень это делать. Он доверяет не глядя. Отвлекающие от безграничной безмятежности враждебные голоса, доносящиеся откуда-то сверху из другого мира, очень быстро начинают раздражать слух, а затем кто-то бесцеремонно врывается в его безопасное пространство — громкий всплеск где-то совсем близко колышет всё его тело образовавшейся подводной волной. Его трогают чьи-то холодные пальцы, тянут к себе за цепочку, мешают спокойствию, копошатся, отвлекают. Эти же пальцы подхватывают под руки и рывком тянут вверх, обрушивая разом миллион неестественно громких звуков, колючего зловредного воздуха, щипающего мокрую кожу, десятки запахов. Его продолжают тянуть, тормошат, укладывают спиной на что-то слишком твёрдое для его тела, давят на грудь, что-то говорят — ему или нет — неясно, у него водой заложены уши, он не слышит слов. Другая ладонь, более тёплая, сухая, убирает с лица прилипшие волосы. — А если он не придёт в себя? Чонгук ненавидит их. — Переверни его на бок. У него вода в лёгких. Глаза сохнут на воздухе, вынуждая впервые моргнуть. Лёгкие выталкивают воду, требуя впустить внутрь воздух. Чонгук давится, кашляет. Горло дерет. Уши раскладывает. Холодно. Слишком много всего сразу. — Чонгук, всё хорошо, откашливайся, — пытается успокоить голос. — Всё хорошо. Он приподнимает голову и снова видит эти лица. Хосок и Намджун. У второго мокрая футболка и с тёмных волос обильно капает вода — это он вытащил его из воды. Это он туда его толкнул. Осознание случившегося занимает не больше секунды. — Вы, — хрипит он растерянно, — вы хотели меня убить. Чонгук резко пытается встать, но мгновенное тошнотворное головокружение даёт понять, что он не сможет находиться в вертикальном положении. В поисках безопасной дистанции подтягивается на локтях на пару шагов назад. Пытается отдышаться, чтобы вернуть голосу силу. — Нет, всё не так, — лепечет Хосок, примирительно выставляя перед собой руки. — Мы не хотели этого. — Не хотели?! Я чуть не утонул! — Ты бы не утонул, — спорит Хосок. — Вы чокнутые психи! — со всего голоса вопит он, прикладывая ладонь к шее, где ещё совсем недавно была металлическая удавка с навесным замком. Эхо шумом прокатывается по пустому помещению, отчего по телу проходит дрожь. — А если бы вы не успели меня вытащить? Что тогда?! — Вода не навредила бы тебе. Чонгук ошарашенно мотает головой, не веря своим ушам. Эти два психически больных человека играют с ним, как кошки с мышкой и ни за что не отпустят его отсюда. Он замирает и переводит взгляд на третьего человека, виднеющегося между ними. Сгорбившись, Тэхён сидит на лавке, его лицо спрятано за капюшоном, голова низко опущена. Опёршись локтями о колени, он трёт ладонями шею. Из длинных рукавов огромной толстовки виднеются только кончики пальцев. — Двадцать минут, — спокойным голосом вмешивается Намджун, обращая внимание на себя. — Что? — Ты находился под водой двадцать минут, — повторяет он. — Как ты считаешь, Чонгук, мы успели тебя вытащить или нет? Чонгук молча тянется к заднему карману джинс, недолго возится со слипшейся от воды тканью и достаёт телефон, чтобы взглянуть на время. — Чёрт, прости за телефон, — виновато выдыхает Хосок, на что Чонгук смеряет его убийственным взглядом, шепчет «пофиг, он в отличие от меня водонепроницаемый» и снимает с экрана блокировку. На часах шестнадцать сорок, но Чонгуку эта информация не говорит ни о чём. Голова всё ещё идет кругом. Он не помнит, во сколько шёл в душ, во сколько они пришли сюда. Возможно, лучи сейчас проникают в окна бассейна под другим углом, но Чонгук не уверен в этом. — Ты же не собираешься звонить в полицию? — уточняет Намджун. — Вы хотели меня убить, — вторит он потерянно, откидывая телефон от себя. Теперь, когда он увидел сидящего здесь Тэхёна, с молчаливого согласия которого всё это с ним произошло, Чонгук ощущает, как в горле скапливается ещё больший комок горечи. — Я же сказал уже, — Хосок недовольно цокает языком, будто его задело необоснованное обвинение, поднимается на ноги и идёт к той самой красной сумке. Чонгук нервно дёргается и пытается подняться, выкрикивая испуганное «нет», но парень быстро достаёт оттуда два белых банных полотенца и серебристый термос, повернувшись таким образом, чтобы Чонгуку были видны его руки и действия. Ставит тяжёлый на вид термос на лавку, одно из полотенец разворачивает и под хриплое «спасибо» накидывает на плечи Намджуну, вторым аккуратно накрывает чонгуковы плечи и отходит обратно на своё место. Контакт с тёплой сухой тканью заставляет Чонгука поёжиться, и только тогда он осознаёт, что всё это время его знобило от холода, и что у него дрожат губы. — Если мы собирались тебя «убить», зачем нам было приносить с собой полотенца и горячий чай? — Зачем тогда всё это было? — закономерный вопрос. Если они не желали ему зла, значит, Чонгук может уйти, и его не станут задерживать. — Хотя, знаете, можете не отвечать. Ещё раз подойдёте ко мне — пожалеете: я сообщу в полицию. Можете не сомневаться, — он встаёт на ноги с единственным желанием как можно скорее оказаться дома в тепле и в сухой одежде. — Подожди, — просит Намджун. — Не убегай. Мы хотели с тобой поговорить. — Поговорить? — переспрашивает Чонгук. — Если вы хотели со мной поговорить, нужно было делать это раньше. — Как твоя рука? — вдруг спрашивает он многозначительным тоном, наблюдая за тем, как Чонгук вытирает полотенцем лицо, держа его обеими руками. — Не болит больше? Чонгук замирает на мгновение, незаметно сжимает и разжимает кулаки, прислушиваясь к ощущениям, и слегка ведёт левым плечом. Он не заметил, в какой момент это произошло, но рука действительно перестала болеть. — Всё нормально с рукой, — сухо отвечает он. — Останься на пять минут хотя бы, — Хосок берёт в руки термос и откручивает верхнюю крышку в форме чашки. — Я зря, что ли старался и готовил чай? — Я не буду ничего пить, — категорично заявляет Чонгук, небезосновательно опасаясь содержимого. — Из ядов внутри только белый сахар, — невозмутимо произносит Хосок, протягивая Чонгуку чашку, от которой ровными струйками поднимается пар. — Возьми, так быстрее согреешься. — Нет. — Бери, говорю. — Я же сказал, что не буду. — Ещё одно упёртое создание, — бубнит под нос Хосок, отхлёбывая горячий напиток самостоятельно и морща лоб от боли. — Очень даже вкусненько. — Я ухожу домой, — сообщает Чонгук, снимая с плеч полотенце. Намджун тут же подскакивает на ноги. — Ты не уйдёшь, пока мы не поговорим, — он пытается звучать дружелюбно, но его слова звучат угрожающе. — Просто сядь, пожалуйста, и выслушай, — добавляет он мягче, указывая на свободный участок лавки. Чонгук одаривает каждого из парней недоверчивым взглядом, укутывается обратно в полотенце, которое успело согреться его теплом, и покорно опускается на пол, чтобы опереться спиной о бок лавочки. Не из-за страха перед Намджуном, не из-за Хосока, который заново наполнил металлический стаканчик ароматным цитрусовым чаем и протянул ему, чтобы тот «не вёл себя как баран и хотя бы погрел об него руки». Ему хочется узнать, какую роль во всём этом играет Тэхён. Что между всеми ними общего. — Я слушаю, — холодным тоном поторапливает его Чонгук. — Я не знаю, с чего правильнее будет начать, поэтому начну с самого главного, — говорит Намджун, садясь напротив Чонгука на пол. — Ты воспринял в штыки, не поверил, когда Хосок сказал, что вода не могла тебе навредить, но это правда, и мы с самого начала об этом знали, а ты узнал, когда оказался под водой в ситуации, которая угрожала твоей жизни. — Я ничего не узнал, — сердито возражает Чонгук. — Я чуть не умер. — Ты был под водой больше двадцати минут, без воздуха, но не задохнулся. Ты ведь находился в сознании в это время? Вспомни, как это было? Как это ощущалось? Тебе было спокойно? Безопасно? Чонгук, опустив взгляд в чашку, без остановки мотает головой, не желая давать им даже намёка подумать о том, что он сомневается в своей адекватности. В словах Намджуна есть доля правды, но это пугает настолько, что он никогда в этом не признается. — Твоя рука была вывихнута, не нужно быть специалистом, чтобы заметить это, — продолжает он. — В воде ты восстановился, но я не знал, что так будет, поэтому хочу сказать, что мне жаль, что я применил к тебе силу. — Нам, это бесполезная трата времени, — говорит Хосок. — Лучше показать ему более наглядно. Чонгук настороженно вскидывает голову. — Мне нечего показывать, — Намджун вздыхает, бросает короткий взгляд на притаившегося за их спинами Тэхёна и возвращает его Хосоку. — Давай ты. Чонгук напрягается ещё сильнее, когда Хосок поднимается с места и подходит к нему. Замирает в предвкушении и не дышит, когда тот с сосредоточенным лицом наклоняется к нему так близко, что становятся видны поры его носа, и вздрагивает, когда Хосок неожиданно для него просто дует в лицо, насмешливо раздувая на лбу подсохшую чёлку. Чонгук морщится от досады и отворачивается. Непонятно, чего ещё он ожидал, но точно не такой насмешливый поступок. Хосок, усмехнувшись, выпрямляется, пятится на три шага назад и дует снова. Его лицо при этом не меняется, не выглядит напряжённым, но вырвавшийся из губ поток воздуха полностью раздувает чонгуковы волосы, колышет висящее на плечах полотенце и пробирается под ткань, щекоча кожу. Чонгук покрывается мурашками. От удивления и недоумения, от восторга и страха. Он не может не верить своим глазам, но не знает, как реагировать и как это комментировать. Это нечто сверхъестественное, в этом не может быть сомнений — люди не могут выдувать ртом воздух с такой силой. Но те, кто обладает подобными способностями, разве они не стараются держать подобное в секрете, подальше от чужих глаз? Если бы об этом знал кто-то ещё в городе — об этом бы знала и говорила вся школа, каждый продавец в магазине, каждый официант. Он не боится, что Чонгук разболтает? Или уповает на то, что ему попросту не поверят на слово без доказательств? — Как ты это сделал? — спрашивает Чонгук, поборов первоначальный шок. — Это ерунда на самом деле, — отмахивается Хосок с улыбкой и возвращается на своё место. — Ты скоро сам всё поймёшь. Чонгук хмурится. — Раньше на востоке, на той части света, которую в современности называют Азией, существовали народы, которые обожествляли природу как таковую, — говорит Намджун. — Я сейчас говорю не о цветочках, бабочках и птичках, а вообще обо всём, что нас окружает. Для них это было нечто большее, чем просто религия, потому что эти силы были осязаемы. Самые способные из тех, кто верил, что природу можно подчинить себе, находили способы это сделать. Особенно если дело касалось засушливых мест, когда из-за засухи гибли урожаи, и это являлось причиной голода и вымирания целых деревень. Также это касалось заселения лесных и горных территорий, где было опасно селиться из-за частого нападения крупных хищников. Но это действительно были лишь мелочи из всего того, на что они были способны, — Намджун смотрит на кашлянувшего в кулак друга, и его голос меняется, становясь на октаву выше. — И так уж сложилось исторически, что самые можно сказать могущественные и способные народы проживали именно здесь, в центральной части Кореи. А наш Санджу был центром этого центра, являлся чуть ли не священным местом, благодаря чему потомкам живших здесь людей передавались их способности по наследству, даже если сама открытая магия не практиковалась на протяжении нескольких поколений. В официальных источниках по истории это, конечно, не упоминается, но есть много книг, подтверждающих мои слова. Чонгук, переставший вникать в слова после слова «магия», смотрит на него нечитаемым взглядом, поэтому Намджун замолкает, давая время переварить информацию. — И что вообще это значит? — Это значит, что люди, чьи предки жили на этих землях, — Намджун показывает на пол перед собой, — могут в той или иной степени контролировать элементы природы. В теории можно освоить любую стихию на выбор, но когда кругу, такому как наш, недостаёт какого-то конкретного элемента, он может «подталкивать» потенциальных претендентов к принятию себя. Поэтому нам пришлось бросить тебя в воду — ты должен был понять свои возможности и раскрыть их. — Почему я? Чонгук задаёт этот вопрос и считывает ответ с их померкших лиц. Хосок снова переглядывается с Намджуном. Все трое молчат, и Чонгук знает, почему. Потому что ответ — Тэхён. Тэхён, который продолжает сидеть вдалеке от них, который до сих пор не участвует в разговоре. Единственный человек, которого Чонгук знает здесь лично, но не тот, кто утешал и был рядом, когда полуживого парня доставали из бассейна. — Ты нужен нам, чтобы мы могли замкнуть круг, — заговаривает Хосок, прерывая затянувшуюся паузу. — Ты последний человек, которого нам не хватает для этого. — Мне это не нужно, — уверенно говорит Чонгук, поднимаясь с пола. Он отставляет в сторону чашку с остывшим чаем, стягивает с себя полотенце, кладёт его на лавку. Тэхён продолжает тереть ладонями лицо и разглядывать свои ноги. — Не принимай такие поспешные решения, — Намджун встаёт следом и тоже снимает полотенце. — Мы так долго тебя искали. Почему это говорит он, а не Тэхён? Господи, о чём вообще Чонгук заботится? Он не доверяет услышанным словам, и даже демонстрация Хосока не смогла его убедить, что их намерения в его адрес без злого умысла. Если это какие-то языческие ритуалы, то неизвестно, через что ещё его могут заставить проходить. — Мне это не нужно, — повторяет он, растягивая слова. — У меня в жизни столько проблем сейчас, что тратить время и забивать голову чем-то ещё я просто не смогу, — частично это чистая правда. Если бы ему предложили ввязаться в нечто подобное год или хотя бы полгода назад, Чонгук был бы в восторге от идеи иметь отношение к чему-то сверхприродному или мистическому. Но не сейчас, когда ему нужно склеивать себя по частям и пытаться встать на ноги. — Ищите кого-то другого. В городе полно местных жителей помимо меня. — Чонгук, — просит Хосок умоляюще. — Не волнуйтесь, — опережает Чонгук. — Я никому не расскажу об этом разговоре. — Обещай, что подумаешь о нём. — Я не передумаю, извини. Тэхён не двигается с места, сидит, склонив вниз голову и сцепив пальцы в замок на шее, и Чонгук ловит себя на глупой мысли, что, возможно, его ответ не был бы столь категоричным, если бы вместо двух незнакомых парней из третьего класса с ним разговаривал Тэхён. Так вот почему сломанная зажигалка горела только в его руках. Чонгук хватает свой рюкзак и быстрым шагом идёт к выходу. Сырая одежда холодит кожу, и он снова начинает дрожать.