Соловьиная песнь

      Однажды произошло нечто из ряда вон выходящее. Во дворе скромного именьица Мэри, находящегося в центре города, располагался маленький, но весьма ухоженный садик. Мэри любила сидеть на скамейке среди деревьев и кустарников, вдыхать свежий аромат цветущих растений. Приходя туда, она не занималась ничем, кроме умственной деятельности, которая, в сущности, заключалась в пребывании в мире грез и фантазий.       Единственная служанка, тетушка Дэйзи, тучная негритянка в летах, знала об этой странности хозяйки и всегда оставляла ее наедине, не решаясь беспокоить даже по срочным делам в минуты бессмысленного и блаженного созерцания красот вымышленного мира.       Очаровательное одиночество, ветерок, подзадоривающий неторопливое течение мысли, тень, создаваемая ветвями и яркой сочной листвой плодоносящих деревьев, все это было незаменимой частью повседневной жизни Мэри, как и визиты в район Пяти улиц, как и вечера, которые она проводила в компании богатых и влиятельных людей, все еще считавших ее за удачную партию для юных и не очень кавалеров.       В очередной вечер, когда сумерки уже начали сгущаться над палисадником, сверчки привычно трещали, а воздух стал морознее, Мэри, погруженная в думы, чуть не схлопотала сердечный приступ. Она сидела на своем месте и ненароком взглянула на землю под ногами. Взглянула и ужаснулась. Над ней нависла тень. Мужская фигура в шляпе.       Мэри в оцепенении застыла на лавочке, затем, немного придя в себя, как можно менее заметно наклонилась, нащупала нож, привязанный к левой ноге. Она теперь всегда носила его с собой, зачем — не знала сама. Но вот он и пригодился.       Девушка, стараясь не запаниковать, собралась с силами, резко соскочила со скамейки и повернулась лицом к тени. Тень хмыкнула и, обойдя седалище Мэри, с довольным видом уставилась на нож. Зловещим незнакомцем оказался Мясник. Он снял шляпу, ограничившись таким лаконичным приветствием, и снова нахлобучил ее на голову.       — Видно было, как ты стаскиваешь его с ноги. Я бы успел перерезать тебе горло, — сказал он критично, нарушив напряженную тишину.       Мэри не опустила нож при виде знакомого лица. Она никогда не тешила себя надеждой, что знает этого человека, хотя и была знакома с ним уже несколько месяцев. Похоже, Каттинга никто толком не знал, кроме него самого. Потому надо было остерегаться — так подсказывали инстинкты и здравый смысл.       — Но, впрочем, не ожидал, что ты пользуешься моим маленьким подарком. Думал, малышка положила его в туалетный столик, шкафчик, упаковала, завязала коробочку лентами, спрятала. Нож не должен валяться без дела, так?       — Что ты здесь делаешь? — спросила она настороженно, скрывая страх, на самом деле охвативший ее с головой. На территории Билла она боялась его меньше, чем тут. Туда она приходила по доброй воле, а не встречала непрошеного гостя.       В саду их было только двое. Можно было крикнуть, но один соседний дом был необитаем, владелец безуспешно пытался сдать его в аренду, у людей сейчас не было денег на жилище в самом сердце Нью-Йорка, а в другом жил глуховатый брюзгливый старик, который, даже если бы услышал крик о помощи, вероятно, не отложил бы газету, а только буркнул себе под нос что-нибудь вроде: «Вот тебе и тихий район. Дожили!».       И вот она находилась во власти Мясника, человека с говорящим прозвищем. Причина его появления была для Мэри полнейшей загадкой, потому она предполагала самое худшее. Что если недоброжелатели заплатили так много, чтобы убрать ее? Но Билл не вершит подобные дела сам, он отправляет пешек.       С другой стороны, быть может, ему принесло бы удовольствие убить именно ее, свою забавную игрушку, маленькую мисс? Но он убил бы ее раньше, если бы хотел, а деньги не так уж волновали этого титана бандитизма. Мэри пребывала в абсолютнейшем замешательстве, готовая, впрочем, к отчаянной борьбе.       Билл перевел взгляд с ножа на лицо Мэри. Мясник смотрел прямо и как будто бы насквозь, так, что человек мог почувствовать себя голым. Мурашки пробежали по коже. Она, словно загипнотизированная, смотрела только в одну точку, в его глаза, вынужденно вступая в зрительный контакт.       Взгляд его был серьезен, брови нахмурены, но он ухмылялся. Девушку пугала эта неоднозначность мимики. Мужчина же воспользовался моментом замешательства и одним ловким движением, свойственным смертоносным змеям и прочим хищникам, славящимся скоростью и проворством, рванул оружие из руки Мэри.       Заполучив нож, Билл повертел его в руках, почти с любовью всматриваясь в блеск лезвия. Затем протянул руку, передавая отобранное обратно.       — Думаешь, я нарушаю свое слово? — сурово спросил Билл.       Мэри растерянно взяла нож и вернула его на место. Платье приподнялось, открывая взору изящную ножку, на которой красовался белый кружевной чулок. Билл сощурился, ничуть не скрывая, что зрелище доставляет ему удовольствие, а Мэри покрылась пунцовым румянцем.       Она немного успокоилась, хотя все еще решительно не понимала смысла такого визита, украдкой осмотрела гостя. Билл был одет в красное пальто, которое он обыкновенно надевал на особо торжественные случаи, пестрый жилет с черным галстуком и такие же черные брюки. Он выглядел броско, но не как попугай, нет, он был одет с тонким вкусом, чутьем, которое, по всей видимости, вложила в него мать природа, потому что больше воистину некому.       Аристократы были слишком сдержанны в одежде, их ограничивали рамки приличия, этикета, а также, конечно, моды. Билл не был модным в привычном понимании этого слова, хотя все фасоны были свежи.       — Как ты проник сюда? — снова попыталась заговорить Мэри, не заметив, что непривычно для себя обращается на «ты» уже во второй раз.       — Проще простого. Твой хилый заборчик — не крепостная стена, а я — не толстяк Тедд.       Мэри усмехнулась, вспомнив Тедда, неуклюжего громилу, обладавшего, однако, недюжинной силой. Это был рыжий бугай, серьезный обычно и чрезмерно веселый, когда выпьет. Подвыпивши, Тедд позволял другим смеяться над собой. Но Биллу можно было шутить над ним вне зависимости от расположения духа Тедда. Конопатый медведь превращался в плюшевого мишку, когда имел дело с Мясником, который был на голову ниже и раза в два уже.       — Разве так нужно было рисковать целостностью штанов? — ляпнула Мэри, погрузившись в веселые мысли.       Она забылась, но, когда поняла это, было уже поздно. В детстве ее частенько подводил язык, нет-нет да сказанет что-нибудь этакое, от чего мать и нянька так и охнут. Ей казалось, что она научилась контролировать свои слова. Но, видимо, Билл на нее пагубно влиял, потому что при нем она достаточно часто говорила что-то глупое, не успев толком обдумать сорвавшееся с губ.       Думала, сейчас ей прилетит затрещина или что-то в этом духе. Билл никогда не трогал ее, но вообще-то не гнушался бить женщин.       — Не беспокойся за мои штаны, Птичка, — осклабился он и кивком указал на скамейку.       Мэри снова села, с облегчением отметив для себя, что ее остроты не возбудили ненужной злости. Шутить с Биллом — штука рискованная. Он мог рассмеяться, с иронией поаплодировать, а мог и лишить пальца. Да-да, лишить пальца. Мэри видела, как ирландец, недавно осевший в городе, неосторожно отметил, что Билл «цацкается с господами в белых галстучках», намекая на связь Каттинга с главной демократов, Твидом. Местные-то прекрасно знали, что сенатор одной породы с Биллом, и это было взаимовыгодное сотрудничество коррупционера и бандита, а он нет. Вот и остался бедняга без пальца.       Девица оправила юбки, Билл опустился рядом с ней. Она почувствовала непосредственную близость мужчины. Ко всему прочему, он еще и совершенно бесстыдно разглядывал ее, взгляд Билла скользил по губам, по шее, по платью, достаточно смело декольтированному, но ведь она не ждала никого в гости. Мэри намеренно кашлянула, находясь в столь неуютном положении.       — Есть какое-то дело? — обратилась она уже серьезно, всю шутливость как ветром сдуло.       — Какое дело? — удивленно спросил Билл, театрально вскинув брови.       — По которому вы пришли сюда, мистер Каттинг.       — Разве непременно нужно дело, чтобы прийти? — с невинностью младенца и хитростью лисы ответил он, словно зашел к сестре по приглашению, дабы проводить ее на вечернюю службу.       — Нет, но… — замялась Мэри, не зная, что думать, что говорить.       Ее все крепче охватывало леденящее предчувствие, исчезнувшее было ненадолго, и, чем дольше она сидела на одной скамейке с этим человеком, тем больше ощущала себя зайцем в медвежьем капкане. Она крайне редко оставалась с мужчинами наедине и даже для своих юных лет, можно сказать, славилась целомудрием, не позволяя кавалерам нарушать границы приличия. А тут границы приличия не просто были нарушены. Он перелез через ограду, этот нарушитель, и, кажется, был намерен разбить крепость манер, за которой скрывалась напуганная малютка Мэри.       Дома она была совсем другой. Она могла быть дерзкой в компании людей, но тет-а-тет… Нет, к такому жизнь Мэри не готовила. Все-таки она старалась сохранять спокойствие, не отводить глаз. Можно было заметить, как она нервно перебирает в руках ткань юбки и слишком часто моргает, периодически переводя взгляд вниз. И Билл, конечно, все это заметил, не давая себя обмануть этой нелепой маске притворной смелости.       — Не узнаю свою Птичку, — сказал он. — Боишься меня? Зачем? Разве я похож на убийцу хорошеньких леди?       Билл разочарованно покачал головой, большим пальцем приподнял подбородок девушки, чтобы она смотрела прямо на него. Мэри вздрогнула от этого прикосновения. Он ведь ее еще не трогал. Ни в плохом смысле, ни в хорошем. Дистанция нарушилась, все нарушилось. Колокола девичьей души били тревогу. Мэри ощутила, как к страху примешивается какое-то странное удовольствие.       Она любила риск, так почему перестала любить сейчас? Неужели эта встреча один на один убила в ней дерзость, которую она, по всей видимости, придумала сама, которую она культивировала в себе так долго. И теперь все исчезло? Выходит, она все это время была овцой, нацепившей на себя шкуру волка? И ее истинная сущность как раз боязлива, робка. Смущенная голубка, а не амазонка. Нет, хватит. Хватит, решила она про себя. Такие мысли больно били по ее тщеславию.       — Не боюсь, — сказала Мэри твердо, возвратив самообладание, перестала ковырять платье. Адреналин завладел ею.       Она только не могла понять, какого цвета глаза у Билла. Вроде бы зеленые, но сейчас в приглушенном освещении будто бы металлически-серые, а голубой стеклянный глаз путает еще больше. Какого черта ее вообще волнуют глаза Билла? Бойся рук, бойся этих сильных жилистых рук, наверняка задушивших не одного человека.       — Что ж, хорошо. Я принес кое-что занятное, — Билл опустил руку в карман пальто и вытащил что-то сверкающее, оказавшееся изящным ожерельем, инкрустированным маленькими, но идеально ровными белыми жемчужинками.       — Откуда? — спросила Мэри, насторожившись.       — Очевидно, сорвал его с дряхлой старушенции. Или украл у мертвой? Какого же ты обо мне мнения, Птичка? Это колье не запачкано ничьей кровью. В его добыче участвовали только мои деньги.       Мэри приняла подарок, раскрасневшись до самых ушей. Мужчины не баловали ее такими безделушками, это было попросту неприлично. Отец часто дарил ей браслеты и серьги. Но Билл? Это было что-то новое. Она открывала в нем другую, куда менее мрачную сторону. Пусть он не перестал быть опасным преступником, но эта игривая галантность оправдывала все его проступки в глазах Птички. Мэри, поняв, к чему он клонит, повернулась спиной, убрала кудри, падающие на шею сзади.       Прикосновение. Как ожог. Но ожог, оставляющий за собой шлейф приятных эмоций. Билл коснулся ее белой лебединой шейки своими длинными пальцами, отнюдь не шершавыми, как ожидала Мэри. Он ведь не работал на фабрике или на плантации. И с чего ради у неджентльменов обязательно должны быть грубые руки? Мэри распрощалась с одним несостоятельным предубеждением.       Щелкнул замочек. Девушка удивилась от того, каким неожиданно восхитительным оказался этот краткий контакт, но не подала виду. Она снова повернулась к Биллу, лучезарно улыбнулась в знак благодарности, пытаясь разгадать его дальнейшие намерения. Румянец заиграл на щеках.       Не пришел же он просто так. Мэри уже не боялась быть убитой, но начала бояться кое-чего другого. Горел недобрый огонек в глазах Билла, когда он взглянул на нее после того, как застегнул ожерелье. Но мужчина тут же соскочил со скамьи и, развеяв напряженность, провозгласил привычным тоном:       — Вот цель моего визита. С тем я и удаляюсь, — отвесив резкий в своей насмешливости поклон, Билл направился к выходу. Не через забор.       Это было совершенно неожиданно. Мэри осталась сидеть сконфуженная, в ее голове все совсем смешалось, идеи и предположения в голове неистово копошились. Она не понимала, начала догадываться, ошиблась и была растеряна еще больше прежнего! Она все никак не могла выкинуть из памяти тот секундный восторг, неуемную дрожь, которая охватила ее, когда она ощутила теплое дыхание на своей шее, прикосновение мужских рук.       Она была наивна по-детски, никогда не испытывала любви к кому-то, никогда не чувствовала радости от взгляда, жеста. Этот чудный миг, по несчастью подаренный ей таким неудачным человеком, перевернул внутренний мир девушки. Хотя, быть может, с другим она бы и не почувствовала.       Мэри всего этого, конечно, не осознавала. Она покусывала губы, не разбираясь в происходящем, пока в ее сознании шла борьба не на жизнь, а на смерть. Мир стал тесен для нее, как будто течение времени прервалось, и все вокруг замерло в ожидании чего-то. Птицы продолжали чирикать свои незамысловатые мелодии, а ветер все еще пробуждал шепотки деревьев, шуршащих о своем в маленьком саду, хотя для Мэри эти звуки отдалились, огражденные пеленой болезненной задумчивости, вызванной попыткой понять, что же такое в ней назревает.       И, когда мысли окончательно спутались в змеиный клубок, шипящий и барахтающийся, Мэри встала, помутневшим взором приметила Билла, приближавшегося к калитке. Он не оглядывался, но, прихрамывая, как обычно, ступал не быстро, как умел, а замедлил шаг. Это было игрой. Хотя Мэри и не понимала правил. Девушка настигла почти ушедшего Каттинга. Он обернулся всем корпусом. Остановилась в одном лишь шаге, не зная, что сказать. Билл ответил довольной улыбкой.       Капкан захлопнулся.       Ничего не говоря, он приблизился вплотную, одной рукой с силой обхватил ее талию, прижав к себе, отнюдь не нежно, но и не жестко, с присущей ему грубостью, резкостью движений поцеловал онемевшую Мэри. Когда губы Билла сомкнулись на ее губах, земля окончательно выбилась из-под ног. Он с таким напором добивался ее поцелуя, каждое новое касание было настойчивее, сильнее, больнее.       И Мэри ожила. Она не могла отступить, потеряла границы допустимого. Она падала в пропасть, но единственным ее желанием, которое она отчетливо ощущала в тот миг, было забрать его с собой. Этого вора, грабителя. Он ограбил ее, он украл ее сердце. Мэри ответила, на удивление бойко и яростно для первого в своей жизни раза. Что ж, каков учитель… Она прикусила губу Билла, ощутив божественный металлический привкус, блаженство захватывало ее.       Кровь пульсировала в ушах, и звуки мира замолкли, не будучи способными справиться с бешеным ритмом, разрывающим грудную клетку. Слабость разливалась по всему телу, вместе с тем передавая силу, позволявшую такие выходки, вещи, о которых она и не знала, которые никогда бы не позволила себе при других обстоятельствах. Ее руки теряли чувствительность, она готова была рассыпаться в прах, когда Билл, начавший уже целовать ее шею, нещадно прервал происходящее. И снова улыбнулся. Мерзавец. Было что-то едкое и очаровательное в этой ухмылке.       Мясник годился ей в папаши, ну и пусть. Мэри не могла затушить платочком здравомыслия пожар, охвативший ее. Да и не хотела. Только не сейчас.       — Я в тебе не ошибся, Птичка, — сказал он почти ласково, но неизменно с усмешкой. — До встречи.       На сей раз она не стала его останавливать, потому что не была в силах сдвинуться с места. Так Мэри и простояла полчаса, час, а может и два. Затем, вернувшись в дом, завороженная и растерянная, не раздеваясь, легла спать. И спала, как убитая, до самого утра. Дэйзи, заглянув в спальню, только подивилась поведению хозяйки. «Вроде бы и за ограду не выходила, — подумала она. — Может, приболела?»