Соловьиная песнь

      Сердце Мэри вырывалось из грудной клетки, она распахнула глаза и, как утопающий, рывками вдыхала воздух. Дэйзи осторожно трогала хозяйку за руку, чтобы та проснулась, но к моменту, как почти безумный, бессмысленный взгляд остановился на ней, женщина отошла от постели. Взор девушки прояснился. Все было хорошо, никто не умер, это были всего лишь выдумки старины Морфея.       — Вы так громко кричали во сне, я подумала, что будет лучше вас разбудить, — боязливо оправдывалась Дэйзи, напуганная странным пробуждением мисс Грей.       — Да, пожалуй, — согласилась очнувшаяся наконец от кошмара Мэри.       Голова у нее шла кругом. Она давно не видела снов, особенно таких правдоподобных. Конечно, сейчас, когда ее разум встряхнулся по возвращении в настоящий мир, ей показалась нелепой эта смена лиц, почти сатанинский облик обычного парня с улицы, сама она в теле ребенка. Но еще несколько минут назад все было так взаправду… «Глупость какая-то!» — в сердцах заключила Мэри про себя. Сон и правда был глупым, но от этого не менее пугающим.       — Пока Вы спали, доставили приглашение. Сегодня вечером Вас ждут у миссис Блаунт, — сказала Дэйзи чуть погодя, пока хозяйка окончательно не пришла в себя, чтоб уж информация наверняка дошла до ее слуха.       — Салон? Да, неплохо было бы развеяться, это правда. Я пойду, приготовь фисташковое платье.       Тот странный день отдалялся от нее, и Мэри несказанно радовалась этому. Ей даже захотелось посетить миссис Блаунт. Салон был достаточно умеренного толка, там собирались консерваторы, но не закостенелые. В основном бывали люди в возрасте, но попадались и юноши, правда, без взора горящего. Говорили о политике и говорили бы только о ней, если бы салон так же не посещали женщины. Там, где есть дамы, найдется место и пустой болтовне, сплетенкам, кокетству.       Мэри презирала и то, и другое. Ей не хотелось выражать свои политические взгляды, потому что буквально через месяц ситуация в стране могла измениться: демократы потеряли бы популярность или, как это обычно бывает, людям просто захотелось бы чего-то нового.       Обычно аристократы весьма хладнокровно расправлялись со своими убеждениями, заменяя их на новые, становясь из демократов республиканцами, из республиканцев демократами, но Мэри так не могла. Поэтому предпочитала делать вид, что политические вопросы ей совершенно безразличны и касаются сугубо мужчин, коих такая позиция более чем устраивала. Насчет Гражданской войны тоже предпочитала не высказываться.       На самом деле, ей не очень по душе было то, к чему вел дело Линкольн. Он, действительно, был человеком исключительным, уникальным в своем роде, предлагал совершенно новые, зачастую кажущиеся просто дикими инициативы, то и дело потрясающие общество. Президент, как выяснится позже, во многом опередил свое время. Современники же в большинстве своем не ценили и даже не понимали этого.       Мэри не одобряла и тринадцатой поправки. Конечно, она любила Дэйзи и жалела рабов, истязаемых нерадивыми хозяевами, но в целом не могла освободиться от влияния и гнета традиций, не могла представить, что Америка может обойтись без рабства черных.       Она также была против огромного потока мигрантов из голодающей, измученной Ирландии. Это было одно из ее отрицательных качеств — восприимчивость к предрассудкам, твердая вера в обычаи, плохие или хорошие. Она не давала шанса либеральным порывам в своей душе, уничтожая их в утробе.       Эгоистка и патриотка. В этом она сходилась с «коренными американцами», «истинными американцами» и остальными. Впрочем, когда она видела, как на улицах избивали негра или оскорбляли бедного ирландского старика, выбивая у него из рук шляпу для сбора милостыни, то отворачивалась.       О да, ей было неприятно смотреть на угнетение, но отвернувшись, зная, что негра все так же бьют, а ирландца унижают, она ничего не чувствовала. Черствой избалованной барышне было все равно, и она даже не пыталась делать вид, что это не так. Лишь бы не касалось ее нежного взора бесчеловечное зрелище. Позиция достаточно популярная для того времени, но оттого не менее омерзительная.       Мэри не любила смаковать свежие слухи о чьих-нибудь любовных похождениях и интрижках. Это было одно из ее положительных качеств. Девушка считала себя выше того, чтобы обсуждать такие мелочи. В высокомерии ей сложно было отказать, мисс Грей теряла его лишь в наиболее критических ситуациях, когда нужно было вывернуться наизнанку, чтобы избежать неприятностей.       Почти весь день до сборов она провела бесцельно бродя по дому, изредка выходя в сад, но теперь даже избегала злополучную скамейку, обходя ее, как прокаженного нищего. Нож она оставила у себя в комнате под замком, а вот колье не сняла. Тратила все душевные силы на то, чтобы не думать о своей второй жизни, включавшей в себя сомнительной ценности приключения и связь с бандитами Пяти углов. Как будто от того, что Мэри о ней не думала, она переставала существовать.       Однажды став частью этой среды, от нее уже не отвяжешься, не отвертишься. И даже когда тебе покажется, будто ты завязал, ты все равно вернешься. Это хуже опиума. Это сильнее опиума. Мэри не подозревала того, но ее судьба отчасти уже была предрешена. Фортуна распорядилась, кости брошены.       В салоне было немного душно из-за закрытых окон, но посетителей исправно освежали бокалы белого вина. Никто не злоупотреблял, напиться на таком мероприятии — самый верный признак дурного тона. И, хотя Мэри, пожалуй, впервые за жизнь хотелось от души охмелеть, она умело сдерживала себя, ограничившись несколькими глотками. Вела разговоры с владелицей дома, затем еще с несколькими знатными девицами своего возраста.       В целом, Мэри была очень вежлива и обходительна, но на нее почему-то косо посматривали. Неужели опутали тенета какого-то слушка? Мэри забеспокоилась, что это может быть связано с ее похождениями, но вскоре поняла, что никак нет, получив однозначный намек от миссис Элмерс:       — Знаете, дорогая Мэри, — она имела право так обращаться к девушке, потому что была значительно старше, — мне кажется, мистер Тернер так хорош собой… Я даже немного завидую его избраннице, — весело сказала вдова, обмахивая себя веером, хотя в помещениях не было так уж жарко.       — У него есть избранница? — вопросила Мэри, чуя неладное в этой полуулыбке, игравшей на губах пожилой дамы, в ее прищуренных глазах, немного блестевших от вина.       — О, Вы ведь знаете, Мэри, мистер Тернер холост, но говорят, ему по нраву одна девушка. Интересно, когда же будет свадьба?       Какая вопиющая наглость! Это совсем уже никуда не шло. Мэри побледнела от ярости, слова вдовы были отнюдь не двусмысленны. Кто-то пустил слух, что они с Тернером скоро обвенчаются, очевиднее и быть не могло. «Ну и гадость! — возмущалась девушка, прокручивая в голове все возможности. — Если он сам стоит за этим…»       Впрочем, к счастью, миссис Элмерс совсем не заметила изменений, произошедших с лицом собеседницы за эти секунды. Мэри стало противно находиться рядом со старой ехидной, и она холодно ответила:       — Что ж, не думаю, что меня интересует личная жизнь мистера Тернера. Прошу меня простить…       Это было грубо, но не так, как могло быть, не удержи она себя в руках. Закоренелая сплетница была несколько обескуражена таким поворотом событий, ей явно было о чем подумать и о чем пошушукаться с другими дамами. А Мэри поднялась с кушетки и присоединилась к другому разговору.       Периодически она встречалась взглядом с Дэвидом, который, очевидно, желал привлечь ее внимание, и разражалась гневом. Все нутро Мэри было пропитано неприязнью к этому навязчивому молодому человеку.       Не сказать, впрочем, что он был некрасив, дурен собой. Светло-серые глаза, длинный, достаточно изящный греческий нос, тонкие губы и мужественный подбородок. Он был блондином, его золотистые волосы всегда были идеально уложены.       Дэвид вообще казался чрезвычайно ухоженным и лощеным, красивым по мнению большинства девиц, отвратительным по мнению Мэри. В его глазах не было видно ни чувств, ни мыслей. Он был пустышкой, красивой скляночкой, внутри которой не было ничего. Дэвид был стройным, но недостаточно высоким, одетым с иголочки, но совершенно безвкусно.       В общем, девушка сама толком не могла объяснить, почему прониклась к нему таким глубоким презрением. Глупых людей было много, вылизанных франтов тоже. Дэвид был не одинок, таких Дэвидов на светских вечерах — легион. Проблема, должно быть, состояла в том, что именно этот пытался подбить клинья к Мэри Грей.       Девушка решила не задерживаться более и вышла на улицу, ожидая экипаж. Она опустила руку в отделение сумочки и поняла, что у нее не хватает нескольких центов на поездку. С этой суетой совсем забыла про деньги. С досадой хмыкнув, Мэри подумала, что ей придется занять. «Как унизительно…» — ей бы очень не хотелось быть должной такую мелочь, как будто она — нищенка. И все же другого выхода не было. Дом был недалеко.       Мэри дошла бы пешком, а она уже не считала ночные прогулки по городу чем-то предосудительным. Все остальные, к сожалению, считали. Мужчина еще мог уйти пешком в темное время суток, хотя это тоже негласно, но единодушно осуждалось, как показатель жадности, женщина же — ни в коем случае!       И тут к раздосадованной девушке подошел Дэвид. Он, как всегда, сдержанно улыбался. Пожалуй, у него было всего несколько выражений лица, чередовавшихся в соответствии с определенным случаем. Настоящих эмоций его она не видела ни разу.       — Вы чем-то обеспокоены? У Вас такой вид… — мужчина приблизился, от него пахнуло популярной французской туалетной водой.       — Знаете, мистер Тернер, боюсь, я не посчитала деньги, которые брала с собой, так досадно сглупила. И вот…       — О, не волнуйтесь. Сейчас прибудет мой экипаж, я как раз рассчитывал на это время. Не откажете мне в чести подвезти Вас? — галантно и не без бахвальства предложил Дэвид.       В любое другое время Мэри бы несомненно отказала, но ей страшно не хотелось брать взаймы. И ненавистный ей Тернер оказался героем в этот вечер. Нет, она не изменила мнения о нем, просто Дэвид и его притязания впервые принесли хоть какую-то практическую пользу.       — Очень любезно с Вашей стороны, мистер Тернер, я не откажусь.       Мэри выдавила из себя улыбку, чтобы хоть как-то отблагодарить джентльмена.       Они сели в карету и Мэри сразу же ощутила, как неприятно ей находиться рядом с этим человеком. К несчастью, в подобных повозках сложно, да что уж, невозможно расположиться вдали от собеседника, обычно приходится довольствоваться расстоянием в мизинец, если не меньше. Это… доставляло неудобства. Особенно тем, кто не заинтересован сидеть так близко со своим спутником. За те несколько минут, которые потребовались для того, чтобы доехать до дома Мэри, Дэвид заговорил лишь один раз.       — Вам не холодно, Мэри? — «с чего такая фамильярность?» — Может, мой плащ…       — Нет, спасибо, сэр, мне совсем не холодно, — отрезала она.       Экипаж остановился. Дэвид ловко выпрыгнул из кареты, обошел ее с другой стороны, чтобы подать руку даме. Мэри ступила на землю, но мужчина все не отпускал руку. Он наклонился к ее кисти в замшевой перчатке и поцеловал, долго не поднимая взгляд. Мэри нахмурилась, ей совсем не понравился этот жест.       — До свидания, мистер Тернер, благодарю еще раз, — выдавила она из себя необходимый минимум приличия, затем вежливо улыбнулась и засеменила к дому.       Но Дэвид догнал ее, схватил за локоть. Мэри словно молния ударила. Она ждала от Билла чего угодно, и ее страхи не оправдались, но от воспитанного в хороших манерах Дэвида она никак не ожидала подобных выходок. Он воспользовался минутой ошеломления и принялся целовать ее в губы, требовательно, быстро. Мэри сначала будто окаменела, кровь отлила от лица, но затем она закипела.       Гнев ее был ужасен. Ей было так противно соприкасаться с Тернером, что каждая секунда поцелуя была для нее пыткой, сравнимой с испанским сапожком или железной девой. Она с силой оттолкнула мужчину. Тот, не ожидая такой реакции, чуть было не рухнул на землю, но тут же опомнился и снова приблизился. Мэри ударила его по щеке, раздался звонкий хлопок. Дэвид охнул, левой рукой хватаясь за лицо.       — Уезжайте, мистер. Уплочено! — остервенело крикнул он, и кучер, привыкший к разным странностям богатеев, видавший на своем веку и не такое, тронулся с места.       Мэри никогда не видела Дэвида Тернера таким злым. Он был не просто пустышкой, он оказался настоящим негодяем в обличье джентльмена.       Она отступала к дому, пятилась, не спуская глаз с решительно и медленно идущего к ней мужчины.       — Год! Год я пытался привлечь твое внимание! Но, похоже, тебя не интересуют мужчины или ты спишь с каким-нибудь простолюдином, негром-рабом. У тебя в доме есть негры? Плевать на деньги. Если у тебя не было монетки, чтобы расплатиться с кучером, на что я рассчитывал?! Но по крайней мере я заполучу тебя. За все те месяцы…       — Замолчи! — зашипела Мэри, все так же отходя.       Он резким движением подался вперед, когда девушка уже почти дошла до двери, и с силой вжал ее в стену. Мэри стиснула зубы, так было больно. Как же жаль, что с собой не было ножа.       «Пф. Думаешь, у тебя всегда будет под рукой нож? Обычно на людей нападают, когда они этого не ждут», — Мэри показалось, что в ее голове заговорил Билл. Человек бывает страшен и без оружия, когда ему грозит опасность. Злость настолько сильная, что усмирила естественный страх, овладела маленькой, загнанной в угол птичкой.       — Ты хочешь, чтобы тебя выловили рыбаки? — неожиданно для себя заговорила она удивительно спокойно, все еще удерживаемая у стены. — Хочешь, чтобы тебя нашли в канаве, Дэвид?       — Чем ты можешь мне угрожать? Я давно знаю, что ты живешь одна и у тебя мало слуг. О тебе плохо говорят, у тебя нет друзей, — криво улыбнулся он.       — У меня… есть… друзья! — Мэри приложила всю доступную силу, чтобы вырваться из этой хватки, и с яростью пнула Дэвида промеж ног.       Она не могла вернуться домой, пришлось бы стучать, а пока Дэйзи шла бы до двери, кто знает… но все же Мэри решила рискнуть. Она подбежала к двери, взялась за молоточек и сильно ударила, затем развернулась, упираясь спиной в пока еще закрытый проход.       — Только подойди, — ощетинилась девушка. У нее было в распоряжении еще несколько секунд замешательства, пока мерзавец корчился от боли. — Я выцарапаю тебе глаза.       — Сумасшедшая, — огрызнулся Дэвид, но не решился продолжить начатое.       Его не пугали ногти слабой девицы, он опасался двери, которая вот-вот должна была отвориться. Он подозревал, что в доме всего один человек, кроме Мэри, но нельзя было быть уверенным. К тому же, это был новый уровень преступления — проникнуть в чужой дом со злым умыслом.       Он не ждал такого сопротивления, никогда не сомневаясь в своих силах. Его не заботило то, как этот поступок может опорочить его в обществе, сейчас он был хищником, мелким и подлым. Лишь жажда заполучить желаемое двигала им, оттеняя остальные мысли и чувства. Так жалкий аристократишка оказался опаснее матерого бандита для беззащитной девушки.       Но Тернер сдался. Это был урок для Мэри, она отлично его усвоила. Грязная, лживая и жестокая натура может быть сокрыта под видом внешней добропорядочности. Монстры обитают не только на Пяти улицах, но и в салонах, в опере, рядом с теми, кого мы почему-то называем опорой общества. Вот она — опора общества, маски сорваны.       Дэйзи, запыхавшаяся, отворила засов, когда Тернер уже скрылся во мраке улиц.       — Что же Вы так стучали? — обеспокоенно спросила темнокожая.       Ей хотелось прямо так все рассказать преданной, милой служанке, а завтра заявиться в полицию, затем и предать историю огласке. Но Мэри сдержала себя. Допустим, Дэйзи наверняка поверит, но остальные? Для полиции у нее нет доказательств, да и дел у блюстителей порядка по самое горло. Возможно, по узкому кругу людей пройдет слушок о непорядочности Дэвида, но об этом забудут через месяц, однако, это как бы подкрепит сплетни о том, что у них с Тернером были некоторые отношения.       Ведь не бывает же, что джентльмен с хорошей репутацией просто так бросается на леди, верно? Сколько женщин якобы провоцируют мужчин? Тысячи. Потому Мэри собрала волю в кулак и не поддалась соблазну излить душу Дэйзи. Назревал план получше.       — Думала, ты спишь.       — Ну что Вы! Я не могу сомкнуть глаз, пока Вас нет дома. Вы выглядите так растерянно, госпожа, все хорошо?       — Да, все в порядке, не беспокойся. Просто я немного устала. Хочется отдохнуть.       Мэри не спалось. Она то и дело вставала с постели и ходила по комнате. Как-то так получилось, что за последние три дня в ее жизни произошло больше значимых событий, чем за три месяца, если не за три года.       Два образа не выходили у нее из головы. Билл не был омерзительным, как ей казалось раньше. Мэри видела, как он разделывал мясо и отдал большой кусок бедной женщине, не взяв с нее ни цента. И похоже было, что он делал это нередко. Нельзя быть ангелом и управлять адом, сущая правда.       Но Билл был таким же человеком, как другие, а может, и лучше некоторых. Буржуа не пачкали руки кровью, но что было бы, дай им волю? Быть может, все эти опрятные добрые малые в глубине души были кровожаднее бандитов. Один лишь Бог способен заглянуть в потаенные недры человеческой души. Потому лишь приговор Его бывает справедливым, но не приговор общества.       Мэри считала, что законы общества неприкосновенны, как и законы Всевышнего, но в тот злополучный день это мировоззрение пошатнулось. Если те, кого народ презирает, хотя и боится, бывают лучше, чем так называемые «сливки общества», то в чем смысл?       Мы клеймим вора, не зная, что он нуждается в деньгах для своей старухи матери или для ребенка, малыша в обносках, вынужденного с самого детства окунаться в пучину мрачного быта, работы. Мы клеймим убийцу, не зная, что он мстит за обесчещенную сестру, которая покончила с собой от пережитого горя. Мы клеймим попрошайку, не зная, что он лишился правой руки на войне за свободу, за родину, которую мы привыкли воспевать, ограничиваясь одними лишь словами. Мы клеймим проститутку, не зная, что под оборванными юбками скрывается мать своего дитя, она отдает ему все, что нажила, лишь бы уберечь от горькой участи.       Да, настоящие негодяи есть везде, не каждому преступнику можно придумать оправдание. Но разве эти призраки улиц, хуже Дэвида Тернера, способного творить бесчинства во имя удовлетворения своих низменных потребностей?       Никто не видел лица Дэвида Тернера. За этой белоснежной улыбкой, добрым и кокетливым взглядом голубых глаз, за румяными щеками, кроется другой лик — уродливый, безобразный. Он лицемерит день и ночь, этот зверь, притворяющийся агнцем.       Когда ты встречаешь настоящего волка, смотришь ему в желтые глаза, оцениваешь свирепый оскал, знаешь, чего ожидать. Но человек приручил волка. Эти же лицедеи нападают со спины, подло, неожиданно. От них не ждешь угрозы, потому что видишь перед собой саму добродетель.       Мэри сделала выводы. О да, она сделала их. Кто знает, быть может, не ступив на ту скользкую тропу, по которой она шла сейчас, Мэри допустила бы ошибку, доверилась Дэвиду, решила, что ей нужно остепениться и так не узнала бы настоящую природу этого человека до самой свадьбы. До того, как он, упиваясь полученной властью мужа над женой, начал бы уничтожать, подавлять ее дух. Девушка была несказанно рада тому, что все обернулось именно так.       За несколько часов до рассвета она все же уснула, но пробудилась рано. Дэйзи уже не беспокоила ее завтраками, заглянув в комнату и убедившись, что хозяйка спит. Африканка подозревала что-то неладное, но «просто я немного устала» было железным оправданием. Она не хотела сомневаться в словах своей доброй белой барышни.       Мисс Грей проснулась, отобедала и отправилась в библиотеку. Здесь у нее было много литературы, в усадьбе за городом же не было вообще. Обычно, когда родители отправлялись в имение летом или весной, Мэри уговаривала их взять хотя бы пять книг. Мать вздыхала, не понимая, в чем смысл девочке читать «мужскую» литературу.       Эленор Грей была урожденной южанкой с достаточно консервативными взглядами. Она делила большинство дел и занятий на женские и мужские и очень возмущалась, когда кто-то нарушал границу, особенно когда это делала родная дочь.       Но Эштон, отец Мэри, был всегда на шаг впереди матери и на полшага — общества. Хотя он зачастую соглашался с женой в вопросах воспитания, потому что сам занимался ребенком мало, отдавая предпочтение работе, а не семье, Эштон никогда не запрещал Мэри стрелять из лука, заниматься верховой ездой, читать книги из своей библиотеки и делать все, что ей по-настоящему нравилось, а не было усредненным набором хобби приличной девушки.       Иногда, когда был свободен от дел, отец даже обсуждал с ней политику, говорил о семейном бюджете и, что больше всего любила Мэри — делился своим мнением о книгах. Брал в руки какой-нибудь томик и вручал девочке со словами: «Это замечательный французский классик, тебе непременно нужно прочитать, держи!» И Мэри, обрадованная вниманием родителя, считала своим священным долгом тут же приняться за чтиво.       Потом, когда умер маленький братец, Кристофер, бледный и чахлый мальчик с невыразимо грустными зелеными глазами, ему на тот момент исполнилось три годика, Эштон стал еще больше посвящать в свои дела старшую и единственную дочь за неимением другого наследника.       Эленор или Нора, как ласково ее называл муж, качала головой, наблюдая, как Мэри уезжает с отцом на деловые сделки, как беседует с ним, словно мужчина с мужчиной.       Эштон замечал это недовольство, но урезонивал жену: «Дорогая, если я умру, если мы умрем, она не сможет распорядиться нажитым состоянием, зная только светский этикет. Она — наш наследник и, я думаю, другого не будет. Это совсем не помешает ей быть очаровательной девушкой». Мать соглашалась с тяжелым сердцем, в глубине души зная, что он говорит чистую правду.        А ведь все так и случилось, как предсказывал Эштон Грей. Удивительно, как рано и как нелепо они умерли. Мать унесла из жизни эпидемия тифа, а у отца просто остановилось сердце через несколько месяцев после гибели Норы. Нельзя было сказать, что именно смерть жены подкосила здоровье Эштона, ведь он всегда был болезненным.       Этот долговязый мужчина лет сорока выглядел намного старше своих лет, и его темные волосы рано одолела седина. Сначала серебро на висках, которое помнила Мэри с детства, а затем и вся густая шапка волос стала пепельно-серой. Мэри осталась сиротой, похоронив еще молодых родителей.       Библиотека неизменно навевала мысли об отце, потому Мэри старалась брать нужные книги и уходить с ними в свою спальню, чтобы не предаваться унынию. Но в этот раз она решила остаться, присела за стол, бывший когда-то частью кабинета Эштона.       Данте Алигьери. Божественная комедия в переводе. Мэри уже читала эту книгу, но она ей наскучила, как только дело дошло до рая. К тому же, перевод был весьма посредственный. Поэзию сложно передать другим языком, а итальянского Мэри, к сожалению, не знала.       «Блуд. Второй круг. Надеюсь, Дэвид попадет туда, если не дальше…» — размышляла девушка, не очень внимательно вчитываясь. Ее мысли все время отвлекались на что-то совершенно далекое от предмета рассуждений поэта. Прочитав полсотни страниц, она отложила книгу. Пылающая бездна, конечно, затягивает, но настала пора возвращаться к жизни.       До конца этого дня и в следующие несколько дней Мэри занималась маленькими, но важными делами, навестила агента, затем стряпчего, узнала подробности о состоянии своих финансов. Кризис, война, валюта теряет цену — все было просто из рук вон плохо. Мэри опасалась за свои вложения.       Ей удалось погасить почти все кредиты, но доходы были слишком уж скромные. Содержание плантаций, на которых отказывались работать белые и даже черные, требовало непомерных расходов. Все страшились войны, а территория, находившаяся во владении Грей, как раз была почти на границе Севера и Юга, на оспариваемых территориях.       Прибыль с фабрики получить тоже не удавалось, большинство средств поглощало государство, прикрываясь обеспечением армии. Так оно в общем-то и было. Армию снабжали за счет встряски буржуазии, вынужденной подчиняться в нежелании быть порабощенными конфедератами. От этого, безусловно, страдала и Мэри, будучи прикрепленной к сему классу.       В Америке аристократы сливались с буржуа, образуя новое удивительное сообщество. Теперь уже непонятно было, кто стоит за штурвалом. Аристократы стремились примкнуть к новой волне капиталистов, не гнушаясь ничем ради денег, а бывшие торгаши и предприниматели были вхожи в гостиные уважаемых людей из старой знати. Деньги правили Америкой. Деньги правили миром. Мэри находилась в достаточно шатком положении. Ее капитал действительно висел на волоске.       И, как все люди, чье благосостояние претерпело убытки во время войны, она всей душой ненавидела противников, этих надменных южан. А южане ненавидели янки, задумавших освободить негров, на которых зиждилось их богатство. Именно кровью и потом черных добывался хлопок и другие посевные культуры.       Мэри даже при всей своей нелюбви к президенту Линкольну, конечно, не могла не испытывать патриотично-северянских чувств относительно жителей южных штатов. Чувства эти были в основном выражены озлобленностью и крайним презрением.       Хотя, в сущности, ее взгляды во многом были похожи на взгляды южан. Причем сама она никогда не выезжала за пределы Нью-Йорка и управляла плантациями с расстояния при помощи третьих лиц. Она понимала, что многочисленные агенты наверняка чего-нибудь подворовывают, но скорее предпочитала закрывать глаза на проделки посредников, чем ехать самой в эту глушь, Миссури.       Итак, Мэри, как бывает свойственно молодым и немного ветреным людям, за несколько дней каких-никаких трудов и забот позабыла о недавних происшествиях, коснувшихся ее. Но это счастливое забвение длилось недолго.       Она решила заехать к вдовушке Элмерс, неизменно любившей ее компанию, и застала в гостях Дэвида, не подавая, впрочем, вида, что между ними что-то произошло, стискивала челюсти при каждом взгляде, который мужчина бросал на нее, играя, злорадствуя, упиваясь ее слабостью. Кажется, он ощутил безнаказанность.       Пробыв у вдовушки ровно столько, сколько требовали нормы этикета, она, притворно весело распрощавшись с хозяйкой дома, села в экипаж и уехала домой. «Нет, ему это с рук не сойдет!» — гневалась Мэри, сжимая кулаки так, что пальцы немели. Тогда ее осенило.       Она ведь еще давно придумала стратегию мести, но почему-то быстро отбросила ее. Да, она проучит мерзавца, в этом не было сомнений. Мэри знала, где искать помощь.