Соловьиная песнь

      Мэри, решившая сделать перерыв и уделить время светской жизни, дня два разъезжала по гостям. Она поняла, что ее принимают достаточно холодно и спешила исправить дело, заверяя, что была тяжело больна, крайне переживает за войну, за общее дело, отмену рабства и все такое прочее. Женское, мол, здоровье, очень хрупкое, как хрусталь.       А дамы послушно кивали головами, проникнувшись ее доводами, ибо любили тешить себя мыслью о том, что каждая порядочная северянка не хуже конгрессмена, ее тоже заботят беды страны. Мэри ходила с козырей и, вовремя вернувшись в свет, пресекла зарождающиеся слухи о себе.       Вечер же мисс Грей решила провести у мистера Хэмпстеда, известного демократа, частым гостем у которого был мэр Твид. Чиновника она, кстати говоря, частенько видела и в менее солидных заведениях. Политик не сильно скрывался, наведываясь со своим помощником к Биллу по принципу: «Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе». Как-то раз даже целовал руку, как он выразился, милейшей спутнице мистера Каттинга. Но едва ли политик узнавал Мэри здесь.       У человека в здравом уме не может возникнуть даже мысли, что леди с изысканными манерами и дерзкая красотка, вертящая нож в непокрытой ручке, может быть одним и тем же человеком, пусть даже эти две будут похожи, как две капли воды. Потому, собственно, Мэри не боялась быть раскрытой. Никто просто не мог сопоставить один ее образ с другим. Они были противоположны.       Чем больше эта уверенность подкреплялась, тем развязнее вела себя Птичка, потеряв страх и инстинкт самосохранения, ощутив на губах приторно сладкий вкус безнаказанности.       Мэри попивала чай, мило беседуя с миссис Хэмпстед, сухощавой бледной дамой, относившейся к правилам этикета с уважением не меньшим, чем к священному писанию. Мэри, как могла, сражалась на два фронта, вела свой женский разговор о дочернем долге, периодически поддакивая вещавшей миссис Хэмпстед, которая решила поучить юную леди жизни, а также слушала, о чем на противоположном конце стола разговаривают джентльмены, предмет разговоров которых обыкновенно оказывался в сто крат интереснее.       — Вы слышали, мистер Нельсон, что вчера вечером на постановке Хижины дяди Тома случилось кое-что необычное? — заговорщицким тоном рассказывал мистер Хэмпстед. — Вот наши братья-демократы и доигрались в гостеприимство. Бьют-то наших союзников.       — Кого бьют? О чем Вы? Не томите, — заинтригованный, раздраженно ответил ему Нельсон.       Птичка в свою очередь тоже навострила уши.       — Странно, правда странно, что Вы не в курсе, — смаковал новость хозяин дома, упиваясь своим знанием. — Кажется, весь Нью-Йорк гудит. Было организовано покушение на знаменитого Уильяма Каттинга.       Мэри, которая спокойно могла слушать одновременно и свою собеседницу, и мужчин, теперь оцепенела. Сердце у нее упало, конечности похолодели, изо всех сил девушка ловила каждое слово. Горло ей словно сжали тисками, она не могла даже отвечать «Вы правы» не прекращающей разговор матроне, та даже не обращала внимание на своего мужа и его собеседника, плевать старой гусенице было на покушения, на беспорядки в городе, это все было скучно, то ли дело поучать девушку, по каким канонам надо жить.       Джентльмены же медлили, особенно мистер Хэмпстед, наслаждающийся возможностью поделиться такой лакомой новостью.       — И что же? — спросил Нельсон, зная, что Хэмпстед так и ждет наводящего вопроса.       — Не знаю. Но, кажется, жив. Вы ведь знаете мистера Каттинга, его сложно убить. Говорят, что его в нужный момент подстраховал какой-то безымянный ирландец. Ну не забавный ли народ? Тот ведь, стрелявший, был таким же приезжим и мстил за пролитую кровь своих.       «Кажется, жив», «ирландец», «его сложно убить» — слова смешались в голове у Мэри, слиплись в безобразный шевелящийся ком, катавшийся по черепной коробке, то и дело ударяясь об ее стенки, отражаясь снова, повторяясь, путаясь. Она даже не услышала, как миссис Хэмпстед обратилась к ней, положила руку на плечо.       — Мэри? Вам нездоровится, Мэри? — спросила женщина уже громче, и Грей повернулась к ней лицом. — Боже правый, Вы белая, как полотно. Точно нездоровится.       — Кажется, сердце… — сдавленно прошептала девушка. — Видимо, я не выздоровела.       — Ох, бедное дитя, пойдем отсюда. Мистер Хэмпстед, я покину Вас, мисс Грей дурно.       Муж кивнул, лишь на секунду окинул взглядом очередную томную девицу, которую пригрела на груди его бездетная жена, и возобновил повествование.       Миссис Хэмпстед опустила Мэри на кушетку в гостиной.       — Я пошлю Сару за доктором. Сидите тут, — женщина заботливо потрогала горячий лоб Мэри. Миссис Хэмпстед была бесплодна, потому отдавала всю свою любовь юным особам, маленьким мальчикам и своей любимой кошке Матильде.       — Нет, миссис Хэмпстед, мне надо… надо…       — Воды, милая? — заботливо склонилась над ней женщина, ожидая окончания просьбы.       Мэри, частично приходя в себя, взяла свою благодетельницу за руку и крепко сжала.       — Не надо доктора. Мне надо домой. Там мне будет лучше. Всегда становится лучше. Дэйзи знает, что с этим делать. Ничего страшного, — каменная уверенность в сказанном сквозила в ее дрожащем голосе.       Миссис Хэмпстед нахмурилась, ей не хотелось отпускать больную, но та так сильно сжимала кисть и так жалобно смотрела в глаза, что женщина распорядилась отвезти мисс Грей домой, а затем проследить, чтобы служанка приняла ее на руки.       Доехав до дома, Мэри скинула с себя показную слабость, потому что от настоящей уже не осталось и следа. Она развернула бурную мыслительную деятельность. Значит, Билл жив. В него стрелял ирландец, но этому как-то помешал другой ирландец. Неизвестный ирландец… Много ли таких ошивается около Мясника?       И тут осознание ударило ее, словно раскат грома. Амстердам. Она не знала наверняка, но чувствовала, что это был он. И благодарности не было места в ее ожесточившемся сердце. Мисс Грей ходила по холлу, запуская тонкие пальцы в волосы, вздыхая и бормоча себе что-то под нос.       Дэйзи издалека наблюдала за этим. Хозяйку привезли больной, но она тут же выздоровела, да еще стала мерить шагами комнату. «Ну и актриса!» — удивилась про себя негритянка, с укором посматривая на девушку.       Служанка не успела даже отойти в сторону, чтобы не создавалось впечатление, будто она следила за леди, как та ураганом пронеслась мимо нее и вылетела на улицу. Дэйзи только всплеснула руками, в очередной раз посмотрела в небо, как бы прося прощения у родителей маленькой мисс.       Из распахнутой, так и не закрытой входной двери, на женщину повеяло холодом. Когда она подошла, чтобы закрыть дверь, Мэри уже скрывалась за поворотом.       Прохожие не без удивления смотрели на спешащую, почти бегущую барышню. Поддерживая юбки, она неслась по улицам, следуя давно знакомому маршруту. Мэри чувствовала, что вспотела и выбилась из сил. Прядки волос падали ей на лицо. Она, наконец достигнув цели, оперлась рукой о стену питейного заведения, позволила себе передохнуть. Нельзя же так сразу вваливаться внутрь, едва дыша. Легкие у девушки, кажется, были объяты пламенем, но она была довольна.       Сейчас она войдет, бросится ему на шею… Нет, не бросится, ведь он ранен. Мэри прикрыла глаза, стерла слезы, которые из ее глаз выбил встречный холодный ветер. Сейчас, сейчас, минуточку. Нужно привести себя в порядок, окончательно отдышаться. Ах, как хотелось попить воды!       Мэри ступила за порог, огляделась. Было шумно, как и всегда бывает в воскресные дни. Народу было, как сельдей в бочке. Но она точно знала, куда ей нужно идти. Если Билл не смертельно ранен, он будет тут. Пройдя чуть вглубь, Мэри присмотрелась. Действительно, он был на месте.       Дженни перебинтовывала Мяснику плечо, склонившись в опасной близости. Если бы кто-нибудь посмотрел на Мэри в этот момент, увидел бы, что на ней лица нет. Ее словно пригвоздило к месту. Ненадолго. Затем, когда потрясение прошло, она резко отвернулась, стиснула челюсти так, что хрустнули зубы, невидящим взглядом окинула залу. Все веселились, шлюхи задорно хихикали, выпивохи громко вели свои примитивные разговоры. Никто не заметил ее.       Что-то сломалось внутри Мэри Грей. Это была наивность. Ну конечно, а она-то думала, что заарканила этого жеребца. Конечно! Конечно, у него было сотни таких. И будет сотни. Ты стала лишь промежуточным звеном, глупое дитя, немногим отличным от других. Тебя используют и выбросят.       Мэри сжала кулаки и, из последних сил стараясь держаться, выскочила наружу. Она прошла с оживленной улицы, свернула в переулок и наконец дала волю чувствам. Девушка рухнула на землю, усевшись, как нищенка, опершись о каменную кладку какого-то нежилого строения, обхватила лицо руками и заплакала так тихо, так жалобно, как умеют плакать лишь женщины с разбитым сердцем.       Тем временем в кабаке все было по-прежнему. К Биллу подошел какой-то жилистый парень с желтым от цинги лицом из Ночных бродяг.       — Сэр, может быть, вам будет интересно… Здесь была малышка Мэри, — сказал он хриплым, гулким голосом, с опаской глядя на Мясника.       — Что? — рыкнул Билл. — Когда?       — Несколько минут назад, сэр. Я видел, как она постояла и ушла. Очень быстро ушла.       Билл отвел взгляд, прищурился и, мгновенно разозлившись, чего уж точно не ожидал Бродяга, ударил кулаком по столу так, что все сидящие и стоящие рядом вздрогнули.       — Дьявол, — выругался он, спрыгнув со стула, схватил недоумевающего бандита за грудки. Бродяга даже успел вспомнить слова из какой-то молитвы. Таким бешеным выглядел Мясник, что, казалось, сейчас убьет его, хотя тот явно превозмогал острейшую боль от недавнего ранения.       — Ты почему не пришел ко мне сразу, ублюдок?       — Вы были заняты, сэр, я не думал… — невнятно отвечал бедняга, попавшийся под горячую руку.       — Думай почаще, может, сбережешь голову на плечах. Надо было задержать ее.       Дженни смотрела на все это с удивлением. Не думала она, что Мясник так привязан к своей игрушке. Что ж, это показалось ей забавным. Для остальных внезапное бешенство Билла было чем-то вроде демонстрации силы, но воровка понимала суть происходящего, потому что знала мужчину гораздо лучше, чем все присутствующие.       Она даже обрадовалась, что он потерял к ней интерес, потому что по-настоящему любила только Амстердама, этого сумасбродного юношу, так неожиданно появившегося в ее жизни.       — Ревнивая сука, — буркнул Билл себе под нос и продолжил значительно громче. — Где мой сюртук, блядины дети?!       К нему тут же подскочил какой-то парнишка, а такие всегда оказываются в нужный момент под рукой, готовые услужить, подал нужный предмет одежды. Надевая сюртук, Билл скрипнул зубами, плечо отозвалось острой болью, кажется, снова начало кровоточить. Но, не показывая слабости, он сплюнул и быстрым шагом направился к выходу. Хлопнула дверь.       Еще пару минут в кабаке висела тишина. Затем послышались первые разговоры, и пьянка продолжилась.       Мэри не знала, сколько просидела так на дороге, закрыв лицо руками. Из забытия ее выдернуло внезапное прикосновение. Кто-то тронул ее за плечо. Мэри встрепенулась, подняла заплаканные, раскрасневшиеся глаза. Лицо ее тоже немного опухло и покраснело. Но тем светлее казались голубые радужки, как два горных озера, прозрачные и прекрасные. Она не поверила тому, что видит, зажмурилась, открыла глаза снова. Все было взаправду.       — Так и думал, что ты не ушла далеко, — сказал Билл спокойно, с отеческой любовью достал из кармана жилетки платочек и вытер ее лицо. — Но не ожидал увидеть тебя сидящей на земле. Встань, простудишься.       Сильными руками он поднял ее, поставил, как куклу, при этом поморщившись, пронзенный болью в плече. Мэри все так же удивленно смотрела перед собой, прерывисто дыша и сглатывая слезы.       — Девочка моя, глупая, что же это такое? А, впрочем, не говори, сам знаю. Ты прибежала ко мне, увидела Дженни рядом, решила, что она шлюха, а я — негодяй, последний мерзавец, променял тебя на другую? Так? Но зачем же было убегать? Посмотрела бы подольше, убедилась, что все в порядке, нечего было так впечатляться. Джен любит другого, и я оставил ее в покое давным давно. Она стала чем-то иным, не той малявкой, которую я помню. С ней мы на короткой ноге, но после того, да, ты, наверное, знаешь, что она потеряла ребенка, да, Дженни изменилась. Мы сотрудничаем, но ничего больше. Уверен, в тайне она даже ненавидит меня, хотя отдает должное за то, что я приучил ее к этому миру, улыбается сквозь боль былых обид. Понимаешь?       Мэри кулаком размазала по щекам оставшиеся слезы. Она не поняла почти ничего из того, что сказал Билл, но общую суть уловила. Он ведь не врет, говоря, что между ними с этой рыжей все кончено, ясно, как день. Мэри почувствовала себя идиоткой. Она так быстро подчинилась первой же мысли, охватившей ее разум, повела себя глупо. В конце концов, сидела здесь на улице черт знает сколько времени, а ведь мама всегда говорила, что нельзя леди долго сидеть на холодном, иначе потом не будет детей.       Девушка прильнула к Биллу, но он тяжело вздохнул и отодвинулся, скрежетнув зубами. И тут Мэри вспомнила:       — Боже! Ты ведь ранен! — она мгновенно смутилась, виновато, как нашкодивший щенок, поглядела на мужчину.       — Угу. Плечо. Ничего серьезного, царапина. Ирландский подонок целил в сердце, но Амстердам вовремя среагировал.       — Амстердам… — задумчиво произнесла Мэри.       Кажется, это была минута, когда Иисус коснулся ее чела своими перстами, потому что девушка была готова простить всех своих врагов, поблагодарить Амстердама за то, что спас, Дженни за то, что перевязывала. Груз упал с души и она снова видела мир во всех его красках.       — Ты не доверяла ему, верно? А смотри-ка, чуйка подвела, — усмехнулся Билл. — Пошли, я провожу тебя до Пятой авеню, дальше сама. Не хотелось бы мне там показываться, да еще и с тобой под ручку.       — А ведь город уже, наверное, спит.       Мэри посмотрела на небо, увидела звезды и убывающий месяц, улыбнулась себе и наступившему вечеру.       — Как же. А то ты не знаешь, как любят всякие скучающие стариканы и старушки, которые не могут уснуть от подагры или еще хер знает от какого недуга, поглазеть в окно перед тем, как пойти на покой, на временный или вечный. За окном можно увидеть много всего интересного, знаешь ли, если долго и внимательно в него пялиться, а потом за завтраком рассказать домочадцам, чтобы получить от них хоть порцию внимания. Чем эти консервы и занимаются. И иногда родственнички их даже слушают, зная об этой забавной особенности и ее пользе. Тебя не узнают, а вот я слишком приметный. Так что не испытывай лишний раз судьбу.       — Да, наверное. Но все же почему ты отправляешь меня домой? Ведь можно было бы…       — Нельзя. Достаточно с тебя впечатлений на сегодня.       — Но…       — Никаких «но», — отрезал Билл и дернул ее за ленточки капора.       Мэри, имитируя уязвленность, поджала губы.       — Ага, значит, мы обиделись. Ну-ну, посмотрю я на то, как ты будешь молчать всю дорогу, — скептически сказал мужчина и был абсолютно прав.       Через пять минут Мэри не выдержала и снова заговорила, выспрашивая подробности покушения. Она внимательно слушала, каждый отзвук голоса Каттинга был для нее душевным бальзамом.       Все подозрения как рукой сняло. Ее герой, ее искуситель снова был рядом. Он был жив. Какое же счастье, что он жив. Мэри думала, что не перенесла бы известия о смерти. Надела бы черное и носила до конца своих дней.       На входе ее встретила Дэйзи.       — Где Вы были, мисс?       — В хорошей компании, — уклончиво ответила Мэри и пошла было наверх, в свою спальню, но бывшая няня преградила ей путь. Девушка, все еще пребывавшая на седьмом небе, вернулась в реальный мир со словами негритянки:       — Вас это до добра не доведет, мисс. Помяните мое слово! Не ходите больше одна, Вас же увидят. И… куда бы Вы ни ходили, не надо. Вам же замуж скоро, уж срок близится.       — Срок близится? Ты хочешь сказать, что я стану старой девой? Стану и стану, мне плевать. Я хочу спать, Дэйзи, я устала. Отойди.       — От чего Вы устали, мисс? Я видела, что Вы бежали, но куда, зачем? Люди начнут говорить о Вас плохо, — с грустью преданной собаки заговорила женщина, как всегда быстро растеряв запал.       — Не начнут, если кто-то не будет трепать языком, — огрызнулась Мэри, которой порядком надоели эти распри.       — Вы думаете, мисс, я стану говорить о Вас кому-то дурно? Да никогда! Но кроме меня есть много других глаз и ушей.       — Пусть смотрят и слушают. Говорю же, мне плевать, — Мэри потерла пальцами виски.       — И где Ваши манеры? Разве Ваша матушка…       — Ни слова! Ни слова о ней!       Лицо девушки вдруг исказилось, губы задрожали. Она не хотела вспоминать о матери. И без напоминаний Дэйзи она прекрасно помнила своих родителей, по-настоящему стыдилась своих поступков, ведь отец с матерью всегда были для нее идеалом, далёким, а теперь и вовсе недосягаемым, ибо она отдалилась от всех тех законов жизни, которым учили ее с детства мистер и миссис Грей.       Мэри, воспользовавшись смятением служанки, пронеслась мимо нее, буравя взглядом. Достигнув своей комнаты, закрыла ее изнутри и рухнула на кровать. Как обычно мышцы немного ныли и чертовски хотелось спать. «Проклятье! У меня ведь было такое хорошее настроение, надо было этой карге все испортить!» — ворочаясь в постели, подумала девушка.       А ведь когда-то они с Дэйзи были не разлей вода. Но сейчас мисс Грей едва ли об этом помнила. Точнее, она помнила, но те времена стали для нее темным прошлым, хоть и были недавно. Как же все перевернулось с ног на голову за последнее время.