***
Юнги возвращается в своё общежитие около четырёх дня. — Добро пожаловать, — комментирует Намджун, сидящий за своим столом. Он поворачивается на стуле и видит более чем потрёпанного Юнги. — Воу, какого хуя? Не стоит и говорить, что со стороны Юнги выглядит просто ужасно: он даже и не пытался поправить свою так очевидно порванную футболку, и шнурки на его Конверсах не завязаны. Но они, в принципе, и так уже невероятно заношены — Намджун даже предлагал купить ему новую пару, но Юнги всегда отказывается. («Я и сам могу купить себе обувь, Ким», — отнекивался он. Но Намджун знает, что он не покупал себе ничего нового за последние девять месяцев). — Не стоит, — предупреждает Юнги, но это звучит, скорее, не как угроза, а как просьба. Он идёт через комнату, умудряясь споткнуться и удариться коленом на углу. — Блять, — шипит он под неверящим взглядом Намджуна. Это что, правда Мин Юнги? Он, конечно, всегда был довольно расслабленным во всех планах, но он никогда не выходил на улицу, выглядя вот так. — Юнги, где ты был? — спрашивает он в конце концов. С ногами вокруг талии Чон Хосока. — С Хосоком, — отвечает он. Затем он вздыхает и падает на маленький дерьмовый диван. Кожа в некоторых местах потрепалась, и он теперь выглядит как пятнистое нечто, но он достался им забесплатно, от матери Намджуна. В конце концов, они всего лишь студенты и не могут позволить себе капризничать. Намджун закрывает несколько окон с документами, и вместо них на экране появляется его уморительная заставка с тремя пингвинами. Юнги всегда удивляется тому, что у такого человека, как Намджун, есть что-то настолько мягкое. Они выглядят как семья: мама и папа прикасаются друг к другу клювами, стоя за их ребёнком, который смотрит в камеру пустыми и наивными глазками, как будто он понятия не имеет, что происходит прямо за ним. — И что именно ты делал с Хосоком? — спрашивает Намджун, и Юнги кривит лицо. — А тебе какое дело? — Такое, мудак. Ты пришёл домой в жутком виде. Оу, Юнги пожимает плечами. Его взгляд на несколько секунд задерживается на ручке кресла. — Уже нельзя просто отдохнуть? — бормочет он, и Намджун смеётся. — Да, конечно, сынок. Если ты так понимаешь отдых. — «Сынок», — повторяет Юнги, кидая злобный взгляд на Намджуна, который уже встал из-за стола, взял в руки бумажки и направился в свою комнату, напевая что-то себе под нос. — Я тебя старше, придурок, — кричит Юнги ему вслед. — Ты закажешь китайскую еду на ужин? Да, конечно, звучит отлично! И дверь его комнаты захлопывается прежде, чем Юнги успевает сказать хоть что-нибудь в ответ. Класс, и теперь ему придётся заказывать сегодняшний ужин? Просто охуенно. Он готов сдаться. Его кости ужасно болят (что очевидно), и сидеть на этом диване с болью в заднице, ведя себя с Намджуном как обычно, оказывается сложнее, чем он ожидал. Это почти невыносимо, и у него не остаётся выбора, кроме как рухнуть на подушку и выпятить задницу вверх. — Сука, блять! Я тебя ненавижу, Чон. Он вздыхает, закрывая глаза на пару секунд, чтобы позволить им отдохнуть, прежде чем он чувствует два коротких «бззт, бззт» в кармане своих джинсов. [16:22:09] Хосок: [изображение], спасибо за твой маленький подарочек — Что? — он садится на кровати. Боль в его заднице всё ещё невыносима, но да, он садится. Он щурится, разглядывая присланную Хосоком фотографию, потому что не может понять, что именно он должен там увидеть. Но затем, когда он фокусируется не на кафельной плитке, а на… том, что посередине, он невольно ухмыляется. [16:23:18] Юнги: да ладно тебе, это всего лишь сперма [16:23:57] Юнги: не надо притворяться, что тебе не приходилось убирать её раньше [16:24:11] Хосок: вот только нашёл её не я [16:24:44] Юнги: вот чёрт, сокджин? [16:24:59] Хосок: да. [16:25:11] Юнги: ХАХХАХААХ [16:25:33] Хосок: заткнись, кусок дерьма [16:25:55] Хосок: мне пришлось сказать ему, что я экспериментировал с местами для дрочки [16:26:33] Юнги: и почему ты просто не сказал ему, что привёл к себе девушку? [16:27:00] Хосок: потому он тут же попросил бы меня познакомить его с ней! [16:27:14] Юнги: что ж, из меня вышла бы красивая девушка [16:27:40] Хосок: полностью согласен Юнги хихикает себе под нос вот уже несколько минут. Он ходит по собственной кухне с яблоком в одной руке и телефоном в другой. Кто знал, что его могут вот так опьянить простые смс-ки? [16:29:00] Юнги: и что он тебе сказал по поводу твоей маленькой сессии самоудовлетворения? [16:29:15] Хосок: ничего, он просто начал пялиться на меня, как обычно, как будто он внезапно забыл моё имя или вроде того [16:29:44] Хосок: и да, какого хуя? МАЛЕНЬКОЙ сессии? [16:30:01] Юнги: что вижу, то и говорю, солнышко [16:30:12] Хосок: конечно. что ж, именно на этом маленьком члене ты и скачешь 24 на 7 [16:30:33] Юнги: боже, успокойся. чего тебе от меня надо вообще [16:31:03] Хосок: скажи, что у меня большой член. [16:31:22] Юнги: ты серьёзно [16:31:39] Хосок: да. скажи, что у меня большой член, или между нами всё кончено. [16:32:03] Юнги: Чон Хосок, твой член настооооолько огромный что я даже не знаю как я всё ещё стою на ногах [16:32:18] Хосок: отлично, я буду более чем счастлив хорошенько выебать тебя завтра х [16:32:29] Юнги: буду считать это свиданием хx [16:32:46] Хосок: фу что за мерзость [16:32:55] Юнги: заткнись На следующий день все они собрались в кафе, чтобы пообедать — дети в том числе. К огромному неудовольствию Юнги, потому что проводить время с Чон Чонгуком, когда он уже с головой затоплен заданиями по музыке, — это полное издевательство. («Да ладно тебе, тебе всё равно нужно поесть», — заныл Хосок ему на ухо, тяня его за рукав. Не то чтобы он может сказать «нет», особенно когда Хосок звучит словно маленький капризный ребёнок. Это случается не слишком часто, поэтому Юнги сохраняет воспоминания на чёрный день, когда ему понадобится шантажировать Хосока). И вот он здесь, сидит прямо напротив Хосока, у которого на лице сияет гордая улыбка. Сам он, с тяжёлыми веками, посасывает свой молочный коктейль через трубочку. Намджун ведёт беседу — что-то о том, какой же долбоёб их профессор по философии, который ожидает, что они сдадут всю свою работу аж за две недели до дедлайна. — Фотоискусство идёт довольно неплохо, — вклинивается Тэхён, отрывая кусок от тоста с маслом. Чонгук соглашается с ним, замечая, что Тэхён как-то умудрился вовремя сдать своё портфолио. Все они карикатурно охают и ахают на всё кафе. Хосок начинает смеяться и ловит на себе взгляд Юнги, который так и говорит «хей, после того, как это всё закончится, я тебя нахуй убью». Хосок возвращает ему его взгляд, склонив голову к плечу: «да ладно тебе, улыбнись, это наши друзья». Юнги будто бы слышит его, потому что он и вправду растягивает лицо в улыбке. Но улыбка эта далеко не настоящая — настолько, что на его лице появляются эти ужасные морщинки. Хосок хмурится и чересчур драматично шипит сквозь зубы, и из-за этого Юнги улыбается уже по-настоящему. Тем временем разговор об уроках продолжается: Сокджин рассказывает, как спокойно всё на литературе, а Чимин тихо соглашается с ним. Хосок решает посмотреть в сторону Юнги, Огромная, блять, ошибка. Юнги невероятно скучно, и его способ развлечься — это беспрестанно издеваться над Хосоком. Он опускает голову, губами сжимая кончик своей трубочки. Он знает, что Хосок смотрит на него, знает, насколько тёмный у него сейчас взгляд. Он практически чувствует его на себе, чувствует, как он его подначивает. Он проглатывает ухмылку, слегка выпячивает губы и поднимает глаза на Хосока. Тот уже на грани: он даже и не удерживает зрительного контакта, вместо этого делая именно то, чего Юнги добивался — фокусируется на его рте. Юнги хмыкает себе под нос и резко опускается вниз. Он думает о том, услышал ли кто-нибудь ещё полузадушенный вдох Хосока и то, как сбилось его дыхание. Конечно же нет — их всех намного больше заботит университет и занятия, и они понятия не имеют о маленьком шоу в полном его разгаре прямо рядом с ними. Юнги опускается настолько низко, насколько это возможно — он всё ещё не хочет, чтобы его друзья услышали, если он поперхнётся. Он ждёт секунду, две, три, четыре, пять — до тех пор, пока Хосок не рычит и не пинает его легонько в голень. Юнги выпускает трубочку изо рта и улыбается. Хосок пялится на него, и Юнги пялится в ответ, языком медленно слизывая остатки коктейля и собственную слюну со своей нижней губы. — Хосок-а, — зовёт Сокджин в третий раз. Они оба подпрыгивают на месте — Юнги тоже поворачивается в сторону Сокджина. — Да, — он запинается, и Юнги фыркает. Теперь все смотрят уже на него — наполовину удивлённо, наполовину раздражённо. Особенно раздражённым выглядит Хосок, который выглядит одновременно обиженным и возбуждённым. Кто же знал, что Юнги настолько понравится подобное. Возможно, ему стоит делать это чаще. — Простите, — выдыхает Юнги, прикрывая рот ладонью. — Что-то в горле застряло. — Сука, ты… — шипит Хосок, но быстро ловит себя, потому что — нет, никто не должен узнать о них двоих. Тем более — вот так; имитация отсоса Юнги — явно не самый лучший способ заставить правду выплыть наружу. Сокджин приходит в себя через секунду. — Так вот, — говорит он, и разговор возвращается в прежнее русло, оставляя Хосока ловить ртом воздух, а Юнги — тихонько посмеиваться.***
Юнги просыпается в одиночестве. Ему приходится хорошенько проморгаться, чтобы понять, что он снова в квартире Хосока и Сокджина. После маленького фиаско в кафе он хотел только одного — чтобы Хосок просто… взял его. Но он этого не сделал. («У меня много работы», — монотонно сказал он, зарываясь пятернёй в волосы Юнги на выходе из кафе, а затем пошёл в другую сторону. Не стоит и упоминать, что Юнги это совсем немного разозлило — у него стояло с того самого момента, когда Хосок решил посмотреть на него. Так возбудиться из-за одного только взгляда — унизительно. Если бы это был хоть кто-нибудь другой, он был бы счастлив это скрыть — но Хосок в буквальном смысле знал Юнги снаружи и изнутри). После того, как он проводит несколько часов, слушая, как Намджун вслух проверяет собственные эссе, Хосок спасает его сообщением, в котором говорится «иди сюда, ты мне кое-что должен, помнишь?». Возможно, Юнги приходит слишком быстро. Возможно, он выглядит чересчур полным энтузиазма. Но это не имеет значения — не то чтобы Хосок жалуется, пока он в Юнги по самые яйца. Всё это заканчивается тем, что Юнги засыпает прямо на диване, потому что ему слишком лень встать и смыть сперму с живота. Хосок делает это за него, тепло улыбаясь и убирая прядку волос с его лба, прежде чем привести его в порядок с помощью намоченной тряпочки. Спотыкаясь, он направляется туда, где Хосок точно будет — в его комнату. Дверь слегка прикотрыта, позволяя лучам солнца пробиваться наружу. Он толкает её и видит Хосока, который покачивается в своём кресле, рукой стуча кончиком ручки по столу. — Хосок-и, — говорит он неразборчиво, грудью прижимаясь к его спине. Руками он проводит по груди Хосока, начиная поигрывать с кромкой его толстовки. — Хей, — тихо отвечает тот, опуская ручку на стол и накрывая его бледную ладонь своей. Юнги коротко мычит из-за его прикосновения и слегка наклоняет голову так, чтобы увидеть засосы, покрывающие шею Хосока. Он устало улыбается и проводит языком по фиолетовым пятнышкам на загорелой коже. — Хорошо спалось? — бормочет Хосок, и Юнги согласно хмыкает в шею Хосока. — Спасибо за то, что привёл меня в порядок, — выдыхает он, зубами цепляясь за ключицу Хосока. Тот легонько шипит, но не двигается с места — он знает, что Юнги всегда слегка заводится после сна, и позволить ему прижаться к себе, вцепиться зубами в свою кожу и постонать себе на ухо — это почти его обязанность. — Не за что. Я ведь не мог оставить тебя, покрытого в собственной сперме, разве нет? Какую-то секунду Юнги молчит, проводя кончиками ногтей по животу Хосока. — Почему нет? — говорит он. — Ты это уже делал. — М-м, я решил быть помягче к тебе сегодня. Ты и так за последние несколько дней немало чего натерпелся. — Ты это о моей заднице? — он улыбается, упираясь подбородком о плечо Хосока. Тот поднимает руку и, к его удивлению, зарывается в волосы на его макушке, прикрывая веки. На несколько мгновений они остаются в тишине. — Ты же знаешь, что да. Почему ты не сказал мне, что ещё не оправился от прошлого раза? — Потому что тогда бы ты меня не трахнул. Хосок слышит нотки разочарования в голосе Юнги и практически чувствует, как тот пятит губы в его плечо. Это мило. Иногда он забывает, что это происходит тогда, когда они говорят о чём-то настолько грязном. — Ты иногда такой милый, — говорит он себе под нос, но Юнги всё равно его слышит. Он хмурится. — Ты спишь со мной не потому, что я милый. — Тогда почему я это делаю? — спрашивает Хосок, поворачиваясь в кресле так, чтобы полностью увидеть лицо Юнги. И — о нет, он выглядит просто очаровательно. Он всё ещё хмурится, но он выглядит таким уставшим. Его лицо чуть опухло, и его круглые щёки окрашены в невероятно красивый рубиново-красный оттенок. Да, он всё ещё смотрит на него своим взглядом-Мин-Юнги, но для Хосока он выглядит таким мягким, таким податливым, — таким, будто всё, чего он хочет, — это чтобы его закутали в одеялко и уложили спать. Хосок слегка тянет его за запястье, и ему не нужно прикладывать особых усилий, чтобы Юнги оказался у него на коленях. Он садится так, что его ноги свисают с двух сторон, проходя под ручками кресла, и обвивает Хосока за шею. Хосок же обхватывает его за худую-худую талию. — Потому, что ты любишь мою задницу, — говорит Юнги, и Хосок выглядит потерянным — он уже почти забыл о вопросе, который он задал. — М-хм, твою милую маленькую задницу. — Прекрати, — выдыхает Юнги, слегка поёрзывая в руках Хосока. — Прекрати называть меня милым. Ах да, точно. С самого детства Юнги просто ненавидел, когда кто-то называл его милым. Хосок же делал это постоянно. Он всегда трепал его по голове, когда Юнги дулся или плакал из-за чего-то вроде «упал и поцарапал коленку». Или тогда, когда Юнги тянул Хосока за край его свитера из-за того, что он нервничал — они тогда переходили в новый класс и встречали новых ребят, а Хосок всегда был более общительным из них двоих — он такой до сих пор. В такие моменты Хосок сдавался и называл своего друга милым. А потом, в один день, Юнги сорвался. Он плакал и кричал прямо в лицо Хосока до тех пор, пока в его лёгких не осталось воздуха. («Ненавижу, ненавижу, ненавижу! Хватит меня так называть!»). Конечно, после этого Хосок прекратил это делать. Юнги никогда не объяснял ему, почему именно он так ненавидит это слово, почему он отказывается хоть как-то с ним ассоциироваться. Хосок пытается, как может, правда. Но Юнги просто, сука, очарователен, и иногда из него это просто вырывается. — Прости, — выдыхает Хосок в грудь Юнги, прижимая его к себе ещё крепче. — Я забыл. — Ничего… ничего страшного, — Юнги запинается. Он немного напряжён, но Хосок не каждый день его обнимает. Трахает он его каждый день, но не обнимает. Это как будто — как будто они снова дети. И Юнги не уверен, смеяться ему или плакать. Они сидят так довольно долго — Хосок поглаживает пальцами поясницу Юнги, а Юнги зарывается носом в угольно-чёрную копну его волос. В комнате воцаряется тиканье часов, и прямо сейчас, в этот момент, всё кажется таким умиротворённым. — Хосок, — Юнги наконец шевелится спустя минут пятнадцать. Хосок поднимает глаза — они у него слегка припухли, как будто он использовал Юнги, как живую подушку. Он ждёт, когда Юнги продолжит; сейчас он выглядит таким уязвимым. Они будто и вправду снова дети — он не видел Юнги настолько робким вот уже несколько лет. Какая-то часть его счастлива — Юнги отчаянно пытается скрыть эту часть себя, и Хосок уже почти забыл о том, что она вообще существует. Но сейчас, когда он видит это вживую, на его коленях и с руками вокруг его шеи, он понимает, что ожидание стоило того. — Можно… можно я тебе отсосу? Ах да, в конце концов, в этом и есть вся суть их отношений. — Прямо сейчас? Сокджин-хён вернётся с минуты на минуту, — Хосок неловко смеётся, но Юнги выглядит обиженным. — Пожалуйста? — он и вправду говорит это вслух, рукой сползая вниз и проводя по всё ещё мягкому члену Хосока. Он выглядит слишком невинно для того, что он делает, и теперь Хосоку не хватает обычного, дерзкого и насмешливого Юнги. Такой Юнги совершенно точно сделал бы всё намного проще. Он продолжает трогать его член, и это почти унизительно — то, насколько легко Хосок начинает возбуждаться. Чёрт, если бы это не был Юнги — если бы этого был любой другой, он бы давно уже покраснел. — Чёрт, хорошо, — он агрессивно кивает. Юнги, не теряя ни секунды, опускается на колени и несколько раз проводит пальцами по очевидному бугорку, прежде чем расстегнуть его ширинку. Ему не терпится настолько сильно, что он даже не задумывается о том, чтобы хоть немного спустить джинсы Хосока. Вместо этого он просто-напросто вытаскивает его член через ширинку и сразу же заглатывает по горло, не тратя времени, чтобы дразняще размазать предэякулят по головке. — Блять.***
Все они собрались в квартире Хосока и Сокджина, когда это происходит — когда Юнги чувствует, как кровь стынет в его жилах. Интересно — это не так больно, как он себе представлял. Пусть и не так сильно, но всё равно больно, и он не может усидеть на месте, и ему некомфортно в собственной коже, и он ненавидит это чувство, и он хочет — он хочет Хосока. Сделай так, чтобы это прекратилось. — А у нашего Хосок-и появилась девушка! — пьяно орёт Сокджин. Его рука закинута на плечо Хосока, практически придавливая его к полу. Все радостно кричат. Чонгук пододвигается чуть поближе, как будто он хочет занять первое место на пьяном параде Сокджина. Хосок выглядит так, словно он в глубочайшем шоке. Юнги закусывает верхнюю губу. Он молча сидит на диване, прожигая в груди Хосока дырку широко раскрытыми глазами. Он сжимает свою банку пива слишком крепко, но прямо сейчас Юнги совершенно ничего не чувствует. Как и Хосок. Всё, что он в состоянии делать, — это смотреть на Юнги, который не отвечает абсолютно ничем. Он зол на меня? Он оторвёт мне яйца? Или, может, ему всё равно? — Хён, — зовёт его Тэхён в четвёртый раз, и Хосок чуть не выпрыгивает из собственной кожи. — Что? — отвечает он слишком резко — он не хотел, но весь его фокус сейчас должен быть на Юнги, а не на этом всём. — Это правда? — спрашивает Тэхён, но Хосок сидит с открытым ртом, как идиот, и не может ничего ответить. Он не знает, что ему сказать, как ему, чёрт возьми, исправить эту ситуацию? Его заботит далеко не давление со стороны его друзей, а давление от Юнги — от реакции Юнги. — Я… Юнги встаёт, тихо ставит своё пиво на стол и быстро уходит в сторону двери. Хосок тут же уворачивается из-под тяжёлой руки Сокджина и бежит за ним. Их друзья, оставшиеся в комнате, смотрят друг на друга в недоумении. Намджун первым пожимает плечами и бормочет «понятия не имею», и они медленно начинают разговор на отвлечённую тему. — Останься, — кричит он, и Юнги немедленно застывает. — Просто останься. Подожди, пока все не уйдут, пожалуйста? Наступает тишина, но ненадолго. В конце концов Юнги опускает голову, кивая так, как может только Мин Юнги, и Хосок слабо улыбается себе под нос, потому что — слава богу, слава богу, что Юнги его послушал. Он подходит к нему, ловит его за тонкое запястье и разворачивает его к себе, начиная вести его по коридору, обратно в комнату. Они не говорят ни слова, и это почти подозрительно — то, насколько легко Юнги подчиняется Хосоку, насколько легко ему схватить его за запястье или заставить его остаться за несколько минут. Почему это настолько легко? С Мин Юнги никогда и ничего не бывает легко.***
Весь вечер Юнги сжимал челюсть, пока Хосок неосознанно переплетал с ним пальцы под столом и под подушкой. Теперь же Сокджин, перебравший сегодня с алкоголем, дрыхнет в своей комнате. А Юнги и Хосок — Хосок сидит на диване, а Юнги стоит на коленях между его ног. — Юнги, я… блять, — он стукается затылком о спинку дивана, когда Юнги особенно резко проводит языком по его головке. Он — полнейший мудак, потому что он решил поиграться с самыми чувствительными местами Хосока только для того, чтобы его заткнуть. Юнги не хочет с ним говорить. Он знает, что́ Хосок пытается сказать ему с того самого момента, как они остались одни, но он отказывается слушать — не сейчас, не когда Хосок вот-вот кончит от одного его рта. Коленями он стоит на ковре, и они начинают побаливать — но Хосок кончает от одного его рта, и только это для него важно. Юнги чувствует, как тонкие пальцы начинают перебирать его волосы, и он слегка мычит — как бы забывая, что член Хосока растягивает уголки его рта. Хосок резко приподнимается, проталкивая свой член дальше в его глотку. Юнги хнычет, поднимает свой тёмный взгляд на Хосока и заставляет себя дышать через нос. Для него заглатывать так глубоко — это далеко не первый раз; на самом деле, Юнги предпочитает считать это одним из своих (многих) тайных талантов. — Ох, чёрт, Юнги, я не хотел, — говорит он, и это звучит так, будто ему и правда жаль. Большим пальцем он проводит по уголку рта Юнги, и так донельзя растянутого. Юнги ничего не отвечает, он даже не смотрит в сторону Хосока. Вместо этого он моргает несколько раз, выдыхает через нос и продолжает двигать головой. Хосок запрокидывает голову. — Юнги, — выдавливает он спустя несколько минут. Он знает, что Юнги не собирается отвечать, поэтому он продолжает, — нам нужно, блять. Нам нужно поговорить. Юнги его игнорирует — естественно. Хосока это раздражает — то, что ему нужно как-то разобраться с этим упрямым, невероятно упрямым придурком. Он много раз говорил Юнги, что пытаться хоть что-то с ним сделать — это как пытаться выдавить кровь из камня. Но Юнги всегда пожимал плечами, бормотал «ага» себе под нос и отворачивался. Это всё, что Хосок теперь получает. Всё было по-другому, когда они были детьми. Когда ему казалось, что Юнги он и вправду нужен, нужен, как друг — лучший друг, кто-то, с кем можно плакать, и смеяться, и кричать, и творить хуйню. А теперь всё совсем не так. Даже когда Юнги стоит перед ним на коленях, он чувствует себя так, будто едва ли его знает. Юнги продолжает ему отсасывать, чуть быстрее и яростнее. Возможно, его взбесили слова Хосока, а возможно, ему просто хочется, чтобы Хосок, наконец, кончил. Но Хосок и сам может догадаться, какая из двух причин правильная. Он знает, как устроена голова Юнги, и иногда это его жутко пугает. Их дыхания будто накладываются друг на друга. Юнги звучит раздражённым, но это только подначивает Хосока. Он не хочет ничего, кроме как толкнуться в рот Юнги, он отчаянно хочет кончить, но всё же — ему не хочется давать Юнги выиграть. Не сейчас, не когда его практически заманили хитростью. Юнги внезапно отстраняется с длинным выдохом, обхватывая его липкий от слюны член ладонью. Сам он выглядит хорошенько вытраханным, пусть он даже и не пытался придать себе такой вид. Он снова выглядит как тот мягкий мальчик, такой мягкий, что Хосок находит ниточку слюны на его бледных розовых губах очаровательной. Он уже готов вытянуть руку вперёд и обхватить его за щёку, провести большим пальцем по его губам, когда… — Хочешь трахнуть меня в рот? Хосок смотрит на него широко раскрытыми глазами. Юнги пытается выровнять дыхание, нетерпеливо водя большим пальцем по его головке. Он и вправду только что его об этом спросил? Конечно, спросил, потому что Юнги очень хорошо знает, что именно он делает. Он очень хорошо знает, о чём думает Хосок, и, как уже было сказано, ход его мыслей может быть жутко пугающим. Хосок слабо улыбается, выдавливает смешок и говорит: — Серьёзно? Серьёзно — не «о боже, что, серьёзно?», а «ты серьёзно хочешь сыграть в эту игру?». Юнги это знает, но он откладывает эту мысль на потом. Он сдержанно кивает. И снова Хосок смотрит на него. В такой позе его взгляд кажется намного темнее — он буквально смотрит на Юнги сверху вниз, а Юнги беспомощно сидит перед ним, отчаянно за что-то цепляясь. — Хорошо, — выдыхает он, и, прежде чем Юнги хоть что-то осознаёт, его грубо тянут за волосы. Он скулит, но звук становится полузадушенным, как только член Хосока упирается в его глотку. Сперва это больно, и он щурится, часто моргает, будто пытаясь избавиться от слёз, и впивается ногтями в собственные ладони. Какой же он упёртый — он не позволяет себе даже положить руки на бёдра Хосока, так, как он обычно это делает. Он как будто хочет полагаться только на себя, не хочет признавать, что он нуждается в Хосоке хоть на самую чуточку. Он просто хочет доказать, что сможет заставить Хосока кончить вот так. Но это никогда не бывает настолько легко — во всяком случае, не с тем, кто знает тебя лучше тебя самого. — Хочешь, чтобы я остановился? — спрашивает он, но Юнги тут же качает головой. Хосок вздыхает, снимает Юнги со своего члена за волосы и слушает, как он кашляет и брызжет слюной. Ему его немного жаль, но это единственный способ заставить Юнги его послушать. — Уверен? — спрашивает он, и Юнги кидает на него злобный взгляд, утирая рот рукой. — Какая тебе нахуй разница? — выдаёт он, и — о нет. Это не тот ответ, который Хосок ожидал. Хосок ухмыляется, хватает Юнги за волосы и насаживает его обратно. — Такой же упрямый, как и всегда, — говорит он, чуть заглушаемый стонами Юнги. Во всяком случае, сейчас ему от этого хорошо. — Что с тобой случилось, а? — спрашивает Хосок между толчками. — Ты от меня что-то скрываешь? Юнги скулит, но не отводит глаз от Хосока. Почему? Он снова выглядит как тот маленький мальчик, и Хосоку от этого хочется плакать. Это не то, чего он хочет, он не хочет, чтобы в глазах Юнги стояла боль (пусть он и стонет). Секс тут ни при чём. — Почему ты со мной не разговариваешь? — спрашивает он, но это не настолько просто. — Почему, блять. Почему ты не говоришь мне, что ты чувствуешь? Юнги агрессивно отстраняется, и Хосок думает, что — вот оно. Но Юнги выглядит полным ярости. Румянец на его щеках не совсем ему подходит, но Хосок всё равно думает, что он прелестен. Юнги ловит ртом воздух несколько секунд, но на этот раз на это уходит меньше времени. — Хватит болтать, ты же вот-вот кончишь, так? О, ну конечно. Какая бы надежда ни была у Хосока, от неё больше ничего не осталось. Небольшие вспышки света на его загорелой коже — всё это исчезло. Всё, что у него есть, — это застывшее выражение лица и темнота. Юнги дрожит — он знает, что Чон Хосок сорвался. — Заканчивай, — бросает он. Юнги практически бросается, чтобы взять член обратно себе в рот, чтобы (наконец-то) вернуть себе хоть какой-то контроль, и спустя всего несколько секунд Хосок кончает ему в горло. Он ложится щекой на голое бедро Хосока, и они оба выравнивают дыхание в тишине. То, что Сокджин не проснулся за всё это время — это какое-то чудо; слава господу за дешёвую водку. Хосок смотрит вверх, в потолок, на серые и чёрные пятна. Боже, эта общага такая задрипанная — но это лучшее, что могут себе позволить два студента. Это совсем не похоже на общагу Чимина и Чонгука — у них вообще общага или, блять, новостройка? Кажется, вот в чём польза иметь богатых родителей. Его взгляд опускается вниз, на копну блондинистых, мягких, сверкающих локонов, раскиданных на его коже. Это выглядит довольно красиво, но этот момент уже загажен — подобные моменты всегда такие. — Я спать, — говорит он, слегка похлопывая Юнги по макушке. Он встаёт, едва давая Юнги время подвинуться, и тот так и остаётся лежать на полу и беспомощно смотреть, как Хосок и вправду уходит. — Хосок-и, — зовёт Юнги, и его голос полностью сорван. Настолько, что он хмурится и кашляет себе под нос, прежде чем попытаться собраться заново. Хосок останавливается. — Я… — он сглатывает слюну, — ты же не оставишь меня здесь, а? Даже для тебя это как-то низко. Это всё так фальшиво — тихий смешок, который невольно вырывается из его груди, улыбка, которую он выдавливает, пусть Хосок даже и не смотрит на него, даже попытка придать немного живости его тону. От этого тошнит. От этого кожу Хосока начинает покалывать. К этому моменту Хосок должен был давно уже понять, что Юнги не похож на Чимина или Тэхёна, что он не расскажет всё, что у него на уме, услышав простое «как дела?». Ему нужно время, многие месяцы и годы, чтобы хоть как-то упомянуть то, что тяготило его долгое время. Ну так чего он ожидал, когда Сокджин сделал подобное заявление? Юнги, его Юнги, с которым он дружит с самого детства, а также втайне ото всех спит, никогда бы не рассказал, что он чувствует, прямо там, при всех. Хосок даже не представляет, на что он надеялся с самого начала. Поэтому он резко закрывает глаза, делает несколько вдохов и выдохов и поворачивается с самой мягкой улыбкой в своём арсенале. Это всё, что он может сделать, и Юнги не захочет от неё сбежать. Он вытягивает руку в сторону его безжизненного тела. — Давай, Юн-юн. Пойдём в кровать, а? Юн-юн. Прямо как в детстве. («Мам, мам! Юн-юн, он… его нога, с ней что-то не так, мне кажется, в этот раз всё точно плохо!»). («Юн-юн, он мой самый-самый лучший друг во всём мире!»). («Эй, Юн-юн, ты сегодня какой-то злой! Что случилось?»). («Я тебя люблю, Юн-юн. Ты самый крутой парень на свете!»). Мокро. Почему мокро? Почему я чувствую это… эту боль в груди, эту резь, это жжение в моём сердце? Я… я что, плачу? — Юнги-я, — выдыхает Хосок. Он выглядит немного шокированным, но это ничто по сравнению с выражением Юнги. Он смеётся. — Плакать — это нормально, ты в курсе? Юнги поднимает взгляд на него. Его зрачки расширены, и он будто бы отказывается моргать, чтобы не позволить слезам скатиться по его округлым щекам. Мягко, мягко, мягко, мягко. Это всё, что у Хосока на уме, это то, что заставляет его двинуться вперёд, что заставляет его сесть на корточки перед своим другом и подать ему руку. — Я знаю, что это трудно, Юнги-я. Но не делай это труднее, чем оно есть, у тебя есть такая привычка. — Заткнись, — Юнги хмурится, кладя свою ладонь в ладонь Хосока, но в его голосе нет ни капельки желчи, и у Хосока не остаётся выбора, кроме как улыбнуться своей широкой и яркой улыбкой, которая так идеально показывает его белые зубы. Хм-м, Юнги по ней скучал — по этой самой придурочной улыбке в мире, которой как-то удаётся заставить его почувствовать себя так, будто ему есть место хоть где-то. Юнги спит рядом с Хосоком. Он обвит вокруг Хосока, телом будто сливаясь с его. Его ресницы опущены — они тёмно-каштановые, контрастирующие с блондом на его макушке. Время от времени его нога задевает ногу Хосока, и, хоть тот и знает, что это вот-вот случится, он всё равно слегка подпрыгивает на месте каждый раз. Его кожа всегда была мягкой — она выглядит как снег, и ведёт себя практически так же. На Юнги очень легко оставлять синяки и засосы — он видит это по зелёным пятнам на внутренней стороне его руки. Их оставил Хосок. Но он нежный и хрупкий, даже если снаружи он притворяется жёстким и сильным. Всё, что видит Хосок, — это снег, снежинки, до которых можно дотронуться только самыми кончиками пальцев. Ещё немного — и он сломается. Юнги не может сломаться, пока Хосок рядом с ним — он просто не может. Хосок смотрит с теплотой, пальцами проводя через его прядки. Это приятно — то, как сперва продраться через них немного трудно, а затем они ускользают с его пальцев. — Ты счастлив? — спрашивает он, прекрасно зная, что, по сути, говорит сам с собой. — Пожалуйста, — выдыхает он, губами едва ощутимо прижимаясь ко лбу Юнги и прислушиваясь к его тихим вдохам и выдохам. — Будь счастлив, Юнги-я.***
— Хосок-и, сейчас так поздно! Что случилось, дорогой? Сейчас и вправду поздно — вечер истёк красками, превратившись в полную темноту, и если Хосок, сидящий на подоконнике, присмотрится, то он увидит, что небо усеяно маленькими серебряными точками. Он что-то мычит в телефон, убирая прядки волос со своего лба. — Прости, мам, — говорит он. — Я просто… мне нужно поговорить с тобой. — Хм-м, конечно, давай поговорим, дорогой. Он сглатывает накопившуюся слюну, оглядывая свою комнату. Его мама терпеливо ждёт, пока он продолжит, но в конце концов ей приходится снова позвать его: — Дорогой? — Я, э-э… Мам, я не смогу встретиться с Миной-щи завтра. — Что? — выдыхает его мама. Конечно, она звучит очень разочарованной. — Почему нет? Мина так ждала ваше свидание! — Я знаю, я знаю, прости. Пожалуйста, скажи ей, что я прошу прощения. Случилось кое-что важное. — Что может быть важнее, чем встреча с твоей будущей невестой? Ты даже не представляешь. — Просто… кое-что произошло, я ещё не могу тебе рассказать. Я заглажу свою вину, обещаю. Она глубоко вздыхает. — Хорошо, Хосок-и. Но тебе стоит самому позвонить Мине и всё ей рассказать. — Да, мам, — бормочет он. Они обмениваются прощаниями, и она вешает трубку. Он пролистывает контактный список, ища имя Мины, и уже спустя несколько секунд из трубки начинают доноситься монотонные гудки. «Ха, будущая невеста», — думает он. Он поднимает взгляд вверх. Каким-то образом небо кажется темнее, а звёзды — тусклее. От этого становится как-то грустно — а потом трубку поднимают. — Хосок-и? — говорит она, и, чёрт, он забыл, насколько Мина жизнерадостная. Он встречал её всего лишь дважды, но серьёзно — даже её голос звучит как цветущий бутон, и Хосок думает, что ей, должно быть, больше всего подходят лилии. Хосок-и, интересно. — Привет, Мина? Мне нужно с тобой поговорить…