Let's Try and Try Again

Хосок проснулся первым, и уже спустя пять минут после того, как его глаза привыкли к свету, он был в ванной. Он совсем не выспался — и кто мог сказать, что он сам виноват? Всё, о чём он мог думать, — это Мина — Мина и Юнги, и всё было бы намного проще, если бы он мог думать о Мине так, как хотят от него его родители. Намного, намного проще. Но есть кое-что, называющееся чувством вины: оно отвратительно, оно поедает тебя вживую, откусывая самые уязвимые твои кусочки. Вышло так, что у Хосока этих уязвимостей слишком много, и одна из них — его мысли. Практически невозможно сконцентрироваться, когда у тебя в голове тысячи мыслей, и большинство из них — плохие, но, возможно — возможно — иногда появляются и хорошие. Его хорошие мысли обычно о его детстве. Он и Юнги, вымотанные после чересчур энергичного дня в школе, бегут домой. Они в гостиной Хосока, пытаются в нетерпении скрестить свои ноги, потому что, конечно — сегодня пятница. А пятница всегда значит две вещи. Первая: Юнги сегодня может остаться у него, и вторая: на ужин пицца. Хосок будто и в самом деле чувствует её на языке — то, каким плотным и солёным был сыр, тянувшийся с теста, и сладкий соус — настолько сладкий, что он покалывал его вкусовые рецепторы. Он скучает по всему этому, но этот момент в его сне — он идеален. Он не чувствовал никакой ностальгии — всё казалось взаправду, ощущалось очень чётко, убирая сбивающую с толку дымку, которая с тех самых пор покрыла всё вокруг. Всё было так просто в детстве — его проблемы не были настоящими, стресс исчезает за считанные минуты, истерики сходят на нет, и весь мир снова кажется окрашенным в золотой. Он возвращается обратно в спальню и видит Юнги, абсолютно голого, застывшего прямо перед зеркалом. (Он уверен, что Юнги лёг спать в одежде — ну, хотя бы в толстовке). Его кожа такая, такая бледная, и она кажется ещё белее под светом, пробивающимся сквозь шторы. Он выглядит почти что божественно, каждая его черта делает его похожим на ангела — его кожа, его хрупкое тело, светлые пряди его волос. Это просто сумасшествие, как кто-либо вообще может так выглядеть — как кто-либо может заставить Хосока сомневаться в реальности происходящего? Юнги вздыхает, и Хосок внезапно понимает, что тот грубо растягивает своё лицо. — Я всегда так ужасно выгляжу по утрам? Хосок улыбается — Юнги, как обычно, всё жалуется. — Как по мне, выглядишь ты довольно неплохо, — говорит он, присаживаясь на край кровати. Неплохо, довольно неплохо — на самом деле он хотел сказать «мило». Юнги хмурится и разворачивается к своему другу своим распухшим ото сна лицом. Хосок изо всех сил прикусывает язык — он не хочет смеяться, он хочет улыбаться, улыбаться весь день, потому что кто-то с таким грубым и холодным образом не должен выглядеть по утрам как надутый воздушный шарик. — Для тебя это выглядит неплохо? Так и знал, что ты думаешь только своим членом. — Нет, не это, — Хосок обводит всё его тело жестом руки. — Ты. Я сказал, что ты выглядишь довольно неплохо. — Оу, — говорит Юнги, опуская голову на пару секунд, как будто он пытается понять, что именно сказал Хосок. Не то чтобы это настолько сложно и запутанно, но для Юнги важно это услышать. Это что-то, что он должен по-настоящему понять, он не должен позволить этому вылететь из его головы спустя несколько секунд. Ты выглядишь довольно неплохо. Какой-то краткий момент он стучит пальцами по воздуху, танцует ими, и Хосок не видел подобного с самого их детства. — Спрашивай, — подталкивает его Хосок. Обычно он подобного не делает. Обычно он позволяет Юнги начать говорить, когда он сам будет готов, но в последнее время Юнги не слишком любил заводить разговоры об очевидных, но таких неловких вещах между ними. Поэтому, если ему нужен небольшой толчок, Хосок ему его предоставит. Юнги выглядит слегка шокированным, но он хотя бы смотрит Хосоку в глаза. — Я… из того, что я сказал прошлой ночью, тебе ничего не показалось, ну… странным? — Странным? — повторяет Хосок, чуть наклоняя голову. — Нет. Всё было в порядке? Юнги кивает себе под нос, пусть он и не выглядит таким уж убеждённым. О чём именно он сейчас? Может, о том, что, вместо того, чтобы поговорить о «девушке» Хосока, он решил пососать его член, а может, о том, что он выбежал из комнаты, как только услышал о том, что у его друга с привилегиями, возможно, есть девушка. Чем бы это ни было, Юнги решил поставить точку в этом разговоре на том моменте, когда Хосок сказал, что всё было в порядке. Да, всё было в порядке. Хосок резко встаёт, и Юнги, кажется, это застаёт врасплох. Хосок возвышается над Юнги, и их разница в росте больше не совсем маленькая — она до больного очевидна. Всё кажется более мрачным под Хосоком, — как и то, что Юнги в самом деле приходится изгибать шею, чтобы поймать его взгляд. Всё это ведь не вчера появилось, да? Так почему именно сейчас, сразу после того, как они проснулись в одной кровати, когда Юнги стоит абсолютно голым — почему он чувствует эффект от этого только сейчас? Хм, ему кажется, что прошло всего несколько секунд, но счёт идёт скорее на минуты с тех пор, как хоть кто-то из них сдвинулся с места. Юнги поднимает руку, пальцами дотрагиваясь до кончиков Хосоковой чёлки. — У тебя волосы мокрые, — тихо говорит он. Хосока это удивляет — ощущение интимности, то, как светло звучит его голос. Этот Юнги отличается от обычного Юнги, но он не против. — Я помыл лицо с утра, — отвечает он. Юнги хмыкает — и на этом всё, они снова друг на друга смотрят. Юнги чуть более хрупкий, а Хосок кажется больше и крупнее, и это влияет на Юнги больше, чем ему бы хотелось (особенно таким ранним утром). В конце концов Хосок обхватывает Юнги за талию, — как можно нежнее, — но пальцы Юнги всё же застывают на его чёлке. — Юнги, ты же знаешь, что нам нужно об этом поговорить. — Я не хочу говорить, — резко отвечает тот, и все те хрупкость и деликатность, которые Хосок видел, тут же исчезают. Пальцы Юнги крепко сжимают ладонь Хосока. — Я знаю, что не хочешь, — он вздыхает, — но иногда… иногда это касается не только тебя и твоих нужд. Я начал этот разговор, потому что я хочу поговорить, и поэтому мы это сделаем. Юнги отворачивается и выплёвывает «эгоист» себе под нос. Хосок еле сдерживается, чтобы не рассмеяться. — «Эгоист», — повторяет он медленно. — Да, Юнги-я. Если ты и вправду так считаешь, то да, прямо сейчас я эгоист. Юнги всё ещё не смотрит на него, и, естественно, Хосока это раздражает, но он как может пытается сохранять спокойствие. Юнги ведёт себя как капризный ребёнок, но он этому не поддастся — он останется спокойным, он позволит Юнги отпустить свою ярость либо быть единственным, кто хочет поругаться. Хосок не против любого варианта. Он ослабляет хватку, позволяя ладони Юнги беспрепятственно упасть вниз. — Иди умойся, а потом мы поговорим, хорошо? Юнги только рычит, проталкиваясь мимо Хосока и уходя в сторону ванной.

***

Может, удача сегодня на стороне Юнги, может, бог решил его порадовать, а может — может, вселенная просто ненавидит Хосока. Сразу после того, как вода в душе останавливается, от двери доносятся несколько громких стуков. Конечно же, это никто иной, как Чон Чонгук. — Чонгук-а? — Хосок слегка кривит лицо, когда он открывает дверь, и Чонгук уже заходит внутрь. — Привет, хён, Юнги-хён здесь? — он ведёт себя как дома, уже снимая с себя худи и кидая её в сторону. Хосок смотрит на него неверящим взглядом — он ещё даже дверь на закрыл, а эта мелочь уже — — Ну так? — выдыхает он, поворачиваясь к нему с руками, упёртыми в бока. Хосок закрывает дверь, вовсю используя её ужасный скрип — ничего лучше это ветхое общежитие предложить не может. Выражение лица Чонгука чуть меняется, и Хосок улыбается. Он хотел бы чуть растянуть удовольствие, но дверь уже закрыта. — Так, во-первых, привет и чувствуй себя как, сука, дома, — и во-вторых, с чего ты взял, что он вообще здесь? — Потому что он не в своей комнате? Где ещё ему быть? Ах да, точно, всё настолько просто. Но Чонгук продолжает: — И потом, ты с хёном до странности близок, поэтому… — «До странности близок»? Да я его с девяти лет знаю, мелкий ты пиздюк. Чонгук ухмыляется, и Хосок толкает его на диван, куда он падает, начиная мягко смеяться. — Короче, — хихикает он, — так он здесь или… — Хосок-и, ты такой громкий. Нет, серьёзно, ты всегда был таким громким? Юнги появляется перед ними; его глаза закрыты из-за раздражающих капель воды, которые текут по его лицу (даже с чёлкой, зачёсанной назад). Он вытирает свои волосы маленьким полотенцем, и его кожа намного, намного мягче. Это очевидно с первого взгляда, и его оверсайзнутые чёрная футболка и шорты наверняка прибавляют эффекта. В конце концов он открывает глаза, и его взгляд тут же застывает на широко ухмыляющемся Чонгуке. — Ох, чёрт, это уже сегодня? — спрашивает он, и Чонгук кивает. — Окей. Дай мне одну минутку, я обувь надену. Погодите-ка, что? Хосок шокированно оглядывается — похоже, все, кроме него, понимают, что происходит. Какого хуя? Чонгук уже надевает свою худи, а Юнги отбрасывает полотенце, и, чёрт — его волосы всё ещё очевидно мокрые, но он выглядит очаровательно. Хосок еле удерживается, чтобы не начать ворковать из-за своего хёна — Юнги, конечно же, тут же отрезал бы ему член, как только бы он предпринял что-то подобное. Но прямо сейчас Юнги накидывает на себя свою куртку, бормоча «пойдём» себе под нос и идя к двери вслед за Чонгуком. — Эй, эй! — зовёт Хосок и, к своему стыду, бежит за ними, останавливая Юнги крепкой ладонью на его плече. Юнги оборачивается — у него на лице кислое выражение, но это Хосока не удивляет. — Что? — Ты и сам знаешь что, нам нужно кое о чём поговорить, разве нет? Юнги смотрит на него ничего не выражающим взглядом. Голова Чонгука внезапно появляется из-за плеча Юнги. — Хён, ты, конечно, прости, но мы ещё несколько недель назад договаривались насчёт этого. Мы вернёмся через несколько часов, окей? Хосок изо всех сил пытается спрятать очевидный стон, который так и грозит вырваться из груди, а лицо Юнги ничего не выражает — он будто бы проверяет Хосока, будто бы спланировал всё это заранее. — Окей, — выдаёт Хосок сквозь зубы и убирает руку с плеча Юнги, — но, когда вы закончите, жду вас обратно. И мы об этом ещё поговорим, Юнги-я. Ага, конечно, — бормочет он, и уже спустя секунду их и след простыл. Блять, вселенная и вправду меня ненавидит, а?

***

Прошло четыре часа — четыре, сука, часа, а Мин Юнги как не было, так и нет. Хосок даже пытался написать ему: ну ты где, бля? Но ответ Юнги был простым: с Чонгуком. Мелкий кусок дерьма. Намджун притащил Хосока в местное кафе, — оно маленькое и довольно дерьмовое, именно такое, какое они, обычные студенты, могут себе позволить. Не такое, в каком оказались бы Чимин с Чонгуком. Хосока это слегка забавляет — то, что он действительно дружит с детишками-снобами, и они даже совсем ничего. Кто бы мог подумать. — Окей, как насчёт этого? — говорит Намджун, разворачивая свой ноутбук к Хосоку. Ах, ну да, конечно. Проверять эссе за эссе — Хосок прочитал их столько, что ему на всю жизнь хватит. Если они не Сокджина, то они обязательно Намджуна, но Намджун спрашивает его только если Юнги занят чем-то другим — или если он уже прочёл столько, что его мозги превратились в пюре. («Найди, блять, кого-нибудь другого, Ким!»). — Да, прекрасно, — бормочет нисколько не впечатлённый Хосок, тут же подталкивая ноутбук обратно к Намджуну. Тот вздыхает. — Да ты даже не посмотрел. — Всё, что я делаю, — это смотрю, — выплёвывает он и добавляет, — последние четыре часа. Намджун цокает осуждающе и разворачивается обратно, бормоча себе под нос всякую чушь, пока он читает собственную работу. Хосок откидывается на спинку стула, осматривая кафе. Барная стойка слегка заляпана бог знает чем, ковёр весь истёртый. Тут всегда мало народу, и этому есть причина. Конечно, они все студенты, второкурсники без гроша в кармане. Он стучит ногтями по столу — один раз, два, три, пока Намджун не кривит лицо. Он выглядит донельзя раздражённым, если сказать помягче, и он стучит по клавишам всё агрессивнее и агрессивнее, и в конце концов ему не остаётся выбора, кроме как оторвать взгляд от экрана. Он уже готов разразиться тирадой, когда: — Я трахаюсь с Юнги. Что? Намджун остановился — он уже примерно минуту сидит и ничего не говорит. Хосок даже благодарен, потому что звук клацанья тоже начинал его раздражать, но какой ценой это было достигнуто? Оно просто — вырвалось. Хотя — это ложь. Оно не вырывалось, оно вертелось на кончике его языка, огромное и тяжёлое, несколько ебаных лет. — Что? — выдыхает Намджун и поднимает взгляд на Хосока сквозь пряди волос. Хосок не совсем представляет, что ему сказать — Намджун что, хочет, чтобы он повторил? Он его не расслышал? Нет, подобное невозможно не расслышать — просто невозможно. Но Хосок всё же облизывает губы и пытается сказать это — снова. — Я тра… — Я тебя услышал, — восклицает Намджун, — просто я не думаю, что хоть что-то понимаю. — Я с ним сплю. Трахаюсь с ним, занимаюсь сексом, ебу его… — Я понял, — резко обрывает его Намджун, медленно закрывая свой ноутбук — и, чёрт, если он закрывает свой ноутбук, то это серьёзно. — Когда… как? Нет, подожди, не отвечай. Когда это началось? — Что, даже не спросишь, шучу я или нет? — смеётся Хосок. — Нет, я знаю, что не шутишь. Ты бы не стал шутить насчёт подобного, особенно когда это касается Юнги. — Хм, и правда. — Ну так? — подталкивает его Намджун, но Хосок выглядит потерянным. — Когда это началось? Ах да, точно. — Примерно года два назад. — И ты рассказываешь мне, потому что?.. Что ж, это не тот ответ, который Хосок ожидал. Но потом — что он вообще ожидал? Он только что рассказал соседу по комнате своего лучше друга, что он спит с этим самым лучшим другом, самым бестактным способом — он даже и не пытался быть более деликатным. Но разве есть способ быть деликатным с подобным? Они говорят о Юнги, о человеке, которого, по их мнению, они оба знают довольно хорошо. Об этом невозможно говорить, привирая и приукрашивая, — нет, всё должно переходить прямо к сути. К тому же Намджун очевидно не поверит всему, что Хосок говорит. — Ну… Я не знаю, просто — блять, я не знаю. Он выглядит сражённым — тяжело вздыхает и опускает голову. Намджун смотрит в никуда, постукивая ручкой по своим губам. — Ты его любишь? — Что? — он резко поднимает голову. — Нет, какого хуя. Намджун склоняет голову к плечу — интересно. Хосок спешит защититься торопливыми «нет». — Конечно, я его люблю, он ведь мой лучший друг, ты же в курсе? Но это не — я влюблён в него. — А Юнги в тебя влюблён? — Как смешно, попытайся рассказать эту шуточку самому Юнги… — Я серьёзно, Хосок. Влюблён ли в тебя Юнги? А влюблён ли в тебя Юнги? Конечно же, нет. Мин Юнги далеко не влюблён в Чон Хосока. В крупного мальчишку-ботаника с очками, которые слишком велики для его лица, в мальчишку, который научился завязывать собственные шнурки только в двенадцать лет, а его мама дула на его еду, чтобы она остыла, пока он не пошёл в старшую школу. Чон Хосок, слишком громкий ребёнок, который везде таскал за собой «жалкого Мин Юнги». Во всяком случае, именно так все их и называли — это далеко от правды, но кто плачет над разлитым молоком? — Да нет же, — стонет он. Он прочищает горло, и в нём немного болит и першит, как это произошло? — Он в меня не влюблён, и я в него — тоже. Мы просто… трахаемся. — Тогда я не вижу никакой проблемы, — говорит Намджун, поднимаясь со своего места — его ноутбук теперь зажат у него под мышкой. — Нам не нужно больше об этом говорить. Я знаю, что для тебя это сложно. Ким Намджун, практически всезнайка, тихоня, вечный наблюдатель. Хосок слабо улыбается, вставая и позволяя Намджуну закинуть руку на его плечо. Его это успокаивает, это то, что ему сейчас нужно. Если бы это был хоть кто-либо другой, если бы он не сдержался перед кем-то кроме Намджуна, ему бы пришлось копать собственную могилу прямо сейчас. На обратном пути телефон Хосока начинает вибрировать в кармане его куртки. [14:56:09] Юнги: приходи в мою комнату, Намджуна нет. Хосок приходит и видит Юнги, лежащего на диване; на нём нет ничего, кроме чёрной футболки, в которой он ушёл. Возможно, на нём всё-таки есть нижнее бельё — Хосок в любом случае ничего не видит. Он слегка покачивает бледными, худыми ногами и, кажется, полностью фокусируется на очередном дерьме по телевизору. Хосок замирает у края дивана, наблюдая за Юнги. — Большой брат, — тихо говорит Юнги, и Хосока это застаёт врасплох — он пристыженно переводит взгляд с его ног на его лицо. — Смотрел когда-нибудь? — спрашивает Юнги, и Хосок качает головой, забывая, что Юнги не может его видеть. Но каким-то образом Юнги вздыхает и выключает телевизор, садясь на диване и освобождая место для Хосока. Он скрещивает ноги, придаёт лицу пустое выражение — он будто бы заранее к этому подготовился. — Ладно, — Хосок вздыхает, проводит пальцами по своим волосам и бросает взгляд на Юнги, высматривая изменения в его выражении. Но нет — ничего. — О том, что сказал Сокджин, — мы ведь об этом говорим, так? Юнги кивает. — У меня… у меня нет девушки, не совсем. Просто есть… кое-кто, с кем мои родители хотят меня свести… — Как её зовут? — перебивает его Юнги, лишая Хосока дара речи на пару секунд. — Мина, её зовут Мина. Юнги хмыкает, легко кивает и бормочет: — Красивое имя. — Слушай, Юнги, если мы и вправду с ней сойдёмся, то… то… — Давай, — подталкивает его Юнги, — скажи это. Если кто-то и может подтолкнуть Хосока в любой ситуации, то это Юнги. Это почти смешно, но Хосоку действительно это было нужно. Он облизывает свои сухие, потрескавшиеся губы. Не отрывая взгляда от Юнги, он говорит: — То нам придётся это прекратить. — «Это», — повторяет Юнги, — и под «этим» ты имеешь в виду… — Юнги, — предупреждает Хосок. Это не смешно. Ничего из этого, блять, не смешно, но Юнги всегда находит способ в любой ситуации звучать как можно циничнее. — А-а, может, ты имеешь в виду твой член в моей заднице… — Чёрт, Юнги… — Или в моей глотке… — Юнги… — Или там, где тебе, блять, приспичило на этот раз… — Юнги! — Нет, Хосок-а! Юнги весь напряжён, его ладони сжаты в кулаки, а его футболка будто бы мягко стекает с его тела — она выглядит скорее как платье. Она вообще Юнги или Хосока? В любом случае он выглядит мягким, как обычно, но его лицо говорит об обратном. Он выглядит израненным. — Я от всего этого устал, блять, я понимаю — мы друзья, которые спят вместе. Но как у тебя хватает наглости вот так сидеть и ожидать от меня, что я пойму? У тебя будет девушка, Хосок. Я знаю, что это ничего не значит, между нами нет никаких чувств или подобной чуши, но, блять — ты мой лучший друг? Ты забываешь, что наш первый раз был из-за тебя, из-за того, что это ты пришёл ко мне бухой в хлам. Это ты меня поцеловал и ты толкнул меня к стене. Ты это всё начал, и теперь, когда всё стало не так удобно, ты ведёшь себя так, будто это я отказываюсь тебя понимать? Его голос становится больно слушать, и чем больше Хосок смотрит на него практически с трепетом, молча, позволяя его пронзительному голосу его захватить, тем ему становится физически хуже. Никогда, даже когда они были детьми, он никогда не слышал, чтобы Юнги звучал так — так изранено. Сам факт того, что он здесь, что он кричит и плачет и показывает ему свои эмоции — это чудо. Юнги поднимает ладонь к своему носу — он шмыгает уже некоторое время, и оттуда начинает течь. — Делай что хочешь, Хосок. Но ты не можешь во всём винить меня, и не надо относиться ко мне как к простому перепиху. — Юнги, я… Но он уже бросается прочь, крича «нет!» через всю комнату, прежде чем захлопнуть дверь своей спальни. Этот звук разносится по комнате, и Хосок слегка подпрыгивает на месте, прежде чем вздохнуть. Он слышит, как Юнги всхлипывает, заглушая все звуки его боли, или слабости, или поражения своей подушкой. Это не должно быть настолько сложно, чем бы это ни являлось — оно не должно быть сложным. Проходит час, и Намджун возвращается, беспечно насвистывая и с лёгкостью в походке. Он останавливается, как только он видит Хосока на своём диване с лицом, закинутым к потолку. Он пересчитывает линии и квадраты на потолке — пока что насчитал восемьдесят шесть линий. Может, он немного сбился, пока считал квадраты — как раз хотел начать сначала. — Намджун-а, — говорит Хосок. Он звучит вымотанным, почти шепчет его имя. Его тяжёлые веки прикрыты, и Намджун оглядывается по сторонам в недоумении. Эта сцена почти комична, но реальность от этого явно далека. — Хосок-а? Хосок прикладывает палец к губам на секунду, а затем медленно указывает на плотно закрытую дверь, и Намджун следует взглядом. А. — Я рассказал ему о Мине-щи, и он не слишком хорошо это всё воспринял. Намджун тяжело сглатывает, кладёт свой ноутбук рядом с Хосоком и медленно подходит к двери Юнги. Он прижимается к ней одним ухом, не слышит абсолютно ничего и решает трижды постучаться. — Юнги-я? — Отъебись, Намджун. Что-то громко врезается в дверь — Юнги, должно быть, бросил в неё что-то, скорее всего, подушку. Это Намджуна не совсем пугает, но он тут же делает шаг назад. Всё звучит раз в десять хуже в глухой тишине дерьмовой общажной комнаты, даже крик Юнги, который даёт трещину посередине, когда он давится собственными словами — даже это звучит немного пугающе. Только немного, и только для Намджуна. Намджун щёлкает пальцами в сторону Хосока и слегка шипит, указывая ему на парадную дверь. — Слушай, я не знаю, игра ли это для тебя или что-то вроде, но что ты, блять, с ним сделал? — Я? — Хосок неверяще смеётся. — Я знаю, что ты готов целовать любую поверхность, по которой он ходит, но, знаешь, он далеко не идеа… — Хосок, прекрати, нахуй, сейчас не время для шуток. Какого чёрта ты натворил? — Я тебе уже сказал, — отвечает он сквозь зубы. — Я рассказал ему о Мине, и ему это не понравилось. Выражение лица Намджуна меняется — кто такая Мина? — О твоей девушке? — спрашивает он, и Хосок испускает стон отчаяния. — Нет, она не моя девушка. Моя будущая девушка… Намджун начинает смеяться, и Хосок тут же перестаёт пытаться хоть что-то объяснить и просто таращится на Намджуна. — Ты идиот, — улыбается Намджун. — Девушка? Рассказывать о ней твоему лучшему другу с привилегиями, должно быть, так весело, и, конечно, не дай бог Юнги плохо на это отреагирует. Его голос истекает сарказмом, и любому будет понятно, что он издевается над Хосоком — и ему это не нравится. На самом деле ему это отвратительно — то, что над ним вот так смеются. Прямо ему в лицо. — Послушай-ка, Намджун… — Нет, это ты послушай, — он делает шаг вперёд, не оставляя и сантиметра между ним и Хосоком. Возможно, Хосок возвышается над Юнги, но рядом с Намджуном он всегда чувствует себя ебаным тараканом. Боже, его это почти пугает. — Я слушал тебя, пока ты рассказывал о том, как спишь с ним, так, словно это ничего не значит. Я сидел там и наблюдал за тем, как ты говоришь о том, что трахаешь собственного лучшего друга, будто этим стоит гордиться. Так вот — ты этого хотел? — он указывает позади себя — на гостиную, кухню, коридор, который заканчивается комнатой Юнги. — Тут гордиться нечем, Хосок, и нет, я не защищаю действия Юнги. Вы оба были достаточно тупы, чтобы верить, что действительно трахались совсем без чувств. А теперь, — Намджун выдыхает и тянется к дверной ручке, — можешь свалить? Поговори с ним попозже, к тому времени он придёт в себя.

***

«Секс без чувств» — Хосок не может перестать думать об этом, пока он шагает через кампус. Нет, это был не просто секс без чувств — они совершенно, чёрт возьми, определённо не трахались без чувств. Как он может подобное говорить? Как будто — как будто Юнги для него ничего не значит, как будто он для Хосока — всего лишь способ на несколько минут избавиться от своего недовольства и злобы. Намджун что, всерьёз так думает? Что Хосок не видит Юнги ничем большим, чем каким-то… каким-то методом снятия стресса. Это неправда, Хосок знает, что это наглая ложь — он просто, блять, знает. Юнги для него — не какой-нибудь простой перепих. Если бы он таковым являлся, они бы начали это делать ещё очень давно. Если совсем начистоту, то Хосок не был ни с кем с тех пор, как он начал спать с Юнги. Это было вроде как неписаным правилом, они просто… с самого начала трахались только друг с другом. И что, это тоже ничего не говорит? Разве это не доказывает, насколько сильно он Юнги обожает? Даже если всё это звучит неправильно, оно всё равно говорит само за себя.

***

Наступает ночь, будто давящая на Хосока — он заперся в своей комнате, покачиваясь вперёд и назад на своём стуле и тяжело смотря на стопки (нет, правда, стопки) всех рефератов и эссе, которые совершенно определённо скоро нужно сдать. Он даже не хочет смотреть на дедлайны для половины из них — сама мысль об этом заставляет что-то переворачиваться в его животе. Он не может вспомнить последний раз, когда он чувствовал себя настолько… отстранённым от реальности, но всё же с миллионом мыслей в голове. Но опять-таки, единственный способ со всем этим разобраться — это полностью себя отключить. Его друзья пытались дозвониться до него, а Сокджин пару раз постучался ему в дверь. («Хосок-и, у меня тут остался чачжанмён, и на нём написано твоё имя?»). («Мы решили пойти погулять, ты с нами?»). Не стоит и говорить, что оба раза он ответил «нет».

***

Теперь Хосок прижимает телефон к своим губам, смотрит на собственный силуэт в экране ноутбука и покачивается. Поскрипывание его стула раздражало бы любого на его месте, но когда ты наедине с собой, ты начинаешь ценить даже самые слабые звуки. Для него они ритмичны, они позволяют ему разобраться в том беспорядке, который он зовёт своими мыслями. Он не знает, когда это происходит, но оно всё-таки происходит. [22:13:00] Хосок: можно я тебе позвоню? Он ждёт; это чересчур нагло, но уже поздно что-то менять. Его телефон возвращается к его губам, а поскрипывание больше не кажется мелодичным, теперь оно только неприятно раздражает, но он всё никак не может остановиться. Очень скоро он чувствует вибрацию на своей коже. [22:15:34] Юнги: скайп Один гудок, два — а затем лицо Юнги занимает весь его экран. Это как-то… ново, будто бы это первый раз, когда Хосок его видит. Это почти что выбивает из него дыхание, и он отчаянно пытается не вдохнуть воздух чересчур резко, потому что это совершенно определённо было бы неловко. Юнги, мягко говоря, выглядит уставшим. Он в своей комнате — всё ещё там, где Хосок его оставил. Он одет в толстовку, и, если Хосок прищурится, он сможет прочитать мелкую надпись посреди его груди: YOU AIN’T SHIT*. Хм, кажется, подходит ситуации. Его толстовка ему слишком большая — на самом деле она наверняка даже и не его, а Намджуна. Неудивительно, что Хосок даже и не видит рук Юнги — они спрятаны под плотной чёрной тканью. Его голые колени прижаты к груди — он почти что использует их в качестве столика для своих ладоней. Его волосы растрёпаны (в последнее время они только так и выглядят) и беспорядочно лежат на его лбу. Хосоку он таким нравится больше всего — когда он даже не старается выглядеть хорошо. — Ты на меня пялишься, — заявляет Юнги, и, слава богу — он сказал хоть что-то. Хосок молчит уже пару минут. — Чёрт, прости, — бормочет он, но Юнги улыбается в ответ на то, как он опускает голову. Видеть Хосока слегка оробевшим приятно — Юнги не может отрицать, что ему хотелось бы видеть эту его сторону почаще. — Не смущайся при мне, Хосок-и, — Юнги выдавливает из себя улыбку. Блять — она не такая, как раньше. Это не так улыбка, из-за которой сердце Хосока буквально расцветало, это не та улыбка, которая помогала ему не сойти с ума. Она такая… такая слабая, и она лишь только придаёт Юнги опустошённый вид. Он был в своей комнате весь день — он хотя бы ел? Хосок стонет, и его голова склоняется набок, щекой прижимаясь к ладони. — Я проебался, — признаётся он слегка невнятно — но Юнги всё равно его слышит. — Самую чуточку, — бормочет он в ответ. — Юнги, я… блять, прости. Я думал только о себе и даже не задумывался о твоих чувствах. Если… если то, что у меня будет девушка, поставит под угрозу нашу с тобой дружбу, то… — Хосок, я не это имел в виду. Я не прошу тебя выбирать, и ты не должен мне своё сердце. Я просто… я хочу, чтобы ты понял, что если бы ты не возвратился в ту ночь, если бы ты тогда меня не поцеловал… — Я знаю, — шепчет Хосок. Юнги выглядит так, будто ему больно — его улыбка погасла, и его чёлка упала на глаза. От этого легче, но всё, что Хосок от Юнги хочет, это просто… удерживать его взгляд. — Блять, — выдыхает он. Своими пальцами он вцепляется в собственный скальп, а затем бьётся головой о стол несколько раз. Юнги смотрит на него с расширенными зрачками, даже вытягивает шею, чтобы убедиться, что Хосок не разбил случайно свой череп. — Юнги-я, ты даже не понимаешь, что ты для меня значишь, — бормочет Хосок в дерево его стола, и дыхание Юнги сбивается. Он замирает в своём стуле. — Я… блять, я не могу этого объяснить, правда не могу. — Хосок-а, всё хорошо. Я… я знаю, я всё понимаю. — Всё, чего я хочу — это держать тебя в своих руках, — продолжает он, всё ещё упираясь лбом в стол. — Хочу чувствовать тебя, хочу целовать тебя. Я просто, блять, хочу тебя в своих руках. — Хосок, — он тяжело выдыхает, снова нервно подёргивается на своём стуле. Всё, чего он хочет, — это чтобы Хосок посмотрел на него, посмотрел на него, посмотрел на него. — Посмотри на меня, эй. Хосок-а, посмотри на меня. Он слушается, пусть часть его и хочет зарыться в кровать и кричать целую вечность. Но Юнги просит его о чём-то, и он совершенно точно не собирается ему отказывать. Он приподнимает голову, его пальцы всё ещё цепляются за пряди его волос, и он почти что плачет. Его нижняя губа жутко дрожит, настолько сильно, что, будь ситуация другой, Юнги бы подразнил его за это, посмеялся и, возможно, даже обозвал бы его страшным. Но он почти что плачет — он почти что разбит, потому что… потому что он сделал Юнги больно. — Я тебя хочу, — шепчет Хосок, и Юнги мягко скулит себе под нос, кивая. — Хосок-и. Солнышко, просто успокойся, хорошо? Солнышко. Они уже называли так друг друга несколько раз — ничего особенного. Это происходило редко, обычно — когда Хосок издевался над Юнги слишком долго или наоборот. Но сейчас, прямо сейчас — он назвал его солнышком. Разве это не намного больше, чем они оба ожидали? — Юнги, — и он плачет — по-настоящему, со слезами, текущими вниз по щекам. — Ты… ты меня хочешь? — спрашивает Юнги, затаив дыхание, так же отчаянно. — Сейчас? Хосок яростно кивает. Юнги осматривает свою комнату, тяжело вдыхает и прижимает ладонь к носу, из которого снова течёт. — Хорошо, хорошо. Всё хорошо, солнышко. Я сейчас буду, просто дай мне пять минут, ладно? Хосок готов рыдать, он хочет закричать «нет, не уходи, останься», но он этого не делает. Только смотрит, как Юнги ищет свои спортивные штаны по всей комнате, а затем улыбается в камеру и шепчет «пока». Теперь всё, что ему остаётся, — это ждать. Только теперь он начинает успокаиваться — во всяком случае, немного. Он собирается с мыслями, убирает чёлку с лица и вдыхает-выдыхает, вдох-выдох, вдох-выдох. Всё будет хорошо, Юнги скоро придёт, и — Бззт. Его телефон танцует на его коленях — он забыл о нём, как только наконец увидел лицо Юнги. [22:38:19] Мина: [изображение] мы все по тебе скучаем! Нет. На фотографии он видит Мину, зажатую между его родителями, и все вместе они смотрят в камеру и по-глупому улыбаются. Но они выглядят счастливыми. Прошло достаточно много времени с тех пор, как Хосок видел своих родителей вот такими, с искренними улыбками на их лицах. Чёрт, они выглядят… они выглядят как настоящая семья. Как будто Мина и вправду их невестка. Он смотрит слишком долго, и что-то в его животе начинает переворачиваться, он на взводе, хватка на его телефоне становится всё крепче и крепче, пока экран не начинает хрустеть. Блять, блять, блять — — Хосок-а, ты здесь? Юнги. Он поднимается, и это тошнотворное чувство внезапно утихает. Он уже открывает дверь своей спальни, и вот он — Мин Юнги, весь в чёрном и оверсайзнутом, с рукой, комично застывшей так, будто он собирался стучаться. Они смотрят друг на друга несколько мгновений, не говоря ни слова, только дыша. Задыхаясь. — Хосок-и… У них нет времени — Хосок уже сталкивается с ним губами, толкает его к стене, поднимая его к своей талии. Юнги хнычет, моментально запуская внутрь язык Хосока, который с лёгкостью раскрывает его губы. Просто, это так просто — всё снова становится просто. Он смыкает свои руки вокруг его шеи, пальцами яростно цепляясь за пряди его волос. Хосок стонет в его рот, слегка прикусывает его нижнюю губу. — Блять, — шепчет Юнги, ему больно, но это не убавляет его энтузиазма. Он снова агрессивен, и это только показывает Юнги, насколько ему больно, или насколько он возбуждён, или раздражён. Что бы это ни было, это неважно — во всяком случае, не прямо сейчас. — Юнги, — выдаёт он хрипло, языком проходится по его шее, зубами вгрызается в его кожу, оставляя следы от укусов, от которых Юнги прогибается в спине. — Оседлай меня. — Ты уверен? — спрашивает он, проводя ногтями по спине Хосока. Хосок только мычит в его горло, всасывая кожу вокруг одной особенно заметной метки, а затем говорит: — Да, пожалуйста. Юнги больше ничего не требуется. Он тут же толкает Хосока вниз, на пол, прямо за дверью, ведущей в его спальню. Если бы у них было время, если бы Хосоку не нужно было это так сильно, — он всё мнёт задницу Юнги и ведёт по ней ладонями, — то он бы решил раздеться полностью, но он смог только стянуть спортивные штаны с самого себя и джинсы с Хосока. — Блять, — шепчет Хосок, когда его ладони начинают оглаживать живот Юнги — он приподнял его худи, открывая голую кожу, — без нижнего белья. Ты такой шлюховатый. — Заткнись, я слишком спешил увидеть тебя, — шипит он, наклоняясь, чтобы оставить поцелуй на челюсти Хосока. Он делает это внезапно — возможно, для того, чтобы скрыть румянец, медленно расползающийся от его щёк к кончикам его ушей. Но Хосок всё равно его увидел — естественно. Всё, что он может делать — это улыбаться. Он поднимает голову вверх — и, чёрт, Юнги восхитителен. Руки Хосока двигаются медленнее, так, чтобы он мог отдать должное каждому миллиметру кожи Юнги — от его щёк к его шее, его скрытой одеждой груди и его бёдрам. Юнги смотрит на него тёмным, похотливым взглядом. — Хочешь кончить только от того, что меня трогаешь, или?.. — Отъебись, — Хосок смеётся, и Юнги смеётся за ним, опуская руки на талию Хосока и наклоняясь всё ближе и ближе к его лицу, одновременно с этим задирая задницу вверх. Чёрт, если бы только Хосок мог это увидеть. Зрелище должно быть просто прекрасным с обратной стороны, но иметь Юнги так близко к себе, ощущать его дыхание на своей щеке, пока он пытается приставить его член к себе… Это намного, намного лучше. Это больно для них обоих, и, когда Юнги уже почти что на середине, Хосок вспоминает, что он его даже, блять, не растянул. И Юнги его даже не попросил — хотя обычно он всегда это делал; он шлёпал Хосока за запястье, когда тот становился слишком нетерпеливым, и говорил ему «растяни меня, мудак, блять». Но сейчас — почему он его не попросил? Сесть на его член полностью занимает больше времени, чем обычно, но, когда это наконец происходит, Юнги выдыхает с облегчением. Он наконец выпрямляется с ленивой улыбкой на своём лице и начинает вести пальцами по груди Хосока. — Двигайся, — выдыхает он. — Уверен? Ты готов? Юнги нетерпеливо кивает с зажмуренными глазами. Ему, должно быть, всё ещё немного больно, но Юнги уже начинает двигаться на его члене, опускаясь вниз. Поэтому он подаётся вверх, ему навстречу, упираясь ногами в ковёр. — Ох, блять, — Юнги запрокидывает голову назад. Он не хочет ничего, только сделать так, чтобы ему и Хосоку стало невероятно хорошо. — Какого хуя, Хосок-а, — он стонет после одного из толчков, — сука. Хосок горделиво ухмыляется, всё ещё сжимая нетерпеливо его белоснежную кожу в своих руках. В этот раз он не слишком заботится о нежности — всё, чего он хочет — это оставить на нём свои следы. Он может только представить, какие синяки расцветут на заднице Юнги завтра — на самом деле, он только этого и ждёт. — Хосок-а, трахни меня. Юнги уже слегка вспотел — в конце концов, это он работал больше всех последние несколько минут. Он вздыхает, прижимаясь головой к груди Хосока и оставляя засос на коже его шеи. Руки Хосока вовсю мнут его задницу, и он подаётся вверх до тех пор, пока они оба не кончают.

***

Юнги пытается сесть, но его слегка покачивает, и Хосок чувствует, как внутри него что-то тает. Он хватает его за одну из его ладоней, помогая удержать баланс. Юнги слегка хихикает, но его голос кажется сорванным настолько, что уже через мгновение он кажется болезненным. — Я тебя люблю, Хосок-и. Хосок хмыкает и, прикрыв глаза, оставляет поцелуй на его бледных костяшках. — Я тоже тебя люблю, Юн-юн. Хосок-и, Юн-юн. Они снова дети, они снова признаются друг другу в любви, как тогда, когда они были младше. Они обменивались этими словами без какой-либо интимности или романтики. Просто два лучших друга, которые любят друг друга и заботятся друг о друге — и только друг о друге. И это в точности то, кем они являются сейчас. В точности то, кем они так отчаянно пытаются быть, и только этим.