***
Юнги просыпается первым, когда солнечный свет, пробивающийся через дешёвые занавески, практически опаляет его глаза. Он обжигает, и Юнги, как обычно, несколько раз подряд шепчет «блять» себе под нос, прежде чем закинуть руку себе на лоб, загораживая солнце и защищая свою бедную сетчатку, от которой и так уже мало что осталось. Тогда-то он и замечает копну чёрных волос на белоснежных подушках. Броский контраст, который должен ослепить его с утра, но Юнги лишь продолжает смотреть на него с нежностью во взгляде. Хосок лежит, свернувшись в клубочек, повернувшись спиной к Юнги. Он всегда спит в странных позах — и под «странными» Юнги имеет в виду «почти что свисая с матраса/кровати». Покрывало едва прикрывает его загорелые, мускулистые ноги. Хм. Юнги сбрасывает с себя покрывало, вставая и хорошенько потягиваясь, а затем кидает на Хосока взгляд и направляется в ванную. Он умывается, не ленясь даже надеть тонкий чёрный ободок, чтобы убрать прядки, падающие на глаза. Чистит зубы — и только тогда слышит, как Хосок начинает шевелиться: мягкий скулёж и шуршание одеял из соседней комнаты. Он видит, как Хосок пытается ухватить одеяла, которые оказались на стороне Юнги. Он наблюдает за этим в тишине, добросовестно чища зубы прямо возле кровати. — Ты помочь можешь? — выдыхает Хосок, и Юнги улыбается, переходя на его сторону кровати. Одним рывком он схватывает большинство одеял и бросает их поверх Хосока. Хосок хмыкает в теплоту и в запах корицы с яблоком. — У тебя пара через час, — бормочет Юнги, и пена от зубной пасты грозит вот-вот вылиться из его рта. Быстрым шагом он идёт в ванную, чтобы очистить рот, и, когда он наконец поднимает голову от раковины, Хосок стоит прямо рядом с ним — это почти пугает. Ладно, не почти. Это и вправду пугает. Взгляд Юнги (увы) скользит вниз, пусть его рот всё ещё и мокрый, и из него практически капает вода. Что именно он ожидал? Естественно, Хосок проснулся в том же виде, в котором он ушёл спать — на нём только худи и чёрные боксеры. Он сглатывает, прежде чем поднять глаза. — Хм, — выдыхает Юнги и чуть тянется вверх, чтобы растрепать волосы на его макушке, — ты подрос, — и Хосок гордо улыбается. — Я знаю, — хихикает тот, — мы теперь одного роста, а? М-м, точно. Бледные пальцы скользят вниз по чёрным волосам к шее Хосока, а затем возвращаются обратно, к его собственному боку. — Иди готовься, — бормочет Юнги и срывается с места, прижимая ладонь к собственному рту, — у нас не так уж и много времени. Хосок остаётся в туалете с недоуменным выражением и мыслями о том, куда именно Юнги внезапно так торопится.***
— Блять, так нечестно, — стонет Хосок. Они выходят с пары, и по одним только выражениям на их лицах сразу понятно, кому она понравилась чуть больше. Хосок продолжает стонать, пока они идут сквозь толпу студентов, и взамен получает злобные взгляды от Юнги и нескольких других человек. Юнги справляться с забитыми толпой коридорами научился получше, чем Хосок — это очевидно по тому, как тот плетётся за Юнги, ступая точно по его следам. Для Хосока это выглядит великолепно, будто бы люди буквально расступаются перед Юнги. Но он знает, что на самом деле Юнги всего лишь показывает один из своих талантов. Из них двоих он всегда вёл их через подобные места — ему легче, потому что он тише и делает всё проще, чем Чон Хосок, который всегда либо падает, либо спотыкается, либо просто-напросто отвлекается и останавливается, чтобы поболтать с каким-нибудь знакомым. — Серьёзно, ей обязательно нужно было быть настолько несправедливой? — продолжает ныть Хосок, пока они быстро спускаются вниз по ступеням. В конце концов Хосоку пришлось остаться после пары, и Юнги его ждал — пусть неохотно, но всё же ждал. — Ты должен был сдать свою работу три недели назад, — говорит Юнги, когда они наконец оказываются на первом этаже. Они уже в кафетерии, и Хосок чувствует себя чуть увереннее и начинает идти рядом с Юнги, который инстинктивно — по привычке — замедляет шаг — Да, потому что у меня был короткий рецидив. Они присоединяются к Сокджину и Намджуну за их обычным столиком, и Юнги фыркает. — Короткий рецидив? Ты просто надрался за ночь до этого вместе с четверокурсниками. Намджун смеётся и тепло кивает, вспоминая ту кучу пьяных смс-ок, которую он получил от Хосока той ночью. Ту, о которой он поклялся никогда и никому не рассказывать. («Особенно Юнги, я серьёзно, Джун»). — Я не надирался, — пытается защитить себя Хосок, откидываясь на спинку стула с руками, скрещенными на груди. Намджун наклоняется вперёд и уже открывает рот, чтобы только немного подразнить Хосока, но так ничего и не говорит — это невозможно, когда Чон Хосок пялится на тебя так, будто только что вышел из глубин ада. Но Намджуна это забавляет, особенно при том, что Сокджин и Юнги выглядят удивлёнными. Он откидывается обратно и усмехается себе под нос. — Кстати о том, чтобы надраться, — говорит Сокджин, и всё внимание переключается на него, — хотите пойти сегодня? — Нет, спасибо, — бормочет Юнги, пока Хосок и Намджун с энтузиазмом кивают. Он цокает языком и закатывает глаза в направлении Хосока. — Ты что, совсем ничего не понял? — Что — а, моя работа? Да я сделаю её, сделаю. Но серьёзно, Юнги, сегодня пятница. Позволь себе расслабиться хоть чуть-чуть, а? — У меня есть работа, которой я предпочту заняться, — выплёвывает тот. Сокджин вздыхает, Намджун молча жуёт оставшийся кусок пиццы, а Хосок смотрит на Юнги так, будто тот только что наложил в его хлопья. — Ты иногда такой невозможный, блять, клянусь. — А ты слишком ленивый. Алкоголь не поможет тебе получить зачёт. — И что, ты хочешь, чтобы я не спал каждую ночь, как ты? — он фыркает и даже закатывает глаза, пихая Сокджина в бок в поисках поддержки. Поддержки ему никто не даёт — это их собственная туповатая ссора. Она повторяется как минимум дважды в день, и с тех самых пор, как Сокджин и Намджун познакомились с Юнги и Хосоком, они медленно, но верно научились не совать нос не в свои дела. — Я не прошу тебя ничего делать, долбоёб. Я говорю тебе, что то, что ты собираешься делать, — это верх тупости. Хосок откидывается на спинку стула и буркает что-то в отвращении, а затем бормочет: — Пошёл нахуй, Мин. После этого всё становится чуть неловко — но не настолько, как это было раньше. Некоторое время они молчат, пока отдалённые звуки неразборчивой болтовни и смеха заполняют пространство вокруг. Юнги чуть сползает вниз по стулу и смотрит в сторону; Хосок напротив него делает то же самое. В конце концов Сокджин тяжело выдыхает, потирает свои ладони и начинает говорить на тему того, как великолепно проходят его пары литературы.***
Наступает ночь; Юнги лежит, свернувшись на диване, в спортивных штанах и необъятной белой толстовке, используя собственные колени для того, чтобы подпереть книжку, и натянув капюшон на голову так, что из-под него выглядывает только тёмно-коричневая чёлка. — Уверен, что не хочешь пойти с нами? — доносится вопрос Намджуна из ванной. Юнги мычит в ответ. — Не особо хочется проводить этот вечер с чересчур громкими детьми. — Хосока имеешь в виду? — Намджун смеётся, уже заходя в гостиную. Не стоит и упоминать, что Намджун выглядит хорошо: его волосы растрёпаны, его джинсовая куртка чуть большевата, но всё равно прекрасно на нём сидит, и на нём чёрные джинсы-скинни, коричневые ботинки и простая белая футболка. Юнги замечает всё это, оторвав взгляд от своей книжки. Да, Намджун выглядит хорошо. Он выглядит — он выглядит круто, как один из старшекурсников. «Как он вообще терпит Хосока?» — думает Юнги. Он решает не отвечать на несмешной вопрос Намджуна, вместо этого предпочитая облизнуть свой палец и перевернуть страницу в книге. Намджун только смеётся; он находит эту манерность Юнги… интригующей. — Не читай допоздна, — говорит Намджун. — Не испорть себе печень, — говорит Юнги.***
Проходит несколько часов — и да, Юнги большинство из них читал. Теперь он смотрит фильм; он не уверен, какой именно, но всё же это фильм. Должно быть, это что-то из коллекции Намджуна, потому что Юнги совершенно уверен, что он не покупал ни единого фильма с Сандрой Буллок. «Да без разницы», думает он — с его начала уже сорок пять минут прошло. Всё хорошо, ему нормально быть одному — он к этому привык, и Чон Хосок не добьётся от него другого ответа. Но… но он продолжает кидать взгляды в сторону своего телефона, просто так поворачивается к двери каждый раз, когда слышит странный звук, и… иногда ему в голову лезут мысли. Позволь себе расслабиться хоть чуть-чуть, а? Может, Юнги и вправду нужно расслабиться? Прошло девять месяцев с тех пор, как началась учёба, и она идёт просто отлично — но разве это не потому, что он на самом деле остаётся дома и делает всю свою работу? Если… если бы он этого не делал, он совершенно точно оказался бы в позиции Хосока, но ему от этого было бы намного, намного хуже. Потому что Хосок беззаботный, а Юнги зажатый. Это уже данность, так? Это всё, что он слышал, и это повторяли все. Это причина, по которой Хосока всегда приглашали погулять в школе, а Юнги был «бонусом» при нём; причина, по которой Хосок иногда сталкивался с их одноклассниками, когда они были вдвоём, и задерживался, чтобы поболтать с ними о всякой фигне как минимум на десять минут. («Как ты с этим справляешься?», — спросил Юнги его однажды после того, как их знакомые ушли. Хосок пожал плечами, засунул руки в карманы и вздохнул. «Справляюсь с чем? Присутствием людей?»). Ай. Юнги знает, что Хосок не имел ничего такого в виду, он невинен. Он всё-таки его лучший друг — но это всё равно больно. Присутствие людей, в действительности ли о нём Юнги спрашивает? Неужели он просит совета о том, как… справляться с людьми? Почему… что со мной не так? Юнги чувствует, как его задница начинает слегка вибрировать — это его телефон радостно подпрыгивает рядом с ним. [01:12:08] Хосок: ты ебучий мудк [01:12:34] Хосок: мудак* [01:13:01] Хосок: ты даже пр1йти не мог??? > [01:13:45] Хосок: я хотел првкести с тобой вроемя [01:14:02] Хосок: ты был так занят работой мы большщпе ничго даже не делаем [01:14:56] Хосок: разве ты не хочешь проодить со мной время? [01:15:23] Хосок: разве тебе на меня всё равно? Погодите-ка, что? Улыбка, за которую ему стыдно, исчезает с его лица, она стёрта полностью, потому что, чёрт, всё это приняло неожиданный оборот. О чём он, чёрт побери? Юнги поскорее ставит фильм на паузу, садится и внимательно просматривает весь экран. [01:17:02] Хосок: разве ты меня не любишь? Что это такое? Юнги не знает, но его тело будто бы работает само по себе — он уже печатает в ответ. [01:17:20] Юнги: ты же знаешь, что да. [01:17:56] Хосок: о, а вот и ты! [01:18:13] Хосок: я знаю что ты меня любишь? [01:18:30] Юнги: да [01:19:01] Хосок: тогда почему ты не пришёл? И Юнги не знает, как на это ответить. Поэтому он не отвечает. Юнги снова сворачивается на диване, и, кажется, фильм подходит к своему ужасному, ужасному концу. Пока… — Иди нахуй! Дверь резко распахивается, врезаясь в задрипанные стены и тут же летя обратно. Хосок врывается через дверь — кажется, ярость заставила его немного протрезветь, но да, то, что Юнги видит, — это определённо ярость. Он мгновенно выпрямляется и садится, с расширенными глазами смотря на горящего злостью Чон Хосока, что стоит перед ним, сжав ладони в кулаки. — Хосок… — Нет, иди нахуй! — вопит тот. — Ты игнорируешь меня? Игнорируешь, блять? Ты… ты не можешь от всего пытаться сбежать, Юнги! Чёрт, я от многого тебя уберёг за все эти годы, но это… с этим, я не… не буду тебе, блять, помогать! Только тут он замечает стоящую тишину и понимает, что он только что сюда ворвался, и Юнги был чем-то занят до этого. Поэтому он поворачивает голову, бросая взгляд на телевизор. — Ты… что это, нахуй, такое? Что ж, это… какой-то дурацкий фильм, который Намджун купил по неизвестной причине. — Ты бросил меня, чтобы посмотреть какую-то мыль-мыльную оперу? О боже. Юнги вздыхает и снова пытается вставить слово, но Хосок повышает голос: — Нет! — он указывает пальцем на Юнги, который сидит на месте, не шевелясь. — Ты просто высокомерный, зажатый козёл! — Хосок… — Скучный мудак, — продолжает издеваться тот, и его губы начинают изгибаться в жуткой, циничной ухмылке. Он уже видит, как сильно это ранит Юнги. Усталость в его глазах, его бесцветное выражение лица — всё это пропало. Его губы крепко сжаты, в его глазах полно полопавшихся красных капилляров, и всё это дополняет его яростный вид. — Заткнись, Хосок, — выплёвывает он, поднимаясь с места. Он пытается протолкнуться мимо Хосока и уйти в свою комнату, когда… — Ебучий неудачник, Мин Юнги, жалкий нытик, мелкий неудачник, который висит у всех на шее… — ПОШЁЛ НАХУЙ! Он проиграл. Он буквально стреляет слюной в щёку Хосока, но тот всё равно улыбается, даже как-то умудряется засмеяться, когда Юнги поднимается на цыпочках — низким парням нужно как-то показывать свою силу, так ведь? Но по его образу уже поползла трещина, и он проиграл. Хосок уже победил. Рука, которую Юнги поднял, чтобы ударить Хосока или дать ему пощёчину, теперь сжата в руке Хосока. Тело, которым он готов был на Хосока наброситься, теперь прижато к стене, и рот, который плевался чистым ядом, теперь сталкивается со ртом Чон Хосока. Что? Что это, блять, такое, что это, что это? Хосок целует его. Это не просто поцелуй, это уже агрессивный бой за право доминировать, за власть. Тогда почему, почему я ему позволяю? Это всё взаправду. Это язык Хосока так сумбурно пытается протолкнуться через губы Юнги, и это Юнги отвечает ему, зарываясь в его мягкие волосы пальцами, прежде чем потянуть за них, цепляясь изо всех сил. И, чёрт, как же от Хосока несёт дешёвыми пивом с водкой. Если бы Юнги оказался с ним в любое другое время, он бы разорвал его на части. — Скажи это, — хрипит Хосок в его бледные розовые губы. Его ладони отчаянно теребят пуговицы на джинсах Юнги; тот обвернул свои руки вокруг шеи Хосока, головой откидываясь к стене. — Сказать что? — он охает — у Хосока холодные руки. В конце концов, он только что пешком прошёл весь путь досюда. Джинсы и нижнее бельё Юнги наконец оказываются снятыми, и Хосок стягивает их и с себя тоже. Юнги думает, что Хосок, должно быть, использует всю свою силу до последней капли, и покрепче держится за него ногами, пытаясь помочь хоть чуть-чуть. Хосок выступает из своих джинс и нижнего белья и тут же возвращается к поцелую. Его губы холодные, но Юнги наплевать — естественно, наплевать. От этого всё кажется немного, но по-настоящему — то, как он дрожит от прикосновений Хосока. — То, что ты (поцелуй), блять, не сказал (поцелуй), по телефону (поцелуй). Что? Юнги ничего не приходит на ум, все морали и мысли давно уже улетучились из его головы. Всё, на чём он может сфокусироваться, — так это на Хосоке, который голодно вылизывает его рот. Хосок будто бы устаёт ждать — он стоит тут с давно уже возбуждённым членом и ждёт, пока Юнги наконец соизволит ответить. Он прекращает его целовать и спускается ниже, облизывая его шею. Юнги стонет, и Хосок улыбается, прижавшись к его мягкой, мягкой коже. Он будто бы издевается, так и подталкивает его просто сказать, просто сдаться и сказать. Губы Хосока на его губах, его язык, ведущий по шее, его… — Ох… блять! …его зубы впиваются в его шею, проходя насквозь. Это как ещё один способ, которым Хосок требует от него сказать это. — Я тебя люблю, — выдавливает из себя он, и Хосок останавливается. Глаза Юнги зажмурены, и Хосок не отрывает от него взгляда, когда он повторяет: — Я люблю тебя, — и снова, — я люблю тебя. Это всё, чего он хотел. Всё, что ему было нужно, потому что, чёрт, это была любимая фраза Юнги, когда они были детьми. Но теперь — теперь для него это слишком много? Чушь собачья, Хосок ни разу в это не верит — и у него есть на это право. Потому что вот он, Юнги, принимающий Хосока, открывающийся Хосоку, получающий метку Хосока. — Просто… трахни меня, — бормочет Юнги, настолько тихо, что Хосоку приходится напрягать слух. Он знает, о чём он. Он никогда не заставит Юнги повторить что-то подобное, никогда в миллион лет. И он это делает — перед этим снова целуя его и заставляя Юнги отчаянно цепляться пальцами за ткань его футболки.***
(«Что ты хочешь делать, когда вырастешь, Юнги-я?»). («Я хочу помогать людям, я хочу, чтобы все улыбались!»). («Правда?»). (М-хм! Особенно Хосок-и, с тех пор — с тех пор, как его сестра умерла, он всегда такой грустный. Он не хочет никуда ходить, а мы всегда, всегда вместе ходили в игровой зал. Но прошло уже несколько месяцев… я — я хочу, чтобы Хосок-и снова улыбнулся!»).***
Юнги будит восходящее солнце, что обжигает и колет его кожу, пока у него не остаётся выбора. Хосок снова лежит возле стены, он снова свёрнут в клубок, и снова море его чёрных прядей раскидано по подушке. Чон Хосок — его пальцы скользят сквозь его пряди, тонут в них, задыхаясь. Уже восемь лет, а? Юнги нависает над ним, улавливая проблеск его спящего лица, и вздыхает. Медленно, медленно опускается вниз, пока его нос не зарывается в пряди. Пахнет лавандой. Хосок стонет во сне, но не двигается с места. Восемь лет дружбы, восемь лет смеха, восемь лет плача, хихиканья, фырканья, крика, ора, нытья — улыбок. Будешь ли ты рядом со мной ещё восемь?***
Когда Хосок наконец просыпается, он находит Юнги на кухне. На нём нет ничего, кроме тонкой белой хлопковой футболки и чёрных боксеров. Его ноги. Они покрыты синяками, и их далеко не мало. Они выглядят так, как будто его кто-то, блять, избил. Жуткий болотно-зелёный на снегу. Это выглядит почти незаконно, но Юнги не обращает на это внимание, только напевая тихо что-то себе под нос и разбивая очередное яйцо. Хосок садится за стол, и это скрип отодвигаемого стула по плитке обращает на себя внимание Юнги. Он разворачивается, и они встречаются взглядами впервые за день. Хосок далеко не так спокоен, как Юнги; от того, что он вот так смотрит ему в глаза, напряжение вокруг возрастает. Он выглядит таким мягким, какого хуя? Невинный, готовящий завтрак, одетый в белое, со слегка распушёнными волосами. Но он весь помечен — его шея сплошь покрыта фиолетовым и чёрным. Со стороны Юнги выглядит просто кошмарно. Так почему у Хосока так сильно болит в сердце, даже со всеми этими засосами и синяками? Блять. — Юнги, я… — Блинчики? — он специально повышает голос. Нет, не сейчас. Не надо этих игр. — Юнги, прости, — он говорит слишком быстро, но зато он это хотя бы сказал, прямо перед тем, как Юнги хотел перебить его — снова. Юнги отворачивается, не в силах больше выдерживать взгляд Хосока. Продолжая тщательно перемешивать свою смесь, он говорит: — За что? Мы переспали, всё не так плохо, Хосок-и… — Да, Юнги, да, всё плохо, — он снова оглядывает всё его тело, и его начинает тошнить, — Юнги, взгляни на своё тело, — шепчет он. Это всё, на что он способен, всё, на что ему хватает голоса. — Это просто несколько синяков, не беспокойся об этом так сильно. Хосок не может не засмеяться, но его смешок звучит коротким, слабым и полным боли. — Просто несколько синяков? Юнги, посмотри на то, что я с тобой сделал, я… блять. Юнги молчит, пока выливает смесь в разогретую сковороду, убеждаясь, что она ровно распределена по всей поверхности, прежде чем взять в руки чашку чёрного кофе рядом с плитой. — Намджун остался на ночь у тебя, — говорит он, присаживаясь напротив Хосока. Он ставит кружку перед Хосоком, и тот машинально обворачивает вокруг неё пальцы. — Что? — выдыхает он. — Если тебе интересно, где Намджун остался на ночь, он был в твоей комнате. Это ещё что за чушь? Юнги всегда показывал ровно столько, сколько считал нужным, и Хосок всё понимает. Он не согласен с таким подходом, но он понимает. Но Юнги вёл себя так, когда это касалось других, более простых вещей: как, например, обида за то, что он получил всего лишь четвёрку за проект, работа над которым длилась месяцами. Или… или как тем летом, когда он должен был наконец-то навестить своих бабушку с дедушкой в Тэгу, но его задержала командировка его отца. Хосок знал, что он может выкинуть что-то подобное. Но… но не сейчас, не из-за чего-то настолько… настолько неправильного. — Юнги… — Погоди-ка, дай мне проверить еду… — Нахуй эти блядские блинчики! — Хосок не выдерживает и изо всей силы бьёт кулаком по столу, и Юнги поворачивается к нему, раскрывая глаза шире, но в них нет страха. Скорее… он удивлён внезапному всплеску ярости Хосока. — Чёрт побери, Юнги, мы вчера переспали! — Да, я знаю. — Мы, — Хосок указывает рукой на них обоих, — друзья с детства, лучшие друзья, блять! Ты серьёзно собираешься сидеть и делать вид, что в этом нет вообще ничего странного? — Именно этого я от тебя и прошу. — Ты… блять! Он бьётся головой об стол, сжимая руки в кулаки, и стонет громко, потому что, блять, его это так невыносимо раздражает. Юнги поднимается с места, оставляя Хосока страдать в одиночестве, и переворачивает блинчики со сковородки на тарелку. Сверху он посыпает их сахарной пудрой и специально не обращает внимание на бросающийся в глаза лимон — потому что Хосок его ненавидит. Вместо этого он помещает сверху ягоды — малину, клубнику и чернику — ставит тарелку между ними с громким звуком, обращая на себя внимание Хосока и заставляя его вздрогнуть. Когда Юнги передаёт Хосоку вилку с ножом, его лицо не выражает абсолютно ничего. Хосок смотрит на столовые приборы в его руках, затем переводит взгляд на кофе, блинчики и, наконец, на Юнги. Чем дольше Хосок тянет, тем сильнее сжимает губы Юнги, и в конце концов он сдаётся, принимая нож с вилкой с лёгкой улыбкой на лице, и Юнги наконец может начать нарезать еду. Хосок отрезает кусочек и себе, но ему еда интересна далеко не так сильно, как Юнги. Тот даже не осмеливается поднять глаза на Хосока, он просто ест в абсолютной, почти что уморительной тишине. Это Хосок смеётся первым, сверкнув искренней улыбкой, и принимается за блинчики по-настоящему. — С тобой так сложно, блять, — говорит он. Юнги продолжает есть, не говоря ни слова, и подаёт голос только тогда, когда проглатывает еду. — Я это уже слышал. Каким-то образом они всё доедают, и Хосок успешно проглатывает свой кофе. Медленно, но верно он забывает о том, что у него, вообще-то, должна была болеть голова. Мин Юнги присматривает за ним, даже когда всё совсем хуёво, так? Они молчат уже больше пяти минут. Они могли бы спокойно подняться со своих мест и пойти по своим делам, но они всё ещё сидят здесь, вместе, в ожидании чего-то, погрузившись в мысли. — У меня задница болит, — сообщает ему Юнги. Хосок ухмыляется, подмечая то, как монотонно звучит его голос и как беззаботно звучат его слова, но говорит он при этом с выпяченными губами. — Я думал, ты не собираешься об этом разговаривать? — Я и не собираюсь, я просто говорю тебе, что у меня болит задница. Что ж, он прав. Даже если всё это начал Юнги, Хосок всё равно бормочет себе под нос «прости» первым. Он нервно ёрзает на своём стуле, и Юнги не отрывает от него взгляда. Робкий Хосок, смущающийся Хосок. Выглядит прелестно. — Всё в порядке, — отвечает Юнги, и зрачки Хосока расширяются — он поворачивает голову к старшему, который продолжает: — всякое случается. Всякое случается. Хосок взрывается смехом, и Юнги тут же следует за ним. Видеть Юнги таким — это как глоток свежего воздуха. Чувствовать, как что-то глубоко внутри горит от этого рядка идеальных зубов и дёсен, от его улыбки и тёмных глаз. Он выглядит до невероятности красивым, пусть он и покрыт синяками тут и там.