Предел дозволенного

У Лавджоя была мерзкая привычка оценивать студенток с точки зрения привлекательности. Он делал это издевательски-завуалированно, чтобы никто не мог его упрекнуть. - Кто? Гримпзон? - говорил он, старательно наморщив лоб. - Ах, то улыбчивое дитя с длинными ресницами и ямочками на щечках? Ах, как же, помню-помню. - Энгрен? Четверокурсница на тонких длинных ножках? Знаю, была у меня пару дней назад. Как и все примитивные представители моего пола, которые смотрят на женщин как на объекты для спаривания, он обращал внимание исключительно на поверхностный фасад - на внешность. И никогда не интересовался, что та или иная девица представляла из себя по существу. Его мимолетные замечания казались невинными, но все прекрасно понимали, что Лавджой намеренно балансирует на грани. Его незрелость выражалась в стремлении выглядеть экстраординарным, почти шокирующим - болезненная потребность пятнадцатилетних, которой в свое время жестоко страдал Джеймс Поттер. Естественно, всех вокруг это раздражало. Большинство реплик Лавджоя игнорировались. Но однажды Минерва не выдержала и в ответ на очередную "блондиночку" или "темненькую" зло прошипела: - Девушки - это люди, а не лошади, Эндрю. Прекратите характеризовать их по масти. Я к этому времени почти простил ему грязные сплетни обо мне и передумал мстить. Все, что обо мне думал Лавджой, казалось теперь малозначительным. Я был слишком погружен в свои отношения с Поттером, чтобы обращать внимание на подобные мелочи. Вести войну параллельно у меня просто не было сил. Да и желания, если честно. Поттер (который по новой договоренности был теперь "Гарри") относился к своему профессору Защиты иначе. Он почти неприкрыто его презирал и призывал на его голову всяческие беды. - Почему ты не отравишь Лавджоя? Почему не наведешь на него порчу? - зудел он как назойливый комар. - Он рассказывает про тебя гадости! Порочит твое имя! Расшатывает твой авторитет! - Ты прямо как мой крестник, - недовольно бормотал я. - Раз уж это тебя так волнует, сделай что-нибудь! Вызови его на дуэль и убей. А если кишка тонка, не заикайся больше об этом! Благословенное проклятие, которое лежало на должности профессора Защиты, должно было устранить Лавджоя к началу лета. Кто ж знает, что может случиться с человеком в этих опасных темных лесах?.. Спустя годы я понял, что в тот момент не мог трезво оценивать риски. Мой мозг будто плавал в колбе с жидкой эйфорией. Впервые за долгие годы я по-настоящему жил - столь всеобъемлюще и полно. Меня переполняла лихорадочная энергия, чувство легкости и всесилия. Впервые в жизни кто-то нуждался во мне, а не в моих услугах - в моем обществе и в моей близости. В моем пресном бессмысленном существовании появился некто, для кого я был ценен сам по себе. Подумать только! Это осознание было ошеломляющим - я еще не знал, что с ним делать, но оно наполняло меня силами. Сколь ни иронично, что единственным, кто в полной мере смог оценить мою личность, оказался зеленый безусый мальчишка, я не роптал на судьбу. Напротив, внезапно я понял, что не хочу рядом с собой никого, кроме него. Мне нужен был Поттер. Он был молод, и оттого очаровательно наивен и непритязателен. Он отдавал себя целиком, ничего не требуя взамен. Полагаю, что я крал его пылкость и расцвет его юности. Но разве кто-то поступил бы на моем месте иначе? Первое время мне казалось, что я занимаю в наших отношениях привилегированное положение. Будто я сам определяю границы и устанавливаю правила. Будто обладаю особой властью и в любой момент могу все прекратить. Но вскоре я поколебался в своей уверенности. Очень быстро наша запретная любовь перебралась в постель, и я больше не мог оправдывать свою связь с шестнадцатилетним мальчиком "случайностью". Каждый раз, когда он приходил ко мне к концу дня, я знал, что "это" случится. И "это" случалось - я раз за разом кончал на его тело и внутрь него, пока опустошение не парализовывало меня самого. Мы часами упивались друг другом, доходя до пика одновременно или по очереди, а после - просто лежали, слушая, как в тишине трещат в камине поленья. И каждый раз, словно выполняя какой-то одному ему понятный ритуал, Поттер прижимался ко мне и гладил меня по лицу и голым плечам. Я равнодушно принимал его ласку, хотя его прикосновения были щекотны и вызывали у меня мурашки. Его голова лежала на моей подушке, и болотно-зеленые глаза с расширенными зрачками блестели в полумраке. Я знал, что без очков он едва меня видит. И беззастенчиво его разглядывал. В такие моменты я думал, что мой Гарри был совершенно обычен и зауряден. И в то же время - прекраснее всех, кого я когда-либо знал. В нем не было ничего экстраординарного, ничего броского, но от одного взгляда на него моя душа начинала трепетать. Я долго ломал голову над загадкой этой странной привлекательности - ровно до того момента, пока не получил ответ. Однажды, в один из таких вечеров, мы так же лежали разморенные и обессиленные, и Гарри, блаженно ворочаясь в моей постели, внезапно загадочно мне улыбнулся. - Что? - спросил я лениво, ловя его подбородок пальцами и не позволяя спрятать глаза. Он подполз ко мне вплотную и положил свою лохматую голову мне на грудь. - Я тебя люблю. Уже давно, - признался он и смущенно спрятал лицо. Его откровение не стало новостью, но я все равно обомлел. Внезапно вся глубина моей зависимости предстала предо мной с пугающей ясностью. Я ощутил себя обладателем сокровища, которое ярко сверкало в моих алчных пальцах, и с которым я ни за что теперь не захотел бы расстаться. У меня больше не было никакой власти. Я осознал, что теперь всецело служу порабощающему чувству, которое, как цепкие корни плюща, все глубже прорастает в мое сердце. Разумеется, я ничего не ответил. Момент казался слишком хрупким для того, чтобы портить его неуклюжими громоздкими словами. Гарри лежал у меня на груди и в этот миг безраздельно принадлежал мне. Тогда-то я впервые и представил, что со мной сделается, если я вдруг его потеряю. Каким страшным, каким зыбким казалось мне будущее, в котором Гарри сможет полюбить кого-то другого и оставить меня одного! Я знал, что должен сделать все, чтобы не допустить этого. И пока я бурно переживал свою разрушительную влюбленность, в Хогвартсе разразился скандал. Поначалу я принял дело за одну большую нелепицу, пока не разобрался, что в сущности произошло. Разыгравшейся драме предшествовал случайно услышанный разговор двух студенток моего факультета. Подружки Паркинсон и Эмбри всегда сидели на зельях вместе. - … и когда они убегут, он непременно на ней женится! - потрясенно лепетала Эмбри, не глядя высыпая в котел кожуру клубней ландыша. - Да ну, вранье! - Паркинсон авторитетно скривила физиономию и на мгновение обернулась назад. - И ты действительно в это веришь? - Но он сам сказал ей об этом! - Эмбри наклонилась ниже и прошептала: - Так и написал "Хочу, чтобы ты стала моей женой"! - Бедная дуреха. - Че это я - дуреха? - Да не ты! - раздраженно отмахнулась Паркинсон. - Она! Просто посмотри на нее! Кто на такой женится? - Думаешь, он ее обманул? - Естественно. Воспользуется ею и отвалит. Обе вновь синхронно посмотрели назад, но, не увидев ничего интересного, принялись дальше резать коренья. Их глупый разговор выветрился у меня из головы уже к концу занятия. Я вспомнил о нем лишь через пару дней. Поздно вечером посреди моей гостиной возник серебристый кот и произнес голосом Минервы: - Северус, необходимо твое немедленное присутствие. Один из студентов подвергся домогательствам.* Сообщив эти две фразы, Патронус растворился в воздухе. Первые несколько мгновений я так и сидел с поднесенной ко рту ложкой и не мог пошевелиться. Пудинг шлепнулся мне на колени, но, видит Мерлин, в ту секунду я был слишком далек от того, чтобы беспокоиться о брюках. Очнувшись, я резко вскочил и заметался по комнате, как зверь по клетке. Я так обезумел от страха и отчаяния, что не придумал ничего лучше, чем взмолиться всем известным мне богам о пощаде. Ибо одному Мордреду было известно, какой позор и какие испытания меня ожидали, если докажут мою причастность к растлению Поттера! Я лихорадочно искал способ спасти свою шкуру. Какая омерзительная, изворотливая ложь начала множиться в моем сознании! Я был готов подлить Амортенцию себе в еду, я был готов солгать, что был под заклятием! Сухой букве закона были безразличны мои чувства к мальчику - в глазах общественности я окажусь подлым совратителем, и тогда любой - любой! - сможет бросить в меня камень. Вот о чем я думал в тот вечер, покрываясь липким потом от ужаса. Меня даже посетила безумная идея бегства, но я отбросил ее, устыдившись самого себя. Да, черт возьми, мне было страшно! Но я не был настолько трусом, чтобы заставлять шестнадцатилетнего мальчика проходить весь этот ад в одиночку. Время шло, а меня ждали незамедлительно. Что, если мое замешательство лишь подтвердит мою вину? Нужно было спешить. У меня не было времени на раздумья, и потому план был прост. Отрицать. Все отрицать до последнего момента! Я сжал горсть летучего пороха в трясущейся руке и, вытерев испарину со лба, назвал точкой перемещения кабинет директора. За ту долю секунды, пока я видел стремительно проносящиеся мимо меня хогвартские трубы, у меня перед глазами пронеслась вся жизнь. Долго скорбеть о ней не пришлось, потому что в следующее мгновение я ступил на ковер в кабинете у Альбуса. Сам он стоял рядом с озабоченным видом. Возле него, закусив губу, топталась насупленная Минерва. Я заглянул им за спины, ожидая увидеть Поттера, пойманного с поличным. Но, к моему удивлению, того в кабинете не оказалось. Вместо него в кресле сидела Милисента Булстроуд и вытирала сопли рукавом шелкового пеньюара.