Предел дозволенного

- Что происходит? Я нервно озирался по сторонам, все еще ожидая увидеть притаившихся в углу авроров или Поттера. - Возмутительные вещи, Северус, - спокойно начала Минерва, пряча руки в глубоких карманах домашнего клетчатого халата. Она пыталась выглядеть бесстрастной, но я видел, что ее трясет от злости. - Оказалось, что Лав… профессор Лавджой состоял в любовной связи со студенткой. Мы подумали, что необходимо присутствие декана - девочка учится на вашем факультете. Взглянув на мое белое от пережитого ужаса лицо, она поспешно добавила: - Не переживайте - худшего, слава Мерлину, не произошло. Нам удалось предотвратить преступление. От этих слов Булстроуд на заднем плане громко разрыдалась, и я впервые всерьез обратил на нее внимание. Одного взгляда хватило, чтобы поразиться, как нелепо она выглядит. По толстым прыщавым щекам из-под глаз текла черная краска, яркая помада была размазана вокруг рта. Я с тайным отвращением окинул взором ее рыхлое, завернутое в атласные тряпки тело. Кому предназначался этот маскарад? Я мог бы долго гадать, если бы не додумался выяснить подробности. Меня охотно в них посвятили, и с этого момента начался фарс. Как выяснилось, уже несколько недель Лавджой писал Булстроуд "нежные письма". Он осыпал ее комплиментами и вопрошал, согласна ли она разделить его страсть. Булстроуд была согласна и охотно отвечала взаимностью. В одном из последних посланий Лавджой пообещал ей незабываемую ночь, после которой влюбленные в скором времени должны сочетаться браком. И безмозглая девица, нанеся боевую раскраску, отправилась навстречу своему счастью. Но влюбленным помешали раствориться в экстазе, и в тот момент, когда Лавджой потянул к Булстроуд свои руки, к нему по "счастливой" случайности зашла Минерва. Увидев полураздетую студентку на коленях у своего коллеги, она, не будь дурой, сделала лучшее, что могла сделать в этой ситуации, а именно - напала на Лавджоя, отобрав у него палочку и заперев его в собственных покоях как потенциального преступника. Я слушал обо всем об этом, стараясь не меняться в лице, но при этом чувствовал, как холодок струится по позвоночнику. Несмотря на уверенность, с которой Минерва обвиняла Лавджоя, история, рассказанная мне, походила на выдумку. Было во всем этом что-то… искусственное. Нереалистичное, неправдивое. Требовались доказательства, чтобы прояснить ситуацию. - Я хотел бы взглянуть на письма, мисс Булстроуд. Дуреха проглотила слезы, но все же кивнула. - Пообещайте, что ничего не сделаете Эндрю. Он ни в чем не винова-ат… Я не стал ее успокаивать, говоря, что мне не нужны дополнительные причины, чтобы переломить Лавджою шею - он не нравился мне уже давно и небезосновательно. Однако ее рассказ об этих странных отношениях навел меня на мысль, что Булстроуд - не единственная участница этого балагана. На следующий день мы допрашивали уже самого Лавджоя - правда, пока без помощи авроров. Тот, естественно, все отрицал. По его словам, он никогда даже не помышлял о девчонке как об объекте страсти и не писал ей никаких писем. Учитывая то, как выглядела Булстроуд, поверить ему было несложно: девица принадлежала к той категории женщин, которых природа с рождения начисто обделила привлекательностью. Невзрачная, коренастая, с угрюмым бульдожьим лицом - на роль роковой соблазнительницы она подходила мало. Но вот незадача. В наших руках находились любовные письма Лавджоя, а ответные письма девчонки обнаружились у него в комнате. Сам Лавджой клялся, что не написал ни одного из них. Он таращился на них, словно видел их впервые. И стоило сказать, выглядел весьма убедительно. Но ему не поверили. Репутация распутного повесы, созданная им самостоятельно, сыграла против него. - Мы весь год выслушивали ваши скабрезные намеки! Довольно! - Минерва определенно собиралась его "казнить". - Ваша наглость, потакание низменным инстинктам и вера в собственную безнаказанность переходят все границы! И вы смеете говорить, что не виновны, после того, что я видела?! Вы держали девушку в объятиях! - Да нет же! - жалко протестовал Лавджой к вящему негодованию остальных. - Я же говорю, она сама повисла у меня на шее! Я ее не ждал, не знал, чего она хочет... И по какому праву вы вломились вчера в мои комнаты?! - Я пришла за журналом пятых курсов, - Минерва смотрела на него с ледяным презрением. - Который вы должны были принести мне вечером и не принесли. - Но я еще днем отдал его Поттеру! Он должен был отнести вам! - Надо было выполнять свои обязанности самостоятельно, а не перекладывать их на других! Сколько раз я говорила на педсоветах, что журналы запрещено давать студентам на руки! Крыть было нечем. Лавджой терпел поражение по всем фронтам. - Словом, - Минерва пригладила рукой выбившуюся из прически прядь, - мы даем вам выбор. Либо вы увольняетесь самостоятельно, либо ваше дело будут расследовать в аврорате. Мы и так сделали вам большое одолжение, не сообщив о произошедшем в министерство. Сколько лет я работаю в Хогвартсе - никогда еще преподаватели не позволяли себе такого! Какой скандал! И это одна из лучших магических школ мира!.. Я вполуха слушал ее возмущенную тираду, делая вид, что ни одно ее слово не относилось ко мне. Чтобы не стоять с траурным лицом вместе с остальными, я скучающе рассматривал письма, разложенные на столе. Удовольствие, надо сказать, было сомнительное: высокопарные пошлые признания не вызывали ничего, кроме отвращения. Одна деталь сразу же бросилась мне в глаза: комплименты были настолько слащавыми, что казались почти… издевательскими. Избитые обороты и витиеватые сравнения выглядели устаревшими и по-книжному мертвыми, будто кто-то наспех надергал их из скучного низкопробного романа. Я задумался. Без сомнения, Лавджой был напыщенным придурком. Но я мог поклясться, что он ничего из этого не писал - в его болтовне не было даже намека на высокий слог. Но если это был не он, то кто тогда?.. Моральное четвертование длилось бесконечно долго. Лавджой сидел в своих покоях, небритый и хмурый, и вынужденно терпел сосредоточенное на себе презрение. Никто в этой комнате не верил в его невиновность. Никто, кроме единственного человека - меня. Я знал, что не сделаю ни малейшей попытки ему помочь - и вовсе не потому, что Лавджой был мне исключительно противен. Я просто хотел сохранить в тайне имя настоящего автора этих писем. *** - И как только эта идиотская идея пришла тебе в голову?.. С некоторых пор я потерял способность орать на Поттера. Мы сидели друг напротив друга, и я лениво спрашивал себя, на что еще может быть способно это юное изобретательное чудовище. Пряча от меня глаза, Гарри старательно полировал подлокотник кресла. В конце концов он поднял голову и невинно пожал плечами. - А, по-моему, вышло превосходно. Лавджой получил по заслугам и больше не будет тебе досаждать. - По заслугам? Из-за тебя его обвинили в преступлении. Серьезном преступлении, которого он не совершал. - Ты что, его жалеешь? - Гарри недоверчиво нахмурился. - Он весь год распространял о тебе сплетни! - Нет, не жалею. Просто позволь спросить… почему именно это преступление? Почему ты хотел, чтобы его обвинили именно в домогательстве? Повисла пауза. Я неотрывно смотрел ему в глаза и нервно хрустел пальцами. Тот дешевый спектакль, который мальчишка разыграл для меня одного, поверг меня в замешательство и не вызвал ничего, кроме обиды. Противен был не сам сценарий, который он выбрал для своей мелочной мести, а прообразы, у которых он черпал вдохновение для главных ролей. Преподаватель, который соблазняет студента - разве не эту гадкую роль он отвел Лавджою, чтобы опорочить его имя? Думать, что на его месте мог легко оказаться я, было невыносимо. Мне не терпелось получить ответ, но Гарри молчал. Я до боли сцепил перед собой руки. - Значит, так ты видишь наши отношения, - проскрипел я, кляня себя за горечь, от которой надломился голос. - Профессор, который пользуется своим положением и глупостью подростков для удовлетворения своих желаний?.. Глаза у Поттера расширились от ужаса. - Что? Нет! - закричал он, вскакивая на ноги. - У меня и в мыслях такого не было! Я всего лишь хотел, чтобы Лавджоя выкинули из школы! Задыхаясь от волнения, он резко повернулся к камину и уставился в огонь. Я, по-прежнему уязвленный его поступком, испытующе молчал. - Нет, ты никогда не хотел мной воспользоваться, - через мгновение вновь заговорил он. - Я никогда не был тебе по-настоящему нужен. Это я соблазнил тебя - до этого ты на меня даже не смотрел, относился ко мне так, будто я ничего для тебя не значу. Иногда мне кажется, что я тебе надоедаю. И ты с удовольствием бы это прекратил. - С чего вдруг такие выводы? - во рту у меня внезапно пересохло. - Порой мне кажется, что ты терпишь меня из жалости, - глаза у Гарри повлажнели, из-за чего каминное пламя отразилось в них еще ярче. - Я не могу без тебя жить, а ты просто позволяешь мне быть рядом. До боли взволнованный этими словами, я вскочил на ноги и обхватил его лицо руками. - Я. Никогда. Никого. Не терпел. Из жалости, - почти что зло выдохнул я. - Если бы я не хотел быть с тобой, то не подпустил бы тебя ни на дюйм. - Но ты ведь меня даже не люби… - слушать это было невыносимо. Я решительно заткнул его поцелуем, а когда отстранился, увидел, что Гарри плачет. - Ты ведь не скажешь мне правду? Ты просто пока не можешь, да?.. Я обессиленно сполз перед ним на колени, продолжая держать в объятьях его юное горячее тело. - Ты стал мне очень дорог, - глухо признался я, утыкаясь лбом ему в бедро. - И я очень боюсь, что однажды мне запретят с тобой видеться. Через мгновение Гарри оказался рядом со мной. - Никто не посмеет. Я никому не позволю. - Ты допустил большую ошибку - создал прецедент. Преподаватели всегда были вне подозрений. Твой поступок привлечет ненужное внимание. - Глупости! - горячо воскликнул Гарри. - Формально никто не виноват в произошедшем, кроме Лавджоя. Никто не пострадает. Его уволят, Милисента получит урок, про историю все забудут. Разве не славно? Я лишь вздохнул. - Хотелось бы верить, что все будет именно так. Обрадованный восстановленным миром, Гарри слабо улыбнулся. - Мы должны быть осторожны, - прошептал я, целуя его. - Никто не должен знать о нас с тобой. Ах, да. И никогда не пиши мне любовных писем. Они ужасны. *** Как я ни надеялся, что досадная история быстро замнется, весь Хогвартс и только и делал, что с утра до вечера пережевывал подробности. Булстроуд слишком драматично убивалась из-за своей эфемерной любви и посвящала в свое горе всех, кого не лень. Особенного сочувствия она не вызывала. Зато резонанс, подогреваемый слухами и сплетнями, не спадал на протяжении нескольких недель. Активнее всех происшествие обсуждали, конечно, преподаватели. - Слушайте, Лавджой, конечно, тот еще кобель, - заявила как-то Хуч в преподавательской, - но Булстроуд! Я вас умоляю. Пускай у него не было совести. Но глаза-то были! Я был не единственным, кто сразу догадался, что эксцентричного профессора просто могли подставить. - К чему ты клонишь? - возмутилась Спраут. - По-твоему, Милисента сама пыталась его соблазнить? А как же письма! Она что, писала и отвечала сама себе?! - Нет. Я бы так не сказала, - не унималась Хуч. - Но ситуация странная. Несмотря на то, что Лавджой писал непристойные письма, по словам самой Булстроуд, они ни разу не встречались лично. Подозрительно как-то. И почему Поттер в тот день не отнес Минерве журнал? Не помню случая, чтобы она ходила разыскивать его самостоятельно! При упоминании Поттера я невольно вздрогнул и начал мучительно размышлять, как увести разговор в безопасное русло. - Он положил его в сумку и забыл, - к счастью, Минерва сама пришла на помощь. - Все журналы должны лежать в учительской и приносить их сюда - не обязанность Поттера. Судя по всему, Хуч хотела добавить что-то еще, но Макгонагалл хмуро ее осадила: - Брось, разве ты не видишь? Девочка наивна. Она доверчива и внушаема. Уверена, Лавджой выбирал жертву неслучайно. По крайней мере, она повела себя именно так, как он рассчитывал. Звучало убедительно, и все понемногу успокоились. К концу июня Хогвартс очистился от студентов. Еще через две недели получили отпуск и мы. В радостном предчувствии я покидал вещи в чемодан и уехал наводить порядок в клоповой родительской лачуге, которая по неведомой для меня причине именовалась "домом".