Предел дозволенного

На следующий день зашла Минерва. - Северус, мы не можем найти твои курсовые журналы. Они случайно не у тебя на руках? - Разумеется, нет. Мне еще не приходило в голову с ними спать. Поищите в стеклянном шкафу в кабинете. На мгновение она смущенно пожевала губы. Постороннее вторжение в чужой кабинет считалось у преподавателей чудовищной бестактностью. Но она быстро справилась с замешательством и коротко ответила: - Хорошо. Спасибо. - Кто теперь возглавляет мой факультет? - неохотно поинтересовался я, заранее противясь любому ответу. - Септима Вектор. Но это временное распоряжение. Она не готова взять на себя эту ответственность в следующем году. - В следующем году? Так я уволен? - Пока что нет. Но такой скандал… Сам понимаешь. Под ложечкой гадко засосало. - Значит, ты веришь в россказни Амбридж? Я ожидал, что она смутится больше прежнего, но к моему удивлению Минерва лишь сдвинула брови. - А что еще мне остается делать? - жёстко осведомилась она, будто плюнула в лицо. - Фамильярность Поттера в больничном крыле выглядела возмутительно! Я не верила слухам, но факты говорят сами за себя. Мы обязаны дать Амбридж шанс во всем разобраться, иначе нас самих обвинят в пособничестве. - Ты в самом деле считаешь, что я… совратил мальчика? Она все же замялась, поглядев на меня с беспросветной тоской. - Я уже не знаю, что и думать, Северус. Если все это чушь - ради Мерлина, убеди меня в обратном! Докажи, что это неправда! Я набрал в грудь побольше воздуха, чтобы в ту же секунду возмущенно оспорить ее подозрения. И вдруг замер, не в силах произнести и слова. Но ведь это же правда, внезапно понял я. Я был виновен. Я в самом деле совратил несовершеннолетнего мальчика (неважно - осознанно или нет), поощрял его ухаживания и сделал своим любовником. Жаркое чувство стыда бросилось мне в лицо. Мне стало страшно - и вовсе не за содеянное, нет. А за ложь - липкую, изворотливую и совершенно быссмысленную, которой я старательно замазывал глаза праведным коллегам. И которая должна была во всей красе позорно обнаружиться всего через несколько дней. Тогда все поймут, что я не только обманщик, но и трус, отчего станут презирать меня еще больше. Я так и молчал с приоткрытым ртом, а моя уверенность стремительно сдувалась. Минерва пристально следила за моим лицом, ее выражение из страдальческого превращалось в свирепое. - Что все это значит? - прошипела она, когда пауза слишком затянулась. - Ты и вправду… его…? Сформулировать она не смогла - слишком неделикатно это звучало. - Все вовсе не так, как ты думаешь, - почти шепотом произнес я. - Не дай Мордред тебе узнать, что именно я думаю, - последнее, что с отвращением произнесла она. В тот день воспоминания о моей влюбленности окрасились в зловещие цвета. Я бродил из угла в угол среди улик, как мне тогда казалось, моей порочной страсти. Вот кресла, сидя в которых мы пили с Гарри чай. Вот диван, на котором я лишил его девственности. Ковер, на котором я целовал его и расстегивал его одежду. Кровать в спальне, где мы бесчисленные разы наслаждались запретной любовью. Пусть я неоднократно накладывал Очистительные на все поверхности, стереть все эти сцены из моей памяти было нельзя. Теперь мои мысли все чаще и чаще переносились в будущее. Я гадал, через сколько после случившегося скандала и увольнения, мы с Гарри снова сможем вернуться к нормальной жизни. Через год?.. Пять?.. Десять лет? Куда можно будет уехать и начать жизнь сначала, если резонанс не позволит нам больше найти работу и жить среди людей? Будущее представлялось зыбким. Я не видел в нем ничего, кроме изгнания. Пусть даже я предполагал, что буду делить его вместе с Гарри, все равно эта мысль не казалась мне ничем веселым. Постепенно я пришел к тому, что нет смысла ни в чем оправдываться, и лучше сразу признать вину. Ту злобную радость, которую я так боялся увидеть в глазах Амбридж, мне в любом случае придется увидеть. Я был уже готов смириться с неизбежным и последовать примеру Гарри, когда поздно вечером меня внезапно навестил Уизли. Спрашивать, зачем он явился, не потребовалось - я прочел это по его глазам. - Гарри сбрендил, - сообщил он, поборов замешательство, - он хочет рассказать всю правду о связи с вами. - Вам не удалось меня удивить, - кисло отозвался я. - Мне и так это известно. - Так сделайте что-нибудь, - Уизли сжал кулаки. - Отговорите его! Он не понимает, что если во всем признается, ему никогда не отделаться от позора. - Разве ваши слова о том, что именно так и будет, не убедили его? - Гарри меня не слушает! - И вы пришли ко мне, думая, будто я смогу его вразумить? Снова вас разочарую... Но ваша попытка меня позабавила. Наверное это очень страшно - внезапно оказаться лучшим другом гомосексуалиста. Сами понимаете. Эта мрачная тень может пасть и на вас… - Дело не в его гомосексуализме. А в вас. Вы омерзительны. Я ненавижу вас так сильно, как мог бы ненавидеть Пожирателя, который убил мою семью... моего лучшего друга. Вы привыкли думать только о себе, и разумеется, вам плевать, какая судьба постигнет тех, кем вы воспользовались. Но если у вас есть хоть крупицы совести, сделайте что угодно, чтобы заставить Гарри молчать. Вы и так сломали ему жизнь. Вам же нетрудно убедить его, не правда ли? Вы и так все это время помыкали им, как хотели… - Довольно. Уизли замолк. Его красное от ненависти лицо источало жар, который я, как мне казалось, чувствовал на расстоянии. Воцарилось тягостное молчание. Он был чертовски прав, думал я. Нас ждал невыносимый позор. Сама мысль о связи со студентом казалось пошлой. Моя же история ко всему прочему была отягощена влечением к своему полу и возрастом моего любовника. Гарри был моложе меня на целых двадцать лет. Что последует за тем, как я признаюсь в своей безнадежной любви к мальчику? "Бедняга Северус!" - прозвучал в моих ушах козлиный голос Флитвика. - "Это ж надо! Влюбиться в студента - в его-то возрасте! Вот, что одиночество с человеком делает…" Сочувственные взгляды, перемежающиеся с насмешками, были хуже тюрьмы. Мои святые коллеги наверняка растрогаются, если прощаясь с Гарри перед отъездом в Азкабан, я расплачусь. Ах, мол, какая трагическая драма! Нет, Уизли прав. Лучше умереть. - Кто-нибудь знает о вашем визите? - спросил я своего гостя. - Нет. Я никому не говорил. И меня никто не видел. - Хорошо. Передайте Гарри, чтобы он ни в коем случае не приходил сюда. Я вздохнул, собираясь с духом. Уизли нетерпеливо воздел руки. - И это все?! - Я не закончил. Имейте терпение выслушать, - я незаметно вытер о колено вспотевшую ладонь. - Есть лишь один способ, который может сработать. Не могу сказать, что он хорош, но выхода нет. Передайте Гарри, что он должен взять вину на себя. - Да вы сдурели! - Замолчите. Не желаете слушать - убирайтесь к дьяволу. Что стоите? Мне продолжать? Тогда сделайте одолжение - придержите ненадолго язык. Так вот. Гарри должен сознаться лишь в том, в чем его уже уличили - в своей "нездоровой" привязанности ко мне. Пусть скажет, что в самом деле был влюблен, и оттого вел себя неподобающе. Любую связь со мной пусть отрицает. Я тоже буду отрицать. Пусть все выглядит, как несерьезная подростковая история: дети иногда влюбляются в учителей - за такое не сажают в Азкабан и не пишут в газетах. Огласки не последует, если не будет уголовного дела. Историю замнут - во избежание неприятных последствий… для всех сторон. - Хотите отделаться от этого дерьма незапятнанным? Облить Гарри грязью, а сами - остаться в белой мантии? - Если вариант с моим увольнением вам нравится больше, дело ваше. Но в таком случае имя Гарри неизбежно попадет на страницы "Пророка". А мне казалось, что вы этого не хотите. Побагровевший Уизли замолк. Соблазн уничтожить меня был велик - я отчетливо видел это по его лицу. Но отправить ко дну лучшего друга вместе со мной было как-то неловко. Внутренняя борьба длилась минуты две, не больше. - Хорошо, я передам ему, - и, не поблагодарив, он повернулся ко мне спиной. - Подождите. Я встал и трясущимися руками достал с полки клочок пергамента. Я знал, что не могу, что не должен разговаривать с Гарри. Но не отправить ему нескольких слов я не мог. "Пожалуйста, - начертал я, сознательно не начиная послание с имени, - если все, что было между нами, тебе дорого, умоляю, хотя бы раз в жизни сделай так, как я прошу. У. передаст тебе мой план. Поверь, это решение далось мне нелегко. Но это последний шанс все исправить. Заранее прости за то, что сделаю. Мы непременно поговорим после того, как дело будет закрыто, и все кончено. С." Я с трудом удержался, чтобы прижать листок к губам. Враждебный взгляд с другого конца гостиной удержал меня от излишней сентиментальности. - Отдайте ему, - хрипло распорядился я, протягивая записку. - Пусть уничтожит, как только прочтет. *** После разговора с Уизли мне показалось, будто из-за туч выглянуло солнце. Непрекращающаяся буря в моей душе сменилась покоем. Мучившие меня сомнения развеялись, и я окончательно убедил себя в том, что поступаю правильно. Свалить все на Гарри было бы абсолютным скотством. За исключением случая, если это происходило по договоренности. Я не сомневался, что он примет правильное решение, несмотря на то что предстоящая роль была непростой. Гарри ни за что не подведет меня, говорил я себе. Разумеется, он пожертвует своим упрямством и амбициями ради меня и откажется от безумной идеи. Мне было грустно и стыдно выставлять его в дурном свете. Но выхода не было. Я знал, что впоследствии принесу ему тысячу извинений. Сделаю что угодно, чтобы искупить вину. Лишь бы прекратить этот мрак, пережить это безумие, которое творилось вокруг нас и утягивало в бездну! Впервые за несколько долгих мучительных дней я умиротворенно заснул. На сердце было легко, я не испытывал ни мук совести, ни страха. Мне представлялось, что Гарри должно быть так же лежит в своей постели и мрачно обрисовывает грядущее разбирательство. Я знал, что на этот раз мне не стоило за него переживать. Ведь это было не расставание - мне требовалось лишь ненадолго отстраниться от него, чтобы потом не разлучаться. Засыпая, я уже мысленно находился в будущем - светлом, безмятежном. В будущем, где мы опять были вместе.