The One Where Namjoon and Jungkook are Just Friends

      Уже довольно поздно — Намджун замечает это только по тому, как идеально свет уличных фонарей падает на Чонгука, освещая его нос и крошечный участок щеки. Вероятно, посмотри он на него с достаточно близкого расстояния, он сможет увидеть звёзды в чужих глазах. — Зайдём? — спрашивает Чонгук, куртка, отданная ему Намджуном во время ужина, свисает с плеч. Она кажется ещё больше на нём, и Намджун шумно втягивает воздух. Чонгук знает, что да — зайдут, но не может не спросить ради подтверждения, он всё что угодно сделает, лишь бы время шло быстрее.       Он хлопает кукольными глазками, так ласково глядя на Намджуна, и где-то в животе старшего вспыхивает огонёк, пробуждая чудовище ото сна. — А ты этого хочешь? — спрашивает Намджун только из-за того, что ему нравится наблюдать за тем, как Чонгук краснеет и как глаза его сияют ещё ярче, когда он чего-то очень хочет, но не может попросить напрямую.       Намджун просто хочет, чтобы Чонгук произнёс это вслух, ему нужно, чтобы младший рассказал ему, объяснил, чего на самом деле хочет; прежде чем они сделают это, ему нужно, очень нужно услышать, как именно Чонгуку это нравится, ведь Намджун единственный, кто знает, как это сделать.       Итак, до этого они выбрались поужинать, после чего, настояв на своём, Намджун оплатил счёт, и вот теперь они стоят у его дома, а огонь полыхает внутри парня, поднимаясь всё выше и выше — возможно, поцелуй он Чонгука, тот даже сможет почувствовать вкус пепла. — Джун, — выдыхает Чонгук, они ведь делали это бесчисленное количество раз. Вероятно, Намджун даже в мельчайших подробностях сможет рассказать, как смущается Чонгук, стоит поцеловать его за ушком, или же как изгибаются контуры губ, когда старший пальцами до маленьких синяков обхватывает бёдра. Намджун замечает, как расширяются зрачки в его глазах, и, блять. Они так давно не занимались этим из-за учебы и работы, и поэтому Намджун так скучает по нему, так скучает, что ему кажется, что он умрёт, если в скором времени не прикоснётся к Чонгуку.       И затем всё вдруг резко меняется, и Чонгук смотрит на него уже голодным взглядом, так, будто хочет съесть его целиком, и, боже, Намджун надеется, что дома никого нет. Обычно Намджун всё-таки дожидается, пока Чонгук не проявит желание, но сейчас, глядя на младшего, что смотрит на него, словно он — нечто большее, нечто очень важное для него, ему просто-напросто хочется взять его, сейчас, в своей постели, без каких-либо заминок.       Так что Намджун делает то, что делал на протяжении последних трёх с половиной лет, — он с явным намерением целует Чонгука у двери в свою квартиру. Где-то внутри него существует, нет, живёт то самое первобытное желание позаботиться о Чонгуке любым возможным ему способом, и существует оно там уже довольно давно.       Если Намджун и надеется что-то запомнить на всю оставшуюся жизнь, так это именно то, как мягкие губы младшего соприкасаются с его собственными; именно то, как Чонгук тихо всхлипывает, когда Намджун прикусывает его нижнюю губу и прижимает к себе. Он жаждет любого возможного прикосновения, если оно от Чонгука.       «Нужно ближе, хочу ещё ближе», — проносится в намджуновых мыслях, но он не знает как. Намджун просто должен, должен быть настолько близко, насколько вообще возможно, иначе он попросту сойдёт с ума. — Хён, — хнычет Чонгук в поцелуй, шумно пыхтя и ещё ближе прижимаясь к его телу. Намджун мычит в ответ, крепче вжимаясь поцелуем в чужие губы, ведь Чонгук должен знать, как много он значит для Намджуна. — Будем надеяться, что никого нет дома, да? — шепчет Намджун, прежде чем губами прижаться к уху младшего, прикусывая его, посасывая, целуя, облизывая и, наконец, отпуская.       Чонгук выдыхает тяжело, отчаянно: — Я… — и вновь стонет, когда Намджун целует его прямо в шею, оставляя на коже поцелуй за поцелуем. — Ага, да, — пищит Чонгук, обхватив лицо Намджуна ладонями и приподнимая его, чтобы в следующий момент впиться в чужие губы. Он даже не может сосредоточиться на том, что говорит. — Будем вести себя тихо, да? — почти приказывает Намджун, замирая, чтобы полюбоваться Чонгуком, который млеет прямо перед его глазами. — Да, да-да, да, — отвечает Чонгук, слово это вылетает изо рта так, будто оно единственное, что есть в его словаре.       Намджун неохотно отрывается от десерта в лице младшего, и Чонгук уже знает, что это значит — сигнал достать из его кармана ключи и отпереть дверь. Он ждёт позади, пока Чонгук разворачивается, чтобы кое-как отпереть входную дверь и распахнуть её, заходит внутрь, крепко держась за намджунову ладонь.       И единственное, что делает Намджун, это следует за ним — он делает это всё время.       С силой захлопнув дверь в спальню, абсолютно позабыв о том, что соседи Намджуна могут быть дома, Чонгук разворачивается к старшему и вновь целует его, словно рождённый для этого — рождённый ради того, чтобы быть здесь, прямо здесь, в этой комнате, вместе с Намджуном.       Намджун целует его в ответ, распаляя жар.       Жар, клубком свернувшийся в его животе, теперь захватывает его целиком. Он чувствует его: на кончиках пальцев, в груди, на губах, в члене. — Твоя футболка, — бормочет Намджун, дёргая за подол чужой футболки; вообще-то она принадлежит Намджуну, но он не хочет говорить об этом сейчас, в любом случае ему больше нравится, как она смотрится на младшем.       Чонгук кивает, быстро снимая ту с себя и оставляя Намджуна вкушать открывшийся ему вид на мальчишку перед ним. И Намджуну даже не нужно упоминать о штанах, ведь Чонгук и без того уже на шаг впереди.       Намджун чувствует, как всё внутри переворачивается, а жар растёт быстрее и быстрее, распространяясь по нему словно лесной пожар. И, чёрт, Чонгук абсолютно великолепен. Он чувствует, как у него перехватывает дыхание, когда он замечает, как громко дышит Чонгук в ожидании, когда же Намджун сделает хоть что-нибудь.       Он великолепен: Чонгук дышит прерывисто, и Намджун может видеть, как сжимается его грудь перед тем, как вновь сделать вдох; его искусанные губы красные и блестят, когда Чонгук в очередной раз проводит по ним языком; щёки его румяные, словно от косметики, а маленький шрамик на них кажется ещё прекраснее, чем когда-либо; большие глаза обращены к Намджуну, и тому хочется расплакаться. Все его чувства отражены в глазах, всё разложено словно на ладони для него, Намджуна, чтобы тот смог увидеть их, принять.       Намджун чувствует предрасположенность к этому, стоящие за его словами чувства сплетаются, вырываясь наружу через каждый поцелуй, оставленный на чужом теле. Он способен разрушить, разобрать Чонгука на части, чтобы затем собрать его и склеить с помощью нежных прикосновений и молчаливых слов. И это самое простое, что он когда-либо делал. — Кровать, — инструктирует Намджун, и Чонгуку не нужно повторять дважды, он сразу же ложится на его кровать, вытянув над головой руки и глядя на Намджуна сверкающими глазами, маня распухшими от поцелуев губами — ложится туда, где ему и положено быть.       Намджун забирается на кровать, заключая того в клетку, он не хочет, чтобы парень уходил — ни сейчас, ни когда-либо вообще. Он не может представить себе жизнь, в которой они не были вместе. Не может представить прошлое, в котором нет его.       Намджун не хочет торопиться, как это всегда бывает, но сейчас он чувствует себя иначе, сейчас, когда Чонгук смотрит на него, и в глазах его нечто другое, что Намджун, кажется, не может понять. Намджун целует его, целует со всей серьёзностью намерений. Целует его, вкладываясь в каждое прикосновение к Чонгуку, встречаясь губами.       Он целует его в лоб, виски, веки, нос, прижимается к губам. Его губы зависают над чонгуковыми, словно призрак из фильмов ужасов. Он надеется, что жадные поцелуи выдадут то, что чувствует Намджун. — Хён, — вновь скулит Чонгук, заставляя намджунов член дёрнуться в штанах. Намджун знает, что Чонгук чувствует это, ибо в следующий момент всхлип срывается с чужих губ, повисая в воздухе, и парень пытается дотянуться до его губ, но Намджун отстраняется прежде, чем у него получается.       Свисток по-прежнему свисает с шеи, касаясь чонгуковой груди. — Я рядом, — шепчет Намджун, глядя на младшего сверху вниз. «Прелесть, — вновь проносится в его голове. — Такая прелесть». Зрачки его расширены, а на шее уже сейчас виднеются бледноватые красные пятна от нежных поцелуев Намджуна, и единственное, чего старшему хочется, это расплакаться и плакать до тех пор, пока внутри не останется ничего, кроме прекрасного чувства обожания.       Он целует его, и стоит Чонгуку чуть приоткрыть губы, как Намджун, не теряя ни секунды, проскальзывает туда языком. Намджун целует его и целует, продолжая до тех пор, пока у него не кончается терпение, и он медленно спускается по его телу вниз.       Он начинает с поцелуев в шею, не желая пропускать ни единого сантиметра, после целует гладкую кожу груди, чуть покусывая возбуждённые соски, и наслаждается тем, как от его прикосновений Чонгук приподнимается на кровати и стонет. — Полегче, — приходится напомнить об этом Намджуну, когда он вновь смотрит на Чонгука. Чонгук всегда смотрит на него в ответ, всегда, он никогда не отводит взгляда, и Намджун не считает себя достаточно сильным, чтобы долго поддерживать зрительный контакт.       Намджун мягко целует его в живот, желая запомнить и этот момент, и после целует левую часть талии — там, где только они смогут увидеть, там, до куда только они вдвоём смогут дотронуться.       Чонгук стонет протяжно, кажется, он даже не может сосредоточиться на чём-либо из-за Намджуна, полного решимости оставить гигантскую метку на его бедре. — Милашка, — Намджун отрывается, поднимая голову и как раз вовремя, чтобы увидеть реакцию младшего на похвалу, ему всегда нравится, как стонет Чонгук, пытаясь дотянуться до него.       И Чонгуку не нужно говорить, что ему нравится, когда его хвалят, ведь Намджун и без того знает его как свои пять пальцев; он знает это, знает по тому, как Чонгук краснеет, стоит Намджуну похвалить его за успехи в учёбе, по тому, как он прерывисто дышит, кажется, даже не выдыхая, пока Намджун не уходит. — Мой восхитительный золотой мальчик, такой красивый, прелестный, — напевает Намджун так, словно от этого зависит его жизнь, и прижимается губами к лобку, вздрагивая, когда Чонгук громко стонет.       Чонгук уже был твердым — Намджун понял это давно, тогда, как только впервые сказал ему раздеться, но с тех пор намеренно это игнорировал. — Намджуни-хён, — лепечет Чонгук, надеясь, что Намджун прикоснётся к нему. — Скажи это, — выдыхает Намджун, выжидая, — ему нужно, необходимо услышать это — и ласкает чонгукову промежность.       И Чонгук стонет вновь, прежде чем сделать что-либо ещё. — Пожалуйста… — первым слетает с его губ. — Прикоснись ко мне…       Намджун знает, что тот имеет в виду на самом деле; они и без того соприкасались друг с другом весь вечер, но Чонгук хочет, чтобы к нему прикоснулись так, как известно одному лишь Намджуну, так, как Намджун научился за годы изучения его тела.       Намджун одобрительно кивает. — Я здесь, рядом, я позабочусь о тебе, — обещает он и наклоняется, осыпая скрытый за одеждой чонгуков член короткими поцелуями. Он знает, что Чонгуку этого недостаточно, судя по его тяжкому дыханию. — Можно я сниму с тебя бельё? — спрашивает Намджун, не узнавая своего голоса, как только слова вылетают за пределы рта.       Чонгук кивает отчаянно и всхлипывает: — Пожалуйста!       И Намджун слушается его, быстро стягивая одежду с чужих бёдер, не желая терять ни секунды, не желая рук отрывать от тяжело дышащего под собой парня.       И вновь начинает покрывать поцелуями член, спускаясь вниз, губами прижимаясь к мошонке, а после переходя к расцеловыванию одного бедра, большим пальцем надавливая на другое. — Я позабочусь о тебе, — говорит он между поцелуями, разговаривая больше с собой, чем с ним. Может, произнося это, он надеется, что все в этом огромном мире его услышат.       «Я буду заботиться о тебе всю свою оставшуюся жизнь», — хочется сказать ему.       Он кусает Чонгука за правое бедро, изо всех сил засасывая кожу, надеясь оставить синяк, что продержится как можно дольше на чужом теле, чтобы каждый раз, дотрагиваясь до него, Чонгук вздрагивал довольно. — Прелесть, — выдыхает Намджун под нос, не переставая одаривать его комплиментами, не думая, что он вообще когда-либо сможет сделать это. Он спускается чуть ниже и оставляет ещё одну метку прямо под первой. Они так красиво смотрятся на загорелой чонгуковой коже, словно фиолетовые и красные капли акварели, расцветающие на бумаге — а Намджун всегда был одним из тех, что ценит искусство, где бы оно не находилось.       Намджун переходит к другому бедру, начиная оставлять засос за засосом на внутренней стороне бедра.       Чонгук выглядит так, будто вот-вот потеряет сознание, он с жаром вдыхает и выдыхает воздух.       И Намджун делает то, что и всегда — он убирает чонгуковы руки со своих волос, вместо этого удерживая их и переплетая пальцы, надеясь хоть так, по крайней мере, дать Чонгуку понять, что он его не отпустит.       Он проходит языком по следам от укусов, восхищаясь аккуратной работой. И вдруг он отчего-то жалеет, что у него нет с собой камеры, чтобы запечатлеть ту самую ауру, что источает Чонгук каждый раз, лёжа на кровати с обкусанными губами и расписанной собственническими метками кожей. — Всё в порядке? — Намджун всегда задаёт этот вопрос, он нуждается в подтверждении, чтобы продолжить, он должен быть уверен, что с Чонгуком всё хорошо. — Ага-х, блять, продолжай уже, хён, а то я кончу от этого, — бормочет Чонгук и тянется, чтобы схватить член, начиная слабо ласкать себя, используя капельки предэякулята для скольжения. — Где смазка, малыш? — спрашивает Намджун, ибо именно Чонгук убирал её в прошлый раз, когда они занимались сексом в намджуновой комнате. — Там же, — отвечает Чонгук, не отрывая взгляда от старшего, когда тот отстраняется.       Намджун не может выдержать этого взгляда, он буквально несётся к комоду, выдвигая ящик, чтобы взять смазку и презервативы.       Он возвращается к кровати, глядя на Чонгука и без всякого стеснения трогая себя через штаны. — Такой прекрасный, — шепчет Намджун, наблюдая за тем, как Чонгук одной рукой надрачивает член, другой лаская сосок. Он терзает зубами губу, кажется, не способный сосредоточиться ни на чём другом. Длинные пряди чёлки прикрывают глаза, а серьги поблёскивают, стоит слабому свету упасть на них.       Он подходит ближе, усаживаясь меж чонгуковых бёдер, глядя на него сверху вниз, наблюдая за тем, как Чонгук распахивает глаза и смотрит на него в ожидании, когда же он сделает хоть что-нибудь.       Намджун откладывает смазку с презервативом в сторону и одним быстрым движением снимает с себя рубашку, он чувствует, как прохлада скользит по коже, и со свистом втягивает воздух.       Чонгук смотрит на него с таким восторгом и благоговением, ему кажется, что он никогда этого не забудет. Ему нравится, как Чонгук улыбается ему, это интимная улыбка, маленькая, предназначенная только для него — для них двоих.       Он тянется, чтобы погладить щеку Чонгука, они такие румяные, прекрасные… — Великолепный, — выдыхает он, вновь пальцем проводя по шрамику.       Чонгук смотрит на него кукольными глазками с чем-то во взгляде, что Намджун вновь не может расшифровать. Чонгук смотрит на него, смотрит и медленно кивает, словно загипнотизированный словами, слетевшими с намджунова рта.       И этого уже слишком, слишком много, Намджун наклоняется, чтобы прижаться к губам, целует его снова и снова, пока Чонгук не становится единственным, чем он дышит. — Штаны, твои штаны, — бормочет Чонгук, дёргая за них и тем самым заставляя Намджуна рассмеяться. Он встаёт с кровати, чтобы их снять вместе с боксерами. — В прошлый раз ты сказал, что собираешься разорвать их, как халк, — с усмешкой припоминает Намджун, цитируя чонгуковы слова. — Хён, — расстроенно тянет Чонгук. — Я был очень возбуждён тогда, я и сейчас очень возбуждён, так что, пожалуйста, перестань говорить о Халке, пока мой стояк не решил упасть. — Оу, ты бы предпочёл, чтобы я говорил о Железном человеке? — ещё больше поддразнивает Намджун, ибо Чонгук выглядит таким отчаявшимся. — Хён, я сейчас реально плакать начну. — Ты всегда плачешь, когда я трахаю тебя, детка. Так что ничего нового для меня.       Щёки младшего вспыхивают ярко-красным румянцем, когда он придвигается к Намджуну, хлопая его по плечу, и от этого действия они оба заливаются смехом. — На животе или так? — спрашивает Намджун, наконец, касаясь своего члена, дабы хоть как-то облегчить боль после того, как так долго пренебрегал ним. На губах невольно расцветает улыбка. — Так, я хочу видеть тебя, — со всей искренностью в голосе отвечает Чонгук, тем самым заставляя Намджуна со свистом втянуть воздух и забыть о каком-либо поддразнивании вообще. Поэтому он лишь кивает, соглашаясь.       Намджун хватает тюбик смазки, выдавливая ту на пальцы и, как и всегда, наблюдая за реакцией Чонгука.       Намджун любит использовать пальцы, в основном для того, чтобы помочь Чонгуку расслабиться, ну и из-за того, что Чонгуку нравится чувствовать это перед тем, как они займутся чем-либо ещё, а Намджуну нравится всё, что нравится младшему.       Лубрикант на пальцах неприятно холодный, но он надеется, что на пальцах он потеплеет для Чонгука. Он бросает оставшуюся смазку на кровать, прежде чем обхватить Чонгука за талию, притягивая ближе. — Готов? — спрашивает Намджун. — Да, прошу, хён.       Намджун знает, что Чонгук и без того был готов, поэтому, не теряя ни секунды больше, он наклоняется, втягивая его в полный нежности поцелуй, и медленно вводит палец в жаркую тесноту. Он чувствует, как Чонгук напрягается на короткий миг, прежде чем расслабиться. Это облегчает задачу, и Намджун скользит пальцем глубже и обратно, наблюдая за реакцией Чонгука.       Намджун, не сдерживаясь, целует его, потому что Чонгук такой красивый. Он находит удовольствие в том, как Чонгук словно отпускает себя, когда Намджун двумя пальцами скользит в нём, выходя и входя снова.       Он сгибает пальцы, внимательно наблюдая за тем, как Чонгук закатывает глаза и стонет, разводит на манер ножниц — вместе с тем рот младшего открывается, принимая форму о. — Прекрасный, — он чувствует, как говорит это снова, сам того не ведая, это выходит само собой каждый раз, как только он бросает взгляд на Чонгука в момент блаженства.       Он хватается за чонгуков член, беспорядочно надрачивая его кое-как, лишь бы заставить Чонгука почувствовать себя ещё лучше. Чонгук стонет так, словно от этого зависит вся его жизнь.       Наконец, Намджун вытаскивает пальцы. — Ты готов? — он ни теряет ни секунды, чувствуя себя словно на миссии. Он замирает, чтобы высмотреть любые признаки дискомфорта, но, кажется, не может их найти. — Да, пожалуйста…       Намджун подбирает презерватив и разрывает пакетик, он знает, что Чонгук наблюдает за ним, когда он надевает его и выдавливает несколько капель смазки.       Он придвигается ближе, пока не упирается головкой в чонгуков вход. Он чувствует, как Чонгук резко выдыхает, отчего-то нервничая, хоть они и делали это бесчисленное количество раз. — Я рядом, — успокаивает Намджун парня, лежащего под ним, он смотрит на Чонгука и, наконец, видит, тот выглядит таким решительным взять всё, что Намджун готов ему дать.       И затем он медленно толкается в него, наблюдая за тем, как выражение лица Чонгука превращается в нечто иное, и он так любит наблюдать за этим каждый раз. Он не думает, что когда-либо ему это надоест.       Намджун останавливается на полпути, чтобы чмокнуть Чонгука в его крупноватый нос, крепче вцепляясь в простыни, останавливая себя, чтобы не толкнуться в него одним быстрым движением. Он тяжело пыхтит через нос и ждёт пару секунд, прежде чем медленно продолжить двигаться. — Блять, — бормочет он под нос, потому что после стольких лет в Чонгуке ощущает себя в точности как в первый раз — тепло и тесно, и Намджун, вероятно, с ума сойдёт, если будет слишком много думать об этом. — Пожалуйста, хённи, — хнычет Чонгук, он желает хоть какого-то движения, жаждет этого, как ничего другого.       Намджун берёт чонгуков член в руку, надрачивая его, когда входит полностью, на всю длину.       Его тяжёлое пыхтение слышно по всей комнате, а вот лёгкие чонгуковы вздохи звучат так красиво. Ему хотелось бы запечатлеть его стоны на диктофон и слушать их, когда ему заблагорассудится.       Он не хочет произносить это вслух, но он уже чувствует себя эгоистом только из-за того, что хочет кого-то настолько сильно.       Он ждёт, когда же Чонгук скажет ему двигаться, ждёт с раздувающимися ноздрями и сжатой в кулак рукой, и если бы была возможность, он бы вечность ждал, если бы это значило, что он сможет наблюдать за тем, как Чонгук распадается перед ним на части. Он чувствует, как в ушах отдаётся стук сердца. — Двигайся, — шепчет Чонгук, поудобнее устраиваясь на постели, ещё больше раскрываясь перед ним.       Намджун выходит из него, а после медленно входит, чтобы Чонгук смог привыкнуть к растяжке. Чонгук хнычет под ним так, словно он способен принять его, и это заставляет Намджуна поддаться бёдрами вперёд.       Намджун тихо стонет, прижимаясь ближе, обе руки укладывая по бокам от чонгуковой головы для лучшего угла проникновения.       Он живёт ради этого, живёт ради Чонгука, что ценит всё, что бы ни дал ему Намджун, упивается этим так долго, как только может, потому что младший делает то же самое.       Он набирает умеренный ритм толчков. Входит, выходит, входит, выходит, вдыхая, выдыхая, всё ради Чонгука. Это всё, что он чувствует, когда ритм невольно становится всё быстрее, а стоны и всхлипы младшего — громче. — Хён, хён, хён, — лепечет Чонгук, напевая словно мантру — словно одержимый чем-то неизвестным. Намджун живёт ради этого, лишь подпитывая чужое чувство ещё больше. — Я здесь, — повторяет Намджун вслед за ним. — Здесь, рядом, я позабочусь о тебе, — по правде он не следил за своими словами, просто позволяя им вылетать изо рта, как и обычно, высказывая всё то, чего не говорил уже довольно давно. Он отпускает их так, будто они отпечатаны где-то глубоко в мозгах. — Мой прекрасный золотой мальчик, — говорит Намджун, начиная бёдрами вбиваться в Чонгука. Толчок за толчком. Не способный сосредоточиться на чём-либо другом. Надеясь разрушить его; надеясь, что Чонгук будет вспоминать об этом всякий раз, когда решит уйти, надеясь и сильно желая, чтобы Чонгук никогда больше не нашёл никого такого, как он.       Он слышит, как Чонгук хнычет под ним и просит ещё и ещё, но Намджун не знает, чего именно. Может, он хочет больше комплиментов, а может — чтобы Намджун вошёл глубже, ещё глубже, чем сейчас. В любом случае, Намджун делает и то, и другое.       Он двигается быстрее, вкладывая силу в каждое своё движение. — Я буду заботиться о тебе до конца наших дней, — говорит он, жмурясь, и быстрее приближаясь к финишной линии. Не заботясь о словах.       Стоны Чонгука — единственные звуки, раздающиеся в комнате, — музыка для намджуновых ушей. Он хочет трахать его и трахать, продолжая, если это значит, что он вновь услышит чонгуков стон, так, будто это конец света, будто это последний раз, когда они делают это. — Твой, твой, твой, — единственное, что вылетает из чонгукова рта; он просто не способен сказать что-либо ещё, ибо с каждым толчком Намджун приподнимает нижнюю часть его тела с кровати. Он цепляется за Намджуна.       Намджун надеется, что Чонгук никогда не найдёт кого-то, кто так хорошо позаботится о нём. Эта мысль эгоистична, она мелькает в голове всего на краткое мгновение, но она всё-таки есть. И он ничего не может с этим поделать. Он хочет быть с Чонгуком всегда.       «Нужно дать ему всё, чего он когда-либо хотел, хочет и захочет, нужно заботиться о нём, быть лучшим для него», — думает Намджун.       Чонгук такой горячий, буквально излучающий жар, когда Намджун наклоняется, чтобы поцеловать его, по итогу практически сгибая парня пополам. Намджун весь потный, еле дышит, но ему нужно, необходимо позаботиться о мальчике, лежащем под ним.       Жар наполняет комнату, сочась сквозь стены спальни, когда он целует его, одновременно с этим трахая. Намджун, кажется, плох во многих вещах, но это? Заботиться о Чонгуке? Это кажется самым простым из того, что он когда-либо делал. — Так жаль, что ты не можешь увидеть, как ты прекрасен, — запинаясь, глухо выговаривает Намджун, капельки пота выступают на лбу, когда он движется, отдавая и принимая, отдавая и принимая, отдавая и принимая. — Хён, — выстанывает Чонгук, не отрывая взгляда от Намджуна, и вновь хватается за свой член, начиная беспорядочно надрачивать его. — Скажи, что ты самый красивый мальчик на свете, — Намджун внимательно наблюдает, как Чонгук силится понять слова. Слишком затраханный, чтобы думать осознано, но всё равно желающий быть хорошим для него. — Я самый красивый мальчик на свете, — повторяет Чонгук, и чем быстрее движется в нём Намджун, тем невнятнее выходят слова.       Мгновение они просто смотрят друг на друга, и Намджун, не выдерживая этого, крепко зажмуривает глаза и набирает скорость.       Он открывает их вновь всего через несколько секунд, и Чонгук под ним сжимает простыни над головой, костяшки его пальцев почти белые, так, будто он цепляется за свою драгоценную жизнь. — Я позабочусь о тебе, — вновь говорит Намджун, сам не зная почему, слова просто сами по себе вырываются из него наружу, и кивает самому себе. — Пожалуйста, — тяжело выдыхает Чонгук, задыхаясь, он стонет протяжено, после стряхивая рукой волосы, что всё продолжали и продолжали падать ему на лицо.       Намджун знает эту часть, любит её.       «Нужно дать ему всё, чего он когда-либо хотел, хочет и захочет, нужно заботиться о нём, быть лучшим для него», — вновь думает он, проигрывая фразу в мыслях. — Я куплю тебе студию, о которой ты всегда мечтаешь, — начинает Намджун, зная, чего Чонгук хочет.       Чонгук громко стонет, обожая это, упиваясь комплиментами, коими одаривает его Намджун с каждым резким толчком бёдер. Эти бытовые разговоры заводят их, как ничто другое. — Да, — каким-то образом, несмотря на все эти пыхтение и беспорядок, выдавливает из себя Чонгук. — Только для тебя.       Чонгук хнычет, быстрее надрачивая член. — Всё для тебя, — шепчет Намджун в пространство комнаты, и Чонгук издаёт самый громкий стон, что, кажется, всё это время сдерживал внутри.       Намджун всегда знал, что Чонгук любит заводить бытовые разговоры, а Намджуну нравится, что Чонгук словно отпускает себя каждый раз, стоит им завести разговор о будущем.       «Ах. Ах! Ах…», — всё, что доносится от Чонгука. — Хён, пожалуйста, — мямлит Чонгук, торопливо надрачивая член, — всё что угодно, лишь бы поскорее кончить.       Чонгук стонет протяжно, когда Намджун толкается, упираясь головкой в определённое место, поэтому он вновь поворачивается в его сторону, наблюдая за тем, как Чонгук кричит, практически напевая. — Хмм? — спрашивает Намджун, увеличивая темп, чтобы Чонгуку было сложнее ответить. — Я хочу, хочу всего, если это связано с тобой, — невнятно бормочет младший, совершенно не заботясь о том, как странно и даже нереально это звучит, потому что сказано в пылу момента, потому что они оба слишком сильно возбуждены и хотят кончить.       Он знает, что Чонгук уже близко по тому, как чужое тело начинает дрожать, рука на члене ускоряется, и он не может перестать выкрикивать хён. Желая большего, нуждаясь в большем. — Ты так хорош, — говорит Намджун, не сдерживая громкого стона, когда Чонгук сжимает его член в себе. — Чёрт, — говорит он, толкаясь с большей силой, начиная преследовать собственный оргазм сейчас, когда он уже так близко. — Я не протяну долго, ты близко? — спрашивает Намджун, глядя вниз, на свой свисток, лежащий на чонгуковой груди, и это отчего-то заставляет его чувствовать себя лучше, он крепче сжимает чужие бёдра. — Оч-чень близко, пожалуйста, прошу, пожалуйста, — умоляет Чонгук с настойчивостью в голосе, задыхаясь, словно созданный для этого. — Ты мой, — вновь повторяет Намджун — потому что это правда, потому что это именно то, что он имеет в виду. — Самый лучший мальчик на свете, мой золотой мальчик, — говорит он, вбиваясь в него, шлёпая бёдрами о чужие ягодицы, быстро толкаясь. Потому что это правда, потому что это именно то, что он имеет в виду. — Обещаю, я обещаю, обещаю тебе, — заканчивает он, прикрыв глаза, не совсем зная, что именно он обещает.       Чонгук закатывает глаза, а мгновение спустя кончает, пачкая свои руки и грудь; длинные всплески спермы орошают живот, некоторые из них почти достают до свистка.       Чонгук быстро надрачивает член, постепенно замедляясь после оргазма. Он тихо всхлипывает от чрезмерной стимуляции, и Намджун отстраняется, вытаскивая член.       Не теряя ни секунды, Чонгук тут же приподнимается, вставая на колени. — Можно мне отсосать тебе, хён? — без капли застенчивости спрашивает Чонгук, это так непристойно, но Намджуну всё равно, потому что он так возбуждён. Так близок к оргазму, а ещё Чонгук смотрит на него так, ожидая его разрешения.       Так что Намджун кивает, снимая презерватив и кидая его в мусорку в углу.       Если Намджуну нравится наблюдать за Чонгуком под ним, то он даже не может объяснить, насколько сильно он обожает смотреть за тем, как Чонгук сосёт его член.       Он выглядит так потрясающе на кровати, руками вцепившись в намджунову талию для поддержки. Чонгук даже не предупреждает его, просто насаживается на его член ртом одним движением, заставляя Намджуна резко вдохнуть. — Чёрт, Чонгук, — выдыхает Намджун, закрывая глаза и позволяя жару расцвести глубоко в животе.       Не понятно каким образом, но Намджун всё же умудряется открыть глаза и опустить взгляд вниз, на Чонгука, что так идеально заглатывает его член. Будто созданный для этого, созданный для него.       Чонгуковы глаза слезятся, но, кажется, это никак не останавливает его от попыток взять больше. Он задыхается от члена во рту, поэтому он отстраняется, чтобы набрать немного воздуха, прежде чем быстро заглотить снова. Он сосёт, сглатывает, слюна стекает у него с уголков рта. Воздуха нещадно не хватает, слёзы наполняют его глаза, после стекая по мягким румяным щекам. И всего этого слишком много, слишком, Намджун не может этого вынести.       Вдруг Чонгук берёт Намджуна за руку и укладывает её себе на голову, глядя снизу вверх.       Намджун кивает, понимая, прежде чем руками собрать чонгуковы волосы в подобие хвостика, начиная использовать это как некий рычаг, направляя парня. Чонгук выглядит так прекрасно, это лишает его дара речи. Он любит его волосы — один из многих поводов. Он сжимает их крепче в своей ладони, потому что знает, что после, когда это всё закончится, именно он будет пальцами пробегать по мягким чёрным прядям, пока Чонгук не заснёт.       Чонгук старательно прижимает язык к головке, полный решимости поскорее заставить Намджуна кончить. Намджун стонет, сжимая волосы, натягивая их и толкаясь. Он знает, что близко, уже очень близко, чувствуя, как напряжение постепенно нарастает в бёдрах, словно огонь настигает их или словно он, наконец, заканчивает пятичасовую тренировку.       Чонгук любит это: он сосёт, целует, мычит — и Намджун стонет. Так близко, он буквально чувствует это, то, что он вот-вот достигнет финишной черты.       Чонгук смотрит на Намджуна — губы его припухшие, влажные щёки раскраснелись — прежде чем быстро отстраниться. — В рот, хённи, — просит Чонгук, практически умоляя об этом, прежде чем положить намджунов член на язык. Он смотрит на Намджуна широко распахнутыми глазками, словно у оленёнка.       И это именно то, что нужно Намджуну. Мышцы его напрягаются, пальцы ног поджимаются от кульминации, что он всё это время сдерживал. Он громко стонет, сперма выплёскивается прямо в чонгуков рот, и Намджун наблюдает, как Чонгук проглатывает её. Чёрт подери, этот ребёнок…       Он позволяет Чонгуку отсасывать ему пару мгновений, прежде чем поморщиться и выдохнуть: «Хватит». Младший неохотно отстраняется, вытирая рот одной рукой и потирая глаза — другой. — Чёрт подери, — Намджун выдыхает на секунду, после вдыхая и выдыхая вновь, весь в поту, прежде чем взять себя в руки и пойти в ванную за полотенцами.       Чонгук же в это время громко дышит, стараясь восстановить дыхание после длительного минета и недоудушья членом. Глаза его закрыты, а на щеках и вокруг рта — влага.       Намджун возвращается к Чонгуку, начиная очищать его лицо, а после спускаясь вниз по чужому телу, дабы убрать сперму с его живота, прежде чем та совсем высохнет. — Но сейчас моя очередь вытирать нас, — наполовину невнятно бубнит Чонгук, он кажется таким уставшим, словно на грани сна.       Намджун улыбается. — Ты выглядишь уставшим, — он протирает бёдра Чонгука, восхищаясь засосами, что оставил там, чтобы лишь они вдвоём могли увидеть их. Он наклоняется, чтобы поцеловать один из них, и ему нравится, как по чужой коже пробегают мурашки.       Чонгук лениво кивает в ответ. — Тогда я сделаю это в следующий раз. — Ладно, сделаешь в следующий раз, — повторяет за ним, подходя к своей стороне кровати, чтобы они могли полежать и вместе пообниматься, как и обычно после секса. Он оставляет поцелуй на задней стороне чонгуковой шеи, ибо знает, что тот улыбается всякий раз, когда он делает это. — Ну, по крайней мере, на моей шее нет засосов, — начинает Чонгук сейчас, когда они оба здесь, в их мире.       Намджун мычит в ответ. — Вообще-то, в прошлый раз это была твоя вина, — защищается он, и Чонгук усмехается на это. — Да как ты смеешь, это ведь у меня остались гигантские засосы после того, а ты сейчас играешь жертву? — Чонгук смотрит на него, и это так мило. Намджун смеётся. — Но ты их выпрашивал. — Окей, хватит врать, — отвечает Чонгук, но щёки его краснеют. — О, так ты теперь не защищаешься, а? — заявляет Намджун, тыкая в чонгуков бок и наблюдая за его реакцией.       Чонгук хихикает, как всегда, и Намджун чувствует, как в животе порхают бабочки — как всегда.       Идеальный момент между ними, и Намджуну хотелось бы, что всё оставалось именно так, как есть. — Как прошёл твой день? — вновь задаёт вопрос Чонгук, придвигаясь ближе в ожидании ответа. Они всегда так делают. Намджун смотрит на него, и, возможно, не контролируй он свои эмоции, расплакался бы прямо сейчас от того, как красив Чонгук, даже сейчас, когда он вымотан. — Окей, дай подумать. Я сегодня ходил покушать с одним лузером, — начинает Намджун, пожимая плечами. — Пришлось заплатить.       Чонгук шлёпает его по руке. — Придурок, — и звонко смеётся. Намджун смеётся вместе с ним, притягивая парня ближе. — А как прошёл твой день? — настала очередь Намджун спрашивать, и он делает это, ибо хочет этого. — Хорошо, — говорит Чонгук, но он ещё не закончил. — Лучше, чем хорошо. Я забрал этого симпатичного парня, и мы с ним оторвались по полной, — заканчивает он с широкой улыбкой. — О боже, ты напомнил мне, — начинает Намджун, как он мог забыть рассказать Чонгуку о случившемся в ресторане. И теперь, когда Намджун завладел его вниманием, Чонгук смотрит на него с интересом. — Окей, ты сейчас от смеха лопнешь, поверить не могу, что забыл тебе рассказать, — он не сдерживает смеха, и Чонгук тоже хихикает, ибо раз уж Намджун находит это смешным, то и Чонгук тоже. Наконец-то у Намджуна есть время рассказать Чонгуку о том, что происходит, и никто его не перебьёт. — Расскажи мне, хён, — теперь Чонгук возбуждён, желая узнать, и его улыбка становится лишь шире. Он тянет Намджуна за руку. — Месяц назад мой друг подумал, что у меня есть парень, — начинает Намджун. — И самое смешное, что это было во второй раз, — Намджун не может сдержать смешок, совсем не глядя на чонгукову реакцию, слишком увлечённый рассказыванием истории парню, коему он всегда всё рассказывал. — А сегодня это повторилось, та тётушка решила, что ты мой парень, — заканчивает Намджун, откидывая голову на подушку, смех срывается с его губ. Это единственное, что он может сделать, не желая ставить их в неловкое положение. Он не смог бы спокойно жить, если между ним и Чонгуком возникла неловкость.       Он не понимает, почему мальчик, что обычно хихикает над всем, что делает и говорит Намджун, не смеётся вместе с ним. Намджуну даже не нужно смотреть на Чонгука, чтобы понять, что что-то не так — он уже чувствует это, чувствует, как нечто тяжёлое поселяется в его груди, как только комнату заполняет отвратительная тишина. — Оу, — выдыхает Чонгук, голос его звучит так чертовски тихо, будто его только что кто-то преследовал или будто он рассказывает хёнам, как недавно провалил тест, к которому усердно готовился. Лицо его чуть искажено гримасой, брови нахмурены. Волна дискомфорта поднимается в его груди с молчанием Чонгука.       Намджун не знает, что ему делать, поэтому он снова смеётся, громко и раскатисто. — Ага, это было довольно странно, правда? — и ждёт какой-либо реакции.       И чувствуется, словно он говорит все эти неправильные вещи, чтобы ещё больше сломить чонгуковы чувства. Но он ничего не может с этим поделать. Он просто не знает, что ему сделать, как это исправить. Всё это должно было быть совсем не так.       Чонгук смотрит на него, на его лице читается страдание. Глаза его, что когда-то сияли словно лампы, превратились в нечто более тусклое. — Да, я… — Чонгук замолкает, сейчас лицо его не выражает совершенно ничего. Он убирает с себя покрывало, быстро усаживаясь на кровати. Он ничего не говорит, и Намджун боится разрушать этот момент, их момент, ещё больше, чем уже.       Намджун не знает, как улучшить всё. Обычно Намджун быстро двигается, но сейчас кажется, словно вместо кровати зыбучие пески, и его слишком много, и всё кончено, и Намджун застрял. Он хорош в владении словами, вероятно, запросто может написать стихи, эссе и рассказы, но сейчас — совсем другое дело.       Чонгук смотрит на него так, словно он убил человека, и Намджуну не нравится это. Такое выражение лица он никогда у него не видел, и поэтому его сердце рассыпается, словно песок. Он чувствует, как сейчас голову заполняет тревожный звон. — Чонгук, — начинает Намджун, сконфуженный. Он тоже усаживается, повторяя за Чонгуком. — Я… Мне нужно идти, — Чонгук встаёт с кровати, чтобы порыться в одежде, чуть ранее разбросанной по комнате. Он отворачивается от кровати так, что Намджун не может разглядеть его лица под таким углом.       Всё же было в порядке, Чонгук должен остаться на ночь, а потом они должны лежать, обнимаясь. Они всегда так делают: немножко целуются, потом обнимаются и засыпают. — Но обычно ты остаёшься, и мы всегда обнимаемся, — заикаясь, выпаливает Намджун, чувствуя нарастающую тревогу. — К тому же, сегодня пятница, завтра нет занятий, и по субботам ты не работаешь, и… — он использует все предлоги и оправдания.       Чонгук даже не останавливается на миг, двигаясь по комнате, и Намджун чувствует, как холодок течёт по венам. Он чувствует, как нечто гадкое застревает в горле. — Я знаю, но я… мне… нужно кое-что доделать дома, — чонгуков голос дрожит, когда он отвечает, подбирая футболку и брюки и быстро надевая их.       Чонгук даже не смотрит ему в глаза, разыскивая носок, после — ботинок, а потом надевая рубашку. Он ищет что-то, хоть что-то, чтобы как можно дольше оставаться занятым, вместо того чтобы обернуться и поговорить с Намджуном о том, что же его беспокоит.       Это на него не похоже. Что бы ни чувствовал Чонгук, он всегда хочет, чтобы Намджун об этом знал. — Уверен? Ты не можешь поработать над этим завтра? — Намджун знает, насколько отчаянно звучит его голос, но ему очень нужно, чтобы Чонгук остался. — Нет, мне просто нужно доделать это прямо сейчас, я просто вспомнил, что скоро уже нужно будет сдавать, — бессвязно бормочет, постоянно заикаясь, Чонгук, и Намджун ненавидит, как подавленно звучит голос младшего. Намджун ненавидит всё это, ему это совсем, совсем не нравится. — Я могу пойти с тобой, чтобы тебе не пришлось возвращаться в одиночку, — Намджуну хочется сказать гораздо больше. Ему хочется сказать: «Пожалуйста, не уходи, ты не должен этого делать. Прошу, останься здесь, со мной, без тебя так холодно. Я не знаю, какого это — спать в своей кровати, если тебя здесь нет».       Чонгук не отвечает на это, завязывая последний ботинок на ноге. Он бросает свои дела, опуская взгляд в пол. Он остаётся в таком положении на пару секунд, так что Намджун пользуется этим шансом, чтобы заговорить. — Ну давай, я провожу тебя… — Нет! — вскрикивает Чонгук; это пугает как Намджуна, так и самого Чонгука — будто он сам не хотел этого делать. Наконец, он поднимает глаза на Намджуна. Его нижняя губа подрагивает, и это бьёт по намджунову сердцу, разбивая его и нанося неоднократные удары. Всё это должно было быть совсем не так. — Эм, мы… — заикаясь, говорит Чонгук, словно не может сосредоточиться на словах, и пятится к двери. — Я… Ты должен остаться прямо здесь, а я… — он теряет равновесие, спотыкаясь о кресло, но не падает, Намджун тут же протягивает руку, чтобы помочь ему, но Чонгук вздрагивает, словно Намджун — это огонь. Это не должно ранить Намджуна, но ранит. Ему больно даже думать о том, что Чонгук не хочет, чтобы Намджун был рядом с ним.       Намджун не знает, что ему делать. Он хочет помочь, но Чонгук попросту не позволяет это сделать. — Чонгук, в чём дело? — беспокоясь, спрашивает Намджун, а Чонгук лишь ускоряет шаг к двери. Он чувствует, как его собственный голос так же дрожит. — Ничего, просто… мне нужно кое-что сделать, между нами всё в порядке, — говорит Чонгук, но даже он сам не может поверить собственным словам. Чонгук всё так же не смотрит ему в глаза, опустив взгляд в пол, чёлка прикрывает его глаза. Намджун должен остановить это, должен усадить его и спросить, что же случилось. — Тогда, пожалуйста, позволь мне проводить тебя, — намджунов голос чуть дрожит, когда он подходит ближе к парню, и уже одно это заставляет Чонгука сделать пару шагов назад. — Всё нормально, между нами всё нормально, — всё продолжает говорить тот, и Намджун не понимает, что же он имеет в виду. Между ними всё нормально? Но это ведь совсем не похоже на правду.       «Между нами холод, а ты уходишь, даже не объясняя почему», — хочется сказать Намджуну, но слова совсем не желают выходить наружу. — Вот, — подавленно произносит Чонгук, снимая с шеи свисток, — это твоё, — он оставляет его на столе, даже не удостоив Намджуна взглядом. Это больно жалит, как ничто другое. — Чонгук… — начинает Намджун, но его перебивают. — Увидимся позже, ладно? — Чонгук не дожидается ответа, почти сразу выбегая из квартиры, даже не обернувшись в последний раз, но в голосе его совсем не слышится обещания, будто он говорит это просто так, на самом деле не имея в виду.       Намджун усаживается на полу, его тело ощущается ещё тяжелее, чем до этого. Он чувствует, как сердце сжимается в груди, когда слышит, как отъезжает машина Чонгука.