Крошечный уголок на краю Вселенной

Тёплый кофе не спасает от холода, если тот поселился в душе. И согреться, укутавшись пледом, не получится, если стужа внутри, а не снаружи. А сахар в чае, шоколаде и кексах жизнь слаще не сделает, если человек наелся горечи. И если предыдущая ночь прошла отвратительно, весёлые песни по радио утром не взбодрят, а только начнут раздражать. Хосок отключил телефон, как только услышал надоедливую вибрацию, и откинулся на спинку стула, пытаясь успокоиться. Неужели во всём мире не нашлось ему замены, когда он впервые решил по-настоящему отдохнуть? Допив чашку кофе и сглотнув измельчённые зёрна со дна, он прикрыл глаза и постарался расслабиться. Сегодня — тот самый сочельник Рождества, романтичный, домашний праздник, пахнущий имбирным печеньем, шоколадным кексом и орехами, а он прозябает в незнакомом кафе в городе, который тоже перестал ощущаться родным. Не то чтобы он винил окружающих в собственном одиночестве — не мог же он осудить брата за то, что тот из-за работы не остался с ним на весь день — просто хотелось на какой-то миг забыть о своих проблемах, делах, утонув в предновогодней атмосфере, окунувшись в детство, где всё вокруг ещё казалось волшебным и непредсказуемым, а малейшее совпадение и исполнение желаний казались чудесами. К сожалению, в его тридцать лет праздники перестали быть поводом для радости, превратившись в очередные хлопоты: купи подарки, простояв в километровых очередях на распродаже, подведи годовую отчётность, помоги с организацией пресловутого корпоратива (от чего Хосок благополучно сбежал, выбив себе отпуск в самый ответственный период года)… Устав от бесконечной суеты, он вернулся на родину, к семье, которую так долго не видел, к этому непринуждённому уюту, единственному месту, где не нужно соревноваться за авторитет, где не нужно добиваться популярности и искрометно шутить, лишь бы тебя заметили и оценили — ведь любят не за достижение, а за то, что ты просто есть. Блуждая по городам и странам, не зная, куда заведёт следующий поворот, замерзая от недостатка чужой теплоты, он понимал, что пора возвращаться — к семье. Будто все эти годы его изрядно поносило по пустынным берегам, что окутывали высокие пенистые волны океана, по холодным пустым ущельям, где пробирающий до костей ветер завывал по ночам, по тёмным, безлюдным подвалам, где каждый поворот был очередным тупиком, а теперь он оказался всего лишь в двух шагах от родного дома, из окон которого лился мягкий, тёплый свет, доносился аромат свежей выпечки и горячего мясного супа, и совсем скоро он окажется в родительских объятиях. На время праздников он так хотел забыть, что уже давно вырос и превратился в мужчину. Хотел забыть о скучных, «взрослых» проблемах, притвориться ребёнком и вернуться к семье. Тяжело вздыхая, он иногда задумывался, что пора бы создать свою собственную. И не только потому, что родители постоянно настырно интересовались его личной жизнью — ведь в его-то возрасте они сами были уже несколько лет как женаты, — а лишь потому, что в этом жестоком соревновательном мире он хотел иметь человека, способного понять и утешить его. Ведь, несмотря на свой возраст, в душе он оставался всё тем же ребёнком, боявшимся замёрзнуть от одиночества; боялся от злости превратиться в ледяную бесчувственную глыбу и больше никогда не смотреть на солнечный свет с искренней улыбкой. Говоря простыми словами, в эту холодную пору он хотел просто, обыкновенно, бескорыстно, тепло и по-человечески любить. Хосок перевёл взгляд на окно: на улице начинался мелкий снег. Крохотные хлопья плавно, осторожно опускались с неба, будто предупреждали горожан о предстоящей буре. И те, чувствуя холодные капли на лице и руках, смотрели наверх, а затем, удостоверяясь, что скоро начнётся сильный снегопад, покорно раскрывали зонты, продолжая спешный шаг. Хосок замечал, как, опережая друг друга, люди прятались в переходах метро, под крышами подъездов высоких домов, растирая ладони, потирая предплечья, согревая кожу тяжёлым дыханием, натягивая шарф на уши, съёживаясь, будто пушистые птицы, что укрывались от холода. А стихия тем временем никого не ждала. Снежинки продолжали опускаться на землю, рисуя на сухом асфальте абстрактные узоры, охватывала этот большой и необъятный город. И в тот момент, когда очередная капля опустилась на стекло окна кофейни, Хосок с улыбкой поднялся из-за стола и вышел на улицу. Пора вспомнить, каково это — снова оказаться в детстве.

***

Потягивая горький кофе, он шагал и шагал по городу, шёл, куда глаза глядят, позволяя снежинкам накрывать светлые волосы, чуть колеблемые утренним ветром. Он щурился в наслаждении: здесь, в Сеуле, так много мест, чтобы, не ведя счёт времени, забыться в прогулке в одиночестве или приятной компании, и любая площадь, любая улица станет ещё одним местом, чтобы насладиться внезапно нагрянувшей зимой. Витрины магазинов и кондитерских украшены мерцающими крошечными лампами гирляндами, сладкими леденцами, карамельными тростями со вкусом корицы и перечной мяты, где из колонок доносится приятная, спокойная музыка, отдающая звоном колокольчиков, и тонкие слои сугробов мягко окутывают крыши автомобилей, а дети незаметно проводят рукой ладонью по металлической поверхности, чтобы сделать снежок; уличные музыканты вновь поют о Рождестве, перебирая струны старой гитары, танцоры собирают людей в круг, поглощая увлекательным зрелищем (они настолько динамичны, что взгляд сам собой приковывается к команде), и повсюду стоят лавочки, где торговцы выкладывают на витрину всевозможные сладости и игрушки. Такой атмосфере простоять бы в городе целый год, чтобы серые будни казались чуть ярче и волшебнее, и глоток горячего чая или кофе снова напомнил бы о наряженной дома блестящими шарами и мишурой ёлке, о переливах сияющих в темноте огней, мягком аромате шоколада и самом добром празднике. Хосок находил свой город атмосферным не только поэтому. В Сеуле было бесчисленное множество старинных дворцов, укрытых выстроившимися вокруг скребущими небо зданиями, и если внезапно посреди холодного дня хотелось спрятаться от городской суеты, уютный сад с круглым заледенелым озером и скромные лавочки под голыми ветвями деревьев предоставляли роскошный вид на замок, сохранявший свою античность даже в такой очевидно суровой современности. Ох уж эти места, переносившие зрителя во времени на несколько веков назад! Хосок усмехнулся, когда, проходя по очередной улице, заметил дворец из белого камня. «Ты был в том, где «Токкэби» снимали?» — воодушевленно спросил его младший братец пару часов назад. Оглядев одноэтажную постройку из белого камня и дерева и прилегающее к ней двухэтажное здание цвета слоновой кости с чёрной крышей, он усмехнулся и опустил взгляд. «Вот я сюда и пришёл», — подумал он, делая шаг вперёд. И чувствуя откуда-то изнутри, что совершает верный поступок, зашёл на территорию замка. Дворец Унхёнгун был резиденцией Хэнсон Тэвонгуна, а затем принадлежал отцу первого императора Кореи, и это, собственно, все, что о нём знал Хосок. Постыдно мало, если учитывать, как он обожал ту дораму. Может быть, во время праздников ему стоит сходить на экскурсию: в конце концов, он накопил достаточно пробелов в знании родного города. Тяжело вздохнув, он, непозволительно громко шумя грохочущими по сухой земле колесиками чемодана, решил сделать пару кругов по территории: как раз до заселения в отель он сможет хоть что-то осмотреть. Был будний день. Именно по этой причине туристов сегодня было сравнительно меньше. Так, всего лишь пара групп человек по пять-шесть в сопровождении гида расхаживала по территории, внимательно слушая экскурсию. Гид — такой же молодой мужчина, может, на пару лет младше самого Хосока, выглядел оживлённым и увлечённым своим рассказом. Несмотря на стоявший на улице мороз, он не покрывал голову шапкой — каштановые кудри были прикрыты тонким беретом — и даже пуговицы длинного чёрного пальто были расстёгнуты, словно нечто согревало его изнутри. Хосок пригляделся. Конечно, его светло-карие глаза блестели, даже горели в каком-то священном восхищении, а уголки пухлых розовых губ были подняты в яркой улыбке. Выражение его красивого лица менялось в зависимости от тематики рассказа, и уже за секунду спокойный, невозмутимый взгляд превратился в озорной, бесстыжий. «Настоящий актёр», — подумал Хосок, даже не представляя, как откровенно пялится на незнакомца. Удивительно, но попытки отвести заинтересованный взор кончались провалом: даже голос этого гида, низкий, с приятной хрипотцой, будто он мурлыкал, подобно грациозной кошке, а не говорил, притягивал, завораживал, и отвернуться было невозможно. Хосок заметил парочку влюблённых взглядов в толпе, направленных на экскурсовода, да и сам мало чем отличался: хотя он, дай ему волю, уже сегодня познакомится с парнем поближе. Что ж, раз он всё равно здесь оказался, почему бы не послушать, о чём парень говорил? Посчитав это хорошей идеей, Хосок незаметно примкнул к туристам, спокойно потягивая кофе, притворяясь, будто читает табличку. «Тоже мне, бизнесмен, — подумал он. — Заплатить за экскурсию не можешь.» А тем временем незнакомец рассказывал какую-то историю про бывших резидентов замка, показывая репродукции портретов и фотографий, и туристы внимательно качали головами, показывая, что заинтригованы услышаннм. Судя по самодовольной ухмылке гида, ему подобное признание было приятно. — В этом дворце произошла свадьба короля Кочжона с королевой Мёнсон, или же королевой Мин, — сообщал тот. — Эта женщина считается одной из самых политически влиятельных в Корее. На самом деле, у людей складываются противоречивые мнения насчёт периода её правления. Кто-то обвиняет её в излишней хитрости, изворотливости, кто-то полагает, что её решения исполнены патриотизма, любовью к стране. Ведь королева Мин — основоположница нынешней дипломатии в стране. Она была мудрой женщиной, что могла за несколько минут принять решения, обдумываемое министрами долгие месяцы. Королева Мин выступала за свободу в религии, введение обучения для девушек, предпринимала меры, чтобы освободить Корею от вторжения Японии. Она была более вовлечена в политику, чем её муж. Однако королева была зверски убита в собственной спальне на глазах у застывших от страха слуг и приближённых. В 1895 группа вооружённых японцев во главе с Тэвонгуном, которого она заставила отречься от трона, чтобы самой достичь власти, ворвалась в её покои. По одной из версий, её выдал преданный министр, что молил о пощаде и прикрыл королеву собственным телом. Согласно другой версии, королева сама сбежала из спальни, как только осознала масштаб угрозы, лишь бы остаться в живых. После её убийства Тэвонгун требовал от Кочжона, мужа королевы, подписать указ, в котором статус женщины понижали до низшего класса. Кочжон, хоть и ради спасения своей жизни подписывал достаточно много указов, решительно отказался, храня верность, преданность и уважение к своей жене. В девяностых годах прошлого века королева Мин была признана национальной героиней, отдавшей жизнь за независимость страны. Хосок одобрительно покачал головой. Удивительно, но за то время, пока он слушал рассказ незнакомого гида, он не сделал ни одного глотка кофе. И только когда гид замолчал, предложив туристам перейти в другую часть замка, Хосок очнулся — будто от гипноза — понимая, что был по-настоящему заворожён. А тем временем экскурсовод кинул на него быстрый взгляд прищуренных глаз, пытаясь понять, всегда ли Хосок был здесь или присоединился только недавно. Однако этот взор украдкой продлился не больше секунды. Но карие глаза, с подозрением смотревшие на мужчину, показались самыми тёплыми, добрыми глазами в этом свете. Хотел бы Хосок подольше удержать этот зрительный контакт, однако гид развернулся и вместе с группой покинул его. Странно: обыкновенная история, которую он даже где-то слышал, однако рассказанная необыкновенным человеком. И продолжая стоять у восточной стены дворца, пока крохотные снежинки окутывали его светлые, чуть спутанные ветром волосы, он всё ещё слышал мягкий голос незнакомца, доносящийся с другого конца территории. Лишь когда подбородок начал подрагивать от холода, Хосок понял, что всё время стоял с открытым в изумлении ртом. Кинув ещё один взгляд в сторону, по которой ушла группа, и проведя взглядом спутавшиеся на земле следы, Хосок осознал, что не хотел пока что расставаться с этим парнем, заворожившим его одним лишь голосом. На этом моменте, поняв, что больше так бесстыдно глазеть на красавца нельзя, Хосок отвернулся и направился в противоположную сторону, обходя замковый комплекс по второму кругу. Хотя здешние виды теперь перестали быть ему интересны: где ж тут задумываться о высоком, о великом, как же можно концентрировать внимание на исторических и культурных мелочах, когда под боком ходит столь привлекательный незнакомец? Вот перед такими, как он, Хосок никогда не мог устоять. К примеру, тот ассистент преподавателя китайского в университете, с ухмылкой вспомнил он. Да больше половины курса было влюблено в этого миленького худощавого паренька, наполовину тайца, обладателя пары красивых и больших блестящих глаз, и всякий раз, как тот задавал вопросы, практически никто не мог ответить связно, отвлекаясь на его внешность. Хосок в том числе. Потом, правда, он всё-таки стал с ним встречаться, но это была уже другая история. Зато после расставания запас китайского у Хосока на предмет фразочек для пикапа увеличился на несколько процентов. А теперь он находит в родном Сеуле такого же миленького, сладенького парня с конфетной внешностью, и если сегодня же он с ним не познакомится, день пройдёт зря. Может, потом будет чем похвастаться перед Хёну. И всё бы ничего — обыкновенные мысли Хосока, когда он подмечал себе идеального партнёра для интрижки на одну ночь, — только в этот раз что-то неизвестное, новое, незнакомое больно кольнуло его в сердце. И дело не в кофеине, который он глотал уже который час подряд. Дело даже не в переутомлении или усталости — здесь уже не физическая боль двигала им. А моральная. Скорее, душевная. Проморгав пару раз, он встряхнул головой. Не мог же перелёт так на него подействовать, правда? А может, давление сегодня высокое? Или перепады температуры на него так повлияли? Да и голова совсем не болела. Он всего лишь внезапно ощутил какую-то апатию, сонливость. Определённо, по заселении в отель стоит поспать пару часов. Может, простудился, пока гулял в мороз? Да нет, ему было совершенно тепло. Поёжившись, Хосок потёр предплечья руками и вышел с территории дворца. Благо, возле выхода из ворот замка располагался передвижной фургончик с уличной едой и напитками — кажется, он был вдобавок расписан ко дню рождения какого-то айдола. Хосок почувствовал лёгкий голод — вокруг витал аромат жареных рыбных и мясных котлеток и сладкого чая. Туристы сбились в кучу, выбирая, чем перекусить по дороге, а Хосок устроился сзади, пытаясь внимательно изучить меню, хотя буквы расплывались перед глазами и только сладкий голос незнакомца звучал в ушах подобно музыке, а в мыслях витал этот пронзительный взгляд, продрогший Хосока до глубины души. Видимо, экскурсия уже завершилась или гид объявил перевод — многие члены группы, к которой Хосок недавно незаметно прильнул, стояли здесь же в попытках согреться. Заказав горячую булочку и чашку чая, мужчина остановился у какой-то пожилой парочки: кажется, в его голове назревал план. Там, через дорогу, на одинокой лавочке под голыми ветвями одинокого дерева, самого высокого на территории, сидел экскурсовод, вытянув ноги вперёд и чуть прикрыв глаза — видимо, от наслаждения падающим снегом. Снежинки опускались, казалось, даже не тая, на его красивые кудри, а он ловил их ладонями, рассматривал уникальные узоры и чуть усмехался. Сидя там, в одиночестве, полагая, что его никто не видит, он казался ещё милее, ещё красивее. Он продолжал казаться настоящим… Парочка сидела за высоким круглым столом, рассчитанном на перекус одного-двух человек возле фургончика. Выгодно, посчитал Хосок, учитывая, что он собирался развлечь их беседой. — Что-то погодка сегодня прохладная, не правда ли? — Хосок решил начать с обыкновенного обмена любезностями, так называемого смол-тока, чтобы не показаться странным со своими расспросами. В конце концов в глазах пожилой парочки он выглядел таким же туристом — особенно со своим грохочущим чемоданом. — Да, да, — закивав головами, ответили те. — Мы и не думали, что в Сеуле будет едва ли не холоднее, чем у нас. — А откуда вы, если не секрет? — Хосок примостился рядом, облокачиваясь на высокий столик. Создавая непринужденный вид, он откусил булочку, будто так же расхаживал здесь бесцельно, осматривая город. — Из деревни под Пусаном, — ответил мужчина. Из-под вязаной шапки проглядывались прямые седые волосы. — Хоть мы и живём в горах, в родной деревне куда уютнее, чем в городе. Хосок слабо улыбнулся. Будучи человеком города, он предпочитал скорее жить в хаосе и привычном шуме, чем в отдалении, в одиноких горах, слушая мерный гул морских волн… Нет, одиночество никогда не привлекало его — он даже представить себе не мог, что такое тишина, что это такое, когда вокруг нет людей из привычного круга общения, когда никто в нём… не нуждается. Это казалось неправильным. Неверным, несуществующим. Слишком скучным и даже удручающим. — Приехали к родне на праздники, — добавила женщина, отхлебывая тёплый чай в попытке согреться. — Но они так заняты работой, что мы решили сами осмотреть столицу. Нет прогулки лучше, чем обзорная экскурсия, я в этом убеждаюсь уж не в первый раз, — она мягко улыбнулась, закусывая губы. — К тому же нам попался действительно профессиональный гид. — Да? — как бы невзначай поинтересовался Хосок. Даже не пришлось подводить тему разговора самому. — Кто он? Я как раз думал над экскурсией, вы посоветуете его в качестве гида? Женщина одобрительно закивала головой. — Думаю, да. Он словно актёр. Знаете, обычно экскурсии воспринимаются как нечто сухое, и мы боялись, что нам наскучит эта прогулка, но гид Че… — она мечтательно посмотрела куда-то вдаль, — я будто в театре побывала, а не в музее. «Отлично, — подумал Хосок, ухмыльнувшись, — я уже узнал его фамилию». — Вы можете узнать подробнее об экскурсии у него лично, — посоветовал пожилой мужчина. — Он частный гид. — То есть… Не работает на турагентство или гостиницу? — Нет, нет, — закивал головой собеседник. — Волк-одиночка, знаете. Порой мне кажется, что и в жизни он слишком одинок. Все трое перевели взгляд на гида, сидевшего на одинокой лавочке под деревом. Он до сих пор сидел расстёгнутым, позволяя снежинкам отпускаться и таять на его красном вязаном свитере. Его красивые глаза были прикрыты в наслаждении; казалось, в этот момент ему не требовалось присутствие другого человека рядом — тот только бы помешал. Он чувствовал себя на седьмом небе от счастья, сидя там в одиночестве и чувствуя падающие с неба снежинки на своей чистой и гладкой бледной коже. — Может быть, в этом его преимущество, — прошептал Хосок, улыбнувшись. Как-то удачно складывался его план: он уже заочно ознакомился с этим парнем. — Что ж, спасибо за беседу. — Было приятно познакомиться, — скромно ответили собеседники. — Тогда я покину вас, — он поклонился пожилой паре и отошёл на несколько шагов. «Ибо мне жизненно необходимо поговорить с этим чудесным незнакомцем…» Он перешёл дорогу, гремя колесиками чемодана по асфальту, уже покрытому тонкой насыпью снега. Из-под пластиковой крышки стакана, что он нёс в руках, доносился приятный сладкий аромат ромашки. Конечно, он покупал чай не для себя — этим утром в него бы не влезло больше жидкости, учитывая количество кофеина, что он уже потребил: вместо крови по венам у него тёк кофе. Притворившись загадочным незнакомцем, что появился бы из-за угла, когда другой персонаж полностью поглощён тяжёлыми думами о бренности бытия, чтобы разбавить его длинный утомительный день своей яркой улыбкой, Хосок бы отдал этот стакан парню, утешив того, и всё произошло бы по законом очередной мелодрамы, в которых он играл исключительно главных героев и исключительно похитителей сердец. Хосок зашёл на территорию дворца, шагая смело, уверенно; на его руку сыграло отсутствие людей в комплексе — внутри не проглядывались даже смотрители, будто все спрятались, лишь бы помочь ему. Он наконец приблизился ко внутреннему дворику, краем глаза замечая одинокого гида. Здесь они были вдвоём, в полной, сокровенной, даже оглушающей тишине, где порыв ветра оставался едва слышимым шёпотом, окружённые деревянными стенами и высокими воротами. В этом интимном безмолвии, не произнося ни звука, Хосок остановился, кидая задумчивый взгляд издалека. Вот он стоит, в одной руке — стакан с чаем, в другой — ручка чемодана; его светлые волосы чуть колышет ветер, поднимая в воздух концы серого вязаного шарфа, а полы пальто чуть развеваются; алые губы слегка приоткрыты в изумлении, а в карих глазах будто впервые за тридцать лет жизни появились неведомые доселе искры, словно совершенно новое солнце вдруг отразилось в его затуманенном взгляде. Новое, более горячее, более яркое, ибо блеск его лучей шёл далеко не из космоса и не проглядывался на небе: он появился где-то в сердце, овладевая Хосоком, распространяясь по венам и артериям, пробегая вместе с кровью и кислородом к самому мозгу, заполняя все его мысли. Он светился, по-настоящему светился, и если это чувство можно было банально обозвать счастьем, то именно таким он и был в тот момент — счастливым. Без причины или повода — для настоящего, неподдельного чувства они и не требуются. «Посреди старинного замка, — подумалось ему. — Романтично. Раньше это был всего лишь офис. Я ставлю всё новые рекорды». Он вздохнул и — прикрыв глаза — направился вперёд. Незнакомец сидел на лавочке, вытянув ноги, и рассматривал снежинки, что падали на его руки. Кожа на ладонях уже успела покраснеть от холода, но тому, видимо, было плевать. «Тоже мне, снежная королева, — ухмыльнулся Хосок, останавливаясь. — Завтра же будет жаловаться на недомогание.» Мужчина остановился напротив парня, перегораживая тому обзор, и его силуэт мигом перекрыл тот тусклый свет, что создавали серые тучи на небе. Незнакомец тут же поднял голову, заинтригованный персоной, прервавшей его покой. Резкий порыв ветра гнал снежинки, создавая между ними светлую полосу из пыли. — Простите? — произнёс Хосок, выдерживая томную улыбку на губах. — Позвольте мне согреть ваши руки в этот холодный зимний день, — и он протянул вперёд стакан чая, слегка поклонившись. — Вы замёрзнете, если продолжите сидеть здесь, тем более расстёгнутым. Незнакомец смотрел на него удивлённым взглядом, явно не ожидая здесь появления этого необычного человека. Пару раз моргнув, он посмотрел ему в лицо, чуть склонив голову, будто прислушивался или приглядывался к чему-то, а затем подозрительно прищурил глаза, хмыкая. — Кто вы? — пролепетал он своим мурлыкающим голосом. — Я — ваш ангел-хранитель, — ответил Хосок. — Прошу, хотя бы выпейте чай. Мне больно смотреть на то, как вы мёрзнете здесь. — Но я не чувствую холода, — тот пожал плечами. — Почему вы вообще со мной говорите? Вы выглядите так, будто сбежали от толпы поклонников. Хосок смущённо усмехнулся и отвёл взгляд. — Я всего лишь обычный прохожий, который хочет угостить вас чаем. Здесь нет никакого подвоха. Гид решился осторожно протянуть руки к стакану, накрывая своими заледеневшими пальцами ладони Хосока. На мгновение искра промелькнула в этом прикосновении — пальцы незнакомца вдруг ударило током. Слегка вздрогнув, он подался назад, надув губы. — Простите, моя вина, — произнёс Хосок, облизнувшись. — Это пальто… — он перевёл взгляд на шерстяную ткань, так легко бьющую током, если хорошенько о неё потереться. — Говорят, если от человека можно получить удар током, значит, вы ему нравитесь, — Хосок игриво подмигнул парню. — Вы дорам насмотрелись? — с ноткой презрения в голосе хмыкнул гид. — Почему вы продолжаете сидеть на холоде? — продолжал недоумевать Хосок: его голос слегка повысился на пару тональностей. Парень аккуратно повёл стакан на себя, закусывая губы. Видимо, от чая он всё-таки не отказывался. — Я не чувствую его. — Может, у вас уже переохлаждение? Незнакомец только улыбнулся и благосклонно покачал головой. — Скажите, вы плюнули туда? — он открыл крышку пластикового стакана, пристально вглядываясь в тёмный крепкий напиток. — Почему вы мне не верите? — Хосок вскинул брови, подняв взгляд вверх, на небо, и тяжко вздохнул в беспомощности. — Всё просто, — гид пожал плечами и отхлебнул первый глоток чая, заметно вздрогнув. — Я не доверяю красавчикам. Вы бы стали верить парню, который появился буквально из ниоткуда, так нелепо пытается к вам подкатить и вдобавок угощает чаем? — Сегодня сочельник, — напомнил Хосок, — а в Рождество чудеса имеют привычку случаться. Я могу быть вашим чудом в этом году. Гид помолчал, а затем внезапно засмеялся, едва не выплевывая чай. Он прикрыл рот ладонью, продолжая беззвучно хихикать и обмахивая лицо ладонями, словно ему стало жарко от переполнявших эмоций. Хосок лишь безмолвно наблюдал за ним, выдерживая всё ту же лёгкую загадочную улыбку, радуясь, что смог вызвать хоть какие-то чувства в незнакомце. — А вы забавный парень, — проговорил гид, восстановив дыхание после смеха. — Готов поспорить, люди в вас влюбляются, потому что им смешно рядом с вами. — Я вообще-то не шутник, — Хосок склонил голову. — Но если попросите, смогу веселить вас весь вечер. — Спасибо, не надо, — гид утёр слезу, вызванную смехом, с щеки и сделал очередной глоток чая, едва заметно вздрагивая от резкой перемены температур в теле. — Я и так будто в цирке живу, — он тяжело вздохнул. — Ладно, давайте покончим с этими никому не нужными любезностями. Моя экскурсия начинается буквально через десять минут. Вы что-то хотели? Надеюсь, не частную экскурсию? Это же вы были тем незнакомцем, приставшим к нашей группе туристов? — Да, это я, — улыбнулся Хосок. — Признаюсь, что увязался за ними, но лишь потому, что вы меня слишком сильно заинтересовали. — Рассказом о том, как была убита королева Мин? — хмыкнул гид, крутя в ладонях пластиковый стакан, словно согревал ладони — бледные, с облезшей от холода кожей. — Сомневаюсь, что это так привлекательно. — Из ваших уст — более чем. Хосок заметил, как на щеках у гида выступила краска, а тот опустил взгляд, будто боялся выдать своё смущение. — Знаете, мне немного неловко от того, как вы меня нахваливаете, — он сжал губы. — Пожалуйста, скажите по делу, что именно вы хотели, чтобы я не чувствовал себя не в своей тарелке, — парень поднял на Хосока задумчивый взгляд, откидываясь на скамье и опираясь руками о дощечки. Ох уж эти глаза! Такие большие, миндалевидные, они были цвета горячего шоколада или склона одинокой горы, усыпанной снегом. И смотрели так пронзительно, стреляли прямо в душу — чересчур грубо, бесстыже, вызывающе, будто в них содержался не кофе и даже не чай из ромашки, а горький яд. И капли этого яда на кончиках стрел прилетали Хосоку в сердце: лишали дара речи, возможности дышать, парализуя его. Горло пересыхало от этого взгляда, из лёгких вылетал воздух; этот взгляд ударял поддых, по самым больным местам, не позволяя отдохнуть после предыдущего пинка. Кажется, Хосок нашёл своё проклятье — и собирался по полной испробовать его убивающее наказание за совершённые и несовершённые грехи. Он нашёл свою темницу и персональный ад, где, изрисованный синяками и шрамами, полуживой, едва способный открыть глаза, но всё ещё благодарный за побои, он лежал на холодной земле в луже собственной крови, и очередной взгляд незнакомца, что снизошёл до визита к нему — хотя бы раз в день — давал ему мотивацию жить. Он нашёл личную боль, которую добровольно вводил под кожу — и, превозмогая страдания, счастливо улыбался. Вот что он нашёл в этом взгляде. Каким же мазохистом он оказался на самом деле… Хосок внутренне ликовал: неужели у него получилось разговорить этого парня, да ещё и взволновать его — причём так быстро? Тот заметно поджался, будто хотел стать совсем крохотным, незаметным под резким напором настырного взгляда Хосока, а тот лишь продолжал вытягивать его из зоны комфорта, перенимая всё внимание на себя. — Хотел пригласить вас поужинать вместе. Гид сощурил глаза. — Нельзя просто так взять и позвать незнакомца поужинать, — и снова желчь в голосе, смешанная с грубостью. Где же тот милый, открытый паренёк, откровенно наивно ловивший снежинки? Неужели тёмная сторона вдруг начала выходить наружу? — Мне — можно, — самодовольно ответил Хосок, вскидывая подбородок. — И на каком это основании? Хосок потянулся к внутреннему карману, тяжело вздыхая, чтобы достать и протянуть одну из многочисленных визиток. Гид с интересом изучил её, а затем поднял взгляд. — Сон Хосок? Совладелец одной из крупнейших цепей гостиниц? — он покрутил визитку в руках, с презрением оглядывая обе стороны. — Чем же такой, как я, вас заинтересовал? Хосок подмигнул ему — снова, вгоняя в краску. — Если согласитесь угостить вас ужином сегодня, я отвечу на ваш вопрос, — он опустил взгляд на свитер, где проглядывалась висящая на шее на нежно-розовой ленте лицензия гида. Чуть напрягши зрение, Хосок смог прочесть его имя. — Гид Че… Могу я называть вас… — он внезапно взглянул ему в глаза, установив настырный зрительный контакт, — Хёнвоном? Хёнвон, закатив глаза, тяжко вздохнул, понимая, что от этого настойчивого мужчины ему не избавиться. — Да вы никак на свидание меня зовёте? Учтите, я не терплю случайных связей и не ищу развлечений на одну ночь. Теперь пришла пора Хёнвону вводить Хосока в ступор. Ибо изначально целью знакомства с этим задумчивым парнем было обыкновенное свидание без каких-либо обязательств. Хосоку всегда удавалось каким-то образом привлечь людей отдохнуть вместе, но этот парень подобного увеселения не признавал. — Посмотрим, что из этого выйдет. Считайте мое приглашение обыкновенным деловым ужином. Как насчёт этого ресторана напротив, сегодня, в восемь вечера? — Хосок подбородком указал на заведение через дорогу, окна и двери которого были украшены сияющими гирляндами. — Думаю, там довольно тихо. — Я работаю гидом, — напомнил Хёнвон. — И каждый день рассказываю людям о мистических убийствах, исторических легендах и прочих тёмных вещах, которые сойдут за страшилки в лагере. И вы думаете, я соглашусь отправиться поужинать с незнакомцем? — Вы полагаете, я маньяк? — Сексуальный уж точно, — фыркнул Хёнвон, отворачиваясь. — Ладно, — Хосок пожал плечами. — Очень жаль, если вы откажетесь. Тем не менее я буду ждать вас внутри. Приходите, если надумаете. Он развернулся, уходя к воротам замка и оставляя Хёнвона одного в раздумьях. Грохоча колёсиками чемодана, Хосок удалился, зная, что произвёл на того достаточное впечатление, чтобы не быть забытым. Выходя за пределы замка, он обернулся, чтобы взглянуть на Че Хёнвона. И самодовольно отметил, что тот с интересом разглядывает его визитку.