Крошечный уголок на краю Вселенной

Кихён забежал в агентство, на ходу стягивая шарф, колющий кожу на шее, и взрыхляя примятые, мокрые от снегопада волосы. Чёрное пальто было усыпано снежинками, понемногу таящими в тепле, и крохотные капли падали на чистый пол бежевого кафеля. — Не то чтобы меня смутили, понимаешь, — начал он, ускоренным шагом направляясь по коридору к лифтам, — просто он оказывает на меня давление. Если бы он не помахал мне, может, мы там бы и остались. — Думаешь, он не заметил, что сразу после приветствия ты, как ошалелый, выскочил на улицу? Между прочим, я даже не успел допить свой кофе. — Минхёк закатил глаза, раздражённо цокая. — Да ты просто испугался. — Мне нечего бояться, — сухо ответил Кихён, пролетая мимо кабинета администрации. Через прозрачное стекло во всю стену проглядывалось, как руководители что-то с жаром обсуждают на совещании, изучая календарь и запланированное расписание. Среди них он отметил и своего менеджера: кажется, сегодня тот ворвётся в общежитие трейни с новостями, и судя по серьёзному выражению лица большинства присутствующих, вполне напрягающими. Концерт предстоит скоро, а Кихён входил в число стажёров, которым ещё не дали тему для номера, и это его беспокоило в достаточной степени. Смотреть, как другие вовсю репетируют яркие, необычные номера, и самому прогонять всё те же танцы, где каждое движение знаешь наизусть, или одинаково сложные и муторные вокальные номера с преподавателем, — сомнительное удовольствие. — Да ты только его и боишься, — тем временем продолжал Минхёк, вырывая Кихёна из мыслей. — Вы знакомы уже больше пяти лет, неужели за это время ты до сих пор не привык? Разве ты не должен был стать более спокойным? Не знаю, проходит столько времени, а ты всё ещё дрожишь перед ним, будто первый месяц влюблён. Кихён и сам надеялся, что этот священный трепет, это влюблённое восхищение, когда стук сердца слышится далеко за пределами тела, когда колени дрожат и ноги подкашиваются от одного любимого взгляда, когда на душе неспокойно, и мысли и днём, и ночью занимает лишь он, так надоедливо, назойливо, в скорости пройдёт. Может, он поболеет им месяц, два, три — не больше, а затем наконец остынет, как-то привыкнет к этому Хёну, поймёт, что тот имеет свои недостатки и минусы, а чувства охладятся, и он перестанет воспринимать этого парня как некое божество. Только с течением времени это нисколько не изменилось, и остынуть по отношению к Хёну оказалось невыполнимой задачей, непреодолимым вызовом, ведь с каждым новым днём Кихён лишь находил новые поводы сильнее в него влюбляться. К тому же, когда тот так радостно ему улыбался, щуря свои и без того крохотные глазки, когда махал издалека, неведомым образом замечая в толпе других знакомых, когда писал ему, даже если это был обыкновенный вопрос по поводу тренировок — Кихён умудрялся придумывать всему этому необыкновенные оправдания, вроде того, что Хёну и сам обо всём может узнать у менеджера, например, а к парню обращается лишь чтобы вновь услышать его голос. Кихён резко свернул к лифтам; и полы его пальто развевались на ходу, а чёлка каштановых волос спадала на глаза: он чувствовал себя беженцем, преданным и оскорблённым, и наворачивались слёзы на глаза: неизвестно от чего — то ли от холода, что до сих пор тряс его изнутри, то ли от бешено переполнявших чувств. Он бежал к месту, куда звала его сама душа — единственному месту в агентстве, где он может почувствовать себя свободным, настоящим, где сможет укрыться от посторонних, опустив жалюзи, и отдаться творчеству. Створки лифта со звоном раскрылись, словно по волшебству, и Кихён, расталкивая выходящих людей, рванул внутрь, будто кабина станет его последним оплотом спокойствия и надежды в этом глухом и бесконечном лабиринте. Бешено несколько раз он нажал нужную кнопку, поспешно закрывая двери, а затем скатился по металлической стене на холодный пол, переводя дыхание. — Хотел бы я спрятаться от него так же, в запертой кабине, чтобы не видеть больше, не слышать, не мечтать о нём, и раздражаюсь всякий раз, как только он со мной говорит… — Кихён глубоко вздохнул, зажмуривая глаза, так сильно, что слёзы скопились в уголках глаз, — но он снова и снова меня притягивает, будто есть в нём что-то непреодолимое, понимаешь? Зачем он даёт мне ложные надежды, если в конце планирует оставить меня, сменив кем-то получше?.. Минхёк опустился на корточки возле Кихёна, задыхавшегося от короткого, но утомительного бега, будто оба прятались от погони — только угроза исходила не снаружи, а изнутри — погоня от запрета, строжайшего табу, которое оба хотели преодолеть, стереть на пути к состоянию, что они рисковали назвать счастьем. Им даны миллионы возможностей, они на пути к тому, чтобы прославиться, профессионально занимаясь любимым делом — кажется, агентство думает, что это достаточно большинству молодых людей — да, у тех, у которых в жилах кипит кровь, и в их возрасте работа, пусть и работа мечты, не предел мечтаний. Кихён никогда не думал, что сможет отставить работу на второй план — с самого прослушивания он нацелился дебютировать и стать профессиональным певцом, но ненужная влюблённость в неподходящий момент показала ему, что он, в принципе, такой же, как и все его ровесники: мечтает развлекаться и любить, вспоминая каждый день молодости, успешный и неудачный, с улыбкой; он хотел гулять, влюбляться, воспринимать каждую мелочь как повод для радости, ловить первый снег ладонями и с улыбкой смотреть в небо… иными словами, он просто хотел жить. А запрет агентства на отношения между трейни всё только усугублял. Минхёк закусил губу, не зная, как утешить друга: кажется, сегодня все чувства обострились. Это случалось редко, но всегда так неожиданно — Кихёна настигал нервный срыв, и он метался в своих ощущениях, не понимая, чувствуя ли злость по отношению к Хёну или сумасбродно скучает по нему, будучи готовым на край света побежать, лишь бы снова увидеть его улыбку. В этих случаях лучшим вариантом было выслушать все сомнения и мысли, одолевавшие его, позволить выговориться, выплеснуть наружу эти страдания, чтобы затем на душе стало спокойно. Разочарованно, пусто, одиноко, будто этими слезами он потерял прекрасную часть своей жизни, но — спокойно и относительно тихо. — Почему ты думаешь, что всегда есть кто-то лучше тебя? — прошептал Минхёк, понимая: сегодня для них с Кихёном предстоит долгий день. — Глупо полагать, будто я самый лучший вариант, — вздохнул тот, пряча лицо в ладонях. — Я не в такой степени красив, как остальные, и не так популярен, чтобы быть на слуху. Я обычный. Посредственный. Серый. И поверь мне, я слишком далёк от дебюта. — Не начинай. — Легко говорить «не начинай», Минхёк, — Кихён сжал губы. — Ты-то сам разве можешь чем-то похвастаться? Может, ты и стараешься понравиться этим девушкам, но что-то я не вижу прогресса. — М? Минхёк поднялся с колен, вскидывая брови вверх. Казалось, последняя фраза Кихёна если не оскорбила его, то по крайней мере ввела в недоумение. Округлившимися глазами смотря на того сверху вниз, он выдал фразу, надолго въевшуюся в не желающий соображать мозг Кихёна. — Ты поставил целью своей жизни быть рядом с Хёну, но для этого ничего не предпринимаешь, а только жалуешься мне, и я прошу заметить, это нисколько не улучшает ситуацию, — Минхёк упёр руки в бока, вздыхая. — А только надоедает. Да, он сидел с тем парнем в кафе, потому что они общаются, и если бы ты приложил чуть больше стараний и силы, то вполне мог оказаться на его месте. Хёну дружелюбный парень, и для него не составит труда разделить обед со своим знакомым — помнишь, скольких из них мы уже встречали рядом с ним? Просто вспомни, сколько раз ты пытался контактировать с этим Хёну. Ты обещаешь его забыть, но каждый месяц втягиваешь себя в ещё большую кабалу, тем временем ни забывая его, ни сближаясь с ним, и находишься в каком-то эфемерном пограничном состоянии, сам не зная, чего хочешь. В этом основная проблема. Их приезд на восьмой этаж ознаменовался звоном колокольчика, и широкие двери раскрылись, открывая вид на обустроенный в стиле модерн коридор с прозрачными стенами. Кихён, ощутив головокружение, осторожно поднялся по стене, держа Минхёка за руку, и оба вышли из кабины. Только если второй был преисполнен отчаяния и злости на друга, который сам себя истязал непонятными чувствами, то первый ещё никак не мог отойти от шока, вызванного услышанными словами. Можно было начать спор, можно было кричать о собственной правоте, только Минхёк всегда оказывался более проницателен и оценивал ситуацию со стороны, объективно, а значит, большинство его суждений оказывались верными. Может быть, Кихён и вправду слишком слаб, чтобы отказаться от Хёну, что стал для него альтернативой наркотика. Без Хёну у него начиналась ломка: мысли о нём начинали и завершали день, а короткое «привет» в коридоре стало ритуалом, хоть немного, но вселяющим силы в Кихёна. Чтобы переболеть, оставалось два пути: либо идти к своей цели и дальше, пытаясь обратить внимание Хёну на себя, либо начисто забыть о нём, выбросить из мыслей и из души, надеясь заменить эту пустоту в сердце усердной работой. Только каждый из вариантов казался Кихёну фатальным: если Хёну отвергнет его любовь — он навсегда замкнётся в себе, убитый горем и стыдом, желая, чтобы опозорившего его признания никогда не существовало; если же Хёну примет его и ответит взаимностью, Кихён посвятит заботе о нём всю свою жизнь, полностью позабыв о своих желаниях и предпочтениях, лишь бы Хёну было хорошо рядом с ним. Это какая-то новая форма влюблённости, всегда отмечал Минхёк. Зависимость и подвластность. Полное подчинение. Одержимость. Но Кихён был тем ещё мазохистом. И как тут забыть безответную, но такую сильную и приятную любовь? — Я не знаю, что делать, Минхёк-хён… — вздохнул он, издав короткий стон. — Забыть его я уже точно не смогу. Пытался, но не выходит. В прошлом году Кихён покидал агентство, взяв отпуск на месяц, чтобы отдохнуть с семьёй за границей, и надеялся, что столь долгое отсутствие развеет его мысли и выкинет оттуда этого надоедливого Хёну с его сияющей улыбкой и мягким голосом. Только в каждом окне, на каждой улице и площади, в магазинах, на заправках и в аэропортах он замечал похожие силуэты, теряя дыхание, ибо на секунду верил, что и здесь случайным образом может встретить Хёну. В тайне он надеялся на очередную встречу с ним. Потому что безумно скучал. А сухие, безжизненные фотографии, которыми Хёну радовал подписчиков в Инстаграме, были обыкновенной дешёвой подделкой на него — настоящего. На его великолепный голос, чуть смущённое выражение лица, пухлые губы и яркие глаза. — Остаётся только идти к своей цели, верно? Почему-то мысль о возможности наконец сблизиться с Хёну радовала его и придавала ему сил. Однако она присутствовала в мыслях вот уже пять лет, и никакого результата не произошло. Кихён поднял на друга полный надежды взгляд, веря, что тот снова утешит и даст нужный совет. Но Минхёк лишь опустил голову, плотно сжав губы, ведь советов было дано тысячи, миллионы — и ни к одному не прислушались. Он попросту сдавался. — Сегодня сочельник, Кихён, — пространственно ответил он, пряча лицо в плотный чёрный шарф, будто сбегая от проблем. — Давай хоть раз дадим душе и сердцу отдохнуть, — он слегка покосился на друга. — Перестань ты думать о нём. Кто знает — может быть, в этот день случится хоть какое-нибудь чудо… Студия находилась в другом конце коридора. И если посреди дня хотелось забыться, утопить свои проблемы в бушующем океане мыслей, не было способа лучше, чем скрыться за стеклянными дверями, опустить жалюзи, включить музыку и отдаться песне… Может быть, подумал Кихён, это именно то, что ему сейчас необходимо. В конце концов, когда безответные чувства не дарили озарение на создание очередного шедевра? Возможно, именно поэтому Кихён и стал одним из самых упорных, самых талантливых стажёров: в его душе вдохновения накопилось достаточно, чтобы выплеснуть его в творчестве. Их быстрый, уверенный шаг прервал звук уведомления на телефоне. Кихён остановился посреди коридора, достал из кармана мобильный и, взглянув на экран, так и встал, поражённый, а тем временем сообщения всё приходили и приходили, оповещая громким перезвоном. Минхёк выворачивал шею, лишь бы увидеть, что так сильно удивило Кихёна, что аж краска сошла с его лица. Разблокировав экран, тот открыл мессенджер и увидел новую беседу под названием «Выступление на концерте», куда его только что добавил менеджер. Обычно подобные чаты создавали для групп трейни, которых готовили к определённому номеру, чтобы передавать важную информацию всем сразу. Кихён сделал глубокий вздох. Означает ли это, что и ему теперь достанется номер на новогоднем концерте? И не только ему одному?.. Когда он увидел новое уведомление, сообщавшее, что в беседу к нему и менеджеру добавлен Хёну, Кихён подумал, что свалится в обморок. Но когда на экране всплыло сообщение «Вы оба, быстро приходите в студию на восьмой этаж», то перед глазами всё поплыло. Он не помнил, что случилось дальше. Потому что был на седьмом небе от счастья. Минхёк сказал, что в сочельник, вероятно, произойдёт чудо. Только они оба не подозревали, что эти слова исполнятся в такой степени скоро.

***

Менеджер крутанулся на табуретке, тяжело хмыкая, и закусил кончик карандаша, обгрызая и без того покоцанное дерево. Этот мужчина лет сорока мог гордо носить звание самого равнодушного, самого халатного и небрежного сотрудника агентства — и почему-то достался в руководство именно Кихёну, о чём тот ежедневно жалел. Его толстый блокнот был исписан чернилами, обклеен напоминаниями и разваливался от количества дополнительных листов, вложенных к форзацу, но это не помогало ему успешно вести дела. Так что объявление о подготовке номера за неделю до концерта было привычной вещью — Кихён уже научился в краткие сроки выкладываться на полную: а что остаётся делать, когда приказ оглашается так поздно? Впрочем, все важные события освещались буквально в последнюю секунду, так что возможности хотя бы морально подготовиться к ним практически не предоставлялось. — Я бы мог спросить, есть ли у вас время подготовиться, — проговорил менеджер, почёсывая свою лысину, — но и сам знаю, что нет, поэтому слушайте внимательно. Кихён и Хёну сидели на полу в позе лотоса — на небольшом отдалении друг от друга, но достаточно близко, чтобы перешёптываться, наклоняясь, обсуждая очередную вещь, которую может выкинуть менеджер. Работая с этим человеком, можно было только глаза закатывать и цокать от ужасной неорганизованности, которую они оба терпеть не могли. Но мужчина только раскрыл свой блокнот где-то посередине, вглядываясь в нечитаемые записи, и покачал головой. — Директор-ним посчитал, что номеров для концерта подготовлено недостаточно. Несмотря на обширную программу, в которую включили выступления ваших наставников, процент выступления новичков-трейни чересчур мал. Думаю, вы догадываетесь, что я имею в виду. Кихён стеснительно взглянул на Хёну, чуть закусив свои розовые губы. Тот гордо смотрел вперёд, выдерживая томную улыбку. В ярком свете электрических ламп его профиль выглядел величественно, по-королевски: как ещё мог выглядеть обладатель волевого подбородка, пухлых губ, широкой шеи, едва прикрытой воротом рубашки? Даже с растрёпанными волосами, сонный, прибежавший в студию на последнем издыхании, Хёну всё равно казался чересчур очаровательным: словно лохматый щенок, радующийся прогулке. Кихён нервно сглотнул слюну, приблизительно понимая, какую новость должен сообщить менеджер, и тяжело выдохнул. Если их поставят в один номер, это будет настоящим подарком судьбы, но как ему придётся работать вместе с этим невообразимо красивым человеком? Как целые дни проводить вместе в студии, притворяясь, что ничего не чувствует, как обсуждать детали, ставить танец, не избегая взаимных прикосновений, едва ли не бьющих током? Как спокойно терпеть его улыбку, падая в этот омут влюблённости с головой и пропадая в нём… полностью теряя разум. — Хёну, — добавил менеджер, — я понимаю, что ты уже задействован в номерах, эм… — он снова взглянул в свой блокнот: теперь на другую страницу. — В четырёх, кажется? Хёну самодовольно кивнул. Ну конечно, его как лучшего танцора определили в помощь к уже выдающимся артистам, и ни одна репетиция не проходила без его присутствия. Кихён, бывало, проходил мимо зала, исподтишка поглядывая на подготовку, и томно вздыхал, даже не надеясь, что в один прекрасный день окажется с ним на сцене. — Прости, но тебя добавили ещё и в пятый, — мужчина покачал головой, только в этой фразе не прозвучало ни нотки сожаления. Ему попросту было плевать на загруженность своих стажёров: он снабжал их информацией и убегал обратно в офис. — Ты и Кихён будете выступать в одном номере. Вдвоём. Кихёну показалось, будто прямо сейчас он задохнётся. Железная рука сдавила горло мёртвой хваткой, заставив выпучить глаза от неожиданности, а в лёгких кончился кислород — осталась пустота, расходящаяся по телу. Уши пронзил назойливый звон, едва слышимый, но достаточный для поражения нормальной мыслительной деятельности. А тело сковала тупая боль, пригибая его к земле, но Кихён держался, выражая свой шок лишь слега приоткрытым ртом, смотря в неопределённую точку на полу, пытаясь осознать услышанное. Он думал, что отнесётся к этой новости спокойно. Ведь он уже предполагал, что так и случится, учитывая все обстоятельства. Только изнутри его съедали сразу два чувства. Во-первых, он жутко боялся, ведь оказавшись рядом с Хёну на столь долгий период один на один, он тут же бы выдал себя. Но тем не менее он ликовал — так сильно, что не мог сдержать смущённую улыбку, стараясь прикрыть её ладонями или отвернуться, лишь бы никто не заметил его безграничного счастья, и эта внутренняя дрожь была смесью сразу двух ощущений: подсознательно он понимал, что этот шаг изменит отношения между ними двумя; но от мысли, что Кихён станет на шаг ближе к своей цели, кружилась голова, и в какие-то доли секунды он успел осознать, что ещё обладает крохотным шансом завоевать сердце этого неподступного Хёну. Кихён не слушал слов менеджера — да тот никогда ничего толкового и не говорил, — только, поражённый, смотрел на Хёну, не веря собственным глазам, и хлопал ресницами, пребывая в состоянии какого-то внутреннего полёта, словно душа отделилась от тела и витала где-то под потолком, а мысли его так вообще опустели. Он лишь кричал от радости — где-то внутри, не выдавая себя, но назойливая, предательская улыбка так и расползалась по лицу. Сдерживать эмоции было не то что трудно — это было даже больно, и на глаза наворачивались слёзы: ещё немного, и Кихён окажется на грани истерики. — Тематика номера — новогодняя атмосфера, — тем временем продолжал менеджер, листая блокнот. — Выбирайте нужную песню, ставьте танец. Ваша цель заключается в том, чтобы через выступление показать, как выразился директор, «ту радость, что испытывают люди во время зимних праздников». Больше она ничего не сказала. Хоть кимчи на сцене готовьте, лишь бы с улыбкой. — А какими мы будем выступать по счёту? — поинтересовался Хёну. Кихёну на это дело было ровным счетом плевать, лишь бы наконец приступить к подготовке. Вся утренняя апатия, которую он так старался подавить жадными глотками крепкого кофе, наконец исчезла, уступив место вдохновению, и он уже не мог усидеть на месте: как тут возможно отнестись спокойно, когда тебя ставят в один номер с Хёну? И больше никому? Только вы вдвоём, без дополнительных танцоров или других трейни — да это сродни романтическому свиданию на сцене. Или же несбыточной мечте Кихёна. Он крепко сжал кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в кожу — а если боль есть, значит, это не сон. — Где-то в середине, вместе с остальными трейни, — менеджер нахмурился, сверяя расписание. Ещё вопросы есть? Оба покачали головой: только если Хёну — в задумчивости, понимая, что теперь ему придётся репетировать на несколько часов больше, то Кихён — радостно, едва ли не сворачивая себе шею (какой-то хруст в позвонках всё равно раздался): невозможно было не заметить яркий блеск в его красивых глазах. — Тогда я покину вас, — произнёс менеджер, облегчённо вздыхая. — Приступайте к работе. У вас целая неделя, чтобы поставить номер, так что не ленитесь. Если я понадоблюсь, найдёте меня в моём кабинете. С этими словами он вышел из студии, громко хлопнув дверью, оставив Кихёна и Хёну наедине. Те так и сидели друг напротив друга — безмолвно, лишь вздыхая, но мысли их были неосознанно похожи. — Что ж… — Хёну почесал затылок, тяжело вздыхая. — Очень рад, что нас поставили в номер. Вдвоём, — он смущённо сжал губы, отводя взгляд. — Я имею в виду, мы как два сильных трейни сможем подготовить профессиональное выступление, — он даже отвернулся, будто не хотел, чтобы Кихён что-то заметил. — С твоим голосом и моей хореографией, я думаю, мы выступим мощно. Буду рад работать с тобой, — Хёну наконец протянул вперёд руку. Кихён широко ему улыбнулся, пожимая ладонь, — чересчур долго для обыкновенного жеста. Рука Хёну казалась такой тёплой, приятной, мягкой, несмотря на огрубевшие участки кожи, она была даже уютной. Это прикосновение было для Кихёна сродни подарку судьбы, ведь когда ещё ему предоставлялся такой шанс сблизиться с Хёну? — Я тоже очень рад, — пролепетал Кихён, сдерживая слёзы радости. «Ты даже не представляешь насколько…» Так, сидя у высокого зеркала во всю стену, крепко держа ладонь Хёну, Кихён раз и навсегда отметил для себя, что теперь хочет любоваться его улыбкой и держать его руку всю оставшуюся жизнь. И теперь он сделает ради этого всё что потребуется.

***

Минхёк стоял за порогом студии, всё ещё одетый в тёплое пальто и закутанный в шарф, будто не чувствовал, как капли пота осторожно стекают со лба. Изводя себя волнением, он высчитывал шагами размеры коридора, слыша какие-то приглушённые голоса менеджера и Хёну, но звукоизоляционные стены не позволяли ему узнать новости раньше, чем их обнародует Кихён. Минхёк уже успел поздороваться и поболтать с девушками-трейни, при этом как-то нелепо пошутив, что те незамедлительно удалились в первый попавшийся кабинет; он уже и спрятался от менеджера, который явно бы заметил отсутствие стажёра на тренировке (да какая тут тренировка, когда у лучшего друга жизнь решается!); он даже успел пройти уровень в незатейливой игре на телефоне, и в тот момент, когда он готов был скатиться на пол от скуки, потому что не мог больше терпеть, Кихён вырвался из студии практически вслед за менеджером, бросаясь Минхёку на шею, стуча его кулаками по плечам и спине от радости и что-то вдобавок приговаривая максимально тонким и высоким голосом. Наговорившись достаточно, чтобы оглушить Минхёка нотами, который не каждый трейни ещё возьмёт, он чуть оторвался, плотно сжимая губы, чтобы ненароком не завизжать о своей радости. — Ты в порядке? — улыбнулся Минхёк, поглаживая того по спине. — Нет! — закричал Кихён. — Вообще не в порядке!!! — при этом на лице его играла хитрая ухмылка, а карие глаза были заговорщицки зажмурены. — Менеджер сказал, что я буду выступать с Хёну, в паре!!! — чересчур громко прошептал он, бросая косой взгляд на студию. — Мы, вместе! Вдвоём, Минхёк, и больше никого! — он принялся трясти друга за плечи, чтобы тот выдал хоть какую-нибудь реакцию, но тот лишь стоял, выдерживая спокойную, блаженную улыбку. Улыбку облегчения. — Да неужели… — прошептал он, хмыкнув, и выдохнул, крепко обнимая друга, — неужели я дождался самого яркого дуэта в мире! — он издал короткий победный вскрик, давая Кихёну пять. — Вы вдвоём? — Да! — Кихён подпрыгнул на месте. — Господи! — Минхёк по-доброму засмеялся, вскидывая руки. — И это сразу после того как я сказал тебе добиваться своей цели? — Кихён закивал головой. — Неужели такие совпадения возможны? Всё, — Минхёк с силой шлёпнул друга по плечу, а затем взъерошил его примятые волосы, пока тот с прикрытыми от наслаждения глазами стоял рядом, окидывая мечтательным взглядом дверь студии. — Теперь ты просто обязан сделать его своим парнем, понятно? — он поправил воротник пальто Кихёна, будто придавал ему сносный внешний вид, а затем хлопнул по заду, подарив заряд бодрости. — И мне всё равно каким образом. Иди и влюби его в себя. Чтобы через неделю вы уже встречались! И мне плевать, что это запрещено контрактом. Ты меня до чёртиков достал с этим Хёну, так что — либо вы вместе, либо ты уходишь из агентства, — он педагогично вскинул вверх указательный палец. — Конечно, хён, — Кихён отсалютовал Минхёку, подмигивая. А затем вновь перевёл взгляд на закрытую дверь. — Что ж, я побежал. Репетировать нужно начинать сейчас. Прости, что бросаю тебя. — Всё хорошо, — ответил тот. — Если из ваших репетиций выйдет хоть что-то путное, я буду только рад. Беги, — он легонько хлопнул Кихёна по плечу. — Пора наконец исполнять твою мечту. Кихён вздохнул, блаженно прикрывая глаза, и протёр лицо руками, настраиваясь возвратиться в студию. Желание, что он теплил в душе более пяти лет, наконец делает крохотный, но долгожданный шаг к исполнению. — Как же я чертовски рад, что влюбился в этого Хёну. Они оба даже не предполагали, как, слегка подняв перекладину жалюзи, за ними из студии наблюдал обладатель двух любопытных глаз. Хёну хитро улыбался, прислушиваясь к каждому слову, и щурился, будто замышлял захватывающий план. По губам наивного Кихёна читалось каждое слово — даже то, которому полагалось оставаться секретом. Забавный этот парень: считает, будто Хёну совсем ничего не замечает, хотя своими влюблёнными глазками и скромной улыбкой сам бросил в его душу семя сомнений и какой-то неловкости. Хёну держался изо всех сил, чтобы выглядеть спокойно и уверенно рядом с Кихёном. Только каждый вздох того, каждое осторожное движение и косой взгляд подмечались и заставляли Хёну чувствовать дрожь где-то на уровне груди, дискомфорт внизу живота, как при волнительном ожидании чего-то нового, неизвестного, но безумно приятного. Кихён был поистине особенным парнем — просто потому, что излучал свет, влекущий и ослепляющий Хёну одновременно. Лишь с ухмылкой покачав головой, Хёну закрыл жалюзи и развернулся, где-то изнутри чувствуя, что скоро в его жизни произойдут кардинальные перемены.

***

Кихёну второй раз за день приходилось сидеть в непосредственной близости от Хёну, и это ставило его в неловкое положение. Они устроились на полу в позе лотоса, напротив ноутбука с открытым на экране Ютубом, поочерёдно выбирая песню, подходящую номеру, и их колени едва соприкасались. Сейчас это волновало Кихёна куда больше выбора песни. — Менеджер даже не посоветовал нам трек, — покачал головой Хёну, тяжко вздыхая. — Ну что за человек! Временами мне кажется, что с этим человеком я как собака, самолично ведущая себя на поводке. — Да ладно, — Кихён пожал плечами. — Я привык. Может, так он приучает нас к жестокости миру соревнований. Хёну резко обернулся и обошёл Кихёна изучающим взглядом с ног до головы, отчего тот поёжился. Слегка прищурив глаза, он склонил голову, задумавшись над словами парня, и хмыкнул. — А ты прав. И вернулся к поиску. Кихён удивлённо вскинул брови. Ещё парочка подобных взглядов — и он точно упадёт в обморок от количества оказанного ему внимания. — Может, возьмём ЕХО? — предложил Кихён, указывая пальцем в центр экрана, как только заметил в предложенных видео стоп-кадр с лицом Чанёля. — У них красивые зимние песни. — И все баллады, — напомнил Хёну. — А нам нужно яркое выступление. Хотя бы пару элементов с танцами. Думаю, надо выбрать что-то пободрее. И артистов не нашего агентства — они и без нас свои песни споют. — ВТОВ? — предположил Кихён. — У них было что-то бодрое. По крайней мере, достаточно бодрое для танца. «Because It's Christmas». Пока Хёну вбивал название песни в поисковике, Кихён косым взглядом посматривал на него, слегка поджав губы: ему не верилось, что прямо сейчас, в преддверии Рождества и Нового года, впервые за пять лет стажировки в агентстве, он наконец бок о бок сидел рядом с человеком, подарившем ему вдохновение творить. Кихён понемногу терял ощущение реальности, будто смотрел на происходящее через толстое стекло, находясь за сотни миль от студии, но дрожал и потел он от волнения по-настоящему, испытывая всё тот же трепет, только теперь — с улыбкой, понимая, что на эти праздники Хёну, подобно новогоднему подарку, достанется только ему. — Нашёл, — тем временем отчитался тот, слушая трек. Это была милая и спокойная баллада о наступлении Рождества с бодрыми нотками, напоминающими перезвон колокольчиков: та самая песня, под которую с радостью хочется выбраться из рутины, отправившись по магазинам за подарками, рассматривать украшенные рисунками и гирляндами витрины, пить горячий чай с корицей и беспричинно улыбаться, просто зная, что наступает самая чудесная, волшебная пора в году, когда желания, как по велению, начинают исполняться и душа поёт, радуясь падающему снегопаду. Хёну поймал ритм, чуть качая головой и подпевая, будто мотив его зацепил, и одобрительно усмехнулся, громко стуча по клавише пробела, чтобы остановить видео с текстом. — Мне нравится, — произнёс он. — Я уже вижу этот номер. Думаю, можно сделать декорации в виде кофейни или магазина, поставить достаточно спокойный танец, без слишком активных движений. Кихён, как среднестатистический безумно влюблённый, уже надумал, как совместные репетиции приведут к началу их отношений и — хлеще того — свадьбе, и едва удержался, чтобы не сказать: «Ну да, можно интерьер церкви вдобавок соорудить, священника позвать — чего медлить, на Рождество и поженимся». Но лишь усмехнулся. — Тебе понравилось? — смущённо спросил он, пряча взгляд. — Да, вполне, — Хёну пожал плечами. — В любом случае медлить некогда. Думаю, идеальный выбор для новогоднего номера, чтобы показать вокал и хореографию. Кто знает: может, после этого мы станем ближе к дебюту, — и он подмигнул парню, заставив того залиться краской. Репетиция, таким образом, началась ближе к полудню. Разобрав текст песни по кусочкам, чтобы придумать танцевальные движения, они примерно набросали сюжет выступления: дело происходит на заснеженной улице, может быть, в центре города; по центру сцены стоит одинокая скамейка, слегка припорошенная снежинками, и такой же одинокий фонарь освещает пустынную улицу. На фоне — шоколадный магазинчик с косо приделанной деревянной вывеской. Этот город — совершенно обыкновенный: каждый день по улице мимо скамьи шагает народ, не обращая внимания на происходящие рядом вещи — хотя те стоят огромного внимания. Единственный человек, радующийся зимним праздникам, — Хёну, ежедневно заглядывающий в магазинчик, чтобы полакомиться горячим шоколадом, конфетами или кексами. Он садится на скамью, обводя пустым взглядом незнакомые ему толпы народа, и созерцает тёмное вечернее небо, на котором вот-вот появятся первые сверкающие звёзды. Хёну — всего лишь студент, отличающийся от своих ровесников широкой улыбкой и сияющей душой. Он проживает всё ту же рутину, не унывая, ведь как он может себе позволить грустить в столь волшебные дни? Только в день Рождества происходит нечто необычное: на улицу буквально с небес сваливается ангел — в лице Кихёна — чтобы изучить обстановку на Земле, и случайно попадает на эту самую улицу. Ему удаётся спрятать свои крылья, и он начинает вести себя подобно остальным людям. Только, как бы он ни старался, ни единый прохожий не одобряет его появления, то грубо отталкивая его, то бросая в его сторону нелестные замечания. Он чувствует себя подавленно из-за невозможности сблизиться с людьми, которых считал такими интересными, и, опечаленный, садится на уже знакомую скамью, проливая слёзы. И только Хёну по счастливой случайности подмечает его крылья. Он нежно обнимает ангела, принимая того таким, какой он есть, и оба скрепляют свою дружбу за чашкой горячего шоколада. Когда парни придумали этот сюжет и заметками расписали его на страницах толстого ежедневника, у Кихёна стояли слёзы в глазах: эта история была слишком трогательной для его и без того сентиментальной души. Слушая, как Хёну придумывает всё новые и новые идеи, он понимал, что лишь всё больше в него влюбляется. И весь этот счастливый день был без сожалений проведён в студии: они даже не выходили пообедать или проветриться — выключили телефоны, чтобы никто не отвлекал, набрали себе бутылок воды и так и заперлись в комнате с высокими зеркалами, продумывая номер до мелочей. Записывали придуманные движения на видео, подбирали партии в тексте песни (Кихёну достались более медленные строки на высоких тонах, а Хёну отвечал за рэп: вместе они исполняли припев, и оба даже не представляли, как гармонично звучали их голоса), и что самое главное — говорили. Говорили обо всём и ни о чём: помимо обсуждения номера, они затрагивали бытовые темы, подшучивали над менеджером и лучшими друзьями, даже успели поспорить, какой кофе в кофейне напротив вкуснее… Одно упущение — за весь день Кихён так и не отважился спросить, кем же был тот таинственный незнакомец, завтракающий с Хёну этим утром. Человек, из-за которого Кихён вновь почувствовал себя жалким и убогим, остался для него загадкой, призраком, витающим где-то поблизости, хватая Хёну в цепкие лапы, присваивая его себе — и только себе, не оставляя тому шанса найти близких людей. Вот кем он был — собственником, максимально красивым, привлекательным и, подобно дьяволу, ужасающе притягательным. Однако, пока Кихён находился с Хёну наедине несколько часов подряд, этот мужчина понемногу выходил из его головы, подобно грузу, постепенно сваливающимся с плеч. — Поверить не могу, что меня наконец поставили в номер, — проговорил Кихён, опускаясь на пол попить воды. Они уже проработали начало выступления, в качестве лавки выбрав крутящийся табурет, в качестве магазина — дверь, ведущую в коридор, в качестве случайных прохожих — картонную фигуру какого-то айдола во весь рост, со счастливой улыбкой рекламирующего крем для рук. Так и сидели втроём: Хёну, Кихён и картонный Чо Ёнмин. — Почему тебя, одного из сильнейших трейни, до сих пор игнорировали? — изумился Хёну, вскидывая брови, и присел напротив в позе лотоса, впивая взгляд в парня подобно острому ножу. Тот пожал плечами. — Не знаю. Может, подбирали подходящее выступление. В конце концов я тут не один неприкаянный. Боюсь, агентство уже давно забило на меня: я каждый божий день репетирую всё те же песни и танцы, и это утомляет. Я как будто нахожусь в стагнации, — Кихён тяжело вздохнул, допивая бутылку до дна. — Не развиваюсь. Пою всё так же, танцую с горем пополам, а до дебюта так же далеко, как и пять лет назад. Он будто горизонт — заманчивый, но всё ещё недоступный. Наверное, я упустил свои возможности за эти годы, а теперь слишком стар для дебюта. Кихён слегка покосился на своё отражение: маленький, хрупкий, чуть сгорбившийся и отчаянный, он сидел на тёплом деревянном полу, думая о несправедливости менеджеров и директора: те заставляли своих стажёров пахать, выбиваясь из сил, но только избранным позволяли дебютировать. За эти годы певцами стали многочисленные знакомые Кихёна — даже его младшенькие завоёвывали награды на музыкальных шоу и устраивали туры по Азии, так почему же он до сих пор сидит здесь, взаперти, не имея ни малейшей возможности показать миру свою страсть к музыке? — Ведь я выкладываюсь на полную, и ты тоже, и Минхёк, хотя насчёт него ещё можно поспорить, — вздохнул Кихён, вскидывая полный надежды взгляд к потолку. — Почему у нас совершенно нет шансов? Иногда у меня складывается ощущение, будто мы застряли в какой-то виртуальной игре, только разработчики сделали нас второстепенными персонажами — теми самыми, которым, при всём желании, никогда не достанутся лавры, потому что их уже забрали какие-то посредственные главные герои. Другие трейни. Я не хочу сказать, что ни один из них не умеет петь или танцевать… Я лишь хочу знать, почему я в глазах руководства недостаточно хорош. Разве я хуже остальных? Кихён почувствовал собиравшиеся в уголках глаз капли слёз. Он мог проводить месяцы в тренировках, не задумываясь о завтрашнем дне и наслаждаясь возможностью заниматься любимым делом, но всякий раз, как он сам — или кто-то рядом — поднимал эту тему, нервы сдавали, многочасовая работа без отдыха напоминала о себе, и он позволял себе расслабиться — высказывал, что накопилось на душе, иногда пуская слезу отчаяния. Стажировка дарила ему вдохновения. Так же, как и медленно убивала его. Хёну пожал плечами, делая ленивый глоток воды, и задумчиво отвёл взгляд, будто разделял с Кихёном те же мысли. — У меня был шанс дебютировать, знаешь? — произнёс он, слегка поджимая губы. Кихён, едва слышно всхлипнув, в удивлении вскинул брови. — И что помешало? — Они хотели объединить меня с двумя парнями, чтобы организовать трио. Это было года так четыре назад. Информация секретная, никто не разглашал, дабы избежать ненужных слухов. Мы были хорошими друзьями с ними, но… знаешь Сончжэ и Уджина? Кихён припомнил эту парочку — ведь то были участники ныне дебютировавшей группы из семи участников. Парень утвердительно кивнул. — В последний момент их добавили в команду к другим пяти стажёрам, посчитав, что вместе они создают гармоничный образ. Они и правда все выглядят соответствующе. А я посреди их коллектива был похож на белую ворону — либо оказывался выше, либо крупнее, и танцевал получше, так что мне сказали не портить картину и ждать своей очереди, — Хёну устало провёл по лицу руками, испуская тяжёлый вздох. — Они пообещали, что скоро найдут подходящих трейни для создания новой мужской группы, но за четыре года так ничего и не поменялось, — парень крутанул в воздухе наполовину пустую бутылку воды, и та приземлилась ровно на донышко. Это заставило его печально улыбнуться. — Наверное, мне придётся дебютировать сольно, — он поднял грустный, но понимающий взгляд на Кихёна, слегка хмыкая. — Кто знает, может, тебе тоже стоит уговорить их позволить наконец записать песню или даже альбом. С твоим голосом осты к дорамам будут иметь успех. Кихён с сожалением покачал головой, начисто отвергая эту идею. — Я не могу быть один. Плыть по этому течению, барахтаться, пытаясь выбить себе шанс прославиться или хотя бы выжить на этой арене — слишком сложный вызов для меня как солиста. Я могу быть хорошим вокалистом, но я не настолько храбр, чтобы пробивать эту дорогу в одиночку. Мне просто необходимо иметь рядом людей, способных поддержать меня, в тяжёлый момент сказать, что мы справимся, что мы дойдём до своей цели. Я хочу быть частью чего-то большого, чего-то… легендарного, — Кихён опустил голову, позволяя паре локонов выбиться из укладки и упасть на лоб. — Я живу историями о группах, участники которых преодолевают тернистый путь вместе и идут прямиком к звёздам, понимаешь? Быть в команде, бороться с препятствиями, дарить другим такой же стимул упорно идти по жизни к своей мечте… Это то, о чём я мечтаю. Дебютировать для меня означает не только иметь признание по всему миру и зарабатывать огромные деньги. Я хочу, чтобы моё творчество имело смысл. В конце концов, музыка — это чувства. Музыка — это мотивация. Для меня, Хёну, музыка — это жизнь. Кихён скромно пустил на него взгляд исподлобья, ожидая ответной реакции, и заметил в глазах парня точно такие же чувства. Они оба были двумя брошенными кораблями, блуждающими в бесконечных и шумных просторах неспокойного моря, и с нетерпением ожидали, пока их пришвартуют у широкого песчаного берега, залитого солнцем. Они надеялись, что когда-нибудь, следуя высоким пенистым волнам, доберутся до укромного острова, пусть и необитаемого, и смогут набраться сил, чтобы продолжить идти к своей цели. Может, по одиночке. Может, совместными усилиями, цепляясь за каждый предоставленный шанс. И даже если вместе, этим молодым людям, что всё ещё лелеяли надежду вновь увидеть мир в ярких и тёплых тонах, хотелось согреть душу даже в воображаемом оазисе и, протянув руку к мечте, наконец коснуться её. — Ты ведь словно ангел, правда? — проговорил Хёну, протягивая руку вперёд и убирая упавшие локоны Кихёна вверх, отчего тот вздрогнул и испуганно подался назад. Инстинктивно он взвёл ладонь, тут же касаясь пальцев Хёну, и через какие-то доли секунды оба засмеялись — напряжённо, нервно, но хотя бы в унисон. Хёну ласково посмотрел на его лицо, чуть склонив голову, и удостоверился в своих словах. — Ты постоянно находишься в поисках людей, что примут тебя таким, какой ты есть. Ты не можешь жить без человека, который тебя утешит. Настоящий ангел из нашей придуманной истории. Кихён наконец поднял взгляд, смотря на Хёну. Тот всё ещё не опускал ладонь, держа локоны Кихёна поднятыми, будто старался рассмотреть его бледное стеснительное лицо. Их глаза на секунду встретились, сияя яркими переливами: кто бы мог подумать, что вот так, в пустынной одинокой студии, репетируя номер к концерту, они почувствуют пробегающий между ними ток, пульсирующий зарядами сердцебиения… Да, Кихён был словно ангел, заблудившийся в беспокойном мире. И, чувствуя на себе нежный взгляд Хёну, слегка смеясь, он поистине засветился. От счастья.

***

Они не наблюдали часов. Следуя волшебному ритму музыки и печальным, но таким красивым словам, они растворились в песне, в каждой строке угадывая собственные чувства. Была ли это магия зимнего вечера — они не знали. Только Кихён с каждой секундой молился, чтобы Хёну не заметил прошедшего времени, и очередная новая минута с ним, когда ни одна душа не потревожила созданный ими спокойный и уютный мирок, заставляла его улыбаться. Каждый раз он поглядывал на дверь и прислушивался к звукам, доносящимся из коридора: всё идёт чересчур хорошо, чтобы быть правдой — вдруг кто-то всё-таки заметил их долгое отсутствие? Вдруг кому-то захочется занять студию, несмотря на огромное количество других в агентстве? Он верил, что находится во сне: иначе как объяснить внезапно свалившийся на его на голову подарок в виде целого дня наедине — и не с кем попало, а именно с Хёну! Было ли это просто большой ответственностью с его стороны? Ведь выступление через неделю, а они уже практически до конца проработали номер — осталась только пара мелочей. Но кто знает, почему же Хёну до сих пор оставался в студии, если ему предстоит готовиться ещё к нескольким номерам?.. А сколько уже насчиталось безмолвных прикосновений! Когда Хёну, измеряя студию шагами во время репетиции танца, случайно натыкался спиной на Кихёна, отчего тот со смехом едва не падал на пол; когда случайно со стула скатывался ежедневник, выпавшие листы разлетались по полу, и оба тянули руки, чтобы поднять, а в итоге, смущённо переглядываясь, соприкасались ладонями; когда оставалась одна бутылка воды, и они одновременно хватались за неё, чтобы сделать глоток — Кихён чувствовал себя героем романтического фильма с неправдоподобным, но безумно милым волшебным сюжетом о внезапно родившейся любви. Неужели все эти годы он терпел ради одного-единственного дня? И почему всё случилось так… просто, чересчур легко? Почему Хёну, до сих пор не обращавший столь много внимания на Кихёна, сегодня так часто улыбается ему, почему поддерживает его, почему они узнают друг о друге так много неведомых ранее вещей? Почему они оба испытывают такую тягу друг к другу, не желая покидать дверей студии, а лишь растягивая время? — Мы сегодня хорошо поработали, — вздохнул Хёну, опускаясь на пол под подоконником, чтобы отдышаться. Сквозь тонкую щель из окна проходила струя морозного воздуха. Он выключил заевшую новогоднюю песню на ноутбуке, таким образом показав, что этим вечером стоит окончить тренировку. Рядом с ним стояли уже выпитые до дна бутылки воды, а в воздухе витал липкий запах пота. Сама атмосфера намекала, что пора бы покинуть студию. В конце концов, они оба даже не знали, сколько времени. — Может, открыть окно? — предложил Кихён, облокачиваясь о подоконник. Его футболка начисто промокла, прилипнув к спине. Хёну и сам задыхался от жары: несмотря на то, что танец был не слишком активный, он, светясь энтузиазмом, напрыгался по студии достаточно, чтобы к вечеру измождённым упасть на пол. — Давай, — он пожал плечами. Пока Кихён, дотягиваясь до слишком высокой для его роста ручки, одной ногой залезая на подоконник и издавая звуки, схожие на кряхтение и стоны от боли в мышцах, пытался проветрить помещение, со стороны Хёну тоже доносились чересчур странные характерные шипящие звуки. Стоило Кихёну опустить взгляд ниже, как он чуть не скатился с этого подоконника, а ручка окна едва не оторвалась, потому что там, внизу, на полу, Хёну стягивал с себя футболку, обнажая накачанный торс, и Кихён едва не ослеп от его богоподобной красоты. Он был наслышан о частых походах Хёну в спортивный зал, но лишь мечтал увидеть результаты его тренировок. И вот, пожалуйста — всего лишь стоило оставить окно закрытым, заставив того вспотеть. Кихён тут же отвернулся, вспомнив про приличия: не разглядывать же тело Хёну бессовестно, будто на стриптиз пришёл. Бросив взгляд в открытое окно, он испустил тяжёлый вздох, но перед глазами всё ещё стоял этот чарующий образ: полуголый Хёну, сидящий на полу, страдающий от одышки, его рельефные мышцы, так отчётливо выделяющиеся в ярком свете ламп, и спутанные, мокрые от пота волосы, прикрывающие широкий лоб. Господи, да даже так он казался идеален! Закусив губу и зажмурившись — то ли от возмущения, то ли от нетерпения, — Кихён опёрся руками о подоконник, выглядывая на улицу. Может, хотя бы так он проветрит свои мысли. Странно, и чего он так беспокоится? Наверняка Хёну уже позволял другим видеть себя наполовину раздетым — по крайней мере, соседям по общежитию уж точно. А Кихён подаёт явные сигналы о своих чувствах. — Как там? — подал голос Хёну снизу. — Снег идёт? Холодно? — Холодно-холодно, — покачал головой Кихён, слегка высовываясь наружу. — Ты прикрылся бы. А то продует, замёрзнешь. «Ради бога, просто оденься, чтобы я воздержался от соблазна», — мысленно добавил он. — Я закалён, — с ухмылкой ответил Хёну, поднимаясь с пола и вставая рядом, у окна. Кихён тут же ощутил прикосновения голого плеча к своей руке и инстинктивно вздрогнул, отдаляясь, как ужаленный, будто с ужасом взглянув на крепкие мышцы. — Ты чего? — хмыкнул Хёну. — Каждого прикосновения боишься. — Прости, — Кихён смущённо развернулся. И стыдливо зажмурился, понимая, что достаточно опозорился. За окном падал снег. Казалось, сегодня он хотел накрыть город настоящей лавиной, не обойдя вниманием ни одну крышу, ни один порог или перекрёсток: снежинки, смешиваясь в потоках воздуха, ветром расстилались по асфальту, заметая сухую землю и опавшие когда-то обледенелые листья. Там, внизу, у входа в агентство, на клумбах с цветами лежало тонкое белое покрывало, а внешние подоконники были украшены лёгкой насыпью. Интересно, каково там, в городе? Всё так же холодно, как и утром? Бегут ли люди скорее в подземные переходы метро или подъезды собственных домов, чтобы согреться, укутавшись в шарф? Всё так же дует ветер, сбивая толпы прохожих? Всё так же они ищут тепла в этот промозглый Сочельник? Неужели Рождество в этом году играет над ними злую шутку? Кихён сделал глубокий вдох: так, чистотой, свежестью, даже в самом центре города пахнет ночь, а если прибавить к ней резкую прохладу едва выпавшего снега, получится самая настоящая сказка. И гирлянды на противоположных окнах вдруг замигают ярче в хаотичном танце, и рождественская музыка покажется мелодичнее, лаская слух переливом колокольчика, и даже самые крохотные совпадения… превратятся в чудеса. Снег пробегал по мостам и переходам, обрисовывал витрины и окна абстрактными узорами, он оседал на ветвях голых деревьев и покрывал тонкой корочкой озёра у дворцов. Река Хан прекращала свои бурные потоки, позволяя бурной стихии взять над собой власть, и вода у кромки берега затвердевала, а ручей Чхонгечхон посреди города так и остановился, покорённый морозом. Заставала ли когда-нибудь столица столь жестокую и беспощадную погоду? Будут ли по новостям говорить, как рекордно низкая температура обрушилась на Сеул под самое Рождество? Остановится ли в центре движение, когда вся техника обезумеет от холода, а люди будут заворожены метущему по улицам, подобно песчаной буре, снегопаду? И ещё один вопрос: важно ли это всё? Важен ли холод, буря? Важны ли мнения людей, которые в любом случае изменения погоды останутся недовольны? Важен ли внешний мир, когда Кихён и Хёну вместе в тёплой студии, совершенно одни, ни в чём не нуждаясь? — Выбежать бы сейчас на улицу, — вздохнул Хёну, наблюдая, как снежинки залетают в окно их студии, и попытался поймать парочку голыми ладонями: Кихён не удержался и взглянул на парня, вновь подмечая, как красив он был, когда улыбался. — Не хотел бы я заболеть в преддверии концерта, — покачал головой он. — Да ладно тебе, — Хёну слегка покосился в сторону Кихёна, а затем протянул руки к внешнему подоконнику и собрал оттуда слой снега, чтобы слепить снежок. Внимательно осмотрев своё творение, он с силой поднял руку Кихёна и вложил в его ладонь холодный комок. Тот улыбнулся: наконец он собственными руками ощутил зиму. — Не бойся иногда рисковать и совершать что-то новое. Только мы руководим собственной жизнью. Кихён мог, определённо мог с ним поспорить. Однако, учитывая, что они оба сейчас — так и не дошедшие до дебюта трейни, во всём слушающие менеджеров, стояли посреди студии вспотевшие и лепили снежки, радуясь снегопаду, словно дети, рискуя простыть, возможно, временами стоило забыть о пресловутых правилах приличия и расписании — и почувствовать саму сущность этой прекрасной жизни. Их беззаботную игру прервал стук в дверь — звук, которого Кихён боялся больше, чем наказания. Оба вздрогнули, оборачиваясь. Кихён молился, чтобы их не выгнали, но нутром понимал, что и без того в достаточной степени насладился обществом Хёну — возможно, даже незаконно долго. И так же вполне возможно встретиться с ним завтра на очередной репетиции. Внутрь в следующую секунду вошёл менеджер. Удивительно, что когда он просто необходим, его нигде не найти, зато в ненужные моменты он заявляется как гром среди ясного неба, всегда подозрительно улыбаясь, будто замышляет хитроумный план. Тяжело вздохнув, Кихён отошёл от окна, готовый принять свою участь. — Вы бы, парни, в общежитие пошли, — вздохнул менеджер. — Уже час ночи, — он продемонстрировал экран своего телефона в подтверждение. — Я бы даже не пришёл к вам — репетируйте сколько угодно, — но девушки сказали, что вы нелегально заняли студию, не позволяя никому репетировать. — Да в агентстве этих студий завались, — тут же возразил Хёну, скрещивая руки на груди. — Пусть помолчат перед своими сонбэ: они выступают в одном номере, а я в пяти. Мне эта студия нужнее. — Ну, ты не мне это говори, — менеджер вскинул брови. — Давайте, закругляйтесь здесь. И проветрите студию, а то невыносимо воняет, — поморщившись, менеджер достал из кармана ключи, вложив их в ладонь Хёну, и почесал затылок. — В общем, я пошёл. Доброй ночи. Надеюсь, вы подумали над номером? Оба утвердительно кивнули. — Ладно, посмотрю на концерте, — мужчина широко зевнул, выражая полнейшее равнодушие к парочке. — Всё, закрывайте студию, выключайте здесь всё, и чтобы через пару часов вас здесь уже не было. — Так точно, — Хёну отсалютовал менеджеру, и тот скрылся за дверью, тяжёлыми шагами удаляясь к лифту. Кихён выдохнул, сжимая губы, и отошёл к ноутбуку, выключая песню, сохраняя все их записанные на видео черновые варианты танца и завершая работу. Со стороны Хёну доносился очередной скрип и кряхтение. Кихён даже не оборачивался, не задумываясь, что он там выделывает, и тихонько себе замыленным взглядом смотрел в подсвеченный голубым экран. А Хёну тем временем по-настоящему боролся с дверным замком. — Мне кажется, у нас тут проблема, — парень прочистил горло. — Замок сломался. — Чего? — бросил Кихён, зевая: под конец дня сон начинал морить его. Всё вокруг казалось таким туманым, расплывчатым, что ему, если честно, было наплевать на какие-то проблемы: пусть другие их решают, а он так, посидит на скамеечке, пока его не донесут до кровати. — Я говорю, тут сломан замок, — Хёну указал на скважину, в которой застрял ключ. — Кажется, менеджер перепутал ключи. Это заставило Кихёна обернуться и даже привстать. — Да ладно, попытайся снова, — но на этих словах парень ощутил, как волнение скрутило его резкой болью внизу живота. — Не выходит, — пробурчал Хёну, нахмурившись. — Ох, боже мой… Кихён тут же набрал номер их менеджера, надеясь, что тот поможет решить проблему. Только на третьем перезвоне тот всё ещё отказывался брать трубку — вероятно, он считал, что, покидая здание агентства, автоматически сваливает с себя все сотворённые им проблемы. Ох, даже не удивительно, что именно этот мужчина стал источником очередной беды. — Позвони кому-нибудь из стажёров. Может, ещё остались сумасшедшие, как мы, которые засиделись допоздна… — Кихён покачал головой. Только и это не дало результатов: все знакомые либо отдыхали в городе, либо уже завалились спать. И попытки Хёну выломать дверь ничем не окончились. «Странно, а я думал, я достаточно силён», — удивился он. «Не ломай, а то потом менять придётся», — ответил Кихён. Они даже раскрыли жалюзи студии, чтобы выглянуть или окликнуть проходящего мимо работника. Но свет во всех кабинетах уж давно погасили, и они остались единственными на этаже — брошенными на произвол судьбы. — Кажется, мы попали, — заключил Хёну, скатившись на пол по двери и обессиленно опустив руки. — Мы что, застряли одни в студии на всю ночь? — надломившимся голосом прошептал Кихён. Волнение охватывало его с головы до ног и вызывало мурашки даже на затылке. Дыхание потихоньку спирало: он попросту не мог поверить, что они оказались во вроде бы решаемой, но беспричинно сложной ситуации. Неужели совершенно нет никакого освобождения до самого утра?.. И, взглянув в искренние и чистые глаза Хёну, осознал, что действительно нет. Они застряли здесь вдвоём на целую ночь.