***
Было ли Хёнвону страшно? Бесспорно. Последний раз, когда он заводил друга или хотя бы сближался с человеком, был девять лет назад. Познакомившись с Джухоном, Хёнвон сразу счёл его своей родственной душой. И возражений не принималось: никто, кроме этого стеснительного, молчаливого парня, которого он собственными руками удержал от очерденого шага по направлению к смерти, не мог стать ему ближе. Знакомых у Хёнвона было много, но он умел выдерживать дистанцию, сохраняя личное пространство, чтобы те не слишком сильно вмешивались в его личную жизнь и не пытались угадать ход мыслей. В узких кругах он был известен как довольно скрытный и таинственный парень, внимание которого ещё следует добиться. И единственного друга ему по жизни хватало с лихвой — по крайней мере, это была настоящая, проверенная временем искренняя привязанность. Но в этом году Хёнвон сам себя не узнавал. Всякий раз, как ему стоило влюбиться, он пытался отвергнуть эти мысли и старался избегать человека, к которому его тянуло сердце — просто чтобы не заработать себе неприятностей. Ведь он постоянно умудрялся выбирать придурков, что его чувства только высмеют и отвергнут, опозорив Хёнвона на глазах у других. А сидеть на коленях, сдерживая слёзы и ощущая, как сердце вот-вот разобьётся на части, ему не хотелось — и он выбрал другую тактику — более тихую, более спокойную, наименее вредоносную и разрушительную. Пару раз ужалившись на безответной любви, он пытался и не испытывать чувств симпатии вовсе, ко всем людям относясь одинаково равнодушно и не переходя рамки формальностей или делового этикета. И прожив так с десяток лет, он понял, что даже к этому привык. Хосок был его очередной влюблённостью. Несмотря на то, что Хёнвон пытался сдерживать своё влечение, скрывать эту нарастающую тягу к человеку, с которым знаком каких-то три дня, он был довольно чувствителен — и очаровать его практически ничего не стоило. Хосоку повезло показаться в нужное время в нужном месте, заворожив Хёнвона таким удачным флиртом. Гид, сомневающийся, что вообще мог кому-то понравиться, обладая такой заурядной внешностью, тут же проявил интерес к человеку, что сумел выделить его из толпы. И, как бы сильно он ни пытался подавить в себе это любопытство к незнакомому, но такому обворожительному мужчине, жажда самого сердца выходила наружу, выдавая его с головой: здесь и щёки краснели от смущения, и голос чуть ломался от волнения, и руки так и тянулись накрыть чужие ладони, шею, губы, прижаться в объятии и почувствовать, что же означает взаимная, ответная, страстная — и настоящая любовь. О нет, любви Джухона Хёнвону вполне хватало — но то была любовь братская, семейная, платоническая — ведь они провели вместе достаточно много лет, чтобы не привязаться друг к другу. А здесь… здесь Хёнвон испытывал нечто другое. Более пламенное, более вызывающее, более возбуждающее. Настоящую плотскую любовь. Ещё одна ошибка. Те же самые грабли. Неужели он сам не утверждал, что хочет отдохнуть? Что не хочет нагружать себя обязательствами перед другим человеком, не хочет стараться, чтобы выгадать время и встретиться с ним, и половину своих желаний игнорировать, лишь бы создать компромисс в отношениях? Это казалось таким утомительным занятием — куда более скучным, изнуряющим, изматывающим, чем обыкновенная работа, к графику которой он даже привык. Но сейчас Хёнвон сам себе противоречил. Вот потому-то он и боялся. Он сам будет виноват в том, что напоролся на очередную проблему, а затем останется в одиночестве склеивать разбитое сердце липкими солёными слезами. И лишь Джухон снова останется на его стороне, прижимая в крепком объятии, чтобы доказать другу, что всё снова будет хорошо. И зачем он снова наносит едва заметный, но утончённый макияж, изо всех сил стараясь привести себя в божеский вид? Хосок и сам не знает, останется ли в Сеуле после своего недолгого отпуска. Зачем тогда подбирает одежду, будто отправляется на свидание с принцем, и тревожно раздумывает, в какой рубашке его худощавое тело выглядит эффектнее всего? Зачем, если с самой первой встречи было понятно, что Хосок лишь ищет развлечений на пару ночей в этом городе, где у него практически нет близких людей, чтобы затем улететь — и не оставить Хёнвону ни одной весточки, кроме сплошного разочарования и горьких слёз? Зачем кружится у зеркала с вешалками одежды в руках, оценивая свой образ — и спереди, и сзади, если он всё равно не добьётся серьёзных отношений, если боялся, что Хосок равнодушно растопчет его изнеженное и израненное сердце? Ему, несомненно, было очень страшно. Но в такой же степени волнительно — и безумно приятно. Он не мог остановить эту тягу к Хосоку, продолжавшему обращать на него внимание. Не мог достучаться до собственного разума, переживая последние дни как в температурном бреду, когда всё вокруг кажется нереальным и эфемерным, с пьяной улыбкой на приоткрытых губах. И этот мир казался Хёнвону каким-то новым: волшебство привносило яркие краски в его серые будни, а перед глазами стоял всё тот же улыбающийся образ мужчины, который заставил сердце Хёнвона пылать обжигающим огнём в холодную зиму. Пусть так. Зато Хёнвон будет знать, что за все такие скучные и трагичные тридцать лет хотя бы одну неделю он испытывал настояющую взаимную любовь.***
Как и обещал, Хосок забрал Хёнвона ровно через час, когда тот, подобрав образ, уже осторожно накладывал тени на правый глаз, оценивающе оглядывая себя в отражение. Хёнвон почувствовал — где-то внутри, на уровне груди, что Хосок к тому моменту должен был добраться до их жилого комплекса. И как только на весь двор раздался автомобильный гудок, гид самодовольно ухмыльнулся — конечно же, вот и он. А страх дрожью тут же сковал его тело, и Хёнвону пришлось долго, непозволительно долго смотреть на своё испуганное лицо в зеркале, пытаясь успокоиться. «Ты справишься с этим, — прошептал он, постаравшись взять себя в руки. — И не упадёшь в грязь лицом. Веди себя достойно, чтобы Сон Хосок понял, что из себя представляет Че Хёнвон.» А затем, причмокнув губами, чтобы убрать излишки помады, он развернулся — и решительно направился к выходу, предвкушая очередной насыщенный событиями день. Хосок взял такси. И стоило Хёнвону показаться на улице — в тёплом берете, длинном коричневом пальто, полы которого развевались на ветру, с наигранно равнодушным, гордым выражением лица — нос и подбородок чуть приподняты, — Хосок с радостной улыбкой вышел из блестящего чёрного автомобиля и по хрустящему сверкающему снегу направился вперёд, чтобы поприветствовать парня. — Доброе утро, — его прищуренные глаза так и лучились от счастья. — Хотя, полагаю, время уже приближается к обеду. Хосок слегка поклонился, не сводя с Хёнвона пристального взглядя исподлобья — казалось, он хотел запечатлеть каждый момент, проведённый с гидом, и не упустить ни единой детали. Здесь, на фоне этого пустынного двора, где каждый порожек, каждый подоконник был заметён снегом, а слабый ветер чуть покачивал ветви голых деревьев, Хосок казался заблудшим путником, что наконец нашёл своё пристанище. Его прямые чёрные волосы покрывали свежие снежинки, а в глазах отражался блеск гирлянд, что тут и там развесили на окнах местные жители. Хёнвон и поверить не мог, что перед ним стоит успешный и богатый владелец гостиничной цепи, а не ребёнок, что не сдерживал улыбки, как только завидел близкого друга. Хотя, судя по этому радостному сиянию, что скрывалось в красивых карих глазах, Хёнвону начинало казаться, будто Хосок видит перед собой ангела. — Это лишь означает, что ты вправе угостить меня обедом сегодня, — проговорил Хёнвон. И сам себе удивился: где он только научился подобному флирту?.. — Без вопросов, — хмыкнул тот в ответ. — Ты уже угадал мой план на сегодняшнюю прогулку. На такси они доехали до самого центра города, и Хёнвон мог поклясться, что это были самые долгие двадцать минут в его жизни. Дороги едва были заполнены автомобилями, да и очищенные с самого утра снегоуборочными машинами проспекты позволяли колёсам скользить по асфальту, вот только время тянулось нереально медленно, и гид с нетерпением ждал, когда уже мрачные безжизненные жилые комплексы сменятся одноэтажными деревянными постройками дворцов, чтобы наконец ощутить эту аутентичность центра древнего города, гармонично сочетающуюся с напористой, мощной и неодолимой современностью, укрывающей улицы подобно мягкому снегу. — Я безумно люблю этот город, — признался Хосок, пока они проезжали по широкой дороге, по обе стороны которой расположились бесконечные бутики с яркими неоновыми вывесками, горящими даже при дневном свете. — Почему? — поинтересовался Хёнвон, бросая заинтересованный взгляд в сторону Хосока, чтобы полюбоваться его утончённым профилем: широкий лоб, прикрытый чёрной чёлкой, что ниспадала на глаза, переходил в прямой аккуратный нос, а с розовых приоткрытых губ, казалось, вот-вот неосторожно сорвётся сокровенная мысль. Хосок казался поистине идеальным, но вместе с тем — чересчур реальным, до безумия настоящим. Хёнвон мог видеть парочку едва заметных морщин, прыщик, вскочивший возле большого левого уха, который не удалось замазать тональным кремом, и выбившиеся из общей причёски волосы, что хаотично поднял ветер и уложил обратно. Этот мужчина был изысканно, элегантно красив. Пожалуй, его внешность была не той однообразной, шаблонной, к которой можно привыкнуть — которая уже не удивит. Скорее, он походил на принца, потерявшего титул, но до сих пор сохранившего шарм и обаяние. — Каждый раз он даёт мне надежду на лучшее, — усмехнулся тот, обратив задумчивый взгляд на окно, позволяя Хёнвону изучить жадным и ненасытным взглядом открытую бледную шею, тонкая кожа которой демонстрировала голубые вены. — Столица довольно жестока. Здесь никому нет дела до чужого незнакомого человека. Однако, стоит мне оказаться на родной земле, я чувствую, что наконец обретаю дом. И он загадочно посмотрел на Хёнвона, ожидая от него ответа, пока на губах играла хитрая ухмылка. Будто, раскаявшись в том, что дорого его сердцу, он ожидал от Хёнвона если не равного по силе признания, то как минимум понимания. — И что именно так притягивает тебя? Место, к которому за столько лет успеваешь привыкнуть, разве может производить новое впечатление? И разве может вызывать подобное восхищение? — удивился Хёнвон. — Я так устал видеть его каждый день, что с радостью отправился бы путешествовать, лишь бы открывать для себя волшебство в новых и незнакомых вещах. — Ты говорил мне когда-то, что видишь магию в каждом предмете, — напомнил Хосок, широко улыбаясь, будто победил Хёнвона в выдуманной игре. — А сейчас утверждаешь обратное. Разве ты не видишь чудо в этом моменте? Гид слегка усмехнулся, и между ними наконец промелькнула та заветная искра, означающая начало каких-то новых, более близких отношений — вот уже и шутки появляются общие, и фразы, которые лишь им понятно. А тем временем всё это заставляло сердце Хёнвона трепетать от предвкушения более длинной и глубокой истории, и это томительное ожидание только согревало его душу, что всю жизнь искала тепла. «Я вижу чудо прямо перед собой, — подумал он. — И у него безумно мягкий и красивый голос.» — Ты обходишь меня в этой игре, — проговорил Хёнвон, томно прикрывая глаза — так, что длинные ресницы слегка щекотали бледную кожу. «И в том, что я влюблюсь в тебя, как наивный подросток, будет лишь твоя вина…» — пронеслось в его мыслях, пока автомобиль продолжал везти их по многолюдным улицам к совершенно незнакомой, но такой прекрасной судьбе.***
Не стоило ожидать, будто в преддверии праздников улицы Сеула будут едва заполнены разношёрстными толпами людей. Даже в раннее утро жители и гости города умудрялись выбираться на прогулку, чтобы принять участие в различных фестивалях и ярмарках, что посреди холодной зимы предлагали жаркие развлечения. Тут и там виднелись палатки с уличной едой, из которых ввысь уходил ароматный пар жареного мяса или выпечки, а рядом располагались лавки с рождественскими и новогодними украшениями и сладостями, где подолгу застаивались дети и молодёжь, пробуя на вкус шоколад, орехи и рисовые пирожки. Здесь же расположились аккуратные столы, где проводили мастер-классы по рисованию или изготавливанию открыток и китайских новогодних фонариков. Праздничная атмосфера не покидала улицы, заполненной радостным смехом и блеском сияющих глаз. И в тот момент, когда, проходя мимо лавочек с горячими напитками, Хёнвон ощутил, как мурашки по телу пробегают от одного лишь запаха кофе с молоком, гид понял, что до безумия любит эту праздничную атмосферу. А желание без конца гулять по этим улочкам, чтобы под вечер чувствовать приятную усталость, когда глаза закрываются, но в ушах всё ещё звучит счастливый ритм колокольчиков, и ощущаются эти дрожь, гул в коленях, овладевало им всё больше и больше по мере их погружения в толпу. Хёнвон был простужен, и регулярно ему приходилось пользоваться бумажными платками, а горло першило, и голос его понижался на пару тональностей, но даже относительно плохое самочувствие не могло перебороть чувства этой беспричинной радости. Ведь вокруг стоял праздник, и он находился в эпицентре одного из крупнейших фестивалей в городе — разве могло быть что-то лучше этой неожиданной прогулки, тем более в такой приятной компании? — Чувствую себя как в детстве, — вздохнув, проговорил Хосок с улыбкой. — Мы с семьёй ни дня не могли дома просидеть, как только выпадал снег. Особенно мой младший брат — он тащил нас всех в ближайший парк, чтобы поваляться в снегу. И мы так часто засиживались на скамье в аллее под огнями гирлянд и уплетали горячие пирожные с кремом, что и проблемы как-то сами собой забывались, — его мечтательный взгляд лениво проходился вокруг, охватывая яркие витрины, а уголки губ были аккуратно приподняты. На секунду Хёнвон допустил мысль, что Хосок выглядит так, будто вся эта местность ему и принадлежит. Весь этот город у него изящно выходило рассматривать как на собственной ладони — ох уж этот властный взор, по-хозяйски проходящий по выложенной булыжниками улице. Ох уж этот взор, от которого так сильно трепетало сердце. — Мне приходилось много и усердно работать в подростковом возрасте, и я не привык выделять себе время для развлечений, — тем временем пояснил Хосок, — так что рождественские праздники были для меня отдушиной, когда я позволял себе чуть отдохнуть от бытовой рутины. К тому же, думаю, моим родителям тоже требовалось больше отдыха — мы трудились втроём не покладая рук, лишь бы вывести семью из бедности и побаловать себя. Хёнвон сочувственно вскинул брови. Он и не подозревал, что Хосоку, сегодня сорящему деньгами налево и направо, приходилось тяжело несколько лет назад, когда он только пробивал себе дорогу к успеху. Хотя, вероятно, этого вполне можно было ожидать — несмотря на свой высокий социальный статус, он оставался тем простым пареньком, что жил с кем-то по соседстству, готовым в трудную минуту и поддержать, и выслушать, и заступиться. В этой ностальгической улыбке Хёнвон видел, как Хосок скучает по давним временам, когда жизнь ещё только готовилась хорошенько его потрепать и показать все свои отрицательные стороны. А сейчас он, может быть, вспоминая, как много трудился, чтобы добиться нынешнего положения, со спокойствием на душе позволяет себе беззаботно прогуливаться по родным улицам в компании человека, которого считал родственной душой. — Кажется, многие из нас переживали те тяжёлые периоды, когда приходилось пахать изо всех сил, чтобы удержаться на плаву, — произнёс Хёнвон, когда они проходили мимо лавочек с едой — и ароматный запах горячего шоколада с корицей робко ударял в нос, приглашая сделать остановку и насладиться мгновением. — Это называется жизнью. И жаловаться здесь — только воздух зря сотрясать, — ответил Хосок, останавливаясь у одной из палаток. — Будешь кофе? Хёнвон, быстро изучив цены, согласился на моккачино, и они с Хосоком заняли высокий металлический столик, усевшись на стулья на тонкой ножке. — Тебе пришлось много работать, чтобы добиться своего положения? — поинтересовался Хёнвон, вскинув бровь, пока размешивал сахар в пластиковом стаканчике и исподлобья бросал скромные взгляды на собеседника. — Пожалуй, — усмехнулся тот, закусив губу и опустив глаза — видимо, ему было слегка неловко об этом говорить. — На самом деле, я больше старался для родителей и брата. Я хотел отплатить им — в такой же мере, а может, в несколько раз больше, за всё, что им пришлось пережить ради нас. Мы постоянно жили в долгах, и это очень, очень удручает. Но сейчас я хорошо поднялся. И счастлив осознавать, что могу щедро помочь своей семье. — Расскажи о них, — попросил Хёнвон, делая маленький глоток горячего напитка. Хосок удивился этой просьбе. — О моей семье? — он слегка приоткрыл рот в изумлении — казалось, даже краска набежала на его лицо. — Угу, — кивнул Хёнвон, чуть улыбаясь. Каждый день он открывал в Хосоке всё новые и новые стороны. Позавчера он видел его заносчивым и самовлюблённым, вчера — одиноким и несчастным, а сегодня — смущённым и удивлённым. Какие ещё черты, недоступные другим, он успеет уловить в характере этого разностороннего человека? И какая из них окончательно похитит сердце бедного Хёнвона, которого снова угораздит влюбиться — без сожалений, лишь уповая на несбыточные мечтания?.. — Даже не знаю… — Хосок сжал губы, застенчиво крутясь на высоком барном стуле, просто чтобы занять себя чем-то во время слегка откровенного диалога. — Мы совершенно обычная семья. Моя мама — учительница в школе для отстающих в развитии детей. Мой папа повар в крохотном ресторанчике морской кухни. Они встретились на улице, когда мама возвращалась домой поздно ночью и чуть не подверглась надругательствам со стороны каких-то пьяных мужиков, что выходили из ресторана. Отец увидел беззащитную девушку и заступился. А потом… Хёнвон увидел, как на лице Хосока играет мягкая улыбка. Он казался таким счастливым, пока рассказывал про родителей. Видимо, тот случай заставлял его поверить в милые романтические истории, по которым снимают сериалы и пишут книги, и даже в жизни подобные события, несмотря на свою, казалось бы, маловероятность, имеют место быть. Ведь если мы не пускаем сказку в свою жизнь, как тогда возможно ожидать её от других? — Потом они поженились, — усмехнулся Хосок, — и родился я, — а на губах у него играла широкая улыбка, что вызывала ямочки на щеках. — А ещё меня назвали в честь прадедушки, служащего морского флота, и я, к сожалению, никогда в жизни его не видел, хотя это было моей самой большой мечтой в детстве. Говорят, он совершил много достойных подвигов и спас экипаж судна в морскую бурю — ему удалось вырулить на берег, чтобы сохранить остальным членам жизнь. Хёнвон почувствовал, как в его глазах собираются крохотные капельки. Неужели он и вправду так растроган этими словами? Хосок был таким открытым, таким искренним в этот момент — и по просьбе Хёнвона рассказывал ему про, возможно, самое дорогое, что было в его жизни — про свою семью. Хёнвон ожидал, что услышит всего лишь сухой рассказ в пару предложений, но Хосок, кажется, собирался разогнаться на целый полноценный монолог. Или это уже нервы сдают — организм Хёнвона, несмотря на его бодрость и стойкость, боролся с болезнью, а все мысли были заняты лишь свиданием с одним-единственным человеком. Так что, вероятно, из-за переизбытка эмоций он просто-напросто давал своему психическому здоровью слабину. Едва заметно утерев солёные капли, Хёнвон шмыгнул носом и как ни в чём не бывало продолжил слушать Хосока. Поставив локти на столик и прислонившись щекой к сцепленным пальцам, он с интересом взглянул на мужчину, позволяя себе наконец быть с ним гораздо более открытым. — Ты говорил, у тебя есть брат, — со слегка вопросительной интонацией произнёс гид. — Хёну, — с лёгким вздохом ответил Хосок. — Самый лучший мальчик на свете. Если бы не его улыбка, не представляю, как бы мне пришлось пережить все эти жестокие годы. Я заботился о нём с самого рождения, как о собственном сыне, и благодаря этому мы стали гораздо ближе, чем браться и сёстры в других семьях. Не понимаю, как некоторые терпеть не могут своих младшеньких — мы Хёну обожаем всей семьёй. — Он похож на тебя? — Хёнвону уже и самому было интересно узнать про эту чудесную семью, в которой царили такие гармония и понимание. Может быть, просто потому, что он и сам скучал по собственной — в эти каникулы хорошо бы вернуться к родителям и увидеть на их лицах мягкие и добрые улыбки. Хёнвон надеялся, что сможет вырваться из столицы хотя бы на короткие выходные, чтобы их повидать. — Многие утверждают обратное, — фыркнул Хосок. — На самом деле, может показаться, что в нас ни единой черты похожей нет: у него лицо более вытянутое, глаза уже, шея длиннее — но если приглядеться, можно найти что-то общее. По крайней мере, я вижу в нём себя на несколько лет моложе. Такой же наивный, но целеустремлённый парень, и я уверен, он достигнет всех поставленных целей. — Он учится сейчас? — Он без пяти минут айдол, — усмехнулся Хосок. Хёнвон едва со стула не упал от удивления. Кажется, он связался с поистине интересной личностью. — А у вас все в семье стремятся заработать побольше? — скромно засмеялся он — эта шутка пришлась по душе и Хосоку. — В детстве Хёну говорил, что хочет стать пожарным — после того, как наш жилой комплекс чуть не сгорел, и посреди ночи пришлось выбегать на улицу, чтобы позволить потушить место возгорания. Тогда ещё месяца два подряд он притворялся пожарным, бегая по квартире в простыне и нацепив на голову ведро, — и Хосок усмехнулся, припоминая старые времена. Взгляд его был направлен куда-то вверх, к небу, словно там, в неизвестной дали, скрывались его самые приятные воспоминания. — А потом в школе он записался в секцию танцев и как-то вмиг позабыл о прежней мечте. Как только он начал добиваться значительных наград и достижений, я предложил родителям отправить его на прослушивание в музыкальное агентство. И теперь он опытный трейни, который близится к дебюту. Хёнвон в белой зависти покачал головой, не в силах поверить, как повезло этому мальчику, обладавшему, наверное, удивительным талантом к хореографии. Хёнвон и сам считал себя причастиным к искусству человеком, так что испытывал огромное уважение к людям, достигшим больших успехов в какой бы то ни было его сфере. — А ты сам кем хотел стать в детстве? — поинтересовался гид — с игривой улыбкой на губах. — Веришь или нет, но меня безумно влекло к гоночным машинам, — усмехнулся Хосок, и его лицо залила краска — он зажмурил глаза от стыда. — Я думал, что буду таким же крутым, как Шумахер или Прост, стану известен на весь мир, буду многократным победителем соревнований… А потом столкнулся с суровой реальностью. Впрочем, мне по душе сфера услуг. Тем более здесь всегда можно найти нишу, что принесёт тебе большой доход. А ты? — Хосок резко поднял взгляд на Хёнвона, заслушавшегося его рассказом. Кажется, он и о себе думать не думал, будучи заворожённым мягким голосом Хосока, что так доверчиво рассказывает ему про свою жизнь. — Я? — удивлённо переспросил он, прижимая ладонь к груди. — Ну да, — Хосок нетерпеливо поёрзал на стуле, пристально вглядываясь в Хёнвона. — Теперь ты знаешь про меня гораздо больше. Думаю, следует восстановить справедливость. Они встречались уже третий день подряд, и Хёнвон не мог не заметить, что этот настойчивый, выжидающий взгляд в его сторону, вероятно, был незаменимым атрибутом мужчины. — Что ж, у меня не так много историй в запасе, — хмыкнул он, пожимая плечами, и отхлебнул горячего кофе. — Я в детстве мечтал быть моделью. Хосок оживлённо засмеялся, слегка стуча ладонью по металлической поверхности стола — так громко, что стоящие рядом люди мигом обернулись в их сторону. — Думаю, тебе бы пошло, — и он по-хозяйски хлопнул Хёнвона по плечу, оценивая его тело насколько то было возможно — с головы до пояса. — Ты высокий, худой и невероятно красивый. — Так же, как и тебе пошло бы быть гонщиком, — с долей сарказма ответил гид, закатывая глаза и сжимая губы. — На самом деле, мне тоже пришлось потрудиться, чтобы получить высшее образование и заниматься любимым делом. Я захотел быть гидом как только попал на стажировку в экскурсионное бюро. Потому усердно работал, чтобы освоить новую профессию. Я просто обожаю тот факт, что чем утомительнее мне приходится работать, тем больше я развиваюсь как личность. Ведь саморазвитие — процесс, который будет полезен не только в молодости, правда? И, узнавая что-то новое, я лишь начинаю ещё больше любить себя. — Потому что считаешь себя чего-то недостойным, если не выполняешь поставленных самим перед собой обязательств? — Именно так, — тяжело звдохнул Хёнвон. — Как же я тебя понимаю, — засмеялся мужчина в ответ. — Постоянное тревожное ощущение, что не заслуживаешь награды, если трудился недостаточно хорошо, даже если все вокруг говорят, что ты пашешь в несколько раз больше остальных… — Мне кажется, это сродни психическому заболеванию, — Хёнвон издал нервный смешок. — Но временами нам и вправду нужно отдыхать. Ты ещё не виделся со своей семьёй в течение отпуска? Хосок покачал головой. — Я хотел появиться ближе к Новому году и устроить им сюрприз. Думаю, после десятилетней разлуки они будут безумно рады меня видеть. А до тех пор… Знаешь, я ведь им даже подарки не купил. Я абсолютный профан в выборе презентов. — Могу помочь тебе, — тут же охотно вызвался Хёнвон. — Подарки родителям — это самое важное в празднике, каким бы он ни был. — Я был бы тебе признателен, — ответил Хосок. А вокруг собиралось всё больше и больше народу. И запах сладостей, бивший в нос, вызывал всё больше аппетита — однако, благодаря скопившемуся шуму, не было слышно голодного урчания в желудке посреди разговора. Время близилось к полудню, и народ только скапливался на улице, занимая места у лавочек и палаток — а там образовывались очереди, где многие умудрялись знакомиться, обсуждая выложенные на витринах товары. По разным уголкам играла весёлая незатейливая музыка, заставлявшая народ подниматься и двигаться ей в такт: уличные танцоры освобождали для себя место в толпе, чтобы начать выступление, а музыканты на всю улицу заливались трелью саксофона или переливами гитарных струн. И Хёнвон, сидя здесь, рядом с Хосоком, в разговоре про эту сложную, но столь прекрасную жизнь, чувствовал себя на вершине эйфории — ведь, как-никак, он продолжил сближаться с этим человеком, что за одно утро подарил ему столько улыбок, сколько он, наверное, за всю жизнь не получал. Мышцы лица болели от постоянного напряжения, но то была до безумия приятная боль. И, пожалуй, такое начало дня было одним из самых лучших в жизни Хёнвона. Ведь здесь даже не требовалось прикладывать усилия, чтобы отыскать чудо. Оно сидело напротив. И широко ему улыбалось.***
Хёнвон был, на самом деле, довольно сдержанным и серьёзным человеком. И из-за большого количества работы, а также ответственного подхода к ней он частенько пропускал развлечения, которые посещали его многочисленные знакомые. Чувствуя небольшое разочарование, он всего лишь смирялся, листая ленту Инстаграма, томно вздыхая над фотографиями с фестивалей, концертов и ярмарок, надеясь, что сам в один прекрасный день сможет уделить время прогулке — хотя бы на пару часов. А из-за пересекающегося графика с Джухоном они вдвоём и вовсе забывали, что значит проводить свободное время вместе, осматривая улицы города с чашками горячего кофе в руках. Но порой Хёнвоном овладевало сиюминутное желание вырваться из серых будней и наконец достойно развлечься, пусть без алкоголя, как предпочитали все его знакомые, но зато в хорошей компании. И чувствовал себя бесконечно счастливым, если его желание могло быть удовлетворено в ту же секунду. Сегодня был как раз один из таких дней. Он любил непредсказуемо, без предупреждения, без каких-либо планов выбираться куда-либо и чувствовать даже в таком маленьком, но неожиданном шаге чуточку безрассудства, что заставляла его улыбнуться. Они с Хосоком пытались пробраться сквозь толпы людей к очередной палатке, чтобы выискать для себя что-то интересное. Как назло, многие гости фестиваля — в особенности дети — уже занимали лучшие места, так что им, в крайнем случае, приходилось ждать, пока освободится очередной продавец или место на мастер-классе, чтобы в этот морозный день побаловать себя. А пока они пустым взглядом обводили прилавки, у которых больше не оставалось свободного места, Хёнвон предложил пройтись по бутикам, чтобы выбрать подарки родителям на Новый год. — Что они у тебя любят? — поинтересовался он, чтобы составить правильную картину и не ошибиться. Хосок в ответ только тяжело вздохнул. — Каждый раз, когда я спрашивал их об этом, они говорили, что любят меня и Хёну, а лучшего подарка, кроме нашей любви, пожелать они не могут, — и пожал плечами, будучи бессильным в этом вопросе. Хёнвон потёр подбородок в глубокой задумчивости. — Да многие родители так говорят. Особенно когда хочешь подобрать им подарок. Мои просто обожали отбиваться фразой: «Не траться на нас слишком много. Если хочешь подарить что-то, выбери недорогую, но практичную вещицу.» Я в поиске этих практичных вещиц обходил весь Сеул, пока не решался купить новый плед, постельное бельё, цветы в горшках или какую-нибудь домашнюю утварь. Так что нам следует идти из того, что им нравится. Например, какую они читают литературу? Или как проводят свободное время? — Я десять лет с ними не виделся, — произнёс Хосок, вскидывая брови. — Теперь я понятия не имею, что им нравится. Может, они уже раз пять прыгнули с парашютом или завели черепах. — Господи, ты бы хоть поинтересовался — так, когда тема зайдёт. — Обязательно учту свою ошибку, — с долей сарказма в голосе ответил он. — Ладно уж, — Хёнвон закатил глаза. А затем схватил Хосока за рукав и потащил вперёд. — Пойдём за мной. Доверимся подаркам на витринах. И они пошли. Хосок не хотел дарить что-то стандартное, банальное, не нужное, не хотел, чтобы подарок получился «на отвали». Всё же то были его родители, поставившие его на ноги и воспитавшие как достойного, уважающего, вежливого и доброго благородного мужчину. По крайней мере, их бабушка точно так считала. — Что насчёт пледа с рукавами? Чтобы они могли читать книжку укутавшись или перекусывать прямо на диване? — Боюсь, они скажут, что это чересчур затратно и бесполезно. Есть в комнате они ни за что не согласятся, а читают они редко. — Подарочные наборы по уходу за кожей? — предложил Хёнвон. — В любом возрасте важно ухаживать за своим телом. — Хёну уже купил такие наборы, а я не хочу повторяться, — снова обрубил его Хосок. — Часы, кофемашину, постельное бельё, лампу, чайник, красивую картину? — тараторил Хёнвон, следя за выражением лица Хосока: к сожалению, то совершенно не менялось, и если бы он одобрил хоть что-то из перечисленного, то подал бы какой-то знак вроде вскинутой брови или склоненной на бок головы. Но мужчина продолжал молчать. — Понимаешь, всё из этого я дарил уже в предыдущие годы. — Тогда подари им что-нибудь необычное. Как давно они уже не выбирались из столицы? — вдруг осенило Хёнвона. — Может быть, они уже давно мечтают отправиться в путешествие. Или же санаторий — пожилым людям будет приятно отправиться в местность с чистым воздухом и хорошей экологией. — Ты прав, — эти слова заставили Хосока задуматься. И он тяжело выдохнул, чувствуя, как голова у него вскипает от многочисленных идей. Не особо он любил выбирать подарки. Его даже не беспокоило, что данный процесс хорошенько так бил по карману — деньги не были проблемой. Гораздо большей головоломкой казалось придумать, что понравится конкретному человеку. Они с Хёнвоном остановились возле небольшого бутика, выкрашенного в тёплые серый и розовый тона. У кассы толпилась парочка туристов, и магазин наполовину пустовал, а витрины сверкали яркими подарками, привлекая посетителей заглянуть с холодной улицы в уютную крохотную лавочку. — Кажется, у меня есть идея, — с хитрой улыбкой на губах произнёс гид, тут же хватая Хосока за руку. — Пойдём. Тихий перезвон колокольчиков над дверью вторил из шагам. Двое молодых мужчин, запыхавшихся от долгой прогулки по улочке, с раскрасневшимися лицами и влажными от пота волосами теперь стояли у невысоких стеллажей, выбирая подарки. — Думаю, не только презент имеет значение, — хмыкнул Хёнвон, — но и то, как его преподнести. Согласись, будет довольно скучно, если ты вручишь родителям только две бумажки с путёвками. Попробуй упаковать их в эту коробку, — он показал на квадратную, розовую, что стояла на верхней полке, прямо на уровне глаз. — Обложи бумагой, — Хёнвон развернулся и достал с полки различных украшений тонко нарезанную бумагу нежного красного цвета, которой обычно обкладывали хрупкий или ценный товар, — и добавь туда различных мелочей. Конфет, соль для ванны, книгу, фотографии — что только твоей душе угодно. Хёнвон бегал по магазину как угорелый, и Хосок не мог не увидеть блеск в этих больших карих глазах. Он знал, что человек становится особенно прекрасен, когда увлечён тем, что дорого его сердцу, но даже и предполагать не мог, что Хёнвон может казаться ещё красивее, чем есть на самом деле. Однако сейчас, в мягком тусклом свете лампы, кружа по этому бутику и угрожая смахнуть полами пальто товары на прилавках, он умудрялся влюблять в себя Хосока всё больше и больше. Так странно: последние разы он видел Хёнвона в вечернем свете фонарей или полутёмного интимного освещения ресторанов и кафе, но сегодня судьба подарила ему шанс отправиться с ним на свидание с самого утра — и разница была заметна. Может быть, это всего лишь наше воображение и игра света, но разве это не так очевидно? Теперь Хосок был уверен, что видел двух совершенно разных Хёнвонов. Один из них появлялся вечером, с ярким макияжем, выделяющимися тенями и тонкой линией подводки на глазах, в более обтягивающей одежде, открывающей ключицу и шею, с причёсанными на один бок кудрявыми волосами, что открывали лоб и делали его более… более страстным, что ли. Страстным, раскрепощённым, соблазнительным — Хосок боялся назвать это слово, ведь оно раскроет все его постыдные желания к этому человеку, которым он пока что не хотел давать воли, — но Хёнвон казался более сексуальным. А сегодня он позволил чёлке скрывать красивый бледный лоб, из косметики на лице оставил лишь тонкий слой тонального крема и бледно-красных теней, а растянутый зелёный свитер, скрывавший кисти и ладони рук, делал его образ уютным, нежным и ласковым. Одно Хосок знал точно — и вечерний, и утренний Хёнвон, хоть и разнились во внешности, оставались совершенно одинаковыми внутри. Он знал, что этот парень, бешено прыгающий из одного угла магазина в другой, чтобы качественно подобрать подарок, был всё тем же мечтателем, романтизирующим каждую вещь, что видел. Хосок ловил себя на мысли, что ему даже нравился ход его мыслей — многие назовут его инфантильным и чересчур наивным, но в этой грубой жизни, хорошенько помотавшей Хосока, ему, пожалуй, даже не хватало, этой детской простоты в определённых вопросах. Конечно, Хёнвон был серьёзным и рассудительным мужчиной, только, в отличие от многочисленной толпы, в отличие от серых и скучных «взрослых», он находил в себе силы посмотреть на этот мир под другим углом — и увидеть в нём что-то волшебное. И покорно гоняясь за этим невероятным парнем среди полок под удивлённый взгляд продавца, Хосок позволял себе лёгкую добрую улыбку — потому что чувствовал, как понемногу влюбляется в этого парня. А затем они уже стояли на кассе с огромной коробкой, упаковочной бумагой, солью для ванны, вишнёвым мылом, упаковкой шоколадных конфет, открыткой и парочкой книжек: Хёнвон весь раскраснелся от возбуждения и радости — ведь ему позволили собрать подарок, а Хосок лишь послушно провёл карточкой по терминалу, оплачивая подарок — на его удивление, Хёнвон подобрал даже бюджетный вариант, однако с шиком и роскошью. — Вот видишь, — произнёс Хёнвон, когда они выходили обратно на улицу с огромным пакетом в руках, — стоило только попросить меня, и мы за несколько минут подобрали беспроигрышный вариант. Тебе осталось лишь купить путёвки — и вложить их сюда. Если ты хотел обогнать Хёну, то у тебя это получилось. — И почему ты только не выбрал себе более творческую профессию? — удивился Хосок, присвистывая. — Думаю, ты мог бы стать дизайнером или модельером. — Я безмерно доволен своей профессией и не стремлюсь к большему — мне вполне хватает творческой свободы в этой сфере. А вот что бы ты без меня делал сегодня, я совершенно не представляю, — самодовольно хмыкнул Хёнвон, отбрасывая назад волосы, чтобы взглянуть на Хосока слегка игриво и высокомерно. «На самом деле, я не представляю, что делал бы, если бы мы и вовсе не встретились в этой жизни», — лишь подумал он, а вслух — кротко поблагодарил, признавая собственное поражение. — Конечно, — и он, чуть наклонившись, крепко прижал Хёнвона в объятии, даже не позволяя ему пошевелиться — тот так и стоял с опущенными руками, неловко держа несуразно большой пакет, и чувствовал, как грудь его, в которой бешено стучало сердце, соприкасалась с такой же разгорячённой — и чересчур рельефной грудью Хосока, что доставляло ему как минимум дискомфорт. Может быть, ему не было бы так трудно переносить этот внезапный дружеский жест, если бы Хосок оторвался по крайней мере через пару секунд, но тот непозволительно долго прижимался к нему, будто хотел украсть это сокровище и никому на этой грешной земле не отдавать. Они стояли на заледенелой земле на середине прохода — может, стоило подвинуться, чтобы не мешать другим людям, только плевать было Хосоку на то, что он причиняет кому-то неудобства, пока самый волшебный человек на земле позволяет ему себя обнимать. И даже какая-то искра, внезапное возбуждение проскочило между их разгорячёнными телами, и на мгновение оба подумлаи, что совсем не являются незнакомцами. Казалось, будто они знают друг друга уже много, много лет. — Спасибо, — тепло поблагодарил Хосок, аккуратно целуя Хёнвона в макушку, а затем гладя по растрёпанным ветром волосам. — Спасибо тебе за этот день. Хёнвон в неловкости закусил губу, опуская взгляд — щёки его порозовели. — Да он… он ещё не кончился. Так что рано меня благодарить. — Конечно, — с улыбкой на губах произнёс Хосок. И взял его за руку. Чтобы вместе они продолжили путь по праздничной — и безумно красивой — улице.***
Под конец своей прогулки Хёнвон и Хосок умерили свой шаг, чтобы перевести дыхание, у одной из одной из многочисленных палаток, откуда доносилась тихая, милая старая песенка под названием «Если бы я мог сохранять воспоминания в бутылку». Невольно они прислушались к словам и, заворожённые, остановились, нагружённые тяжёлыми пакетами с покупками — казалось, эта мелодия их обоих заставила о чём-то задуматься. Прошедшие несколько часов, совершенно не замечая времени, они обходили бутики и лавочки, поддаваясь яркой рекламе, не сдерживаясь, чтобы с улыбкой на лице не купить очередную праздничную безделушку. Сеул завалило сугробами, и радостное мерцание снега на проблескивающих сквозь тучи лучах солнца прибавляло новогоднего настроения жителям города. А потому и Хёнвон с Хосоком, закупившись украшениями, десертами, аксессуарами — вроде ободка в виде ангельского нимба или радужных пёстрых очков без стёкол, продолжали радостно шагать по улице, в обеих руках держа картонные пакеты с рождественскими узорами. Уже понемногу темнело, но и это не мешало им наслаждаться этим поистине чудесным днём. Остановившись, чтобы перевести дыхание, в конце улицы, где пешеходная часть понемногу превращалась в проезжую, они слегка улыбнулись друг другу — и не смогли отвести взгляд. Потому что чувствовали, что после столь долгого и насыщенного свидания между ними должны были, обязаны были промелькнуть тысячи пламенеющих искр. — Что? — засмеявшись, ухмыльнулся Хёнвон. — Что ты так смотришь на меня? Может быть, он привык, что Хосок постоянно пристально его разглядывал, но сегодня тот похотливый, бесстыдный взор… изменился? Хёнвон склонил голову набок, пытаясь понять, в чём дело. Не было больше в этих глазах того огня, того неприкрытого вожделения или желания, что без спросу хитро вырывалось наружу, оценивающе проходясь по телу Хёнвона. Оставался только мягкий покорный блеск. Будто, проведя с Хёнвоном так много времени, Хосок научился уважать его чувства, зная, как непросто развитие их отношений даётся гиду, зная, как некрасиво, неприлично требовать от человека то, к чему он не готов, как мерзко принуждать его к тому, что его пугает — и смиренно ждать, пока он ответит взаимностью. А до того он всего лишь благодарно наслаждался возможностью хотя бы быть рядом с Хёнвоном — и просто-напросто ощущать, как переплетаются в воздухе пары их разгорячённого дыхания — даже такие прикосновения сводили Хосока с ума. — А что, не могу? — в ответ, прицокнув языком, хмыкнул мужчина. — Это немного смущает, — Хёнвон вскинул брови. — Постоянно кажется, будто ты хочешь сказать мне что-то важное, но оказывается… — Оказывается, что я просто тобой любуюсь, Хёнвон, — вздохнув, продолжил за него Хосок, проводя ладонью по его потрёпанным ветром волосам, чтобы уложить мягкие кудри. — Не обращай внимания. Просто каждый раз я восхищаюсь, не веря своим глазам, и спрашиваю себя, как может на планете существовать такой волшебный человек, как ты. Хёнвон отвёл взгляд — щёки его порозовели от волнения и растерянности. И уста слегка приоткрылись — может, он хотел что-то сказать, только сил не хватило и звука произнести, чтобы достойно ответить.«Если бы я мог сохранить воспоминания в бутылку, — медленно доносилось из колонок, — я бы сохранил каждый день до конца времён, чтобы провести их с тобой».
— И как… и как я только должен реагировать… — лишь прошептал он, облизывая пересохшие губы и часто моргая — Хёнвон чувствовал, как в уголках глаз от смятения и беспокойства появились первые серебряные капельки, что смутной пеленой мешали обзору. — Никак, — произнёс Хосок, спускаясь ладонью — по его щекам и скулам, всё ниже, чтобы остановиться у подбородка и, нежно его приподняв, взглянуть Хёнвону прямо в глаза. А тот лишь содрогался в тяжёлых выдохах и вдохах, пытаясь удержаться на месте, и заставлял себя не отводить взгляд, стойко, храбро держаться, не падать перед этим давлением — и напряжённо ждать, пока Хосок произнесёт следующие слова. «Посмотри на меня, я прошу», — так и молил его жалобный взор, — казалось, даже крохотные слёзки собирались в уголках его глаз. Только то были не слёзы грусти, печали, отчаяния — а немого восхищения, выразить которое было уже просто непозволительно. — Никак не реагируй, если это доставляет тебе дискомфорт, — тем временем пролепетал он, держа лицо Хёнвона в своих ладонях, будто это был целый мир, а его карие глаза — маленькой вселенной, ведь почему, пока они отражали крохотные витающие в воздухе снежинки, казалось, будто где-то далеко, на краю галактики, падали на землю звёзды… — Просто смирись, что я всё больше и больше в тебя влюбляюсь. Эти слова стали для Хёнвона ударом. И если бы в тот момент Хосок не держал его, он бы, наверное, упал — от их силы.«Если бы с помощью слов можно было претворять желания в жизнь, я бы хранил каждый день подобно сокровищу, и опять же, провёл их с тобой.»
Вздрогнув, Хёнвон наконец позволил себе прикрыть глаза, чтобы спрятаться — хотя бы морально — от этого давления. Господи, и почему, почему только Хосок продолжает это делать! Неужели он тратит своё время и силы, чтобы признаться Хёнвону, такому обыкновенному парню из толпы, с которым изначально хотел всего лишь развлечься! И неужели действительно испытывает к нему те чувства, что мелькают в его печальном, растерянном взгляде всякий раз, как он не может выразить их словами? И вправду мечтает о том, чтобы стать ближе к этому незнакомцу, украсть его сердце и сделать своим — неужели у такого богатого, влиятельного человека, что может позволить себе всё, что может соблазнить, очаровать любого, кто только притянет его взгляд, окажутся наивные и чистые чувства к столь простому и бедному парню? С которым, однако, у них нашлось по-настоящему много общих тем и мыслей? И которого наверняка, позволяя себе мечтать, он рисковал называть родственной душой? — Больше всего я боюсь, что ты всего лишь шутишь надо мной, — пролепетал Хёнвон, силясь поднять взгляд и посмотреть Хосоку в глаза, чтобы раз и навсегда, с первого блеска, первой догадки, первого впечатления понять, что на самом деле зарождается между ними — и способны ли они будут выносить и воспитать это чувство, что, возможно, навечно свяжет их — вместе.«Но кажется, никогда не будет достаточно дней, чтобы делать вещи, которые тебе хочется.»
Хосок легко улыбнулся, понимая, как тяжело приходится Хёнвону это осознавать. И как тяжело заново заслужить прощения у человека, которого случайно — без каких-либо злых намерений — уже однажды довелось обидеть. Хосоку и без того было совестно, что добрый, светлый, наивный Хёнвон на следующий же день извинил его — а теперь он бессовестно просил большего. — Я знаю, что пока ты не собираешься ответить мне взаимностью, и правильно поступаешь, — произнёс Хосок, — ведь я не заслужил твоего доверия и испортил первое впечатление. Но… прошу, скажи мне, Хёнвон, — взмолился он, осторожно накрывая его ладони своими, будто собирался поклясться в чём-то вечном и нерушимом — а затем слегка приподнял голову, прислушиваясь к песне, что едва заметно доносилась из колонок. В момент своей просьбы он предпочёл спрятать взгляд, нежели столкнуться с суровым, неблагосклонным выражением лица Хёнвона, — если бы ты мог сохранить воспоминания в бутылку, скажи, сохранил бы ты этот день, проведённый со мной? Согласился бы ты сохранить мой образ в своей памяти, даже если в один день нам придётся разлучиться? И смог бы понять меня, простить, ведь я искренне раскаиваюсь за то, что между нами произошло? Я на самом деле желаю вернуться на пару дней назад и исправить ошибку — только хочется узнать, сможем ли мы притвориться, будто ничего не случилось, и довериться друг другу, как если бы мы были знакомы уже тысячу лет? — и он тяжело выдохнул, сжимая губы, ведь так и не дождался ответа от Хёнвона. Тот смотрел на него совершенно безучастно. И Хосок уже терял надежду. — Запомнишь ли ты меня как своего ангела-хранителя, что в один холодный день не смог тебя согреть? «Я достаточно повидал, чтобы понять: ты — единственный, с кем я хочу разделить всё своё оставшееся время». А Хёнвон лишь растерянно глядел впрёд, раздумывая над его словами, и тяжело дышал, даже не понимая, сколько времени займёт ответ на этот вопрос — казалось, в тот миг оно остановилось, а мир прекратил своё вращение. Здесь были только глаза Хосока и его розовые приоткрытые губы — так и напрашивающиеся на поцелуй. Хотел бы Хёнвон сохранить в памяти этот день? Вопрос несложный, даже достаточно очевидный. Конечно хотел бы — он все хорошие моменты старается разложить по полочкам, чтобы затем вспоминать с улыбкой, как ярко проводил свою молодость. Только сегодня был особенный день, и у Хёнвона сердце в груди трепетало от осознания того, как сильно он ценил эту прогулку — ещё один день, счастливо проведённый с Хосоком. Конечно, он желал запомнить, как они, держась за руки, пробегали по многолюдной улице, пытаясь протиснуться к очередному прилавку, и как подпевали песням, которые во всё горло кричали уличные музыканты под аккомпанемент старой гитары. Он хотел запомнить все их улыбки и мимолётные взгляды, в которых выражались самые сокровенные желания, и фразы, которыми они перебрасывались — вроде бы обыкновенные разговоры «ни о чём», просто чтобы заполнить неловкое молчание, только всегда наполненные какой-то недосказанностью, намёками, предложениями, которые оставалось додумывать. То, как они мечтали прикоснуться друг к другу — и Хосок постоянно поправлял его волосы, что вот-вот бы упали чёлкой на лоб и прикрыли глаза, и поправлял ему воротник, если тот случайно поднял ветер. И Хёнвон слушал, слушал без остановки рассказы Хосока о его жизни, семье и работе — и задавал вопросы, искренне интересуясь каждой мелочью. А затем Хосок внезапно закрывал рот и вглядывался в Хёнвона, ожидая от него подобных историй. Только у того в арсенале не находилось ничего интересного или необычного — куда более завораживающе казалось само свидание с Хосоком, а не всякие там прогулки или вечеринки с друзьями, о которых тот ожидал услышать. «Да ты тихоня», — удивляясь, смеялся Хосок. «В тихом омуте черти водятся», — пространственно отвечал Хёнвон, загадочно приподнимая уголки губ. И, собственно, так оно и было. Конечно, Хёнвон хотел запомнить каждую мелочь. Какая погода стояла на улице — падал мелкий, едва заметный снег, и лёгкий ветер тут же бросал его по сторонам, а ещё было гораздо теплее, чем в предыдущие дни, и Хёнвон несколько раз ловил себя на мысли о том, что боится, будто сугробы и вовсе растаят. И какая музыка играла — рождественские песни из старых фильмов, слова которых знали все — от детей до самых взрослых, и Хёнвон не постеснялся подпевать паре строк, а Хосок аккомпанировал ему, насвистывая ритм. И какие магазины они проходили — гид запоминал яркие рекламы, акции и приглашения, и каждый постер отложился в его памяти — он знал, что теперь любой бутик, который они посетили, теперь будет ассоциироваться исключительно с сегодняшней прогулкой. А вместе с тем Хёнвон чувствовал себя жалким. Жалким влюблённым, старавшимся сохранить любой момент этого волшебного дня — подобного свидания у него никогда в жизни не было. И, скорее, всего не будет. Он запоминал, как они с Хосоком, освободив себе места на мастер-классах, в компании детей и иностранных туристов учились изготавливать китайские фонарики, осторожно вырезая из бумаги узорные фигуры. Запомнил, как Хосок, который, вероятно, со времён детского сада к ножницам не прикасался, старательно выводил лезвиями по контуру, слегка высунув язык от усердия — у него даже лицо покраснело — вероятно, от старания и переживания. А Хёнвон лишь смеялся, наблюдая, каким неловким себя чувствовал этот богатый и известный предприниматель — конечно, ведь так непривычно наблюдать его самоуверенным и слегка заносчивым, а в следующую секунду — беспомощным и беззащитным. Хёнвон запомнил, как вместе они рисовали новогодние открытки за следующим же столом, пользуясь шаблонами для печати: обмакивали их в яркие радужные цвета и оставляли отпечаток на плотном картоне, насыщенными чернилами выводили иероглифами поздравления с наступающим годом и желали счастья. Хосок подготовил открытки членам своей семьи, а Хёнвон припас для Джухона, и затем они вновь отправились совершать покупки для близких людей. Слишком много вещей объединило их в тот день. И с разных сторон они наконец узнали друг друга — удивительно даже, что столь короткий срок сыграл столь значительную роль в их жизнях, что умудрились переплестись на какую-то неделю. Здесь и чуда искать не стоило. Конечно, Хёнвон хотел запомнить эти мгновения. Без сожаления, чтобы потом, даже спустя несколько лет, когда его спросят, хорошо ли он провёл свою молодость, вспомнить о том, как самые чудесные свидания в жизни ему подарил Хосок. И, наконец мягко подняв уголки губ, Хёнвон сощурил свои красивые карие глаза и прошептал: — Конечно, Хосок. Конечно, я хочу. Чем вызвал яркий блеск во взгляде мужчины. Словно ребёнок, обрадовавшийся лучику солнца, Хосок, не сдерживающий счастья, кинулся на Хёнвона с очередным объятием. А тот принял его, осторожно похлопав по спине, и вдохнул аромат его волос, внезапно — с испугом — почувствовав, что этот запах стал ему родным.«По правде сказать, Хосок, — подумал Хёнвон, не рискнув произнести слова вслух, — я хотел бы до конца жизни запомнить все дни, что мне посчастливилось провести с тобой.»