Крошечный уголок на краю Вселенной

Кихён сполоснул лицо холодной водой, пытаясь взбодриться. Сегодняшняя репетиция была запланирована на вечер, однако он не чувствовал, что протянет хотя бы до обеда. Определённо — стоило прилечь отдохнуть днём, чтобы набраться каких-никаких сил. Вчерашний день, проведённый с семьёй Хёну, был одним из самых странных и запоминающихся в его жизни, и всю ночь он, пытаясь уснуть, ворочаясь, то и дело поправляя постельное бельё, прокручивал в голове картины той безумной встречи. Может быть, дело было лишь в его воображении. Ведь только он, как одержимый, выискивал знаки в каждом прикосновении и каждом слове, думая, что мелочи чего-то стоят, и без конца вспоминал, как Хёну осторожно поддержал его за локти, когда они несли миски с едой к столу, и как прижимал к себе, когда они смотрели семейные фотографии, так сильно, крепко, будто желал удержать его рядом даже в непродолжительные мгновения — казалось бы, им просто повезло оказаться рядом, близко, просто потому, что так было удобнее листать альбом, однако они оба стремились оказаться вплотную, впритык, прижаться друг к другу, чувствовать прикосновение чужих рук у себя на теле — как два одиночки, спасавшиеся от стужи и мороза в обледенелых пещерах отшельнических гор. И даже сейчас, смотря в своё жалкое отражение в зеркале общей уборной, в заляпанное стекло, он всё ещё представлял тот вчерашний вечер, зная, что между ним и Хёну проблеснуло что-то… яркое, необыкновенное. Может быть, дело в том, как тот хотел его защищать — и на глазах у всей семьи постоянно намекать, что Кихён принадлежит ему: то обхватит его за плечо, чтобы привести в гостиную, то наклонится над ним, чтобы на ухо прошептать какую-то незначительную пару слов — ни о чём, не представляющих особой важности; то во время разговора с родителями обхватит его хрупкое тело, чтобы тот никуда не уходил, и улыбнётся — ярко, озаряя целую комнату, и глаза сощурит, так что морщинки появятся. Кихён не знал, когда последует очередное прикосновение, однако, дрожа от страха, с нетерпением его ожидал — и не напрасно. Господи… Если он так реагирует на обыкновенные прикосновения, что же с ним будет, стоит произойти чему-то большему? Кихён в испуге схватился за сердце. Влюблённый, он и не подозревал, что подобные возможности имеют место быть. Жил себе, смирившись, что внимание Хёну — такая же неисполнимая мечта, как и дебют, и позволял себе всего лишь задумчивую меланхолию. А вчера… вчера собственными глазами увидел, что человек, к которому он стремился всю свою сознательную жизнь, наконец разглядел в толпе, среди всех возможных друзей и знакомых, среди всех наставников, братьев, учителей — его, незначительного, обыкновенного вокалиста, отличавшегося всего лишь страстной, горевшей от желания душой — видимо, горевшей настолько ярко, что в одну прекрасную ночь он заменил все звёзды на этом небе. А ещё, умываясь, Кихён вновь невольно улыбнулся. Ведь мужчина, с которым завтракал Хёну, мужчина, на которого он смотрел восхищённым, сияющим взглядом, оказался ему всего лишь братом. Удивительно, как удобно складывались события. Пять лет безответных страданий, чтобы в одну зиму получить наконец-таки признание от человека, в которого он был влюблён. Человека, полностью свободного, готового к отношениям. От мысли о возможных взаимных чувствах Кихён сходил с ума. Ноги подкашивались, дыхание сбивалось, и в груди нарастало чувство тревоги: то, к чему он бежал, наконец раскрывает перед ним объятия — осталось лишь вытянуть руку вперёд. И от осознания подобной возможности, от невероятности осуществления его давней мечты он ощущал лёгкое головокружение, не в силах устоять на ногах. Однако же… Тогда, в Рождество, после той ночи, когда они оба оказались заперты в студии, после громкого спора Кихёна с девушкой-трейни, имевшей виды на Хёну, парень признался, что не стал бы с ней встречаться — по простой причине: он уже был в кого-то влюблён. Так не может же это быть… — Кихён! Кихён вздрогнул в испуге, автоматически поднимая голову, чтобы посмотреть в отражение. Там, в зеркале, он видел, как из душевой кабинки на мокрый коврик на плитке выходит человек. Ох уж эти чёртовы совместные уборные: не успеешь зайти, как из кабинки покажется чьё-нибудь голое тело, и ты как приличный человек спешишь закрыть глаза, дабы не нарушать личного пространства. Однако сегодня дело обстояло иначе: Кихён увидел, как там, в отражении зеркала, ему, вытираясь полотенцем, приветливо машет и улыбается… Хёну. — Хён! — воскликнул он испуганно: даже лицо его побледнело от неожиданности. Поспешив отвернуться, он лишь обернулся на сто восемьдесят градусов — и картина из зеркала вдруг предстала перед ним в полном размере, идеальном качестве: Хёну, обтираясь полотенцем, кажется, не спешил накинуть на себя одежду. Кихён схватился за раковину, чтобы не свалиться на пол — костяшки на ладонях внезапно сделались белее полотна. Изо всех сил он зажмурился, однако же даже с закрытыми глазами он продолжал видеть этот образ. Конечно, он знал, что формам тела Хёну позавидовал бы каждый трейни: о его походах в тренировочный зал знали все без исключения. Однако же до сих пор Кихён мог наблюдать лишь мышцы на руках, которые он не скрывал во время своих выступлений, да крохотный участок пресса, стоило тому задрать рубашку, чтобы подразнить толпу. А сейчас он мог любоваться его телом с головы до ног: редкий шанс для обыкновенного знакомого, которому просто повезло оказаться в нужном месте в нужное время. Широкая спина с промежностью посередине, по которой стекали капли воды, выступающий зад, крепкий и упругий, мышцы груди и пресса — выпуклые, округлые; бёдра — сильные, ими и придушить при желании можно было — такие, от которых взгляд не оторвать — врезались рельефом на сознании Кихёна, и он уже не мог ничем перекрыть эти мысли. Что бы он ни представлял, лишь бы забыть об увиденном, это изображение идеальной, совершенной фигуры, сравнимой разве что с античной скульптурой. — Ты чего? — Кихён услышал лёгкий смех Хёну, что подобно дождевым каплям на солнце зазвенел в уборной. Таким был его смех: аккуратным, тихим, будто бы обдуманным, серьёзным — разве мог столь сильный и влиятельный человек вдруг показать свои слабости?.. — Прости, — взмолился Кихён. — Я не должен был этого видеть, — он смог оторвать одну ладонь от бедной раковины, в которую вцепился, как в якорь, и прикрыть ей глаза, чтобы подстраховаться. — Почему ты появился так неожиданно? Хёну усмехнулся, и по едва слышному шарканью Кихён понял, что тот приблизился к нему. А затем почувствовал, как чья-то сильная рука отрывает его ладонь от лица. И, вдохнув побольше воздуха, наконец осмелился взглянуть вперёд. — Боже, неужели я так сильно тебя пугаю? — Хёну в наигранной обиде надул губы. — Твоя реакция заставляет меня думать, что ты меня боишься. Кихён нервно сглотнул — его кадык чересчур неестественно дрогнул. Хёну стоял прямо рядом с ним, возвышаясь, как скала, и невозмутимо протирал волосы полотенцем. До сих пор не подумав накинуть на тело хоть какую-то одежду. А Кихён изо всех сил старался не смотреть вниз. — Ты же голый, — прошептал он — голос его дрогнул. — И что? — Хёну в удивлении вскинул брови. — Половина моего этажа каждый день видит меня выходящим из душа. Я иногда щеголяю без рубашки от ванной до спальни, и ничего. Кихён тяжело вздохнул. Временами он был благодарен судьбе, что жили они на разных этажах — сегодня он здесь оказался по другим обстоятельствам. — Тем не менее… Мне немного… неловко, — пробормотал парень, опуская взгляд на пол, стараясь занять себя цветочным узором на плитке. Однако тот расплывался, и дым от горячий воды, что выходил из душевой кабинки, тонкой плёнкой застилал пол. Всё действовало против него. — Забей, — хмыкнул Хёну. — Смотри на меня сколько хочешь. Я тренируюсь не для того, чтобы скрывать тело под одеждой. И чуть отстранился, принявшись вытираться. И чего только Кихён так перепугался? Ведь он тоже парень, и вид голого мужского тела не должен так сильно его поражать. Мало того, он должен был ожидать, что в уборной при нём обязательно кто-нибудь выберется из душевой кабинки. Однако с незнакомцем было бы куда проще: здесь же он столкнулся лицом к лицу с Хёну, и эта ситуация вновь заставила его задуматься о том, что каждый день они сближались ещё больше. Будто судьба, поигравшись с сердечком Кихёна, наконец решилась начать эти знаменательные отношения — и теперь впутывала ничего не подозревающую парочку в неловкие ситуации, позволяя им познакомиться поближе — прежде чем они наконец дойдут до самого ответственного момента. И осознавать, что у Кихёна есть все шансы, было до бешеного стука сердца приятно и в такой же степени до дрожи в коленях страшно. Хёну наконец добрался до одежды, и Кихён успел заметить, когда тот, натягивая футболку, поднял локти вверх, крохотное синее пятнышко на руке. — Ты где-то ударился? — спросил он — больше чтобы разрядить обстановку. Хёну удивлённо на него посмотрел, прищурив глаза, не понимая сначала, о чём он, а затем, осмотрев руку, заметил ушиб. — А, ты про это! — расслабленно вздохнул он. — Этот ты оставил. И принялся одеваться дальше, как ни в чём не бывало. А Кихён так и остался стоять, пытаясь вспомнить, когда же он так сильно заехал Хёну по локтю. — Не помнишь разве? — будто услышав его мысли, сказал тот. — На катке ты так сильно хватал меня за руки, боясь упасть, что на коже теперь остались синяки, — хмыкнул он самодовольно. — На плече тоже есть, правда, не сильно заметно. Кихён заворожённо смотрел на этот синяк, будто перед ним была не обыкновенная рана, а какое-то доселе невиданное чудо. Ведь это произошло, когда он, рискуя упасть на катке, держался за руки Хёну и катился вперёд, полностью доверяясь крепкой и надёжной хватке парня. — Да, ты кажешься сильнее, чем выглядишь, — присвистнул Хёну, облачаясь в рубашку. — Прости, — только и мог пролепетать Кихён. — Тебе очень больно, да? Хёну благосклонно улыбнулся и вновь приблизился к парню. — Совсем нет, не придумывай. Я столько раз падал на сцене и ударялся о декорации, что не привык замечать увечья на теле. Для меня этот синяк — очередной временный ушиб. Скоро пройдёт. А ведь Кихён даже не подозревал, что может так цепко хвататься за кого-то, стоило ему оказаться лицом к лицу с опасностью. И если для Хёну это очередная рана, то Кихёну этот синяк казался куда более личной вещью. Будто то, что случилось только между ними, то, что объединило их и стало исключительно их тайной. То, на что только они, взглянув, усмехнутся и обменяются хитрыми взглядами, даже в толпе из знакомых и друзей — они почувствуют эту связь, что красивой и блестящей красной лентой связала их по рукам. Подобно тайному сигналу, незаметному знаку, их общему сговору, а ещё — чему-то невероятно интимному. — Ты мазал йодом? — справился Кихён, поджимая губы от стыда. — О господи, перестань волноваться, — Хёну потрепал его по мягким волосам, подмигнув. — Со мной всё будет в порядке. — Но я ответственен за эту рану! — возразил Кихён. — Что мне сделать, чтобы помочь тебе? Хёну засмеялся. — Если ты так сильно хочешь искупить свою вину, то угости меня кофе. Чур без пирожных, — он похлопал себя по животу, — иначе мой пресс рискует исчезнуть. — Хорошо, — закивал Кихён. — Я куплю тебе самого лучшего. — Вот и отлично, — засмеялся Хёну. — Ты чего здесь до сих пор стоишь? Кого-то ждёшь? — Минхёка, — пожал плечами Кихён. По иронии судьбы, его лучший друг жил на одном этаже с его возлюбленным. — Мы собирались погулять вместе. Стоило ему это сказать, как дверь в уборную распахнулась, а на пороге предстал тот самый долгожданный Минхёк, вглядываясь в глубину комнаты слегка прищуренными глазами, будто искал кого-то. Кихён в это мгновение успел подумать, как, наверное, трудно было увязать контекст вокруг этой картины: испуганный, Кихён, напрягаясь, вцепился в раковину, а Хёну, надвигаясь подобно коршуну над жертвой, смотрел на него сверху вниз — пристально и с любопытством. Они оба обернулись инстинктивно, посмотрев на вошедшего. — У-у, — протянул Минхёк, вскидывая брови и заговорщицки ухмыляясь. — Кого я вижу. Чем это вы, ребята, тут занимались? Только попробуйте отыскать отговорку — я про ваши грязные делишки всё знаю, — он с укором помахал пальцем. Кихён в отвращении закатил глаза. Любил этот Минхёк всё опошлить. Хёну тут же отстранился, неловко почёсывая затылок. — А ты вообще слишком мокрый, чтобы заставить меня поверить, будто вы здесь всего лишь болтали. — Прекрати, — взмолился Кихён, закатив глаза. — Прошу, пойдём уже. Оторвавшись от ванной, он проскользнул мимо Хёну и приблизился к выходу, хватая Минхёка за запястье. — Прости, хён, мне уже нужно идти, — прошептал он. — До завтра, хорошо? — Увидимся на репетиции, — улыбнулся Хёну, а затем Кихён с Минхёком исчезли за дверью, оставляя парня в одиночестве.

***

— Хён?! — воскликнул Минхёк, не в силах закрыть рот от удивления. — Я-то думал, это я для тебя хён — единственный и неповторимый, — говорил он, пока они спускались в лифте на первый этаж. — Что поделать, когда вокруг полно людей старше меня, — тяжело вздохнул Кихён, облокачиваясь о металлическую стену. — Не думал, что вы с ним настолько близки, — хмыкнул Минхёк. Затем обернулся к широкому зеркалу во всю стену и принялся поправлять причёску. — Хотя, учитывая, что вы уже провели вместе целую ночь… Он знал, что Кихёна эта фраза разозлит. А потому, увидев в отражении его недовольное выражение лица, всего лишь показал язык и подмигнул. — Да ладно, я знаю, как он тебе дорог, — усмехнулся парень. — Сделаем фото? Минхёк насильно притянул к себе Кихёна и, крепко обняв его за плечо, склонил голову — так, чтобы улечься прямиком на макушку Кихёну, — и нажал на нужную кнопку. Затем покривлял лицо, делая снимки со смешными рожицами. Кихён, пусть и недовольный, присоединился к нему — и позировал либо с высунутым языком, либо с рожками, либо с очевидно натянутой улыбкой. — Даже не думай выкладывать этот позор, — попросил парень, увидев, каким нечётким, взлохмаченным и уставшим он вышел на фотографиях. Однако Минхёк лишь слегка посмеялся и потрепал того по волосам. «Да что ж вы все так любите это делать!» — вздохнул Кихён, смиряясь со своей участью. Кажется, маленький рост для его друзей был всего лишь поводом для насмешек и миленьких шуточек — ведь он в их глазах был крохотным хомячком, не смевшим перечить своим старшим. Тем временем Минхёк лишь открыл нужное приложение, применил фильтры — и на снимке они оба казались бодрыми и весёлыми. Даже парочка лишних прыщей на лице Кихёна куда-то исчезла. — Раньше мы с тобой постоянно фотографировались, — заметил Минхёк. — А сейчас, чтобы заставить тебя покривляться, нужно помолиться богам и, может быть, принести кого-нибудь в жертву. Ещё один шаг — и общая фотография тут же показалась в общей ленте Инстаграма. Кихён сжал губы, никак не отреагировав. — Я не в том состоянии, чтобы фотографироваться, — Кихён издал стон. — Тебя послушать, так ты даже с макияжем и в сценическом костюме не в состоянии фотографироваться, — махнул рукой Минхёк. — А знаешь ли ты, что самые душевные фотографии всегда выходят смазанными? Люди не планируют фотографироваться — и не натягивают улыбку, не прихорашиваются: они просто запечатляют себя такими, какие они по-настоящему есть. Вот и мы с тобой — настоящие. С лёгким звоном двери лифта раскрылись, и они вышли наружу, пропуская внутрь остальных жителей общежития. — Вчера я увидел парочку детских фотографий Хёну, — тут же вспомнил Кихён, с улыбкой смущённо опустив взгляд в пол. — Ты прав: они мне показались очень атмосферными. Минхёк так и остановился на полпути, не сдерживая удивления. — Что ты сказал? — охрипшим голосом пробормотал он, уставившись на Кихёна. — Ах да, — Кихён слегка зажмурил глаза, виновато осознавая: об этой прогулке он Минхёку ещё не рассказывал. Потому, не в силах поднять взгляд, шаркая по земле ногой, выдал вкратце всё, что вчера произошло. Минхёк отреагировал, в общем-то, ожидаемо: поиграл бровями, ухмыльнулся, хлопнул Кихёна по плечу и довольно посмеялся. — Погоди, то есть вы правда просто так взяли и пошли к нему домой? Кихён, я всегда знал, что не можешь ты быть такой тихоней. В тихом омуте черти водятся, и ты яркий тому пример. Ну-ка рассказывай, вы целовались? Кихён закатил глаза. И покраснел, что стало очередным поводом для насмешек от Минхёка. — Нет, это был всего лишь ужин с семьёй. И кстати, тот мужчина, что завтракал с Хёну в кофейне, оказался его старшим братом, — добавил Кихён, улыбнувшись. — Так что беспокоиться не о чем. У меня всё ещё есть шанс сблизиться с Хёну. — Зачем? Видно же, что он по уши в тебя втрескался, — только и ответил Минхёк, усмехаясь, будто это было очевидно: конечно же, со стороны, тем более в свои двадцать пять, он это мог отчётливо разглядеть. Кихён в недоумении уставился на него. — Почему… почему ты так уверен?.. Минхёк взял его под локоть и, уставившись вперёд, уверенно зашагал по направлению к выходу. — Понимаешь, Кихён, я хоть и не эксперт в любовных делах, но хоть что-то понять могу. И когда вас двоих вижу, каждый раз чувствую, что вы вот-вот поцелуетесь, потому что оба того безумно хотите, — он аж глаза сощурил от удовольствия. — Ты бы только видел, какое напряжение складывается в воздухе, стоит вам двоим оказаться в поле зрения друг друга. Кихён раскрыл рот, не в силах что-либо сказать. — Да ладно, не притворяйся, будто ты сам того не замечаешь! — Минхёк махнул свободной ладонью. — Ну кто в здравом уме поведёт тебя к себе домой? — Это сейчас камень в мой огород был? — Ведь ты сказал, что ты стал первым другом, с которым он познакомил родителей, так ведь? Это уже говорит о многом, — фыркнул парень. — Он трогал тебя? — Чего?! — прокричал Кихён в ответ, обиженно постучав ладонью по плечу Минхёка. — Боже, откуда ты такой извращенец взялся, — Минхёк вздохнул. — Я имею в виду, часто ли вы контактировали тактильно? Часто ли он стремился… не знаю, обнять тебя, поправить волосы, убрать кусочек еды с щеки или, заметив, что ты слегка пролил вино на брюки, вытирать место полотенцем? Кихён остановился как вкопанный, глядя Минхёку прямо в глаза. Если подумать, то, собственно, каждый из этих жестов вчера отчётливо проявлялся — и внимание Хёну оказалось куда настойчивее и очевиднее. По сути, Хёну только и делал, что пытался помочь Кихёну: донести тарелки, протереть стол, дотянуться до высоких полок: особенно, когда Кихён по просьбе мамы Хёну полез за мисками для еды и поднялся на носочки, чтобы коснуться пальцами верхнего шкафчика, Хёну подоспел тут же — и, встав вплотную к спине парня, так, что тот почувствовал прикосновение чужого пресса к своим лопаткам, достал нужную посуду, а затем, подмигнув, вложил её в бледные ладони ничего не понимавшего Кихёна. А ещё, стоило тому, листая альбом с фотографиями, слегка провести подушечкой пальца по острому краю, Хёну сразу же хватал его за запястье и, внимательно осматривая руку, спрашивал, всё ли в порядке — чересчур, пугающе заботливо, особенно для человека, который никогда Кихёном особо и не интересовался. И потом, когда они сидели вплотную, плечом к плечу, рассматривая старые фотографии, Кихён замечал, каким неоднозначным взглядом окидывает их Хосок, а Хёну посылает в его сторону понятные лишь им сигналы, прищуривая глаза в недовольстве, затем улыбаясь и кивая — будто они переглядками давали друг другу понять, что происходит кое-что особенное, и Хосок интересуется, всё ли идёт хорошо, а Хёну сначала ругает его за то, что тот спрашивает так прозрачно, а затем всё же не сдерживается и подтверждает его мысли. Хотя, может, всё это исключительно его фантазии. — Ну уж нет, — бросил Кихён, слегка тряхнув головой, чтобы волосы из чёлки не лезли в глаза. — Такого и быть не может. Хёну не влюблён в меня. Тем более ты тоже постоянно меня трогаешь. Минхёк засмеялся — так, словно знал что-то очевидное, что для Кихёна в силу возраста ещё было непонятным: так смеются родители, когда их дети с серьёзным лицом говорят им про существование волшебства и объясняют все факты с магической точки зрения — те лишь гладят их по волосам и соглашаются, чтобы не убивать в них фантазию. — Я уже сто раз тебе сказал, что ты не в моём вкусе, — сказал он. — А вот Хёну в тебя ещё как влюблён. Я понял это ещё в тот момент, когда он помахал тебе — в кофейне, пока сидел со своим братом. Думаешь, вы правда по совершенной случайности застряли в той несчастной студии? — фыркнул он. — Не могут случаться подобные совпадения. Что-то я не припомню, чтобы Хёну там хоть с кем-нибудь застревал. — Хватит тешить меня напрасными надеждами, — Кихён поник. — У Хёну слишком много поклонниц, чтобы я затмил их всех. И потом — думаешь, ему нравятся парни? Особенно такие, как я? — Между прочим, ты очень даже ничего, — подметил Минхёк, вскидывая левую бровь. — Ты слышал, как ты поёшь? От твоего голоса беременеют девушки. Кихён зажмурился — огромная волна стыда накрыла его с головой. Он даже покраснел от этой неловкости. Из всех друзей мира… Ему достался парень. который заставит его и посмеяться, и захотеть в землю зарыться от подобного позора. Другими словами — Минхёк, который жить не мог без того, чтобы не пообсуждать личную жизнь Кихёна, которая только-только начала формироваться. Однако на самом деле он был ему премного благодарен. Они вышли из здания общежития и направились вперёд по улице: здание агентства располагалось всего-то в паре-тройке кварталов, и дойти до него было сравни обыкновенной прогулке после репетиции: освежающей, спокойной и душевной. Они познакомились на одном из уроков по вокалу, когда Кихён ещё был неопытным и ничего не понимающим трейни. Это был погожий осенний денёк, и он мчался изо всех сил из общежития в тренировочный центр агентства, пытаясь не опоздать на первый урок. Кто же знал, что он проспит в такой важный день! А учитывая, что Кихён был совсем ещё зелёным, конечно, он боялся, что за любой, даже незначительный, проступок его могут выгнать без разговоров. Потому, стоило ему вбежать в здание и подняться на нужный этаж, он обнаружил, что нужная студия уже занята. С силой распахнув дверь, он увидел, что его преподавательница по вокалу ещё не окончила занятие с предыдущим учеником — трейни постарше. Кихён, взглянув на настенные часы в студии, осознал, что успел-таки прибежать на десять минут раньше и, поджав губы, извинился, скрываясь за дверью. Всё это произошло за какие-то доли секунды — однако он умудрился заметить удивлённые взгляды учительницы и незнакомого парня. Прислонившись к стене с обратной стороны, он сполз на пол и постучал себя по лбу: надо же было оказаться таким глупым!.. Конечно, спустя какое-то время он всё-таки смог попасть в студию, снова извиняясь перед преподавательницей: та легонько посмеялась неловкости ученика. А стоило уроку вновь окончиться, он выбрался в коридор, к своему удивлению, вновь встречаясь взглядом с тем незнакомцем. Этот парень, наверное, был его старше от силы лет на пять: лицо его всё ещё оставалось детским, а растрёпанные белые волосы делали его похожим на сказочного персонажа вроде Джека Фроста. Потому особого напряжения, когда тот пристально смотрел на Кихёна, облокотившись о стену, он не испытывал: всего лишь любопытство и заинтересованность. «Слышал, как ты пел в студии, — всего лишь сказал тот, улыбнувшись. — Ты плохо закрыл дверь, когда зашёл.» Кихён посмотрел на него в недоумении. «Ты стоял здесь все сорок пять минут, пока я там горло надрывал?» «Ну да, свободного времени у меня полно, — как ни в чём не бывало ответил он. — Мне было интересно, каких новичков набирают в агентство. Что ж, — он с долей пафоса рассмотрел ногти на своей руке и склонил голову, — я не разочарован. Поёшь ты действительно хорошо. Думаю, у тебя скоро появится шанс дебютировать.» «А что, он редко появляется?» — испуганно проговорил Кихён, прижимая к груди свои тетрадки и учебники по вокалу — тогда он ещё был прилежным учеником, записывающим каждый свой шаг — будь то продвижение или застой — это сейчас он забивает, что неплохо продвинулся за пять лет. «Как знает. — Минхёк пожал плечами. — Я здесь уже шесть лет. Всё ещё жду, когда удача мне улыбнётся.» Кихён нервно закусил губу — и, как все молодые, неопытные и наивные трейни, был всё ещё полон амбиций, полагая, что уж он-то точно скоро добьётся успеха. «У тебя здесь ещё нет друзей, я прав?» — Минхёк улыбнулся. «Я совсем недавно присоединился к компании», — оправдался Кихён. Тогда он и в общежитии делил комнату с таким же неискушённым новичком, питавшим большие надежды на успех — даже в такой сильной конкуренции. «Тогда не хочешь выпить по чашке кофе? Чая?» — предложил Минхёк, и Кихён, пытаясь скрыть свою радость от того, что его старший коллега обратил на него внимание, тут же согласился. Так они и подружились. Их расписание было похожим: уроки по вокалу, танцам, английскому и китайскому проходили почти в одно и то же время, и они, без сомнений, сталкивались в тренировочном центре ежедневно, а вечером, когда появлялось немного времени, выбирались подышать воздухом на улицы Сеула и нередко доходили до дворцов или парков, засиживаясь вплоть до комендантского часа под тенью широкой кроны дерева. Кихён был рад, что в первые же дни в качестве трейни он уже успел завести дружбу с Минхёком — старшим коллегой, наставником, сонбэ, добрым и весёлым парнем, который, несмотря на свои трудности, просто любил жить. Просто улыбался, стоило солнцу подняться из-за горизонта, смеялся и хлопал в ладоши, завидев звёзды на небе или услышав стрекот сверчков, и настроение его улучшалось в десятки раз, если утром он выпил крепкий и вкусный кофе с ореховым сиропом. Танцевал, как в последний раз: Кихён частенько подглядывал, как тот со всем усердием, старанием учит хореографию женских групп и виляет бёдрами у зеркала во всю стену. Пел, как будто отдавал всю душу, и его мягкий голос прорезал священную тишину — ведь все на мгновение замолкали, чтобы вслушаться в его высокие ноты. Минхёк обрёл в агентстве второй дом, и несмотря на долгое время стажировки, не отчаивался, а просто продолжал тренироваться — покорно и смиренно, зная, что когда-нибудь его всё-таки заметят. Кихён брал с него пример — и потихоньку пытался догнать. Нередко они запирались в студии на несколько часов, пытаясь разучить какой-то танец: учитывая, что Кихён попал сюда из-за мощного вокала, танцы были неотъемлемой частью их будущей профессии, а потому они, разминаясь, растягиваясь, практиковались, пока не выходило что-то путное. А затем, когда совсем уставали и пот тёк ручьём по их красным лицам, парни принимались беситься и баловаться: играли в салки, эстафеты, отвешивали громкие щелбаны проигравшему. Нередко к ним присоединялись такие же неопытные и весёлые трейни, и целыми компаниями они оккупировали студии, пока их не разгонял кто-то из персонала. Тем не менее, Кихён всегда держался за Минхёка, словно за старшего брата, и хёном называть его стал уже на первой неделе знакомства — а тому и радостно было, что такой талантливый и милый паренёк доверяется ему -и только ему. Несмотря на четырёхлетнюю разницу в возрасте, они нашли язык: Кихён был не по годам мудр и рассудителен, а Минхёк, подобно ребёнку, умел радоваться мелочам — и в этом был секрет их гармоничного союза. Может, они были не столь популярны, как Хёну, но по крайней мере — искренни и свободны, а этого им хватало, чтобы новый день встречать с яркой улыбкой. Про влюблённость в Хёну, кстати, Минхёк узнал быстро: стоило им однажды присутствовать на ежемесячной проверке трейни, которую агентство устраивало, чтобы оценить навыки стажёров и судить об их дальнейшей карьере, так Кихён во все глаза уставился на танцующего под Джастина Тимберлейка Хёну, без конца хваставшегося своими мощными бёдрами. И не заметить этот влюблённый взгляд широко раскрытых глаз, не услышать вздохи было невозможно: Кихён ведь и рот прикрыл, чтобы не выдать звуки восхищения. Минхёк тут же спросил, а в чём, собственно, дело, и тогда Кихён, чувствуя, что этому парню можно довериться, во всём признался. «Мне нравится Хёну-сонбэнним», — он выпятил губы. «Зря ты это, — ответил тогда Минхёк, потрепав его по волосам. — В него влюблёна половина стажёров. Здесь шансы минимальные.» «Ну я же каким-то образом прошёл прослушивание, — возразил Кихён, не сводя взгляда с Хёну. — Значит, и с ним смогу подружиться. Может, этой дружбы мне вполне хватит.» Они с Минхёком жили на разных этажах общежития, но постоянно засиживались друг у друга в комнате на полу: фотографировались, смотрели дорамы, читали новости и даже запевали какие-нибудь песни в стиле трот — так, что соседи стучались в двери, прося их заткнуться. А они лишь смеялись и махали в их сторону рукой. Минхёк помог стать Кихёну более открытым и раскрепощённым, а тот научил его спокойствию и безмятежности — и поздним вечером они смотрели на звёзды, отыскивая созвзедия, под которыми родились, и тихо-тихо пели песни, зная, что с такой дружбой они преодолеют многое. Минхёк был очень тактильным — сверхтактильным — человеком. И если Кихён по своей натуре не привык часто касаться других людей, даже родственников и близких, то Минхёк едва ли не жил на нём: ни дня ни обходилось без мягких объятий, поцелуев в щёку, и постоянно, стоило им вдвоём усесться на полу, Минхёк прижимался к спине Кихёна, сцепляя пальцы на его животе и утыкаясь подбородком в плечо. Он ни на секунду не оставлял его в покое: даже во время уроков по вокалу, когда они запевали дуэтом, тот успевал и подбородок его потрогать, и по макушке погладить, и за воротник рубашки к себе притянуть, едва не соприкасаясь губами. И в счастливые, и в трудные моменты обнимал его, целовал в лоб и позволял выплакаться: ведь, как-никак, пусть и не были они связаны родственными узами, эти двое обладали настоящей крепкой братской связью. Минхёк не думал, что к кому-нибудь успеет так сильно прикипеть, но Кихён стал ему и младшим братом, и сыном — человеком, которого он стремился защищать. А трудных моментов было, пожалуй, в ровной степени столько же, сколько и весёлых. Когда Кихён на очередной тренировке растягивал ногу и они ждали очереди в больнице. Когда на ежемесячной проверке им делали замечания и они, стараясь их преодолеть, измождали свой организм до крайности, а затем не справлялись с количеством накопленных слёз — и всю ночь обессиленно плакали от беспомощности. Когда голос срывался, а ноги подводили — и они скатывались по стене, а глаза заполняла белая пелена, когда пот смешивался с кровью, когда тренировки проходили по несколько часов подряд, а ожидаемого прогресса так и не наблюдалось, когда они ссорились по пустякам, когда другие трейни отчего-то решили, что могут издеваться над ними, и Кихён, воспринимавший каждое слово близко к сердцу, искал защиты у более опытного и взрослого Минхёка, когда Хёну вновь замечали с близкими друзьями в кофейне, а Кихёну лишь оставалось безучастно смотреть в его сторону из окна и тяжко вздыхать… Так и проходили эти годы, наполненные самыми яркими воспоминаниями. Даже родители Кихёна были в курсе про существование такого прекрасного друга: ведь каждый раз, когда сын собирался поговорить с мамой и папой по видеосвязи, тот объявлялся, передавая им привет, и вскоре семейный разговор превращался в беседу родителей с Минхёком, а Кихён лишь вздыхал в сторонке. И сейчас они шагали рядом, плечом к плечу, возможно, молча, потому что много слов не требовалось: они знали друг друга как облупленных, и Минхёк подозревал, что всё это время Кихён размышлял о собственной личной жизни и Хёну, а Минхёк, в свою очередь, вспоминал историю их дружбы и, уткнувшись в телефон, листал свою галерею, пока не дошёл до самых старых фотографий — пятилетней давности. — Смотри, — сказал он, пихнув Кихёна локтём в бок. — Я откопал компромат. Теперь, если ты посмеешь меня обидеть, я выдам всё Хёну — и он увидит, каким неуклюжим ты когда-то был. — Эй! — лишь вскрикнул Кихён, но тут же с любопытством уставился в экран: на снимке он и Минхёк, ещё маленькие и неуклюжие, с растрёпанными волосами, в разношенных футболках с изображением персонажа из аниме позировали перед широким зеркалом студии. Кихён заметил на своей щеке прыщи, с которыми возился несколько месяцев, потратив все сбережения на средства для умывания, чтобы в конце концов его кожа засияла. Эти футболки они с Минхёком купили на распродаже в торговом центре — специально взяли размеры побольше, чтобы и на тренировку, и в кровать — поспать часиков так десять-двенадцать в выходные. Минхёк пролистал влево, к более новым фото, и Кихён тут же нажал на видео, снятое на пляже у реки Ханган: укутанные в пальто, они бегают по набережной, передают друг другу телефон, горланят песни, брызгаются и получают злые комментарии от пожилых дамочек, что хотели спокойно провести вечер у воды. Безрассудные, весёлые, молодые и свободные — вот какими они были тогда, пять лет назад, не позволяя мелким заботам забивать себе голову. Затем последовали фотографии с празднования Нового года в агентстве: они сидели в первых рядах на ежегодном декабрьском концерте и подпевали своим сонбэ, выучив заранее все песни наизусть: кричали фанчиры громче фанатов. Затем — их общие селфи, смазанные, кривые, непонятные: нога это Кихёна или всё ещё ладонь? Однажды они поменялись местами с соседями по общежитию на одну ночь и даже придвинули свои кровати, чтобы спать вместе: в итоге даже не уснули, потому что щекотали друг друга и без остановки хихикали, вдобавок разбудив трейни за стенкой. Здесь Кихён выбирает цветок в горшке в магазине, здесь Минхёк примеряет карнавальную шляпу, здесь Кихён распевается и, аккомпанируя себе на пианино, горланит песню Джонхёна, здесь Минхёк, забыв свой танец, кружится на месте, как балерина, а затем наворачивается на деревянный пол, теряя равновесие. Здесь они пытаются держать солнце ладонью, здесь Минхёк, спрятавшись за стеклянной дверью, изображает мима, здесь они вместе учат китайский и прописывают иероглифы, здесь едят бананы и чокаются ими, как бокалами. Здесь идут вместе с большой компанией — позади, натянув одну футболку на два тела (какой-то мускулистый трейни внезапно почувствовал, что ему жарко, снял футболку и выбросил в толпу — так сильно замахнулся, что поймали её Кихён с Минхёком. Те, в свою очередь, уже хорошо так подмерзали — дело было на закате, а потому умудрились растянуть ткань сразу на двоих). Здесь Кихён дарит Минхёку подарок на Рождество и записывает его реакцию, здесь они поздравляют менеджера и обнимают его — крепко, как дети обнимают родителей. Здесь они с порядком напившимся директором компании пускают фейерверк, а здесь Кихён, заметивший плакат с Хёну в коридоре, опустился на колени, молячь, как божеству. Здесь Минхёк пытается пригласить на свидание девушку, что ему понравилась, а та ему отказывает, и он, махнув рукой, уходит в другую сторону. Здесь они скупают уличную еду и наслаждаются рыбными пирожками, здесь — качаются на качелях, пока их не сгоняют родители детей на детской площадке. Кихён заворожённо продолжал листать снимки, замечая. как они с Минхёком росли и менялись, и это происходило так плавно, постепенно, что Кихёну просто не верилось, будто на каких-то фотографиях он был младше или старше — он всё время чувствовал себя на один возраст. — Ты был такой смешной в свои пятнадцать, — усмехнулся Минхёк, качая головой. — Боже мой, я все эти годы воспитывал тебя, как собственного сыночка. Ты так вырос, — он снова потрепал его по волосам. — Ну не надо, — махнул рукой Кихён, улыбаясь. — Я остался точно таким же. — Да кому ты тут врёшь, — улыбнулся Минхёк. — Ты у нас теперь сердцеед и соблазнитель. Королева, просто тигрица, — он обнял его за плечо и направился вперёд, смеясь. — Кого хочешь обольстишь. Особенно Хёну — он-то точно перед тобой не устоит. — Перестань, — Кихён с улыбкой хлопнул ладонью по груди Минхёку, не скрывая своего ликования. — Вот увидишь, — тот поднял вверх указательный палец, задумчиво щуря глаза. — Когда-нибудь я окажусь на вашей свадебке, напьюсь и громче всех буду орать, что я был вашим главным сводником. — Ты ничего не сделал, чтобы мы были вместе! — припомнил Кихён, обиженно посмотрев тому в глаза. — Я поддерживал тебя, — возразил Минхёк. — А это важнее. Они не заметили, как дошли до своего агентства, что, утопая в тяжёлых облаках, возвышалось над остальными зданиями в округе. Само агентство было разделено на две части: тренировочный центр, стоявший ближе ко дворам, и офисные помещения вместе со студиями для интервью. Второй корпус был окружён многочисленными фанатами, что любопытно заглядывали в прозрачные окна и поднимали баннеры высоко над головой. Сразу понятно: кажется, какая-то группа даёт интервью — и поклонники вновь собрались у студии, делая многочисленные фотографии и выкрикивая имена участников. Кихён тяжело вздохнул, устремляя взгляд вперёд. — Как ты думаешь, — произнёс он, облизывая пересохшие губы, — будем ли мы сами когда-нибудь сидеть в этой студии и махать нашим фанатам, что приехали сюда, возможно, издалека, просто чтобы взглянуть на нас? — Может быть, — пожал плечами Минхёк. — И всё же я каждый раз задумываюсь: это, наверное, настоящая магия, раз мы, обыкновенные люди, можем своим творчеством вдохновить народ настолько сильно, что он и будут платить деньги за то, чтобы послушать нашу музыку и увидеть наши танцы. — И дать нам пять, — добавил Кихён, качая головой. Они стояли у здания агентства, незаметные — да и вряд ли кому-нибудь нужные — держа друг друга за руки и смотря вперёд: на группу, состоящую из семи парней, что сидели там, за стеклом. Видно было плоховато, но им того хватало: они-то на участников натыкались каждый день в тренировочном центре. Однако же предстоит ли им когда-нибудь шанс стать такими же популярными, известными, обрести славу и признание? В это даже верилось с трудом. — Но с другой стороны, — произнёс Минхёк, закусив губу, — эти парни тоже проходили сквозь огонь, воду и медные трубы. И слёзы, пот и кровь проливали, чтобы выбиться на верха. Они трудились так же усердно, как и мы. И это даёт мне какую-то надежду. Вполне возможно, однажды мы станем хоть вполовину известны. — Остаётся только ждать, — согласился Кихён, вздыхая. — И надеяться, что судьба окажется к нам более благосклонна. — А ещё — не драматизировать, — Минхёк ткнул пальцем в нос Кихёна, чтобы отгородить его от меланхолии и заставить улыбнуться. Тот даже посмеялся. — Ведь в конечном счёте, если долго стараться. мы всё равно к чему-нибудь придём. Кихён поднял полный надежды взгляд на Минхёка, поражаясь его стойкости. Тот перешёл через столько критики и замечаний и порядком наслушался, что никогда не получит шанса дебютировать, но всё равно не отчаивался. Кихён обнял покрепче своего сонбэ и потрепал его светлые волосы. — По крайней мере, пока мы есть друг у друга, эта зима кажется теплее, — сказал он, подмигнув. И Минхёк, обняв его за талию, повёл через пешеходный переход — прямиком в уютную кофейню: в этот холодный день им обоим требовалась чашка горячего кофе с сиропом.