***
— Вообще-то, в этом букете сокрыт кое-какой смысл, — добавил Хосок как бы невзначай, когда они прогуливались вдоль аллеи по заснеженным дорожкам, которые ещё не успели очистить. — Правда? — улыбнулся Хёнвон. — Я понял это, когда увидел красные розы, — он задумчиво взглянул вперёд, на рассеивающуюся перед ними тьму. — Ведь их дарят лишь людям, к которым испытывают сильные чувства. Я знаю, что ты хочешь меня, Хосок, — он покосился на мужчину, коротко ему подмигнув, и, выдерживая хитрую улыбку, вновь отвёл взгляд. Хосок едва не поперхнулся от такого заявления. А Хёнвон-то, его наивный и неопытный Хёнвон, обладал более обширными познаниями об отношениях… Заметив его испуг и удивление, Хёнвон закатил глаза. — В любом случае, для этого ещё рано, — хмыкнул он. — Знаешь, я всегда любил истории, в которых персонажи сначала обнажают друг перед другом душу, и лишь потом — тело. Потому что… на самом деле, кому нужны эти порывы страсти, кому нужны глупые связи, что являются только пародией на любовь? Не должны ли люди сближаться в первую очередь эмоционально, а лишь потом следует и остальное? Почему, оправдывая свои желания потребностью тела, они ищут, с кем провести ночь, а на утро даже не помнят его имени? Когда подобное… стало рассматриваться нормальными взаимоотношениями? Разве это вообще морально? — Наша жизнь слишком часто нас подводит, — вздохнул Хосок. — И мы не привыкли доверять людям. Мы не хотим длительных отношений, не хотим обязанностей, не желаем выжидать определённый срок, чтобы сблизиться с человеком и принять все его стороны. Всё это занятым людям кажется бесполезным и ни к чему не ведущим времяпрепровождением, гораздо лучше отхватить сладенький кусок торта на одну ночь — и такого количества сахара нам хватит, чтобы перебиться месяц-другой в бытовой рутине. Меж тем как в отношениях сахар не всегда кажется сладким, но люди… просто не хотят давиться горьким. Хёнвон промолчал. И, сжав губы, понимающе покачал головой. — Вежливость, учтивость, любезность, — пролепетал он чуть слышно. — Искренность, дружба. А ещё — страсть, желание и истинная любовь. Хосок в недоумении покосился в его сторону. — О чём ты? — Ирис. Розовые и красные розы. Цветы, предназначенные для признания в любви, и цветы, выражающие чистые и неподдельно добрые намерения, — пояснил Хёнвон, указывая на бутоны. — Я поражён, Хосок. Ты и справду далеко пойдёшь, чтобы добиться внимания человека, который тебе небезразличен. Хосок опустил взгляд. Он знал, что Хёнвон не любит поспешности, и чувствовал, что тому потребуется достаточно много времени, чтобы раскрыться перед новым человеком. Потому, даже признавшись ему, он был согласен на дружбу — он будет ждать, пока Хёнвон не даст ему однозначного ответа. Он глубоко уважал его мнение и не настаивал на большем. Он бережно относился к его чувствам. И понимал, что их отношения полностью изменят привычную жизнь и собьют с равновесия. А потому… не торопился. Но, вкладывая в букет красные цветы, всё же намекал, что любовь его будет значить намного больше обыкновенной романтики. — Я знаю, что бывал груб с тобой, — произнёс Хёнвон, облизывая губы. — Но не доверял тебе лишь потому, что часто обжигался на таких, как ты. — Таких, как я? — изумлённо произнёс Хосок, пока искрящийся снег скрипел под его ногами. — Красивых. Независимых. Харизматичых. Богатых. Я влюбился в парня из богатой семьи, когда учился в школе, — признался Хёнвон. — Он всегда был окружён вниманием, да и девушек менял, как перчатки, но отчего-то я продолжал его любить. Однако, стоило признаться ему в своих чувствах, он выставил меня на всю школу грязным педиком и последним извращенцем. Я помню, как с трудом набирался сил, готовил речь, репетировал её перед зеркалом в школьном туалете, пока умывался, справляясь с волнением, и наконец застал его одного — а там вдруг откуда-то появились его приспешницы, и вскоре о моих чувствах узнал каждый без исключения ученик. Я всё ещё помню их взгляды презрения. И насмешки. Он был ниже меня ростом. Однако униженным, слабым и крохотным чувствовал себя лишь я. И его удар — прямо в лицо, так, что кровь пошла из носа, от которого я упал на пол — холодный, кафельный, и так и не смог подняться. Хосок с сожалением посмотрел на Хёнвона. Тот, видимо, скрывая слёзы, упорно глядел вдаль, чуть приподняв дрожащий подбородок. — А потом… На работе, когда я стажировался стюардом в экскурсионном автобусе, мне не повезло влюбиться в нашего менеджера. Он был душой компании, и все его любили, а он уделял своё драгоценное внимание каждому. Я был новичком, он подсказывал мне и помогал, так что я тут же был им очарован — и не желал справляться с чувствами. Однако, как оказалось позже, он даже имя моё забывал, стоило ему выйти из автобуса и оставить меня наедине с водителем. Я даже помню, что тот водитель сказал мне однажды, когда увидел, каким печальным взглядом я провожаю менеджера, пока тот не растворяется в темноте переулков. «Любовь — слишком больно, парень. К сожалению, она всегда ранит молодых.» И тогда… я постепенно начинал от неё отказываться. Почему-то я думал, что просто её недостоин. — Мне жаль… — прошептал Хосок, чувствуя, как голос у него надламывается. — Всё нормально, — грустно хмыкнул Хёнвон. — Ты же в этом не виноват. — Но ведь получается, ты боялся меня, потому что ожидал, что я подставлю тебя точно так же, как те парни? Ты ожидал, что я лишь воспользуюсь тобой, а потом брошу с раной на сердце. И потому не доверился мне? Думая, что я такой же… как они? Богатый, но совершенно ограниченный, глупый, да к тому же лицемер? Хёнвон кивнул. — Именно так. Прости, это только мои загоны. Но я… я решил, что без любви жить проще. Не стал воспринимать каждого проходящего мимо парня в качестве потенциального парня. Перестал шутить, чтобы понравиться им, красиво одевался, лишь чтобы себя чувствовать комфортно, а не для того, чтобы кого-нибудь обольстить. И косметикой пользоваться стал, потому что мне нравится, а не чтобы игриво стрелять глазками в чью-то сторону. К счастью, я смог почувствовать себя красивым и полюбить себя, даже если у меня нет партнёра. Я ощущаю себя вполне самодостаточным и не требую подтверждения от других. Пока я занимаюсь тем, что мне нравится, пока я читаю интересные книги и слушаю красивую музыку, пока готовлю, общаюсь, сплю, балую себя покупками, я вполне счастлив. Большего и не надо… наверное. Хосок вдруг внезапно остановился и схватил Хёнвона за рукав пальто, а когда тот в ступоре обернулся, он взял его ладонь. И пригрел на собственной груди. — Ты действительно не верил во взаимную любовь. И думал, что это обыкновенный художественный образ, ложь, что-то из области фантастики. — Так проще жить. — Но если однажды она покажется на повороте? И протянет тебе руку… нет, лучше — чашку горячего чая? Предложит тебе укрыться в её тёплых объятиях? И пообещает охранять тебя? Хёнвон благосклонно улыбнулся, понимая, к чему ведёт Хосок. — Я верю в тебя, — вздохнул он, чувствуя, как тот гладит его замёрзшую ладонь. — Может быть, мне стоит хоть раз в жизни поверить, будто любовь не ранит, а исцеляет. Знаешь, я, может быть, хотел бы влюбиться. Так, чтобы голос срывался, колени дрожали, а сердце — от боли сжималось. Чтобы хорошо было в такой же степени, как и плохо, и чтобы удариться в эту страсть с головой — только вдвоём, без посторонних, ощутить это чувство сполна. — Ты был не прав, считая, что не заслуживаешь взаимной любви, — произнёс Хосок, поднося ладонь Хёнвона к губам и целуя её. Мурашки пробежали по телу последнего. Крохотный, недолгий порыв ветра слегка всколыхнул карамельный локон его кудрявых волос. — Это она никогда не заслуживала тебя. Прошу тебя, не бойся обжечься в этот раз. Я, может быть, и огонь, но языки моего пламени коснутся твоего сердца, только чтобы согреть его — и будут слишком осторожны, чтобы не обжечь. Хёнвон позволил себе приподнять уголки губ. И вновь уткнулся носом в букет цветов — наверное, чтобы спрятать слёзы. Он хочет сказать, как сильно влюблён в Хосока. И хочет оказаться в его объятиях посреди заснеженной аллеи. Вот только не решается нарушить этот волшебный момент. И продолжает испытывать головокружение от накатывающих чувств. Прожить двадцать девять лет, обжигаясь о несчастный опыт безответной любви, чтобы впервые почувствовать, что чего-то он всё-таки достоин. Хосок был его ангелом-хранителем, но только Хёнвон чувствовал, как за его спиной делают долгожданный взмах широкие крылья.***
Хосок любил его мелочи. Любил смотреть, как Хёнвон, останавливаясь, тихо чихал в бледно-розовый платок и вытирал лицо, чуть отвернувшись, чтоб Хосок не видел его покрасневшего носа и выступивших на глаза слезинок. Любил замечать, как тихий ветер шевелит его кудри, — а ведь он снова разгуливает без шапки! — и слегка морозит бледные щёки. Любил слушать тонкие ноты его голоса — изящного, утончённого, будто принадлежащего актёру или певцу. Хёнвон — настоящее чудо, скрытое в каменных джунглях тесного города, золото, добытое в пещере, кукла, умело спрятанная в запылившемся ящике на чердаке. Блеск которой не затмить даже посреди грязи, песка и пороха. Хосок любил смотреть, как Хёнвон, сжав колени, сидел на узких качелях, которые слегка покачивал Хосок, и держался за железные цепи, чтобы не свалиться на натоптанный снег. Вглядывался, чтобы подметить уникальные черты в его едва заметной улыбке или побелевших костяшках пальцев. — Ты снова бесстыдно рассматриваешь меня, — произнёс Хёнвон, с самодовольной улыбкой пряча взгляд. — Не могу остановиться. — Не придумывай, — хмыкнул гид. И поднял наконец-таки голову, чтобы взглянуть на Хосока: тот продолжал раскачивать старые детские качели, укрытые в конце аллеи на небольшой детской площадке. Им повезло наткнуться на них, когда оба думали, что свидание скоро окончится: нашёлся повод остаться вместе подольше. — Давно я не качался на качелях. — Ты же любишь детские забавы, так почему же? — удивился Хосок. — Потому что дети и занимают качели, а я, двадцатидевятилетний дылда, в их глазах и глазах их родителей на детской площадке больше похож на маньяка. Хосок усмехнулся. — Этот парк выглядит одиноким. Как будто все специально разошлись по домам и офисам, чтобы оставить нас наедине. — Надеюсь, ты говоришь это не потому, что собираешься опуститься на одно колено, — вздохнул Хёнвон и вскинул брови. Хосок загадочно улыбнулся. — Я запомню это. А Хёнвон только покачал головой, зная, что своими словами запустил бомбу замедленного действия. — Почему ты казался таким серьёзным во время нашей первой встречи? — спросил Хёнвон. — Говорил, будто мы с тобой слишком взрослые, чтобы радоваться мелочам, по пустякам… Разве твоя жизнь была настолько тяжёлой, что ты отказался принимать её с улыбкой на лице? Хосок выдержал молчание. Ответ на этот вопрос скрывался в его далёком прошлом — и воспоминания были не из тех, которые хочется вспоминать, сидя у камина с чашкой тёплого чая в руках. Он добился многого, приобрёл успех и богатство, вот только цена была ожидаема — очевидна. — Мне приходилось тяжело в подростковом возрасте. Даже после наступления совершеннолетия мне приходилось переживать вещи, которые не каждому покажутся приятными. Все знали, что я прибегал к крайним методам продвижения по карьерной лестнице. Тебе, наверное, не особо интересно слышать о подобном, но я решил быть честным перед тобой. Я добивался всего через постель. Хёнвон, на удивление, оставался спокоен — и лишь продолжал внимательно слушать Хосока, смотря на него снизу вверх своими блестящими карими глазами — в них отражался бледный свет фонаря. Кивком он попросил Хосока продолжить. — Однако это не далось мне безнаказанно. Узнав о том, каким хорошим, молчаливым и покорным любовником я умею быть, люди стали проявлять ко мне гораздо больший интерес. И… всё нормально, я был бы не против, если бы они тоже были мне симпатичны. Вот только терпеть домогательства от стариков, которые мне в деды годились, или грязных мужланов, с которыми стоять-то рядом противно будет… Никакой выгоды мне это не приносило. Однако я должен был появляться на людях и терпеть общение с ними лишь из-за занимаемой должности. В мире бизнеса лучше быть честным — все об этом знают — но они были предельно откровенны насчёт своих намерений ко мне. Они… Хосок поморщился, инстинктивно отворачиваясь, будто его воспоминания были чересчур прозрачны и легко представали в его сознании, когда он пытался их избежать. — Они постоянно трогали меня и, умудряясь загнать в угол, целовали, и я до сих пор помню горький привкус их потрёпанных губ и щёк, затхлый запах их пота и руки, что, подобно паучьим лапам, пытаются затащить меня в паутину. Ты не подумай, будто я оскорбляю старых и пожилых людей. Не пойми меня неправильно: я их очень уважаю. Вот только те мужчины, что пытались переспать со мной, использовать в качестве молодого любовничка, видели меня не больше чем красивенькое личико, были по-настоящему противны. И как только я получил высшую должность, я наконец смог свободно вздохнуть: может быть, этих домогательств станет гораздо меньше. Это впрямь ужасно — быть настолько зависимым от извращенцев. Я понимаю, как тяжело приходится девушкам и женщинам — они сталкиваются с подобным потребительским отношением гораздо чаще, чем мужчины. Знаешь, наш мир может быть прекрасен, но когда я задумываюсь о подобном, меня аж дрожь пробирает. Хосок вздрогнул в подтверждение своих слов и снова отвёл взгляд. Даже говорить об этом… почему-то было противно. Отчего-то его не покидало ощущение, будто Хёнвон, этот светлый и наивный парень, что доверчиво смотрел на него круглыми глазами, не должен знать, что и подобное происходит в мире, который он всей душой любит. Будто Хёнвон был ребёнком, ожидающим от судьбы лишь лучшего. Но и он успел вдоволь настрадаться от этой несправедливой и бессердечной жизни. Но Хёнвон знал. Он всё знал. Каким бы светлым и простодушным ангелом он ни казался, все его добрые и душевные фантазии были лишь способом защититься от очередной боли. — Я сожалею слышать это, — проговорил Хёнвон. — И сожалею, что тебе пришлось это пережить. Теперь я понимаю, как сильно ошибался насчёт тебя. Прости… — он покачал головой. — Я привык думать, будто я единственный, кто на пути к осуществлению мечты несколько раз падал на колени и истекал кровью… Однако на самом деле мы все пострадали. Так или иначе. — Я перенёс многое, — прошептал Хосок, будто постыдно опуская голову. — Но только это и заставляло меня время от времени чувствовать себя живым. Из бесконечных соревнований — наконец вдыхать воздух и понимать, что, раз я продолжаю бороться, значит, я живу, значит, у меня есть цель. Разве это не прекрасное чувство? Наверное, все эти годы я именно за ним и гнался. Ощутить бешеное дыхание жизни. Наверное, сейчас… всё намного лучше тех низов, с которых я начинал. Может, я наконец поднялся с колен и встал-таки на ноги после тяжёлых падений. Хёнвон, постыдно опустив взгляд, лишь горько улыбнулся и издал тяжёлый вздох. — Мне даже стыдно за то, что я воспринял тебя чёрствым, холодным и бездушным, не умеющим испытывать эмоции человеком. Ты пережил куда больше меня и заслуживаешь как минимум понимания. Так что прости за то, что когда-то я посмел подумать о тебе плохо, — Хёнвон поднял голову, подарив Хосоку ободряющую улыбку. — Надеюсь, все эти картины из прошлого однажды потеряют для тебя свой яркий цвет и станут обыкновенным опытом, настолько незначительным, что и вспомнить его будет трудно. Хосок любил мелочи. Любил, как Хёнвон, крепко держа букет цветов, внимательно слушал его и не сводил взгляда с его покрасневших на холоде и ветру губ. Любил, как Хёнвон, держась за железную цепь качелей, случайно касался ладони Хосока, а затем одёргивал руку, будто обжёгся о голубое пламя. И Хосок, понимающе улыбаясь, всё-таки возвращал его запястье обратон. «Твои руки замёрзли, — заключал он, усмехаясь — как будто то было предсказуемо. — Позволь хотя бы мне согреть их. А если обветришь?» Любил, как Хёнвон, восхищённо смотря на падающие снежинки, старался поймать взглядом каждую, будто ловил драгоценные камни или металлы. Впрочем, даже обыкновенным вечером эти снежинки казались ему сияющими звёздами. Любил вот так вот стоять рядом с ним и чувствовать, что дарит Хёнвону сказку: тот ведь нарочно ищет её в других вещах, а сегодня ему даже утруждаться не пришлось — вся прогулка казалась волшебной. — Помнишь, в Рождество ты сказал мне, что тебе хватит недели, чтобы доказать, будто магия существует в каждой даже неприметной мелочи? — произнёс он, склоняя голову. Хёнвон кивнул. — Спасибо тебе, что показал мне мир, которого я никогда не видел. Я прожил здесь долгие тридцать лет, но ничего, помимо собственных мелких забот, и знать не хотел. Дальше собственного носа не додумался что-то увидеть. Жил по расписанию и каждый час занимал себя делами — чтобы чувствовать прогресс, приближение к цели. Вот только я взял на себя столько обязанностей, что любая цель, появляясь, тут же исчезала или превращалась в другую, а я оставался с чувством неполноценности, недоделанности, и ничего, кроме хронической усталости, не ощущал. Я постоянно куда-то спешил… Думал, что должен достичь определённых вещей быстрее других. А когда достигал, продолжал гнаться — я стремился обладать большим, высшим… И чего только ради? Многие говорили мне остановиться и отдохнуть, а отдых в моём представлении был всего лишь работой с меньшей нагрузкой. А теперь, когда я позволил себе хоть на секунду остановиться… Я понимаю, что существуют в мире вещи, которыми можно просто наслаждаться. И сколько таких вещей я упустил — даже не представляю. Наверное, даже если бы все звёзды покинули небосвод, мне не было бы никакого дела до них — я бы спокойно продолжил работать, как дурак, не допускавший романтики в собственной жизни. — Нам всегда нужны определённые люди, что готовы показать нам вещи, о существовании которых мы даже не подозревали. Перевернуть мир и увидеть его с других сторон невозможно просто по собственному желанию — для этого нужно время, желание и наше собственное изменение, внутреннее. Это огромная работа — и ты сможешь её проделать. А ещё Хосок Хёнвону верил. Доверял — трепетно и бережно, и хранил каждое его слово в своём сердце, чтобы не уронить и не разбить — его фразы были похожи на хрупкое стекло. Так же, как и их обладатель — которого хотелось крепко обнимать и не отпускать в такую холодную зиму. Однако прикосновение к нему тоже было священным, и злоупотреблять своими чувствами Хосок не хотел. Он будет ждать, пока Хёнвон скажет, что наконец готов. До этого момента он будет рад, даже если ему позволят всего лишь им любоваться.***
Однако, какой бы прекрасной ни казалась прогулка, в определённый момент Хёнвону всё-таки пришлось закатить глаза в недовольстве и издать тяжёлый вздох. Потому что священное одиночество, волшебное уединение, которым он никак не мог насладиться, было позорно прервано. — Хосок? Одной фразы хватило, чтобы вызвать в нём тревогу и волнительный трепет. Не послышалось ли ему? Чей-то голос, высокий, удивлённый, прорезал сумерки заснеженной аллеи, чтобы заставить его вздрогнуть от испуга. Они оба обернулись к источнику звука, и перед их глазами возникли незнакомцы Точнее, Хосок их, конечно же, прекрасно знал. И приветливо улыбнулся, помахав рукой, даже через силу. А вот Хёнвон, напрягая зрение, пытался вглядеться в лица приближающихся фигур. И их присутствие явно было ему не по душе. Женщина — высокая и стройная, и из-под шапки плечи накрывали волнами лоснящиеся рыжие волосы. Рядом с ней спокойным шагом шагал крепкий и широкоплечий мужчина с острыми чертами лица и решительным подбородком. Они оба держали за руку ребёнка — года три на вид — что, подпрыгивая от радости, ловил медленно летящие с веток на землю снежинки. Милая семейная идиллия — они будто выплыли из счастливого финала романтического фильма. — Добрый вечер, Наын, — произнёс Хосок с натянутой улыбкой. — Донён. Они поклонились друг другу — и даже Хёнвон изобразит радушное приветствие, несмотря на то, что чувствовал растерянность. Ребёнок — спокойная и молчаливая девочка — тут же опустился на корточки и принялся лепить фигуры с неясными очертаниями. Супружеская пара остановилась прямо у качелей, наверное, с намерением немного поболтать со старым знакомым. Ну конечно, подумал Хёнвон, ведь Хосок так знаменит. Неудивительно, что он может случайно встретить очередных знакомых, просто гуляя по городу. Они оба были одеты довольно роскошно и аккуратно — Хёнвону даже стыдно стало за свой размотавшийся шарф и чуть размытый макияж — сразу видно, с Хосоком птички одного полёта. За секунды гид перебрал несколько вариантов — от дальних родственников и старых знакомых до партнёров по бизнесу, что представлялось более вероятным, — но тревога не отступила ни на шаг. — Давно не виделись, — произнёс мужчина — довольно пугающим басом. — Сколько лет уже прошло? — Года три, думаю, — ответил Хосок. С напряжением. Хёнвон не мог не заметить, как во время их разговора и Наын, и Донён искоса поглядывают в его сторону, будто пытаются изучить спутника Хосока. Он лишь скромно им улыбался. — В последнюю нашу встречу я не видел вашей малышки, — хмыкнул Хосок, смотря на девочку, что играла со снегом рядом с качелями. На её голове весело покачивался зелёный плюшевый помпон. — Её зовут Ынбин, — произнесла женщина, мягко улыбаясь. — С тех пор как ты уехал из Пусана в Китай, многое изменилось. Мы с Донёном поженились, — она подняла влюблённый взгляд на своего мужа, а тот, в свою очередь, погладил её по мягким рыжим локонам. — Прости, что увёл Наын у тебя тогда, — сказал Донён. — В своё оправдание скажу, что она первая призналась мне в чувствах. — Всё нормально, — Хосок едва заметно сжал губы. Глаза его оставались спокойны — и чуть меланхолично печальны — однако он смог выдержать дипломатическую улыбку. — Не думаю, что после такого долгого расставания начинать беседу нужно с извинений. Тем более я не держу на тебя зла. Вам двоим в любом случае было бы куда более комфортнее. Глаза Хёнвона бешено бегали с одного на других, и он отчаянно пытался уловить суть разговора. Ну конечно же, эта красавица была бывшей девушкой Хосока — и как таким двум привлекательным людям не сойтись? Сможет ли Хёнвон сам выдержать её планку и стать таким же интересным и желанным?.. Ведь в ней всё казалось изящным и утончённым: от красивого бежевого пальто, плечи которого были мягко покрыты снежинками, до едва заметного дневного макияжа — блеск на губах, чуть приподнятых в улыбке, тени бежевых и оранжевых тонов — и этого взгляда, властного, решительного, напористого. Её чуть прищуренные глаза как будто принуждали собеседника обращать внимание только на неё во время разговора — и отвести взор уже не представлялось возможным. А Хёнвон был обыкновенным, простым парнем, совершенно искренним в своих чувствах и не пытающимся кого-то обольстить. И взгляд его выражал всегда лишь то, что было на душе — без фальши и подделки. — А кто твой сегодняшний спутник? — тем временем поинтересовалась Наын, заметив, как бесстыдно её разглядывал Хёнвон. «Сегодняшний? — тем временем подумал тот, хмыкнув. — Ты недооцениваешь меня, не так ли?» Однако ни он, ни Хосок пару секунд не могли дать толкового ответа: переглянувшись, затем потупив взгляд, заменьжевались — неправдоподобно ведь было не признать их нарастающую связь, но и разбалтывать всем о личном, интимном, было бы стыдно уже перед самими собой. — Мой коллега, гид Че, — лишь отмахнулся Хосок. Хёнвон заметил, как Донён подмигнул Хосоку в сумерках — ну да, кажется, тот уже разгадал, какого рода коллеги гуляют с Хосоком тёмными вечерами в пустых аллеях — да ещё и с цветами в руках. У Хёнвона складывались противоречивые впечатления о людях, что без спросу нарушили их идиллию зимней прогулки. Конечно, он был не против, если Хосок общается со многими людьми — в конечном счете, он ведь довольно популярен в своих кругах. Вот только этот вечер доказал Хёнвону, что Хосок не был принадлежащей исключительно ему вещью и имел, помимо Хёнвона, ещё бесконечно много связей — это именно гид присоединился к ним в последнее время, а теперь наивно полагал, что Хосок блуждал по свету лишь чтобы его и отыскать. Однако это было далеко не так: тот прожил много, и много знакомств остались у него за плечами. Вздрогнув, Хёнвон вдруг понял, что чужой в этой компании только он. — Где вы сейчас работаете? — поинтересовался Хосок у своих знакомых. — Всё в той же туристской фирме. Правда, я теперь MICE-менеджер, а Донён руководит отделом авиаперевозок, — сообщила Наын. — Небольшое повышение за несколько лет, зато мы теперь ни в чём себе не отказываем, — она хвастливо поиграла бровями. — Ынбин, не сыпь снег себе за воротник! И пока женщина опустилась на колени, отвлекаясь на дочку, три мужчины остались стоять в произвольном треугольнике, внимательно изучая друг друга. Хёнвон чувствовал себя крохотным ребёнком, который, чуть что, готов был броситься за спину взрослого в поисках защиты. То, как смотрел на него Донён — скептично, презрительно и оценивающе, — выводило его из себя. Взять бы да и кинуть ему в лицо что погрубее, чтобы он отстал — да только ничего Хёнвону не оставалось, кроме как, чувствуя приливы мурашек по телу, продолжать покорно и молчаливо стоять на месте: не ввязываться же в конфликт. — А ты теперь где? — поинтересовался Донён — следуя формальностям и правилам вежливости. Если посмотреть со стороны, ни один человек из их четвёрки на самом деле не интересовался настоящими проблемами других. — Владелец крупной сети отелей, — сообщил Хосок. — В Китае управлял нашим Пекинским корпусом. Вернулся в Сеул на Новый год в семье. — Надолго здесь? Хосок пожал плечами. — Отчего-то кажется, что да. Разговор был обрывистым, неловким и едва ли понятным. Многие фразы оставались личными, и чтобы разгадать их смысл, нужно было копаться в далёком прошлом. Со стороны эта троица казалась Хёнвону подозрительной: будь они персонажами фильма, он бы посчитал их группой преступников или убийц, хранивших какой-то мрачный секрет во взглядах, которые кидали друг на друга. Будто в прошлом их объединяло гораздо больше, чем работа, гораздо глубже, чем обыкновенное знакомство, и они бы хотели похоронить эту тайну глубоко, чтобы она никогда не всплывала наружу — тем более в присутствии посторонних. Однако сегодня они встретились спустя несколько лет — и всё былое, что преследовало их в ночных кошмарах, вновь стало их преследовать. — Не ожидали увидеть тебя здесь, — произнесла Наын — она взяла на руки дочь и снова присоединилась к мужчинам. — Ты у нас никогда не любил гулять по жилым районам. Помню, ты был завсегдатаем баров в Каннаме, — женщина усмехнулась. — Те времена давно прошли, — улыбнулся Хосок. — Уж лучше прогуляться по тихой аллее, не находишь? Хотя, может, я всего лишь старею. Его фраза была встречена дружным смехом — один лишь Хёнвон оставался безмолвным и подозрительно тихим, чувствуя себя не в своей тарелке. — А вы здесь как? — Ходили в гости, — отозвалась женщина. Девочка на руках играла с длинными и мягкими волосами матери. — Возвращаемся домой. Уже довольно поздно для малышки Ынбин, ей пора в кровать. Хосок едва слышно усмехнулся. — Вот это да… — лишь прошептал он. Супружеская пара посмотрела на него с удивлением. — Помня вас двоих… никогда бы не подумал, что вы вступите в брак и родите ребёнка. — К счастью, люди меняются, — заметил Донён, задумчиво вздыхая. — И ты наверняка уже не тот, кем был прежде, правда? Хосок кивнул и потупил взгляд. — Жизнь в Китае немного изменила меня. Донён, облизнув губы, будто желал сказать хитрую, крамольную вещь, вскинул брови — и бросил незаметный взгляд на Хёнвона. — А может, и не она. Изменила нашего ветреного и непокорного Хосока. Они окончили разговор всё теми же бессмысленными короткими фразами, добавив, что им приятно было познакомиться с Хёнвоном — хотя тот всё время только молчал — а затем семья покинула их, оставляя наедине в сгущающихся сумерках. Хосок и Хёнвон проводили их мрачными, неловкими и тяжёлыми взглядами, пока те не скрылись в конце сужающейся тропинки, а затем, облегчённо вздохнув, переглянулись. И только покачали головой. — Кто это был? — в недоумении проговорил Хёнвон, склоняя голову набок. — Мои старые коллеги, — ответил Хосок. — Они работают в турфирме, с которой сотрудничает наш отель. Мы часто сталкивались на корпоративах или крупных выставках — так, всего лишь три-четыре раза в год, не больше. Довольно приятные люди, если не проводить с ними больше суток подряд. Мы, бывало, ужинали вместе. Наын давно положила на меня глаз. Я думал, может, стоит попробовать построить с ней отношения — но это не продлилось дольше месяца. Мы расстались, и я сразу же уехал в Китай — удобно работа подвернулась. А вот с Донёном всё сложилось куда интереснее… Хосок выдохнул, ощутив прилив ностальгии. Облако пара тут же окутало его лицо — на улице стоял мороз. Подняв взгляд вверх, на небо, будто вспоминая старую жизнь, он говорил медленно, прерывисто, словно вспоминая страницы книги, которую читал несколько лет назад — и многие эпизоды которой уже давно были стёрты в памяти. — У нас с ним была связь. Такая же быстрая, случайная, никем не замеченная. Странно — я всей душой не хотел, чтобы ты встретил кого-то из моих бывших, а сегодня мы наткнулись сразу на двоих. — То есть… с ними обоими ты спал, так? — уточнил Хёнвон. — А теперь они женаты? Хосок кивнул. — Я знал, что Донён больше предпочитает женщин. И когда увидел меня с Наын… Не знаю, кого из нас двоих он ревновал больше. В конце концов я уступил — и они остались вместе. Пускай, думал я. В них обоих я не чувствовал родственной души. Хёнвон закусил губу в растерянности. Этим вечером он снова узнавал Хосока всё с новой стороны — и сегодня с достаточно мрачной, той, о которой признаются спустя годы, ведь вспоминать о ней тяжело, но нести её груз в одиночестве и вовсе невыносимо. Потому, всего лишь промолчав, Хёнвон потупил взгляд. Легче было смотреть на блестящий в фонарном свете снег, чем на глаза Хосока, выражавшие чувства стыда и боли. — Я знаю, что ты теперь можешь подумать обо мне, — грустно произнёс тот. Конечно: тяжело ведь было добиваться доверия Хёнвона, а теперь гид, наверное, убедившись в его непостоянности и ветрености, сделает для себя определённые выводы и позорно отвергнет мужчину. — Да, у меня, к сожалению, было много связей. И учитывая, что расстались мы с ними три года назад, эта девочка вполне может быть моей дочерью. Надеюсь, это не так. Я планировал расстаться с прошлой жизнью и с Нового года начать всё с чистого листа… теперь бы забыть о них, только старые проблемы снова дают о себе знать. Хёнвон продолжал выдерживать молчание. Занимая свой взгляд окружающим пейзажем, он надеялся, что Хосок не заметит выступивших у него на глаза слёз, надеялся, что тот не услышит неровное, прерывистое дыхание и не кинется обнимать его в утешении. Ведь вина лежала далеко не на поведении Хосока и не на его личном выборе, а на загонах Хёнвона, который отчего-то возомнил, будто станет самым главным человеком в жизни этого мужчины. И почему он был так слеп? Почему думал, будто, раз Хосок уделяет ему столько внимания, только ему и будет верен и предан все оставшиеся годы жизни? Они не были любовниками — не были даже друзьями, — так почему же Хёнвон внезапно посчитал Хосока своей — даже признавать было страшно — собственностью? — Всё нормально, Хосок, всё нормально, — проговорил он, прикусив губу. — Я был рад познакомиться с ними. Это здорово — входить в круг общения твоих старых друзей. И даже если мы не сходимся характерами или интересами, наверное, это позволит мне многое узнать о тебе. Так что… не парься. Во всём здесь виноваты только мои дурацкие сомнения. Эта прогулка обещала быть спокойной, лёгкой, наполненной неожиданными признаниями и нерешительными словами и жестами — в общем, такой же прекрасной, прелестной, как и всегда. Вот только сегодняшний вечер поселил в Хёнвоне каплю сомнений — и теперь он, обуреваемый тяжёлыми мыслями, возвращался один в пустую квартиру, в место, где сухая холодная темнота даже не позволяла ему выплеснуть переживаемые эмоции. С Хосоком они расстались быстро, поспешно, будто оба чувствовали друг перед другом вину. Однако мужчина справился, стоит ли ему ожидать ещё одного свидания завтра, и Хёнвон, испытывая лишь малейшие сожаления, кивнул в согласии. Может быть, это странно, как одно происшествие смогло сломить в нём веру в чистые, непоколебимые и безукоризненно прекрасные отношения без единого изъяна. Однако такого не бывало — и он должен был это понимать. Он не жил в идеальном мире и встретил далеко не идеального человека. Зная все его связи, представляя его характер, он всё равно по доброй воле согласился ответить на его чувство. И это меняло его мировоззрение. Да, он жил без пары, в своей зоне комфорта, не думая, что должен кому-то уступать или считаться с чьим-то мнением. Теперь же он открыл глаза на правду: Хосок был не его личным человеком, а отдельной самостоятельной личностью со своими проблемами и запросами. Хёнвон, понимая, что, раз так сильно влюбился и отпускать свои чувства уже не хочет, конечно же, признавал, что ему придётся слегка подкорректировать свой привычный образ жизни. И всё же с горестной улыбкой на лице захлопывал дверь съёмной квартиры, не представляя, во что он ввязался. Конечно, прошептал он, смотря на своё отражение в зеркале — худощавое, бледное, чуть осунувшееся, наверное, это ошибка. Его выбор, основанный на какой-то глупой страсти, увлёкший его, подобно урагану, заставил его смотреть на мир сквозь розовые очки. А теперь, стоило этому ветру успокоиться, Хёнвон смог увидеть, как обстоят дела на самом деле. Но даже сейчас он не хотел отступать. Последнее, о чём он думал, это прощание с человеком, который его любил — и которого любил он. Так что придётся взять себя в руки. Да, Хёнвон, это определённо так. Мир вокруг тебя кардинально меняется. А для крепких чувств нужно меняться и самому.