Второй пилот

Киришима понимает, что Каминари снова не спал, когда видит, как он пытается спорить с Бакугоу. Это хорошая идея? Нихрена. Помогать Бакугоу, которого Денки оккупировал со всех сторон — пусть он и один, но Кири не понаслышке знает, какой он приставучий, наглый и липкий, когда чего-то хочет — или же спасать своего друга от гнева Бакугоу? Киришима не может понять, кому сейчас помощь нужнее. Когда он проснулся — а проснулся он именно от того, что его разбудил Каминари, — он не стал задавать вопросов, почему на часах шесть утра, а они уже не спят. Неважно. Раньше встанут, раньше выйдут. Ну а еще придется меньше пересекаться с матерью, что не может не радовать. За этими мыслями, довольный даже, что встал раньше, он и не заметил толком, что Каминари слишком активный для раннего утра. Киришима подгонял его в душе, пока сам чистил зубы, а потом за завтраком, который они буквально просто проглотили, даже толком не прожевав. Ну, Киришима проглотил, Денки все еще сопротивлялся и пытался уговорить его на нормальный прием пищи. — Быстрее, бро, я хочу свалить отсюда, — Киришима уже ждет блондина у двери, наспех завязывая шнурки кроссовок. — Да я не могу делать столько дел одновременно! — Денки держит в одной руке бутерброд с слишком большим количеством арахисовой пасты и неровно нарезанными бананами, в другой руке у него портфель, он пытается завтракать, одеваться, а еще он не обулся. Красноволосый все подгоняет и подгоняет его, мол, быстрее, быстрее, быстрее! Эйджиро готов сорваться со своего места, пока нет семи, пока его мать не встала и не пришлось говорить с ней, пока не пришлось видеть, как она добра к Каминари. — Я сейчас умру, чел, господи, напомни мне больше никогда не оставаться у тебя в будни. Каминари стонет. Он слизывает с куска хлеба все бананы и хватает его зубами, натягивает пиджак, закидывает портфель на плечи и тащится к Киришиме, просто хватает свою обувь и выходит. — Ты мне, блять, должен! — Он обувается по дороге, прыгая то на одной ноге, то на другой. Эйджиро ему безмерно благодарен, он даже не смеется над ним, только улыбается. — Спасибо, чел, — И он держит друга под локоть, пока тот зашнуровывает кроссовки, оглядывается на свой дом и видит свет в комнате матери. Успели. Он продолжает улыбаться и не замечает, как Денки начинает бубнить себе под нос. Осень не холодная, но в семь утра прохладно, сыро, но приятно. Киришима оглядывается по сторонам и видит людей — много людей, — которые уже куда-то спешат: на работу, домой с ночной смены, в школу, в институт, забросить ребенка в детский сад, сходить в магазин — все куда-то бегут, идут, торопятся и тащатся. Киришима и Каминари смешались с ними в одной толпе, они идут под сырым и тяжелым небом в школу, а потом пойдут под этим же небом, этим же маршрутом обратно домой. Эйджиро думает, что было бы неплохо уломать Каминари снимать вместе квартиру, чтобы меньше волноваться и больше отдыхать, как это принято, когда ты приходишь домой, но вот только они не работают, да и мама его вряд ли пока отпустит. Из мечтаний и наслаждением атмосферы пока еще сонного города его вырывает громкий и радостный крик Денки. — Мы должны начать тренироваться, бро! — Он размахивает руками, изображая перекидывание мяча из рук в руку, ухмыляется так, будто он — звезда баскетбола, а не ходил просто за компанию тренироваться с Киришимой все три года в средней школе, ну, это если спросить версию событий у Денки, Эйджиро же видел, что он просто красуется перед девчонками. Но ему простительно, потому что играет он все таки неплохо. Он вздыхает, неловко улыбаясь, говорит: — Бро, я еще не знаю буду ли участвовать... — Ему приходится вспомнить о Бакугоу даже не в этот момент, когда они заговорили о баскетболе, ему приходится столкнуться с ним у входа в школу, что еще хуже. Грудь сдавливает волнение и страх — совсем немного, честно, — отчего дышать становится трудно, ладони потеют, глаза неосознанно бегают от блондина к блондину, а потом на толпу, надеясь, что их разнимет кто-то другой. Но Бакугоу, видимо, надоело терпеть Каминари и ждать, когда же надежды Киришимы осуществятся и их кто-нибудь разнимет, он резко подается вперед и хватает Каминари за не до конца застегнутый воротник рубашки. Денки никогда не перестанет собирать неприятности на себя и клеить их на Киришиму. Киришима слышит: — Прекрати пороть чушь, Пикачу, я знаю, как ты играешь, я просто размажу тебя, — Бакугоу зол, Бакугоу не шутит. Каминари это не пугает, он не дружит со своим инстинктом самосохранения. Киришима делает глубокий вдох. — Я буду не один, нас будет пятеро, мудак, — Денки ухмыляется так, будто он победитель, а не самоубийца. Странно, что в лицо Бакугоу до сих пор не полетел плевок. Странно, но, черт, спасибо, что не додумался до этого, думает красноволосый. Киришима выдыхает и буквально подбегает к этим двоим. Как бы он не боялся Бакугоу, как бы сильно не волновался и не потел, он должен был вытащить из этого дерьма Каминари. Как обычно, Эйджиро всегда выступал для Денки принцем на белом коне. Иногда наоборот. — Хей, что случилось? Денки? — Киришима кладет руку на сгиб локтя Бакугоу, надеясь, что его не оттолкнут и не заедут Каминари по роже. Денки светится. Бакугоу хмурится еще сильнее, а Киришима хочет просто провалиться под землю или закричать в голос, пусть его и посчитают сумасшедшим, но это того стоит. — Бро! Я тут объяснял сраному Бакугоу Кацуки, — На этом моменте Киришима с опаской смотрит на Кацуки, тот тоже смотрит на него, подняв в удивлении брови. Его лицо так и говорит: "мне не послышалось?". Они оба были в шоке. Киришима понимает, что этот дебил только что загнал себя в могилу, и доставать его оттуда он не собирался. — что он не единственная звезда в школе, что мы просто порвем его на соревнованиях, — Денки дергает бровями вверх-вниз, пока две пары глаз смотрят уже на него. Одна с непониманием, другая уже явно была на финишной прямой к последней стадии гнева. Киришима убирает свои руку с руки Бакугоу, тот этого, кажется, даже не заметил. — Чел... Если Бакугоу сейчас тебя ударит, я даже не буду его останавливать, только мысленно поддержу, — Он пожимает плечами и разводит руки в стороны, мол, он здесь ни при чем. Денки в недоумении. Денки дергается в сторону Киришимы, но руки Бакугоу не дают ему нормально повернуться или приблизиться, фиксируя парня напротив него. — Что? Я думал, ты на моей стороне! — Каминари жалостливо смотрит на друга, принимая его слова за правду, даже не думая о том, что он шутит. — Я думал, что ты мой друг! Киришиме неожиданно становится трудно дышать. Он перегнул? Он смотрит на друга и смотрит на Бакугоу, который уже не так сильно заинтересован в драке. Ему явно надоело. — Я на твоей стороне, но ты ведешь себя как мудак, бро, — Киришима сжимает большим и указательным пальцами переносицу, будто у него болит голова, он молчит достаточно долго, чтобы Кацуки просто устал от этого цирка. Он с силой толкает Каминари в стену, так что он ударяется об нее затылком, сползает вниз и шипит от боли. Бакугоу смотрит на Киришиму, Киришима смотрит на Денки, он смотрит на Бакугоу, он глубоко вдыхает, медленно выдыхает, просто дышит, дышит, дышит. — Ты тоже будешь играть? — Неожиданно спрашивает Кацуки и его голос звучит злобно, горячо и одновременно холодно. Киришима вспоминает, какие у него тяжелые ботинки, вспоминает какая у него крепкая хватка и продолжает дышать. У него кружится голова и немеют ноги. — Хочешь бросить меня в стену? — У него не дрожит голос. У него дрожит голос. Бакугоу ухмыляется и подходит вплотную, Киришима смотрит ему в глаза. У него кружится голова, немеют ноги и сердце отбивает ритм в ушах. Он плохо слышит. Он не слышит, как Денки стонет. Он делает вдох. Делает выдох. У Бакугоу красные глаза. Киришиме кажется, что они полны крови и агрессии, когда его больше напоминают ему тлеющие угли. Он смотрит в них и не двигается, не меняется в лице, оставаясь таким же непринужденным и открытым, но он не слышит шума школы из-за бьющего в висках сердца, у него ноги дрожат и ему хочется упасть, провалиться, пропасть. Еще мгновение и он упадет, закричит. Мгновение проходит. Бакугоу хмыкает и проходит мимо, задевая его плечом, почти сталкивая в бездну. — Увидимся на игре, — Он уходит. Киришима не смотрит ему вслед. Он вообще, кажется, не слышал, что ему что-то сказали. Он был сосредоточен на дыхании: вдох. выдох. выдох? Нет, не так. Сначала. Он вспоминает, как чужие пальцы сжимали волосы и тянули в разные стороны, он вспоминает, как пахнет женский туалет, он вспоминает, какая холодная плитка в подсобке, когда на тебе почти нет одежды. — Нам нужна пепельница, пошли! — Голоса смеются, им весело, они наслаждаются, ловят момент и Киришиму за шкирку, держат, держат, тащат за территорию школы. Дети жестоки. — Переоденем его, а? В юбку! Представляете, как по школе пойдет?! — Эйджиро не сопротивляется после третьего удара по лицу и заломанных рук. Дети жестоки. Мир несправедлив. Он помнит кровь, пот, слезы, слюни, мочу, хлорку, воду из унитаза. Он помнит все достаточно ярко и отчетливо, к сожалению. Его мозг помнит запах и вкус всех жидкостей, которые способны достать или выработать школьники. Среди них не было яда. Об этом он раньше жалел. Он не хочет, но он вспоминает. Он больше не дышит. Он не двигается с места, поток учеников огибает его как вода скалу. Он не двигается, он не дышит, не моргает, не чувствует, как к нему прикасается Каминари Денки и даже не понимает, что это он, когда смотрит на него полными страха глазами. — Он меня не узнал, — Киришима выдыхает, Каминари прижимает его к себе и гладит по волосам, кусает нижнюю губу и думает, какой же он идиот. Полный идиот. Киришима прав, он вел себя как мудак. С большой буквы. Нет, все буквы должны быть заглавными. МУДАК. Каминари шепчет ему на ухо извинения и предлагает уйти из школы, Эйджиро молчит и контролирует дыхание. Руки, что держат штурвал, дрожат с каждой секундой сильнее, он не может успокоиться, не может подавить волнение, он тянет за штурвал недостаточно сильно, чтобы они летели ровно, автопилот отключен. Он чувствует, как на него смотрят: обеспокоенно, будто бы волнуется, засранец. — Пошел к черту, у меня все под контролем, — Напарник, о котором Киришима никогда не просил, только пожимает плечами. — К черту, — Повторяет Киришима, сильнее сжимая руки и челюсти. Он выравнивает самолет. — Все хорошо, Денки, — Шепчет Эйджиро, его руки ложится на лопатки друга, он не чувствует, как пальцы сжимают его форму на спине, не слышит, как Денки повторяет гневное мудак. мудак. мудак, а потом: прости меня, Кири. Он прощает. *** — Я буду играть, — Они идут домой вместе и это первые слова, которые произносит Киришима с того момента. С ним все хорошо, он контролирует своё тело, много думает. Каминари до сих пор молчит. Он молчал, даже когда Джиро спрашивала, что произошло, почему они выглядят так, будто повидали смерть. Киришима отшучивается, что так и было, Каминари не реагирует. Фактически, он не соврал, это не было похоже на шутку. Только не для них двоих. Джиро больше об этом не спрашивает. Сейчас он смотрит на Киришиму с непониманием и виной, но молчит. Киришима почему-то уверен, что он беспрерывно извинялся перед ним у себя в голове и через каждое "прости" говорил "мудак". Каминари знает, каким жалким Эйджиро себя чувствует, когда перед ним извиняются, поэтому, наверное, молчит, неспособный проговорить хоть что-то, кроме извинений. Киришима думает, что Денки отличный парень, просто лучший человек на свете, что он его не заслужил. Киришима думает, что надо почаще говорить Денки, что он клевый, говорит: — Он меня не узнал... — Кусок дерьма, — Это первые слова Каминари с того момента. — он просто кусок дерьма, Кири. Он не потрудился даже запомнить лицо того, над кем издевался со своими дружками несколько, блять, лет! — С каждым словом внятная речь превращается в низкий рык. Не такой пугающий, как у Кацуки, но Эйджиро на секунду дергается. Он закатывает глаза. — Не его вина, бро, типа... — Он вздыхает. — Вспомни, каким я был, и сравни со мной нынешним. Ты бы узнал? — И прежде чем Денки успевает возразить что-то в духе: " Конечно да! Я не мог не узнать тебя!", Киришима качает головой и говорит: вряд ли. Он отправлял Каминари кучу фотографий. Они виделись практически каждый день, пока Эйджиро пытался с собой что-то сделать. В хорошем смысле. Он буквально менялся на глазах Денки, в его руках, и с помощью его рук. — Я все ещё не повесился только благодаря тебе, — Как-то сказал Киришима. — Мне и гавайской пицце, — Уточняет Каминари и пытается не плакать. Не плакать. Он плачет. Киришима вместе с ним. — Не оправдывай его! — Взвизгнул Каминари, полный возмущения. — Он все ещё обмудок! Эйджиро соглашается с ним. Не может не согласиться. То, что он его не узнал — не оправдание. Он все ещё чертовски большая куча говна. Но все же. — Так что насчёт тренировок? — Денки не улыбается этому вопросу, он думает над чем-то: может, вспоминает все баскетбольные площадки недалеко от их домов или же все ещё повторяет "мудак, мудак, мудак" у себя в голове. Киришима вздыхает, когда они подходят к его дому. Всю оставшуюся дорогу они шли в тишине, больше Эйджиро не пытался заговорить, Денки это не было нужно. — Поспи сегодня, Денки… — Говорит Киришима у своего дома. Каминари разбито улыбается и машет рукой на прощание. Молчит. — До завтра. — До завтра. У Каминари дрожит голос. Киришиме в ту ночь снится катастрофа. Прекрасна катастрофа. Бомбическая. Буквально. Захватывающие дух взрывы, которыми покрывались города, страны, планета в целом. Он не мог оторвать взгляд от земли и тепло, кажется, доходило даже до него. — Может, я поведу? — Неуверенно спрашивает его второй пилот. Киришима стискивает зубы и предупреждающе рычит, так что его напарник — неудачник — сжимается в своём кресле. Вместе с ним сжимается сердце Киришимы. К черту. К черту. Штурвал его напарника-неудачника выдернули с корнем, чтобы у него не было доступа к управлению — слава богу, но вот выставить его за пределы кабины пилота нельзя. Киришима и сам выйти не может. Сколько бы он не пытался и как бы не хотел узнать, что они везут. Может, знает тот, кто сидит справа от него. Но он идёт к черту. — Просто... Просто не лезь, пожалуйста, — Киришима делает вдох, делает выдох. Его второй пилот тоже. Взрывы на земле не прекращались.