Смертельное попадание

Джон считал себя порядочным парнем. Точнее, очень хорошим парнем. Правильным, ответственным, работящим и, конечно же, прилежным. Он не имел великого ума и вряд ли когда-нибудь стал бы начальником, но вот в пунктуальности ему не было равных. Коллеги посмеивались с него, говорили, что по нему можно сверять часы. Джон не обижался, поскольку считал это комплиментом. Вот и сегодня он вышел на работу ровно в 7:15 утра, как и положено. Закрыл дверь на два оборота ключа, проверил, нет ли у двери и окна меток воров (спичек, листиков, прилепленной жвачки) и со спокойной душой спустился по трехступенчатой лестнице. Жил он в небольшом домике, доставшемся в наследство от родителей, один, поскольку ни одна девушка не выдержала его ненормальной педантичности. Они не желали соблюдать правила и не подчинялись его распорядку дня, что сильно огорчало Джона, вплоть до скандалов из-за брошенного тюбика зубной пасты. Ему полагалось стоять в специальном стакане и нигде более. Джон шагал по родной своей улице, рассматривая зеленеющие деревья. Весна только-только пришла в их край и украсила все растения чудесными свежими зелеными листочками… Он любовался светло-голубым небом, наслаждался чистым утренним воздухом, еще пока не загаженным выхлопами автомобилей, и думал, что самый счастливый человек на свете. Через час ничего этого уже не будет — воздух испортится, улицу запрудят толпы спешащих людей, на трассе образуется пробка из газующих авто, а сам он уже будет сидеть в своем кабинете и работать. Работу Джон не любил, но она была ему нужна. Работа позволяла ему покупать одежду, еду, оплачивать счета и страховку на дом. Был он самым обычным клерком в офисе, печатал документацию, раскладывал строго все по стопочкам, чтобы ни один документ не потерялся. За это Джона ценило начальство, но не повышало. Может быть, не хотело терять столь ценного и аккуратного сотрудника. Других вариантов Джон почему-то не видел, или не хотел видеть. В этот раз дорогу перегородил большой подъемник с работягами, ремонтирующими столбы электропередач. Джон вспомнил, что по почте ему пришло сообщение о временном отключении электричества и извинения за неудобства, но все же нарушение его привычного распорядка настолько выбило его из колеи, что он захотел выругаться. Впрочем, он смолчал, поскольку старался не вступать в конфликты без причины. Он просто перешел на другую сторону улицы, чтобы не мешать ремонтникам. Здесь все ему было незнакомо. Другие магазины, иные рекламные вывески, даже новое табло электронных часов. Джон морщился и оглядывался на электриков, мысленно ругая их самыми нецензурными по его мнению словами. Если бы они не ремонтировали проводку, то он бы прошел привычной дорогой, как ходил годами каждый день. А сейчас он вынужден… вынужден идти другой дорогой, менять маршрут, переходить неудобный подземный переход, которого всегда боялся… В общем, эти парни доставили ему много неприятностей. В подземном переходе тускло мерцала лампочка, приводя Джона в полнейшее уныние. Он тоскливо покосился на наручные часы, чтобы свериться со временем. 7:30. Он успевает на работу. Но черт побери, как же они нарушили его привычный график! Парень был раздражен, но все же сверился с указателями, чтобы найти выход на нужную ему улицу. Вот теперь он это приключение запомнит надолго… Он свернул за угол и сам не заметил, как наступил на какую-то пленку на бетонном полу. Сначала Джон подумал, что какой-то неряха бросил пакет, и уже хотел было подобрать его, чтобы выбросить в урну для пакетов, но потом… Пленка засеребрилась и увеличилась в размерах, превратившись в лужу, похожу на лужу машинного масла, вытекающего из сломанных авто. Джон дернулся и в ужасе понял, что не может оторвать ноги от этой пленки. Его ботинки буквально приклеились к ней! Он с нарастающей паникой стал пытаться вырваться, закричал: «Помогите!» — но тишина подземного перехода была ему ответом. Куда-то разом исчезли все люди и производимые ими звуки — разговоры по телефону, пиликанье мелодий, крики детей, шум автомобилей, полицейские сирены… Джон чувствовал, как его ноги проваливаются в никуда. Словно он стоял не на бетонном полу, а в воздухе. Под ногами не было ничего. Его ботинки уже полностью скрылись в масляной пленке, его черные, идеально ровно выглаженные брюки проваливались куда-то в неизвестность вместе с ногами. А когда он неистово задергался, то провалился целиком. Он даже не смог понять, что произошло, когда повис в воздухе где-то… не здесь. Джон панически закричал, понимая, что происходящее совершенно не вписывается в привычную картину его мира. Это не просто пойти на работу другой дорогой, это что-то еще более ужасное. Внезапно его крик перешел в хрип. Джон понял, что воздух, который он вдыхает, для человека не пригоден совершенно. Каждый вдох и выдох давался ему с огромным трудом, словно он втягивает не воздух, а густой тягучий кисель, расплавленную жвачку или растопленный мед. Легкие отозвались болью, в глазах зарябило. Джон попытался было достать мобильный, позабытый в кармане брюк, но руки слушались плохо. В горле драло, будто он наглотался песка, глаза жутко резало, из них потекли слезы. Парень попытался было осмотреться, но совершенно ничего не понял. Он тер слезящиеся глаза, пытался дышать, хрипел, страдал и понимал, что умрет. Не в своей постели в окружении родственников и друзей, не от автомобильной аварии, как он всегда боялся, и даже не от смертельно опасного вируса Эболы, которым стращают всех СМИ. Нет. Он умрет черт знает где, задохнувшись каким-то дерьмом вместо воздуха! Джон дергался и пытался кричать, но ничего не помогало. Он постарался успокоиться, задержать дыхание или хотя бы дышать медленнее, но ничего не получалось. В груди пульсировал комок боли, отдаваясь в сердце и глотке. В горле першило и драло похуже, чем от сильнейшей простуды, когда он маленьким мальчиком провалился под лед, катаясь на речке зимой. Перед глазами парня проносились все его нехитрые жизненные радости. Мать, ныне уже покойная, улыбается, протягивая ему маленького котенка. «Теперь вы будете дружить». Отец, ведущий его в школу первый раз. Друзья, которые помогали ему подняться, когда он упал на скользких ступеньках. Первая любовь — Анита — отказавшая ему в поцелуе на день всех влюбленных. Болезнь матери — рак… Сломленный горем отец… Его собственное расстройство, с которым безуспешно боролись психологи… Радости постепенно переходили в горести. Джон вспомнил похороны матери, ссору с отцом, который решил начать новую жизнь, склоки с соседями, слишком громко включающими музыку в саду через забор… Он понял, что жизнь его не стоила ничего. Абсолютно. Он прожил тупую, бессмысленную, никому не нужную короткую жизнь. Двадцать шесть лет идиотских правил, которым он должен был следовать потому, что его мозгу так было проще приспособиться к потере. Двадцать шесть лет, потраченных зря. Из них пять лет было потрачено на перекладывание бумаг, чтобы они лежали ровненько, не смещались и не спутались. Джон засмеялся, точнее, попытался это сделать. Вместо смеха из его горла вырвался хриплый каркающий звук. Он взглянул на свои руки — те стали бледными и подозрительно синеватыми. А потом понял, что зря он мечется — все равно умирать. Джон висел в нигде и в ничто, в пустоте, заполненной чем-то светящимся и непонятным, в цветной, радужной пустоте… Он уже не мог дышать, только хрипел, скорее угадывал, чем понимал, что происходит. В конце концов он потерял сознание и забылся навсегда. Его наручные часы показывали 8:00, но уже некому было на них смотреть. Джон Стрейси впервые за пять лет не вышел на работу…