Непристойное предложение

Жоффрей де Пейрак проснулся от лязга ключей, поворачивающихся в замочной скважине. Неприятный скрежет разнесся в сыром воздухе бастильского каземата, многократно отразившись от каменных стен и нервюрных сводов, веками не видевших солнечного света, однако для графа за то время, что он провел в заточении в Бастилии, этот звук стал чем-то сродни крику петухов в предрассветных сумерках. Вот уже на протяжении трех месяцев каждый день для него начинался именно так: в замочной скважине поворачивался ключ, открывалась массивная деревянная дверь, обитая металлическими обручами, и на пороге камеры появлялся сгорбленный старик. Он приносил кувшин воды, которую с некоторой натяжкой можно было назвать свежей, два ломтя хлеба из грубой муки и — раз в неделю — смену белья. Затем забирал ведро с нечистотами и, снова закрыв дверь, скрывался в безмолвных лабиринтах средневековой крепости, чтобы опять прийти на следующее утро, отмеряя своим визитом для узников еще один бесцельно прожитый день. Никто не знал ни откуда он появлялся, ни куда исчезал. Поговаривали, будто во времена своей молодости он пал, сраженный чарами прекрасной Марии, герцогини де Шеврез и, подговоренный ею, перевозил в Испанию и Англию некие письма, за что, собственно, всемогущий кардинал Ришелье и упрятал его в Бастилию. Просидев много лет в одной из одиночных камер, находящихся ниже уровня Сены, о которых ходили мрачные легенды, он помешался рассудком и, когда после смерти Людовика XIII ему даровали свободу, отказался уходить. Он сам стал выполнять всю грязную работу в тюрьме, ни с кем не разговаривал и на любые вопросы отвечал невнятным бормотанием. Жоффрей жалел несчастного и довольно часто оставлял ему немного еды от своего ужина. Вот и сейчас де Пейрак ожидал увидеть на пороге камеры старика Тордю, как его метко прозвал комендант, однако, к удивлению узника, в плохо освещенном проходе показались две фигуры: согбенный умалишенец и коренастый старший офицер Бастилии. — Месье Дюжонк? — изумленно вскинул бровь де Пейрак и, приподнявшись, сел на убогой постели, представляющей из себя грубо сколоченную из досок тахту с брошенным поверх соломенным тюфяком. — Доброе утро, месье де Пейрак, — поздоровался мужчина. Он вошел в камеру и посторонился, пропуская старого слугу с подносом, на котором можно было увидеть свежую сдобу, ветчину, сыр и бутыль с красным вином. — Это от коменданта Бемо, — пояснил офицер и улыбнулся. — О! — воскликнул Жоффрей. — Стало быть мой совет помог ему снискать расположения мадемуазель Бизу?! — Совершенно верно! Я вчера сам лично провел мадемуазель в комендантские покои и скажу по секрету, — он понизил голос до шепота, — она до сих пор там! А месье Бемо выглядит довольным, точно мартовский кот! — Передайте ему мои поздравления! — В знак признательности он приказал подать вам достойный завтрак! — Премного благодарен! — Советую отдать должное вот этой выпечке, — сказал Дюжонк, указывая на оловянную тарелку с несколькими профитролями и, напустив на себя заговорщический вид, добавил: — У них уникальная начинка! Особенно у этого! — и он ткнул пальцем в булочку, лежащую посередине. — Я услышал вас, месье Дюжонк, — кивнув, ответил Жоффрей. Офицер подождал пока старик поставит поднос на низкий табурет у кровати узника и, убедившись, что Пейрак взял в руки ту самую булочку, на которую он указывал, развернулся и вышел из каземата. — Сегодня вечером я зайду к вам опять, — бросил он на ходу через плечо и скрылся в полутемном коридоре крепости. *** Проводив старшего офицера задумчивым взглядом, де Пейрак перевел взор на профитроль, зажатый в пальцах. Не долго думая, он разломал булочку на две части и совершенно неожиданно для себя увидел, что в нее запечена небольшая записка. Аккуратно вытащив ее из нежного теста и развернув, он прочитал следующее: «На сегодняшнюю ночь запланирован Ваш побег из Бастилии. Следуйте указаниям подателя сего послания. Ваши друзья». Еще более изумленный Жоффрей вскочил с кровати, чуть не опрокинув поднос с завтраком и не сбив с ног старика-слугу, и принялся ходить по камере от одной стены к другой, размышляя о полученном письме. За те три месяца, которые он провел в Бастилии, Пейрак успел хорошо изучить нравы этого места, тем более, что в этом его просвещали сам комендант месье Бемо, а также старший офицер месье Дюжонк, с которыми ему удалось свести дружбу и с которыми он нередко коротал долгие вечера за отвлеченной беседой. Месье Бемо не стал скрывать от Жоффрея в каком плачевном положении тот оказался. Он сразу пояснил, что граф арестован на основании письма «третьей категории» — королевского указа о взятии под стражу без суда и следствия. На более простом языке это означало, что он попал в ту категорию узников, о которых нередко просто забывали. Также на счет графа де Пейрака поступили четкие распоряжения, в которых узнику запрещалось общаться с кем-либо, кроме персонала тюрьмы, вести переписку с кем бы то ни было, совершать прогулки на свежем воздухе и встречаться с членами семьи. Правда Бемо прибавил, что за определенную сумму он может устроить графу более удобную постель, вкусный ужин, предоставить белье высокого качества и стирать его не раз в неделю, а раз в несколько дней. Подобное меркантильное отношение к узникам не стало для Жоффрея неприятным открытием. Он уже давно понял, что золото в этом мире решало, если не все, то очень многое. А Бастилия и подавно была тем местом, где все покупалось и продавалось. Еще со времен Католической Лиги здесь оставалось достаточно последователей Бюсси-Леклерка*, что в определенной мере не могло не радовать. — Так, стало быть, вы можете и мое письмо передать?! Вопрос лишь в цене? — поинтересовался Пейрак. — Нет! — отрезал комендант. — За то, чтобы вы ни с кем не переписывались, я отвечаю головой! Именно после этих слов Жоффрей осознал всю глубину своего падения. Он остался один, отрезанный от мира, без возможности обратиться к кому-нибудь за помощью или хотя бы сообщить о себе семье. Единственное, что ему оставили — слабую надежду на то, что кто-то не забудет о нем и походатайствует перед королем. И похоже, его молитвы были услышаны! Текст записки, которую он держал в руках, явно свидетельствовал, что о нем помнили. Одно только это окрыляло и вселяло оптимизм. Однако, когда первая эйфория прошла и Пейрак дал себе труд поразмыслить о тексте послания, он понял, что не все столь радужно. Во-первых, его официальное оправдание и освобождение или вообще невозможно, или тяжело осуществимо. Иначе бы ему не предлагали сбежать из Бастилии. Во-вторых, тайно покинув это не слишком гостеприимное место, он обрекал себя на жизнь изгнанника. Такая перспектива была ему не по душе, хотя он не мог не признать, что на свободе у него будет гораздо больше возможностей, чтобы обелить свое имя и вернуть ему былую славу. В-третьих, нельзя сбрасывать со счетов и то, что им, его связями или знаниями хотят просто воспользоваться. Ведь записка не подписана. Кто этот загадочный друг? Д’Андижос? Лозен? Кто-то из испанской знати? Пейрак понимал нежелание автора указывать под компрометирующим текстом имя, ведь в случае неудачи, он мог накликать на свою голову большие несчастья, но осознавал также и то, что этим человеком мог быть кто угодно: как истинный друг, так и враг. В подобных размышлениях, взвешивая «за» и «против» каждого из возможных вариантов развития событий, граф провел весь день. Так и не склонившись в сторону какого-то одного, он, в конце концов, решил положиться на Провидение и действовать по обстоятельствам. *** Вечером во время подачи ужина в его камере снова появился месье Дюжонк. — Я хочу услышать от вас только одно слово, — сказал он. — Вы согласны? — Да, — ответил Жоффрей. — Прекрасно! Офицер вытащил из рукава сложенный в несколько раз листок и протянул графу. Развернув очередное послание и пробежав взглядом по строчкам, Жоффрей понял, что перед ним подробный план предстоящего побега, подписанный, как и утренняя записка, словами «Ваши друзья». Согласно нему, графу предстояло в полночь подняться на смотровую площадку Часовой Башни — одного из восьми донжонов, соединенных между собой пятидесятифутовыми стенами, из которых собственно и состояла Бастилия, — где для него будет приготовлена бечевка. Привязав один ее конец к зубцу, он спустится по внешней стене на подвесной мост, ведущий к бастиону. Ни на мосту, ни в бастионе он не встретит ни одного стражника. Затем по галерее бастиона он дойдет до ворот Сент-Антуан, где его будут ожидать друзья верхом на лошадях. Они помогут опальному графу пройти через ворота и тогда он благополучно скроется в Сент-Антуанском предместье. — Вам все понятно? — спросил Дюжонк, когда Жоффрей закончил чтение. — Вполне. Только у меня остался один вопрос. — Какой? — Как я смогу попасть на галерею? — Сегодня вечером я совершенно случайно забуду запереть вашу дверь, — ответил офицер, хищно ухмыльнувшись. — В конце коридора есть винтовая лестница. Она и выведет вас наверх. Вы сейчас находитесь в Башне Колодезя. Повернувшись спиной к Парижу, вы увидите прямо перед собой Угловую Башню. Часовая Башня будет от нее по правую руку. — Благодарю, месье Дюжонк, — сказал де Пейрак. — Не стоит. Мне за вас хорошо заплатили. С этими словами он забрал у графа листок и поднес его к зажженной свече. Подождав несколько мгновений, пока пламя не охватит все послание, он держал его в руке, затем бросил на пол и наступил носком сапога, беспощадно уничтожив все улики. — Прощайте, граф! — произнес он и вышел из камеры. *** Как Дюжонк и обещал, дверь оказалась не заперта. Слегка приоткрыв ее, де Пейрак выглянул в коридор, и убедившись, что он пуст, вышел из каземата. Постояв некоторое время около двери, он сделал пару глубоких вдохов и двинулся по направлению к лестнице. Прижимаясь к стене, стараясь не издавать ни единого звука, Пейрак шел, постоянно напрягая слух в попытке уловить малейший шорох, который мог бы свидетельствовать об опасности. Но в башне царила тишина, словно она и вовсе была необитаема. Благополучно добравшись до лестницы, он ступил на широкие каменные ступени, хранившие память шагов сотен и тысяч узников Бастилии, и, как только преодолел несколько пролетов, огромное невероятно близкое звездное небо раскинулось над ним во всю свою необъятную ширь. После долгого пребывания в полутемной камере свет полной луны показался ослепительно ярким. Свежий осенний воздух ударил в лицо, мгновенно опьянив, и граф поспешно прислонился к зубчатой стене, чтобы не потерять равновесия. Здесь, на башне высотой в девятьсот футов, с которой весь спящий в ночи Париж открывался, словно на ладони, легко было ощутить себя королем мира. Под ногами раскинулся фешенебельный квартал Маре с роскошными особняками, в которых любили жить представители высшей знати и где сам Пейрак также построил дом. Еще чуть дальше виднелась ратуша, и слева от нее на острове Сите — торжественные шпили собора Нотр-Дам. Почти у самой линии горизонта на другом конце города в лунной дымке просматривались едва заметные очертания Лувра. С противоположной стороны Бастилии, за укрепленной городской стеной, насколько хватало взора, простирался мирный пасторальный пейзаж предместья Сент-Антуан. И только огромный мрачный массив средневековой бастиды Святого Антония, построенной для защиты города, а ныне превратившейся в тюрьму Бастилия, нарушал гармонию осенней ночи. Три столетия назад король Карл V на исходе столетней войны, готовясь к осаде Парижа, приказал выстроить рядом с двумя укрепленными башнями ворот Сент-Антуан еще шесть. Соединенные между собой стенами толщиной в пятьдесят футов в правильный параллелограмм они и стали тем, что сегодня называли Бастилией. По злой иронии сооружение, призванное защищать горожан, стало для них символом страха и отчаяния. Закрыв глаза, Жоффрей с наслаждением вдыхал свежий ночной воздух, в котором уже чувствовались прелые нотки осени. Так долго он был лишен этой обычной человеческой радости — дышать полной грудью, — что ему потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя. Быстро окинув взором безлюдные смотровые площадки всех восьми башен и соединяющие их галереи, на которые лунный свет отбрасывал фантасмагоричные тени от зубчатых стен, Жоффрей двинулся, как и советовал Дюжонк, к Угловой Башне. С нее открывался отличный вид на ворота Сент-Антуан, через которые ему в скором времени предстояло покинуть Париж. Внимательно оглядев подъезды к воротам с обеих сторон, Жоффрей несколько насторожился, когда не заметил там ни единого человека, будь то пешего, или всадника. Собственно ни одной лошади там также не было. Предположив, что друзья ожидают его где-то в скрытом от посторонних глаз месте, он поспешил на Часовую Башню. Там, за лафетом пушки, он нашел моток длинной веревки, весьма прочной на первый взгляд. Перегнувшись над парапетом между зубцами, он осмотрел подвесной мост, ведущий к бастиону и сам ромбовидный бастион, врезающийся острым концом в широкий ров с водой. Там он также не увидел ни души. Вокруг все было тихо и спокойно, и если бы не яркая луна на небе, то подобная ночь могла стать идеальной для осуществления побега. Однако что-то было неладно. Жоффрей все явственнее ощущал нарастающую тревогу в душе, и какое-то странное предчувствие не позволяло ему сделать последний шаг к долгожданной свободе. Что-то было не так с планом побега, но он никак не мог понять, что именно. Еще раз осмотрев крыши всех башен и снова убедившись, что они пусты, он уже потянулся к веревке, как вдруг, откуда ни возьмись, рядом с ним появился старик Тордю. — Нельзя! Стража! — прокряхтел он. — Что? — переспросил Жоффрей, совершенно не понимая, что говорило это странное создание. — Стража! — повторил Тордю и, протянув руку между башенных зубцов, указал на привратницкую, пристроенную в основании Башни Казны. Повинуясь инстинкту самосохранения, де Пейрак еще раз перегнулся через парапет и взглянул на мост. Там по-прежнему было пусто, и ничто не указывало на то, что где-то поблизости могут находиться солдаты. Но драгоценное время было упущено. Пока он сомневался и пререкался со стариком, на смотровой площадке Башни Колодезя действительно появились двое стражников. Жоффрей тут же присел, скрывшись за лафетом пушки. — Где он? — раздался в ночном воздухе голос одного из солдат. — Ты его видишь? — Он должен быть на Часовой Башне, — ответил другой. Стражники разделились, и первый пошел тем же путем, что и Жоффрей ранее, а второй направился к Башне Свободы, затем на стену, которая соединяла ее с Часовой Башней и делила внутренний двор крепости на две части — Большой Двор и Двор Колодезя. В это же время снизу из привратницкой донеслись чьи-то голоса и Жоффрей понял, что оказался в ловушке. Он принялся лихорадочно обдумывать, что ему предпринять дальше. — Идем! — вдруг сказал Тордю и потянул Пейрака за рукав. — Идем! Идем! — непрерывно повторял он и Жоффрей, опасаясь, как бы старик не привлек внимания стражи и не выдал его раньше времени, решил не противиться. Пригибаясь и прячась за широкими зубцами, они направились по галерее к Башне Казны, затем миновали Башню Конте и остановились на Башне Базиньера, выходящей в сторону квартала Маре и садов Арсенал. Здесь Тордю подвел Жоффрея к парапету и, указав на стену палисада, окружающую крепость по периметру и служившую в средние века еще одним рубежом обороны, произнес: — Лестница! Жоффрей посмотрел в указанном направлении, но, как ни старался, не мог разглядеть ничего, что могло бы напоминать это нехитрое приспособление. — О чем ты говоришь? Я ничего не вижу! — Смотри! Камни! Камней нет! Лестница! Де Пейрак снова вгляделся в потемневшую от времени кладку. Высокие донжоны Бастилии заслоняли собой свет луны, и эта часть палисада не была освещена, поэтому увидеть что-либо на ней оказалось невероятно сложно. Однако ему все же удалось рассмотреть, что в стене есть бреши от выпавших и разрушившихся от времени кирпичей, и ими можно воспользоваться, как лестничными уступами. Оставалось лишь спуститься на веревке по внешней стене башни, переплыть ров с водой, разделяющий крепость и палисад, и взобраться на его галерею. А оттуда он попадет прямиком на парижские улицы! Первая часть плана оказалась легко выполнимой. Пейрак быстро и умело привязал один конец веревки к зубцу, мысленно поблагодарив старого боцмана, который во времена его морских путешествий в юности обучил его этому ремеслу, второй конец бросил в пропасть и, перемахнув через парапет, повис надо рвом. Держась руками за канат, ногами он стал отталкиваться от внешней стены башни и постепенно спускаться. Однако уже на середине пути длительное бездеятельное заточение начало сказываться, и он почувствовал, как силы покидают тело. Когда до поверхности воды оставалось чуть меньше ста футов, его руки окончательно обессилили, и он сорвался вниз. Больно ударившись спиной о поверхность воды, он, тем не менее, возблагодарил Бога, что во рву не осталось заостренных, воткнутых в дно, кольев, на которые в средние века защитники крепости сбрасывали врагов, сумевших прорваться к стенам башни. Вынырнув и отплевываясь от затхлой застоявшейся воды, он поспешил спрятаться в тени основания Бастилии и прислушался. Вверху на галереях башен отчетливо слышались крики солдат, на втором подвесном мосту, находящемся с северной стороны крепости и ведущем в сторону садов Арсенала, собиралась группа стражников, вооруженных мушкетами. Теперь Жоффрей отчетливо понял, что никто не собирался помогать ему сбежать из тюрьмы. Весь план был придуман лишь с одной целью — подстроить все так, словно он был убит при попытке к бегству. Но главным, несомненно, была его смерть! — Смотрите! Веревка! — вдруг прозвучало высоко над его головой. — Он спустился в ров! — Вы его видите? — Нет! Ничего не вижу! Сверху раздались звуки выстрелов, и несколько свинцовых шариков вонзились в воду недалеко от графа, подняв небольшие фонтанчики брызг. Оставаться у основания башни становилось опасным. Пройдет еще немного времени, луна продвинется по небосклону и сможет осветить западную часть крепости, а пока здесь царит мрак, нужно пользоваться моментом! Набрав в легкие побольше воздуха, Пейрак погрузился в темные зловонные воды рва и поплыл к палисаду. Когда он наконец добрался до стены и вынырнул на поверхность, ему показалось, что грудь разорвется изнутри на сотню маленьких кусочков. Он часто и быстро дышал, хватая ртом воздух, однако не мог позволить себе ни секунды передышки. Обследовав каменную кладку на ощупь, он не без радости отметил, что известь, проложенная между кирпичами, от времени и сырости начала вываливаться из стены, и в образовавшиеся щели легко проходила мужская ладонь. А в некоторых местах камни и вовсе отсутствовали. С трудом подтягиваясь на ослабевших руках, Пейрак принялся карабкаться наверх. Несколько раз его нога соскальзывала с уступов, и он рисковал снова сорваться в ров, но прилагая нечеловеческие усилия, ему все же удалось взобраться на стену, благо она была всего около восьмидесяти футов высотой. К тому времени, когда он перелезал через зубцы на галерею, он настолько выбился из сил, что просто свалился с них и, к несчастью, угодил прямо на голову стражника, несущего здесь караул. Обескураженные и ошарашенные, мужчины повалились на пол. Жоффрей быстро пришел в себя и ловко закрыл стражнику рот рукой. — Не кричи! — скомандовал де Пейрак. Солдат — на вид пятнадцатилетний юноша — испуганно вытаращил на него глаза и быстро закивал головой. — Как тебя зовут? — Мартен, — промямлил из-под графской ладони молодой человек. — Хорошо, Мартен. Я сейчас встану и уйду отсюда, а ты не будешь поднимать шум. За эту небольшую услугу я отблагодарю тебя. Жоффрей осторожно убрал руку от лица стражника, чтобы тот мог свободно говорить, но оставил ее наготове, чтобы в случае, если юноша вздумает позвать на помощь, вернуть ее обратно. Однако Мартен, похоже, не собирался кричать и обдумывал, чем сможет вознаградить его этот странный, мокрый с ног до головы человек. — Что я получу? — спросил он наконец. Жоффрей, не долго думая, сунул руку в карман ренгравов, извлек оттуда небольшой серебряный портсигар, инкрустированный жемчугом, и, не колеблясь, вручил его стражнику. — А если мне удастся благополучно скрыться, я смогу прислать тебе еще несколько золотых монет, — добавил де Пейрак. Мартен, ошеломленный от нежданного богатства, свалившегося практически в прямом смысле слова ему на голову, крутил в руках портсигар, на котором жемчужины светились в лучах лунного света, точно далекие звезды в ночном небе. Завороженный этим зрелищем он не ответил. Тогда Жоффрей сделал вид, что хочет вернуть портсигар. Мартен тут же пришел в себя и, нахмурившись, прижал коробочку к груди, словно мать дитя, не позволяя отобрать ее. — Так что на счет нашей сделки? — нетерпеливо спросил де Пейрак. Стражник окинул графа оценивающим взглядом и на несколько мгновений задумался. — Не надо присылать монет! — неожиданно заявил он. — Ваших пуговиц будет вполне достаточно! Я помогу вам, месье. — Каким образом? — Я направлю погоню в другую сторону! — Думаешь, сработает? — Конечно! С этими словами Мартен поднялся на ноги и, отойдя от графа на несколько шагов, принялся кричать, прыгая и размахивая руками, чтобы его заметили с высоты бастильских башен: — Эй! Эй, он здесь! Беглец здесь! Он побежал в сторону улицы Турнель! Затем он подошел к графу и негромко произнес: — Спрыгните в конце галереи на крышу мясной лавки и бегите в сторону садов Арсенал. Там деревья скроют вас! Жоффрей с улыбкой посмотрел на Мартена. — А ты сообразительный малый! — сказал он. Затем граф поднялся, оторвал от изрядно поношенного жюстокора пять золотых пуговиц, отдал их стражнику и поспешил в конец галереи. Здесь, с другой стороны стены, уже начал появляться небольшой процветающий квартал, в котором селились цирюльники, башмачники, продавцы напитков, торговцы дичью и сыром. Их благосостояние увеличивалось в том числе и благодаря узникам Бастилии, которые посредством подкупленных стражников приобретали у них товары, чтобы скрасить заточение. Выбрав, как ему показалось, самую прочную крышу одной из лавок, пристроенных прямо к палисаду Бастилии, Жоффрей спрыгнул на нее. Но в момент приземления его хромая нога подвернулась, он упал плашмя на деревянную дранку, затем, не имея возможности за что-либо зацепиться, покатился по пологой крыше и рухнул с ее высоты прямо на каменную мостовую. От удара об землю у него в глазах потемнело, ребра прошило острой судорогой. «Свобода дается нелегко!» — подумал граф и негромко рассмеялся. __________ *Комендант Бастилии времен Католической Лиги. С помощью вымогательств денег у заключенных за улучшения условий их содержания в тюрьме нажил огромное состояние.