Ключ от всех дверей
2 декабря 2019 г. в 12:51
Артур быстро научился находить свой маленький ключик к любому человеку.
С тех пор, как…
С тех пор Джокер ни разу не переночевал в одном и том же месте дважды. Чаще всего он поправляет волосы (ладонью ото лба к челке, запрокинуть голову и показать собеседнику безобидную шею), театрально вздыхает и трепетно жмет руку горничной. Она, неизменно, цветная: мексиканка с туго завитыми кудряшками, худенькая от недоедания негритянка с глазами навыкате или миниатюрная азиатка с дурными зубами и кожей. Он наклоняется к ее лицу, прижимает ее стиснутые крохотные кулачки к своей груди (в которой бьется обнадеживающе спокойное сердце). Он говорит с тем смешным акцентом, который его воображение пририсовывает к этой перепуганной и зачарованной девушке: «Давайте не будем торопиться с уборкой этого номера».
Ему ни разу не отказали. Иногда, правда, конкретно этот номер занимать было нельзя, потому что через два-три часа в него должны были въехать гости.
Но всегда есть соседний. Или люкс — кто вообще в этом городе может позволить себе люкс?
Маленькая горничная провожает его, неуверенно обводит рукой номер (только что опустевший или ни разу никем не занятый пентхаус), спрашивает: «Вам будет… удобно, хорошо. Да?»
Иногда она возвращается ночью.
Он курит в кровати под ее перепуганным взглядом: ай-яй, это ведь ей же утром убирать! Ну да ладно.
— Я сразу тебя узнала, — доверчиво шепчет ему горничная в подмышку (и все равно, какого цвета ее кожа, нужда всегда одинаковая на ощупь: худая и до треска вздернутая, нервическая). — Это ведь ты всегда в телевизоре в вечерних выпусках шоу?
Богатеи на этом же этаже не узнают его. Богатеи не смотрят вечерние шоу.
Утром он простится с маленькой горничной. Оставит на полу, рядом уродливыми лебедями из полотенец, которую она сама же сбила ногами, какую-нибудь приятную безделушку. Колье с бриллиантами, толстенный кошелек, дорогие серьги — возможно, это ее путь к неприятностям, если поймают за руку. Но он всегда оставляет право выбора: ах, в конце концов, она может подойти к руководству отелем и торжественно вручить безделушку своему начальству. Откуда малютке знать, что в соседнем номере кому-то широко, от уха до уха, вскрыли горло?
Для малышки разумнее всего будет промолчать — такие, как она, умеют молчать в совершенстве, для них это отдельный вид искусства.
Ему улыбаются на улице мелкие полицейские: из тех, что сидят до наступления пенсии на делах о домашнем насилии и бытовых потасовках с поножовщиной. Толстоватые, едва-едва закончившие полицейскую академию Готэма, унылые, они мелко, жирновато щурятся ему, салютуют издалека хот-догом и предусмотрительно оборачиваются в сторону мелкого хулигана-графитиста, когда он на секунду ныряет под дно какого-нибудь очередного «Кайена».
Ему позволяют выносить из магазинчика на углу любые готовые сандвичи и шоколадные батончики: бога ради, мистер, сделайте вид, что наставили на меня пушку, я бы вас и просто так выпустил. Он всегда расплачивается. Один раз, правда, вышел неловкий конфуз: в чашку для мелочи он вместе с пятеркой уронил стреляную гильзу.
Слепой нищий, сумасшедший бродяга, беззубо скалится ему, узнавая по пританцовывающему шагу: а-а-а, это ты, бродяга. Он проорет во все горло: «Он побежал налево!» — ведь те дуболомы, которые всерьез хотят поймать его (коллеги нелепых толстяков, которые всегда замечают его) не заметят, что в чашке для подаяний у слепого лежит оторванный палец. С массивным, уродливо-богатым перстнем.
Иногда он…
Иногда Артур думает: все, что он делает, не к добру. Ни один из них не сможет оправдаться. Ни один из них не найдет в себе сил, чтобы дать отпор тем, кто придет спросить за…
Джокер думает: о, бросьте упаднические настроения, мистер. Вы все время забываете добавить «пока не находят в себе сил».
Ведь все они, каждый из них, улыбаются ему, широко и искренне. И глаза, и уши, и уста каждого из них закрыты — ведь в Джокере для них нет зла. Даже если за ним остается тлеть чей-то выпотрошенный труп.
Помни, Арти, мальчик мой, юмор — штука субъективная.
Почти всем из них уж-жасно весело.
И не делай вид, что ты сам не смеешься вместе со мной.