Suicidio

Следующая ночь почти ничем не отличается от предыдущей, но все же есть то, что буквально ломает ее. Выдержка Эвелины без сигарет максимум два-три дня, которые успели пройти. И что прикажете делать, когда началась ломка? Она в нетерпении ворочается на кровати, сминая простыню. Сигареты, как и любой наркотик, вставляет хорошо только вначале, а потом без них ты уже просто не можешь, даже если хочешь. Такие порывы бывают не так часто, но теперь, когда никотиновых друзей нет рядом, становится очень-очень плохо. Ее стол завален таблетками от бессоницы, валерьянкой и успокоительным, но это все никак не спасает. Спать не хочется, а тело ломит. Мысли только о прекрасном ощущение, о том, как она вдохнет дым и забудется. Но спать как-то надо, иначе ей станет слишком плохо с утра, а на уроке ей отдохнуть никто не даст. На самом деле, действительно не хотелось возвращаться к таким методам, потому что со дня, когда она последний раз ранила себя прошел месяц и она надеялась, что выдержит, но, как показывает ситуация, нет. Тихо проскальзывая в ванную, девушка ставит телефон на стекло у зеркала, предварительно достав из-под чехла бумажку. Родители заснули уже давно, поэтому все как нельзя лучше. Она разворачивает бумагу, вытаскивая пару лезвий. Вообще, она носит их, чтобы использовать в качестве канцелярского ножа, если появится надобность. Девушка задирает рукова пижамы, внимательно осматривая руки. Ох, Эвелина, что же ты с собой наделала… Все бывшие раны почти зажили, но шрамы остались. Навсегда. После первого горизонтального пореза, она убеждается, что это все так же приносит удовольствие, нежели боль. Сносит крышу. Единственный минус — это слишком заметно. Струйки крови медленно текут по раковине, исчезая всередине. Почувствовала ли она облегчение? Конечно. Уже в хаотичном порядке она проводит по внутренней стороне руки, превращая кожу в нечто ужасное. Но остановится не может. Слишком приятно. Поздно заметив, что пора бы остановиться, она лишь прикусывает губу. Ну вот почему же удовольствие такое короткое? Она промывает лезвие под водой, обматывая руку в одноразовое полотенце, чтобы кровь остановилась и возвращается в спальню. Как только она ложится на кровать, сразу забывается и проваливается в царство Морфея.

***

В школу Эвелина надевает худи-оверсайз красного цвета. И пусть думают, что хотят, но она с капюшоном в него зарывается, да так и остается там. Учителя ругают, требуют снять, но она лишь бегает от них. Проходя мимо кабинета биологии, она вспоминает о том, что неплохо было бы посмотреть, чем занят сам Дьявол. Впрочем-то, его нет, как и обычно. На перемене он вечно куда-то пропадает, словно испаряется. Еще несколько секунд она осматривает пока что пустой класс и собирается уходить. Девушка разворачивается, тут же впечатываясь в грудь мучителя. Тот смотрит на нее очень странно, словно собирается за что-то ругать, но ведь она ни в чем не виновата. Рафаэль осматривает ее с ног до головы, хмурясь еще сильней. Давя в себе нечто, он отводит взгляд, облизывая высохшие губы. — Я ухожу, — заметив, что толпа подростков направляется к ним, она хочет ускользнуть, но он не дает. Закрыв дверь, мужчина хватает ее за локоть, быстро таща в то самое помещение, в котором находятся все скелеты и его личные вещи. Закрыв и эту дверь, но уже на ключ, он жестом указывает: «молчи». В класс в ту же секунду громко входит класс, а она смотрит на него с нескрываемой злобой. — У меня сейчас урок, — шепотом напоминает она, отдергивая руку, — я опаздываю. Но он лишь усмирил ее взглядом, проводя в глубь. Грубо. Очень грубо схватив за левую руку, он буквально протолкнул ее, а она всхлипнула. Он схватил именно за больную руку, которую она поспешила освободить. На глазах выступили слезы. Тцокнув, учитель усадил ее на стул. — Ну и, может, объяснишься? — он был явно не в духе, но кто же успел его рассстроить? — О чем вы? — она сжимала руку, боясь поднимать рукова, чтобы он ни о чем не догадался. — Когда ты говорила, что нарисуешь плакат кровью, я полагал, что ты шутишь, — он скалился, словно зверь какой-то, переводя взгляд то на девчонку, то на препараты. — Что за? А вы откуда знайте?! — то, что он понял ее поступок было загадкой. Он не мог видеть через одежду, да и она никому не рассказывала. Унюхать кровь он тоже не мог… наверное. — Закатывай рукова, — буквально приказал он. Эвелина нервно сглотнула, но выполнила сие действие. Не понятно откуда, но в его руках оказалась непрозрачная стеклянная баночка с непонятным содержимым внутри. Однако, Дьявол остановился, посмотрел на ручные часы и словно ждал. — Закрой глаза, — еще один приказ, — и вытяни руки. Нехотя, Эвелина протянула ему руки, зажмурив глаза. Страшно, потому что она не понимает, что ему нужно. Внезапно она чувствует, словно ее руки мгновенно загорелись и, не выдержав резкой боли, выпускает недокрик-недописк, который глушится долгим звонком. Он все просчитал, поэтому никто из учеников не услышал то, как она, открыв глаза, выпустила слезы. Соль. Твою мать, он действительно высыпал ей соль на незажившие раны. Она горела, словно ожоги, зудила и чесалась. Эта не та боль, которую она предпочитает, совсем не та. Посмотрев в его глаза, она так и не нашла хоть каплю сожаления. — Зачем? — всхлипнув, тихо спросила она, но руки не убирала. Почему она вообще слушается его приказов? — Чтобы в следующий раз я не видел на тебе ни единого пореза, — прорычал над ухом учитель, досыпав соль. Но в этот раз она зажала рукой ворот кофты, чтобы не издать звука. Сука, как же больно. Она смотрит на него с такой ненавистью, с которой можно на ноги всю армию поднять. Убила бы, если бы возможность была. — Что еще я о тебе не знаю? Вызываешь рвоту, чтобы похудеть? Пьешь? Ходишь на всякие вечеринки, где одни парни? Употребляешь наркотики? — он не кричит, говорит вполне спокойно, но от его голоса мурашки по телу табуном скачут. — Нет-нет-нет, — отрицает, не может сдержать эмоций, и слезы продолжают катиться по ее щекам. — Чтобы это был первый и последний раз, Корнева. Поняла? — она подходит к умывальнику, умывая руки с мылом, а потом схватив за шкирку, как провинившегося котенка, он подставляет ее руко под напор теплой воды, смывая соль. А после этого и лицо, чтобы умыться. Делает он это настолько небрежно, что ей плакать хочется еще сильнее, но она старается сдержаться. — Я напишу записку вахтерше, чтобы она открыла раздевалку. Иди домой и чтобы завтра пришла с бинтами на руках и обработала все раны, — написав на клейкой бумажке о том, что он ее отпускает, Рафаэль поспешил всучить ей полотенце. — Сейчас мы выйдем, а ты сделаешь вид, что не плакала, — он ухмылнулся, будто бы для него это было просто развлечение, — ясно? — Яснее некуда, — буркнула Эвелина и сделала все, как он и просит. Выйдя из подсобки, она поймала пару интересующихся взглядов от учеников, но проигноривала их. Одевшись, она поняла, что с трудом может двигать рукой, как если бы у нее отняли все силы. Шмыгнув, девушка включила рандомную песню в наушниках и вышла из школы. На улице свежо. Машины ездиют туда-сюда, никого нет, все либо на учебе, либо на работе. Приятно осознавать, что даже если прямо сейчас расплачется, этого мало кто увидит. Родителям позвонить не решается, дома просто покажет записку и скажет, что стало плохо, а подробности им знать необязательно. Молча она поднимается в гору, жалея, что до ее дома автобусы не едут, да и денег на проезд нет. На свежую кровь вокруг собирается некая толпа существ, которые разговаривают о чем-то своем, что Эвелина не поймет никогда.