Принц

— Ты даже не стараешься, — он наматывает рыжие волосы на кулак и тянет. Бедняжка Чуя взвизгивает и поднимает глаза на Осаму. — Извини, но я делаю это не каждый день! Да и в машине неудобно, — рыжеволосый недовольно фыркает. Мда, Дазай был явно экстремалом, раз попросил сделать минет в машине. Ну как попросил. Точнее сказать заставил, знает, зараза, что у Чуи нет выбора, кроме, как сделать. Принца вовсе не смущал даже тот факт, что в машине еще был и Ацуши. Хотя, дворецкий привык. Ему-то что до извращенных замашек парня? Благо его и пассажиров огораживала стенка в салоне автомобиля. Оставалось только включить музыку погромче и надеть наушники, чтобы не слышать стоны и посторонние звуки. — В следующий раз научу тебя это делать нормально, — Дазай усмехается. Накахара все больше напоминал ему маленького рыжего щеночка. Хотя, нет, для щеночка он слишком дикий. Если собака верно служит хозяину, то Чуя мог и зубки показать. Но это не было минусом. Вовсе нет. Это блять заводит Осаму. — Лисенок, — произносит шатен. — Что? — Буду теперь тебя так называть, — он усаживает рыжеволосого к себе на колени, чуть чмокая его в шею. Лисенок определенно подходит Чуе. Хитрый, проворный и такой же рыжий. Как только дашь кличку — появится привязанность. Так обычно говорят. Относилось ли это к черствому мажору? Конечно да. Просто он пока всеми силами это отрицал, смахивая на то, что это просто страсть. Неудивительно. Этим привязанность и страшна — ты не замечаешь ее ростки, которые проклевываются в твоей душе. Они как сорняки быстро растут, мешая твоим цветам равнодушия. Может так лучше? С какой стороны посмотреть. Цветы равнодушия — твердые, их не сломит ни ветер, ни град, ничего им не страшно. Только если собственный хозяин не истребит их. А вот привязанность. Тут уж сложнее. Сложнее ухаживать за этими цветами, выращивать их кучу времени. Но главное терпение — стоит подождать и любое растение зацветет. А корень привязанности цветет гораздо ярче и пышнее, чем равнодушие. Здание школы мелькнуло за окнами машины. Пора выходить. Удивительно, но сегодня Осаму был как раз во время. Его глаза опять смотрят на Накахару. Чтож им придется расстаться на весь день, Дазай не хотел, чтобы поползли слухи и сплетни. Нет, лишний шум ему ни к чему. Да и статус завидного холостяка не хочется терять. Расстаться на весь день? Не нравилось это Дазаю. Ой как не нравилось! Что может за это время произойти? Да все, что угодно. Чужие глаза слишком часто смотрели на Накахару. Осаму наклоняется к шее парня и начинает покусывать кожу на ней, оставляя после себя багровые засосы. — Дазай! Ты что творишь, придурок?! Все же увидят! — возмутился Чуя. — Пусть видят, что ты уже занят. Ты мой тебе ясно? А тот, кто глянет на тебя — окажется в могиле, — дрожь слегка пробежала по телу голубоглазого. Спорить с Осаму — значит в прямом смысле расстаться с жизнью. Хоть вышли они из одной машины, но в класс заходили в разное время. Лишняя осторожность не помешает. — Ну и как жизнь с принцем? — шепнул ему на ухо Акутагава, когда Накахара сел за парту. — Нормально все! Не твое это дело вообще… — А, он уже успел сразить тебя своим обаянием. Понимаю. — Ничего он меня не сразил. Просто работаю у него и все, — врать получалось плохо. Да и засосы явно кричали, что Чуя не «просто работал». — Отметины свои прикрой, бесстыдник, — отчитал его Рюноске, протягивая платок, дабы рыжеволосый закрыл багровые пятна. Чуя скрыл следы от Осаму, надеясь, что их никто не заметил. Засосы. Зачем он вообще оставил их? Неужели это была ревность? Дазай на самом деле его ревновал? Вот уж новость. Парень закусил губу от игривой мысли, пришедшей ему на ум. Может заставить мажора специально ревновать? Пусть знает, что не только он может поиграть. Голубые глаза переводят взгляд на Дазая — да, он смотрит. Даже можно сказать прожигает взглядом. Еще бы. Осаму уже дико бесился с того, что Накахара закрыл засосы платком. Он что? Не хочет показывать кому он блять принадлежит? Злить специально принца не пришлось. Он и сам найдет повод из-за всякой хуйни покапать на мозг. Полдня будто пронеслись за секунду, посмотрев на время, Накахара не поверил, что уже и правда обед. Впрочем, чем раньше кончится день — тем раньше он будет свободен. Если свободен. Точно. Деталь в виде: «ты теперь личная сучка Осаму», мешала считать себя полностью свободным. Чуя порылся в сумке, найдя мелочь, парнишка слегка улыбнулся, понимая, что ему хватит на булочку с корицей и кофе. Дазай резко появился перед ним, разрушив все мечты о нормальном обеде. Долго принц не мусолился, поэтому с его губ сразу полетели вопросы: — Что ты творишь? — он в упор смотрел на рыжеволосого. — В смысле? — Я о том, что за хуйню ты на шею повязал, закрывая мои метки. Не охуел ли? Тебя давно на привязь не сажали? — А тебе что? Ревнуешь? — такого ответа шатен не ждал, поэтому слегка убавил напор фраз, а точнее и вовсе замолчал, не найдя ответа. — Что? Значит это правда? — признавать не хотелось, но блять да! Дазай ревновал. И ревновал охуеть как. Не можешь защититься — нападай. Именно это и сделал Осаму. Оправдываться не получится. Да и смысл? Лучше тогда показать своей суке, кто и правда тут хозяин: — Да ревную. И что? — он приблизился к лицу юноши, — я блять суставы выверну тому, кто тронет тебя. Ты мой…и только мой. Конец фразы Дазай уже сладко шептал, слегка чмокая губы Накахары, пока это не переросло в страстный поцелуй. Собственно, почему бы не воспользоваться обеденным временем пока в классе нет никого? Эти полчаса можно же провести куда с большей пользой, нежели есть. Тем более — Дазай мог устроить обед себе в любое время. Нехотя отдалившись, шатен подходит к двери и поворачивает ключ. — Снимай рубашку, — принц переводит взгляд на Чую. — Я не буду это делать тут! Сдурел?! — Делай, что сказал, иначе порву тебе ее и будешь до конца дня так ходить. Спорить бесполезно, да и страшновато. Накахара послушно оголяет верхнюю часть тела. Осаму не собирался здесь трахаться. Нет, вовсе нет. Это интимный процесс, все же требует никак уединения. А вот пометить свою собственность — это первым делом. Повалив на парту Чую, шатен начинает кусать того. Сначала шея, потом ключица. Больше следов. Из некоторых укусов сочится кровь. Да, пусть знает кому он принадлежит. Пусть эти раны болят, напоминая ему. Боль хорошее напоминание, даже если она прошла — шрамы не скроешь, не сможешь. Они будут и были, и они всегда будут напоминать о той боли, которая настигла тебя в этот момент. Накахара вскрикивал, кусал губы, терпел как мог. Парень сам пока не понял, что его в данной ситуации заботило больше — сохранность его тела или чтобы его никто не услышал? Дойдя до торса, Дазай отдалился с хитрой усмешкой. Сделал дело — гуляй смело, как говорится. Но не все были довольны результатом. Накахара ворчал и застегивал пуговицы. Ну, а кто блять собственно будет рад тому, что его тело в синяках? Именно никто, но Осаму лучше не перечить. Время обеда кончалось. Следовало бы открыть дверь и сесть за парту, чтобы не вызвать подозрений или лишнего шепота за спиной. — Ты останься тут, а я курить, — шатен берет пачку, зажимает сигарету меж зубов. — Ты обещал бросить — Лисенок, побороть тягу мне помогает секс с тобой, но я же не могу тебя ебать, где попало? Верно? — он чмокает Чую в щеку и уходит на крышу. Занятия почти начались, а он пошел курить. Ужасно. Хотя, ему ли не насрать? Он сам составляет свой распорядок. Да и пребывая в таком хорошем настроении совсем не хотелось сидеть в душном кабинете. Дазай затянулся, на лице играла улыбка. Еще бы, ведь в мыслях так и мелькали сцены полуголого Чуи. ЕГО ЧУИ. — Что развлекся? — раздался голос. — А, это ты Куникида, — Осаму оборачивается, протягивая товарищу пачку, тот не отказывается. — С тем парнишкой на этот раз? — Доппо закуривает. — Да, с тем. Он такой! Да блять что говорить, он ахуенный. — Дазай, может оставишь это все. Ты же играешься с ним, а ведь он… — светловолосый замялся. — Да, знаю, что он меня любит. Вижу, как он смотрит на меня, — говорит Осаму, стряхивая пепел. Обычно ему насрать. Откровенно пофигу. Кто его там любит насколько сильно — его не ебет. Сейчас же, он осознавал чужие чувства и насколько они масштабны. Куникида видел это, и даже немного удивился. Удивление сменилось на некую радость — Дазай переживал, хоть и не признавался, что не могло не радовать. Человечность от принца — что-то новенькое. — Пошли, — шатен выбросил окурок и направился вниз. Доппо посмотрел другу в след — Чуя в его жизни около дня 4,а уже такие перемены. Что же сотворил с сердцем черствого принца этот рыжий мальчик? Покорил? Неужели растопил? Несомненно так, но только как бы принц не забрал сердце мальчика навсегда.