Фрагменты из смерти

Середина октября. Серый хмурый день уже растворился в сумерках, грозившихся перерасти в мрачный, пугающий своей засасывающей темнотой, вечер. Холодный дождь лил так сильно, будто кто-то превратил небо в огромное решето. По пустой дороге, пошатываясь, шел молодой полный одетый во все чёрное и совершенно не по погоде мужчина с длинными волосами. Он уже весь промок до нитки, но все равно упрямо продолжал идти, не пытаясь спрятаться от дождя под козырьком какого-нибудь дома. По его расширенным зрачкам было видно, что он сильно пьян, его губы беззвучно шептали что-то, по щекам катились смешанные с дождем слёзы. Он думал об одном: только бы дойти, только бы его самый любимый на свете человек открыл ему, только бы простил его, только бы дал последний шанс… Он думал, что если будет этот второй шанс, то он исправится, перестанет себя так глупо вести и причинять боль своему любимому брату. Острой болью, ударившей в сердце, у мужчины проскользнула мысль, что брата, может быть, уже нет, ведь он причинил своему родному человечку такую боль. «Только живи… Я не перенесу то, что ты можешь умереть по моей дури… Я вернусь к тебе, на коленях вымолю у тебя прощение… Я стану твоей верной собачонкой, шавкой, твоей маленькой шлюшкой, бл*дью, только прости меня… Я буду делать все, что ты скажешь, откажусь ото всего, что любил раньше, следы твои целовать буду… Только, ради Бога, дай мне снова быть с тобой рядом! Унизь, растопчи, сломай, подчини, но не гони! Я сдохну без тебя!» Он подошел к подъезду обычной московской многоэтажки и с нерешительностью посмотрел на светящееся окно на первом этаже. Потом несколько раз глубоко вздохнул и зашел в подъезд. Обычный, ничем не примечательный подъезд, но сердце колотилось в груди так, будто он зашел в какой-нибудь старинный собор. Он нажал кнопку звонка. Тишина. Еще раз. Никакой реакции. Он прижался лбом к стене, надеясь на то, что все в порядке, и до упора вдавил звонок. Через пару минут послышались шаги. Он убрал руку со звонка и вытянулся, как нашкодивший ученик в кабинете директора. Дверь открылась. На пороге перед ним стоял высокий мужчина, тоже полный тоже с длинными волосами. Усталые карие глаза были еле видны за волосами, закрывавшими все лицо. Вид был у него очень помятым: давно не брился, ссутулился, запястье левой руки было перевязано пропитавшимися кровью бинтами. Правой рукой он опирался на дверной косяк. - Ты? – еле слышно спросил Вадим, глядя на застывшего младшего брата, с которого текла вода, будто его только что облили из ведра. - Вадик, прости меня… - по щекам Глеба потекли слёзы. - Ты еще веришь в это? – голос Вадима был все таким же убитым. - Вадик, ради Христа, ради всего святого, прости! – Глеб рухнул на колени, - Я так больше не буду! – Самойлов-младший просил, как маленький ребенок, а его рыдания уже готовились перерасти в истерику. - Ты говорил так уже много раз… - старший Самойлов покачал головой, – А я верил тебе, прощал, думал, что все встанет на свои места, и ты снова будешь со мной… - в его голосе звучали неприкрытая боль и горечь, - А ты… Ты опять предавал меня, гадил мне прямо в душу, прекрасно зная, что я живу только ради тебя и только тобой… Я больше не хочу так…. Ты и так причинил мне СЛИШКОМ много боли… Считай, что у тебя больше нет брата… - Вадечка, миленький, не надо! – Глеб обхватил колени брата, прижимаясь к ним лицом, - Не надо! Я тебя очень прошу! – он уже начинал задыхаться слезами, - Я больше никогда так не буду делать! Я тебя очень прошу! Не гони меня! Я все, что ты скажешь, сделаю, тенью твоей стану, только дай быть с тобой!... – Вадим оттолкнул Глеба от себя. - Уходи… И не возвращайся больше… - Глеб перехватил его руку, перевязанную грязным окровавленным бинтом. - Это из-за меня? – младший поднес руку брата к губам. Вадим резко выдернул у него свою руку, обхватил руками косяк и прижался к нему лбом. – Вадик…. - А как ты думал? – старший повернул лицо к Глебу и затравленно посмотрел на него, - Ты – моя жизнь. По крайней мере был ею… А потом вот так нагло забрал ее у меня… В который раз уже…. И теперь мне жить незачем…. Уходи… Я не хочу тебя больше видеть… Я…. – голос Вадима предательски задрожал, - Я хочу научиться жить заново… Без тебя… Без своей больной, мазохистской любви к тебе… Сам… - Вадечка, родной, прости… Я не смогу без тебя… - Глеб припал губами к старым кроссовкам брата, как к величайшей святыне, - Прости… Я только с тобой быть хочу… - после каждой фразы младший сцеловывал пыль и грязь со старых кроссовок, - Мне кроме тебя больше никто не нужен! Никто! Да плевать мне на всех этих баб, на всех любовников…. Я не смогу без тебя… Вадечка, ты моя жизнь… Я сдохну без тебя… Прости меня… Возьми меня обратно… Мы навсегда будем вместе… И не ты для меня жить будешь, а я для тебя…. – Вадим легонько пнул брата в грудь ногой, но Глеб отлетел, как от сильного удара. - У-у-ух-хо-д-ди…. – Глеб поднялся было, чтобы вбежать за Вадимом, но тот захлопнул дверь перед его носом. - Вадик! Открой! – младший со всей силы колотил в дверь, - Пожалуйста! Не надо так! Я все ради тебя сделаю, только прости! Я – дурак! Я во всем виноват! Я хочу все вернуть назад! Пусти меня! Прости, Вадик! – Глеб услышал из-за двери бессильные рыдания Вадима и пулей вылетел из подъезда. Его сердце жгла, будто калёное железо, боль от вины перед братом. Глеб сел на скамейку перед подъездом, не обращая внимания на проливной дождь. Ледяные капли падали на горячее лицо и немного отрезвляли. Младший обхватил голову руками и попытался понять, почему их отношения братом погибли. Глеб вообще был любителем большого количества связей и считал, что чем больше было «любимых» (так он всегда называл тех, с кем спал), тем лучше. Вадим же, наоборот, был целиком и полностью предан одному Глебу. Глеб, да и не только Глеб, смеялся над удивительной, даже почти собачьей верностью старшего Самойлова. А младший всегда норовил поиздеваться над ним: то прямо к его приходу приводил домой шлюх, то на глазах у всех мог назвать его своей личной бл*дью или маленьким щеночком, а Вадим - сильный, гордый, независимый терялся перед такими колкими, такими жгучими фразами своего младшего брата. Обычно на подобное от других людей Самойлов отвечал сильным ударом под дых или в челюсть, но на такие фразы от Глеба он отвечал только слезами. Вадим плакал, уходил… Пил, убивался героином, сходил с ума, пытался покончить с собой. На самом деле он был еще нежнее и ранимее Глеба, который, зная о том, что делает брату больно, бил еще и еще больнее. До добивания. До припадков истерики. До звонков Саши Козлова с обвинениями в том, что так Глеб очень скоро загонит брата в могилу и будет виноват в этом сам. Вадиму было просто невыносимо больно. И самое страшное было в том, что эту адскую боль ему приносил самый родной, самый любимый человек в мире. А Глеб смеялся, потом понимал, что не сможет один, бежал к брату, плакал, просил прощения, тот его прощал, устраивал восхитительный секс, когда Глеб кричал и извивался под ним, как шлюха, а потом… все повторялось заново. И так каждый раз. А вот сейчас Вадим не выдержал: он не мог ТАК долго терпеть этих издевательств. Пусть Глеб издевался бы над ним – это было бы не так важно. Но Глеб издевался над его ЧУВСТВАМИ, которые Самойлов вынашивал в себе еще с того момента, когда родители сказали, что у него скоро будет братик или сестренка. Боль еще раз кольнула Глеба в сердце: это он виноват в том, что они не вместе, это он виноват в том, что больше уже ничего между ними не будет. Вадик его больше не простит. Никогда. Не надо было так смеяться над его любовью, топтаться на его чувствах, обесценивать его ценности. Проблеском фар мелькнула надежда еще раз вернуться и попросить прощения у брата. Самойлов возвращался еще раз и еще раз, и еще много раз за эти часы, кричал Вадиму, что ему никто не нужен, кроме него, что он без него не сможет, обещал поменяться, перестать топтаться на чувствах и нервах, просил простить, вернуть, любить… Но в ответ не получал ничего кроме глухих рыданий…. Глеб посмотрел на часы. Была уже полночь. Он решил в последний раз «пойти на приступ». Самойлов стучался в дверь квартиры Вадима, как раненная птица бьется об стекла окон в надежде найти пристанище. Но ответом ему на этот раз была мертвая тишина. Сердце предательски ёкало, словно чувствовало какую-то беду. Глеб еще раз со всей силы ударил в дверь. Звон. Тишина за дверью. Младший посмотрел, что выпало. Это были ключи. Он схватил связку и с радостью обнаружил в ней ключ от квартиры брата. Глеб нервно, быстро открыл и зашел. Мертвенная тишина. Сигаретный дым повис сизыми клочьями. В воздухе пахло чем-то горьким… и пугающим… Глеб, не разуваясь, прошел в зал и замер от ужаса… На полу, раскинув руки и уставившись уже остекленелым взглядом в потолок лежал Вадим… Младший кинулся к нему, упал рядом на колени и начал трясти его за плечи, а по его пухлым щекам снова лились слезы. - Вадик! Вадик! НЕТ! Не надо! Не умирай! Не оставляй меня! Я же умру без тебя! – голова Вадима беспомощно перекатывалась по полу… Для Глеба это стало знаком, что он один… А в голове билась фраза старшего: «Считай, что у тебя больше нет брата…» Глеб со стоном прижался к груди брата… Его начинала душить истерика… - Вадик… Нет…Вадик…. За что… Почему…. Почему ты? – Самойлов крепко прижимал к себе тело Вадима, - Вадечка… Родненький… Миленький… Прости… Я – тварь… Сволочь… Выбл*док… Это я тебя убил… Ты же… Ты же… ты же любил меня… А я… я же не ценил то, что ты есть… Братик… любимый… прости… - Глеб целовал его небритые щеки, полуоткрытые губы, холодные раскинутые в зовущем и всепрощающем жесте руки… Жизнь уже была кончена… Он убил брата… - Я знаю, что ты не простишь… И не проснешься… родной мой… любимый… Почему я все понял так поздно… Когда уже не вернуть ничего… Я не хочу без тебя жить… не буду… Ты ее так берег… отдавал свою… а без тебя она мне не нужна… Если мы будем гореть в аду, то будем вместе… ад с тобой – это рай… а без тебя и рай – ад… - Глеб положил тело Вадима на кровать со смятыми простынями. Потом пошел на кухню взял нож и вернулся. Он присел рядом с братом на пол и, стараясь не поранить, начал водить лезвием по его лицу. - Братик… Вадечка… - Самойлов жарко шептал Вадиму на ухо последние слова в этой жизни, - Помнишь… помнишь, ты говорил, что мы умрем вместе… и обманул… ушел раньше… - мысли Глеба путались, он говорил слова, которые противоречили словам, сказанными ими пять минут назад, - оставил меня одного… тут… А я так хотел… вместе… с тобой… А теперь… жди… Мы скоро увидимся… Он отрезал ножом у Вадима прядь густых чёрных, как ночь за окном, волос и намотал ее себе на руку. - Мы будем вместе… - Глеб еще раз посмотрел на брата, закрыл его глаза коньячного цвета, поцеловал в губы и вышел, чтобы уже никогда не вернуться… Он вылетел на лестничную площадку, забыв о лифте, пробежал все двадцать пять этажей и выбежал на крышу. Дождь лил еще сильнее. Самойлов встал на край крыши, держа в отведенной руке прядь Вадимовских волос так, будто они были для него величайшей ценностью на земле. Что ж, так оно и было… - Вот и все… - Глеб кусал губы – Спасибо… кончено…. Прощай, Москва… - задыхаясь от слез он пел свою Песню Смерти… Последнюю Песню… - не видеть больше мне ни Чичкина… ни пролетариев… ни краковской колбасы… иду в рай за собачье долготерпение… Братцы живодеры… за что же вы меня… за что же вы меня… за что… Братцы живодеры… за что же вы меня… за что же вы меня… за что… Братцы живодеры… за что же вы меня… за что же вы меня… за что… за что… за что… Глеб сделал решающий шаг в пустоту. Стук тела о землю. Боль. Мир начал трансформироваться, расплываться, улетать. Самойлов мертвеющими губами прошептал: - Вадик… - дыхание становилось прерывистым. Картинка перед глазами превратилась в вихрь цветов, в котором почему-то преобладал черный. Он еще крепче зажал в ладони волосы Вадима, - Вадик… - имя брата стало последним выдохом Глеба, после которого его душа улетела искать Вадима, все еще надеясь, что брат его, наконец, просит…