***
Соломия ехала в экипаже и, прижимая к груди куклу, плакала. От её счастливой жизни остались одни осколки. Пётр не желает её видеть, сын сейчас далеко, а она осталась одна и никому не нужна. Экипаж остановился во дворе, женщина, все также прижимая к себе игрушку, вошла в дом и, не обращая внимание на странные взгляды слуг, направилась в спальню, желая остаться на едине со своей разбитой душой. — Что это с ней? — тихо спросил лакей Илья, как только пани исчезла в своей комнате. — А мне откуда знать? — хмыкнула девка. — И пан куда-то ушёл. Чует моё сердце, что ничем хорошим это не закончится. — Вы чего это болтаете? — прикрикнул Яков. — Работать кто будет?! Горничная, опустив глаза, прошла мимо Якова, боясь его гнева, но сердце чувствовало неладное.***
— Александр Андреевич, миленький, что с Вами? — испуганная Китти, которая из слов Лукерии поняла только то, что пану плохо, сразу же поспешила в кабинет и сейчас сидела возле мужчины, ожидая приезда доктора. — Скоро доктор приедет, — она дрожащими руками помогла мужчине напиться. — Катя, ты должна знать. — Вербицкий говорил медленно, понимая, что его время уходит. — Александр Андреевич, — Катя закусила губы, чтобы не заплакать. — Всё будет хорошо. Потерпите. — Ты должна знать, что твои родители, они, они… Ты. Моя. — Мужчина захрипел, и в этот момент в кабинет вошёл доктор. — Екатерина Александровна, позвольте, — мужчина мягко отстранил Катю от Вербицкого, а та с немым ужасом в глазах наблюдала за всеми действиями врача, но когда тот обернулся и сочувствующие на неё посмотрел, то она лишь зажала рот ладонью, а с глаз скатилась слеза. — Мне очень жаль, — произнес доктор. Катерина пошатнулась и ухватилась за полку книжного шкафа, перед глазами все плыло, а сердце отказывалось верить в то, что человека, который был для неё самым родным и вернул ей веру, больше нет.***
Пётр в это время пил в шинку. Шинкарка странно смотрела на пана, наливая Червинскому очередную рюмку водки, но ничего не спрашивала, а мужчина пил, желая с помощью окаянной забыть то, что он узнал о прошлом своей жены. Сейчас, анализируя прошлое, а именно молодость, Пётр вспомнил, как Степан всегда обходил стороной тему родственников Соломии и не слишком рассказывал о том, кто родители его жены. Он просто говорил, что они не слишком богаты, и старался быстрее закрыть этот вопрос. В свет Соломия и Степан почти не выходили, все свободное время проводили в поместье, а если и ездили в гости, то только к Петру и Анне Червинским. После того, как Пётр женился на вдове своего друга, то тему прошлого он просто не затрагивал, понимая, что это приносит ей боль, а как оказалось, зря он этого не сделал, ведь если бы он знал биографию Вербицкой раньше, то возможно бы. Пан горько усмехнулся, глядя на рюмку водки. Этого «возможно» не было. Несмотря на страшные тайны его жены, он даже сейчас продолжал её любить. К Соломие он чувствовал безграничную любовь, которая не угасла даже за восемнадцать лет брака. Эта женщина была его светом, его счастье, ангелом. Всегда была рядом и в горе, и в радости. Мужчина выпил рюмку и с характером звоном поставил её обратно. — Пане, — послышался голос Якова. Пётр криво ухмыльнулся, досадуя, что даже здесь ему покоя нет, и повернулся к управляющему. — Чего тебе? — Пане. — Яков старался не смотреть в господские глаза, понимая, что ничего кроме гнева на него не обрушится, но нужно рассказать о том, что произошло дома, а иначе точно головы не сносить. — Пане, там с пани беда. — Что? — встрепенулся Пётр, хватая управляющего за грудки. — Что с ней? Говори!***
Нестор Михайлович, тяжело вздохнув, начал прятать в свой чемодан уже не нужные принадлежности, а крепостная Оксана, все также хлюпая носом, вынесла из спальни миску с темно-алой водой. Девушка спустилась вниз, чтобы пойти на кухню, но, увидев Петра, который стремительно шёл к ней, присела в книксене. — Пане. — Что с ней? — мужчина хотел уже накричать на девушку, но, увидев содержимое миски, все слова застряли в горле, оставляя лишь хрипы и мысль о том, что произошло необратимое. Бросившись наверх, мужчина распахнул двери в спальню и увидел жену, которая лежала в постели, по пояс укрытая одеялом и, кажется, спала. Её руки лежали поверх одеяла, и запястья обеих рук были перевязанные. — Соломия! — Пётр бросился к женщине, но его удержал Нестор. — Стойте, Пётр Иванович! Ваша жена должна отдохнуть! — Нестор взял чемодан. — Пойдёмте. Пойдёмте, я все Вам объясню! Доктор и пан ушли, а Оксана, вернувшись, села в углу на стульчик и, вытирая слезы, молила Бога, чтобы ее панна поскорее пришла в себя.***
— Что с моей женой?! — процедил Червинский, как только они с доктром оказались в кабинете. — Пётр Иванович, Соломия Васильевна пытались покончить с жизнью, — доктор строго смотрел на старого пана, который побледнел, услышав это. — Благодарите Бога, что я успел, и что Ваша горничная так вовремя зашла в комнату, а иначе… Нестор собирался уходить, но, вспомнив ещё одну не очень радостную новость, остановился около дверей. — Ещё Александр Андреевич… — Нестор запнулся, понимая, что никогда не научиться сообщать такие вещи. — Примите мои соболезнования. После того, как доктор ушёл, мужчина ещё некоторое время сидел в одиночестве, обдумывая свое поведение и то, что происходило в его жизни. Сделав для себя определённые выводы, пан отправился приводить себя в порядок. Вернувшись в спальню, Пётр увидел Оксану, которая зажигала свечи. Дождавшись, пока крепостная зажжет последнюю свечу, Пётр её отослал, а сам занял её место. Мужчина несмело коснулся рукой волос женщины, которые разметались по подушке, а потом уткнулся лицом в её руку. — Прости меня. Слышишь, прости. — зашептал он, чувствуя вину за все, что сейчас происходило. — Ты ведь знаешь, что кроме тебя мне никто не нужен. Прости. Свечи безмолвно плакали, став единственными свидетелями этой сцены, а Пётр до самого утра сидел возле жены, так и не заметив куклы, которая лежала на трюмо, и как восемнадцати лет назад молил Бога не забирать её у него, …