***
Григорий ходил по камере туда-сюда и медленно сходил с ума. С того момента, как его сюда заточили и обвинили в убийстве Орловского, прошло уже несколько дней, но ничего не менялось. Мужчина знал, что надеяться на что-то хорошее было бы дурным тоном. Он мимо воли загнал себя в угол и выбраться из него можно лишь с помощью смерти или каторги. Григ сел на топчан, запуская руки в волосы и вспоминая тот день, который он теперь проклинал. День, когда он приехал в дом Орловского. Думы брюнета прервал лязг двери. Подняв голову, Червинский увидел жандарма. — Что-то удалось выяснить? — бросился к нему Червинский. — Пойдёмте, Григорий Петрович, к Вам пришли! — ответил мужчина, полностью проигнорировав вопрос Грига. Одев сюртук, который был повешен на спинку стула, Григорий вышел из камеры и двинулся по коридору. Доведя Григория до двери, мужчина открыл её, показывая взглядом, что тот может войти. Червинский бросил удивлённый взгляд на жандарма и вошёл внутрь, потирая запястья. Она стояла, повернувшись к нему спиной, облаченная во все чёрное. Такая чужая, но в то же время близкая. Мужчина нервно сглотнул, наблюдая, как она оборачивается и одним, несколько дерзким, движением отбрасывает вуаль с лица. Григорий открыл и закрыл глаза, но женщина, которая стояла в нескольких шагах от него, никуда не исчезла, а наоборот, преодолев расстояние в несколько шагов, подошла к нему и приникла губами к губам, обнимая его, желая захлебнутся в том чувстве, которое переполняло её. Которое все это время было спрятана за семью замками, а теперь вырвалось на волю. Григорий, оторвавшись от столь желанных губ, смотрел в глаза, которые снились ему каждую ночь, которую он провел в этих страшных стенах. — Катенька, — прошептал он, чувствуя, как рука, затянутая в черную перчатку, касается его лица, волос. — Неужели ты здесь? Родная моя. — Здесь, — улыбнулась печально Орловская, касаясь пальцем его губ. — Я люблю тебя, слышишь? Я люблю только тебя. Мне никто не нужен… Григорий хотел обнять возлюбленную, но из-за кандалов, которые были на его руках, не смог это сделать, а Катя вдруг стала отдалялся, и лишь слышались отголоски ее слов «Я люблю только тебя. Мне никто не нужен». — Пан Червинский! Григорий резко раскрыл глаза и увидел жандарма, который, склонившись над ним, пытался его разбудить. Протерев глаза, мужчина ощутил горечь. Сон, который никогда не будет явью. Катерина никогда сюда не придёт. Он никогда её не увидит. Она никогда не скажет ему того, что говорила во сне, потому что для неё он лишь убийца. — Пойдёмте, Григорий Петрович, к Вам пришли, — произнес жандарм, несколько подозрительного глядя на Григория.***
Чувствуя лёгкое головокружение, Соломия, стоя перед зеркалом, поправила воротник чёрного платья и, ещё раз посмотрев на свое слишком бледное лицо, медленно направилась к выходу из комнаты, но дверь неожиданно открылась, и панна отступила, увидев Павлину, которая держала в руках поднос с едой. Увидев панну, Павла поставила поднос на стол возле кровати и, подхватив Червинскую под руку, усадила обратно. — Куда же Вы, пани, собрались? — ворчала старая кухарка, хлопоча вокруг женщины. — Куда Вы? Вы ведь слабая! — Павлина, мне очень нужно, — женщина оттянула воротник, потому что стало очень жарко. — Это очень важно для меня! — Пани, шо может быть важнее собственного здоровья? — женщина взяла поднос, чтобы помочь Соломие поесть, но та, собрав всю силу, снова поднялась. — Павлина, милая, я не могу тебе всего сейчас рассказать, но это очень важно! Женщина вышла из комнаты, услышав лишь вздох кухарки. Выйдя на улицу и зажмурившись от солнца, женщина покачнулась и ухватилась за косяк двери, чувствуя, как подкашиваются ноги. — Боже мой, пани, — Павлина, которая не оставляла надежды отговорить свою хозяйку, подхватила женщину, не давая ей упасть. — Подождите хотя бы Петра Ивановича! — ворчала она. — Вам нельзя ехать в таком виде. Христос Богом Вас молю. Соломия слабо кивнула, разрешая отвести себя обратно в спальню, но сердце болело от того, что из-за своего здоровья она не сможет совершить то, что нужно было совершить уже давно. Попросить прощения у той, перед кем завинила более всего.***
Постель была холодной, а сон совсем не шёл. Катерина повернулась на бок, глядя на дочку, которая спала, улыбаясь во сне. Женщина коснулась губами розовой щеки, а затем тихо поднялась и, накинув на плечи халат, взяла свечу и вышла из комнаты. Дойдя до кабинета, который занимал её муж, женщина тихо открыла дверь и вошла. Огонёк свечи осветил помещение. Шкафы с книгами, кресла, столик, сейф. Катерина поставила свечу на столик, окидывая глазами помещение, которое в эту пору казалось ей особенно зловещим. Опустившись в кресло, женщина вздрогнула от мурашек, которые внезапно побежали по спине. Все же прийти сюда ночью было ошибкой, но отступать назад было поздно, тем более, что Китти сомневалась, что сможет уснуть от мыслей, которые бродили в её голове. Поставив свечу чуть ближе, панна начала обыскивать стол супруга, надеясь найти хоть что-то, что сможет ей помочь пролить свет на то, что происходило вокруг неё.***
Печальные события совсем подкосили здоровье немолодого пана Червинского. Вернувшись домой за полночь, Пётр Иванович направился с свой кабинет, чтобы в тишине обдумать то, что творилось в его семье, которая разваливалась прямо на глазах. Плеснув себе в стакан алкоголя, чтобы хоть как-то утихомирить тот огонь, который выжигал все нутро, мужчина опустился в кресло, потирая пальцами переносицу. Его сына обвинили в убийстве его друга. В голове не укладывалось, но оставалось фактом: его сын находится в тюрьме, и его ждёт или каторга, или виселица. Пётр сделал глоток виски, чувствуя, как оно потекло по горлу. Думы, которые сводили с ума, были перебиты едва слышным стуком. Гаркнув «войди», пан увидел кухарку. Павлина нервно сжимала свой передник, чувствуя себя неловко в кабинете пана, ведь почти никогда здесь не была, все больше общаясь с Соломией, но это дело не терпело отлагательств. — Пётр Иванович, поговорить мне с Вами надобно, — произнесла Павлина, с лёгким страхом глядя на мужчину. — Про пани нашу. Беспокоит она меня сильно, пане. Здоровье её. Последнее время стала все чаще мёртвую дочку вспоминать, да прощения у неё просить, — кухарка сокращено вздохнула. — Страшно мне за неё, Пётр Иванович. Червинский молчал, признавая правоту слов старой Павлы. Его и самого очень стало беспокоить состояние жены, которая в последнее время все чаще говорила о дочери и о том, что должна попросить у неё прощения. Проведя рукой по лицу, мужчина посмотрел на дотлевающие поленья в камине, думая, как ему справиться со всеми бедами, которые как снежный ком упали на его семью. Пообещав кухарке, что он все уладит, пан направился в комнату супруги. Войдя в помещение, которое едва освещали догорающие свечи, Пётр опустился в кресло, которое было придвинуто к кровати, пряча лицо в ладони. — Пётр? Соломия чуть приподняла голову от подушки, пытаясь различить силуэт человека. Сев, женщина спустила ноги на пол, а затем поднялась и подошла к мужу, присев возле кресла на корточки. — Дорогой, что с тобой? — женская рука коснулась поседевших волос. — Тебя сегодня целый день не было дома, и Гришенька где-то пропал. Что-то случилось? Мужчина отрицательно покачал головой, натянув на лицо улыбку. Знать о том, какая беда приключилась с их сыном, женщине пока не нужно было, ведь он знал, что очередного удара его жена не выдержит. — Ничего не случилось, Соломия Васильевна, Вы разве своего сына не знаете? — мужчина поднялся, расстегивая манжеты на рубашке. — Ветер в поле, — как можно беззаботнее произнёс он. — Вы как себя чувствуете? — Я, — женщина опустила глаза долу, рассматривая рукава своего халата, а потом произнесла то, что заставило Петра Ивановича сильно испугаться: — Пётр, я нашла Катюшу. Свою Катюшу.