***
Соломия впервые за последнее время принимала гостей. Мадам Вартанова, полноватая дама лет сорока с зелёными чуть прищуренными глазами, в платье светло-коричневого цвета, сидела на софе, аккуратно держа в руках чашечку с ароматным чаем, который приготовила Павлина. — Как Ваши дела? — полюбопытствовала Мария Ивановна, поправляя пшеничный локон, который упал на глаза, а потом взяла эклер и откусила кусочек. — Все эти печальные события видно очень подкосили Ваше здоровье, милая моя Соломия Васильевна. — Ваша правда, — протянула Червинская, аккуратно делая глоток чая. — Но Слава Богу, все начинает налаживаться. Чёрная полоса не может быть вечной, — уголки губ дрогнули в улыбке, а вот Мария Ивановна наоборот стала как никогда серьёзной. — Значит, Вашего сына оправдали? Слава Богу! Я сразу говорила своему супругу, что сын Петра Ивановича не способен на такое. Соломия напряглась, не понимающе глядя на зеленоглазую. Что значат её слова? Как её сына могли оправдать и от чего, если его уже несколько дней нет в Червинке? — Мария Ивановна, голубушка, о чем Вы говорите? Гришенька уехал в Нежин несколько дней назад! Панна прикрыла рот рукой, понимая, что произнесла то, что, скорее всего, не должна была говорить, но пути назад не было, да и вид Соломии говорил, что во вранье она не поверит. Отложив эклер, Мария опустила глаза долу, разглядывая руки, которые украшали перстни с дорогими камнями. — Соломия Васильевна, вся округа говорит, что Ваш сын. Ваш сын убил Василия Егоровича Орловского, — произнесла Вартанова. — Мария Ивановна, что Вы говорите? — воскликнула Соломия, рывком поднимаясь из своего места и ненароком задевая чашку, которая разбилась, и теперь возле её ног лежали лишь осколки дорогой порцеляны. — Как Вы смеете приходить в мой дом и так гнусно клеветать на моего сына? Как у Вас совести хватает! — кипела Червинская, сжимая и разжимая кулаки. — Соломия Васильевна, — пролепетала Мария, также поднявшись. — Очевидно, Вы ничего не знаете! — Хватит, Мария Ивановна, — она жестом останавливала Вартанову. — Теперь вы ещё обвиняете мою семью в том, что они что-то от меня скрыли! Пойдите вон! Мария хмыкнула и, высоко подняв голову, прошла мимо, но перед тем, как уйти, все же измерила Червинскую пренебрежительным взглядом и произнесла: — Откройте глаза, пани Червинская. Вокруг вас одна лишь ложь, а Вы этого не понимаете или не хотите понимать! Червинская ничего не ответила, не смотря на Марию, но как только та ушла, панна смахнула всю посуду, которая стояла на столе, и та с грохотом упала на пол, вдребезги разбившись. Панна упала на софу, не желая верить в то, что узнала. Разве её сын мог быть убийцей? Соломия помотала головой, а потом устало закрыла лицо руками. Нужно дождаться мужа и надеяться, что он опровергнет то, что она знала.***
Пётр Иванович сидел в комнате свиданий и смотрел, как солнечный луч проникает в решетчатое окно под потолком. Наконец дверь распахнулась, и старый пан увидел сына, который выглядел смертельно усталым и потирал собственные запястья. Пётр поднялся навстречу сыну, но так и не решился сделать шаг. Червинский — младший сухо кивнул ему, занимая место напротив. — Здравствуй, — поздоровался Пётр Иванович, внимательно рассматривая сына. — Как ты? — Жду рокового часа, — ответил брюнет, криво ухмыльнувшись. — Ладно, о моем здоровье смысла спрашивать нет. Скоро все и так закончится. Ты лучше скажи, как там мама? — Она ничего не знает. Имение почти не покидает, гостей не принимает, дворянам я запретил говорить ей что либо, — рассказал старый пан. — Думает, что ты уехал в Нежин. — Нежин, — протянул Григ, а потом поднялся и прошёлся по комнате, запуская руки в волосы, а потом остановился и долгим взглядом посмотрел на отца. — Я знаю, что ты мне не веришь, как и все остальные, но я не убивал этого Орловского! — выкрикнул он, а в комнату заглянул жандарм, который странно посмотрел на мужчин. — Да, я хотел вернуть себе Катю, но не ценой человеческой жизни, тем более, она мне сказала, что любит его! — Успокойся, — прервал монолог сына Пётр. — Поздно уже проклинать все. Что случилось, то случилось. Ничего не изменится! — мужчина поднялся. — Вот, Павлина тебе лакомство домашнее передала, поешь, а мне надобно возвращаться, — похлопав сына по плечу, Пётр Иванович ушёл. Григорий бросил взгляд на корзину, которая стояла на столе, а потом поднял глаза вверх. Солнечный луч упал на лицо, а он устало закрыл глаза. Сил уже не было.***
Соломия сидела в темноте гостиной. Её силуэт освещала лишь луна, которая во всей красе плыла по ночному небу, совершая свой путь и даже не догадываясь, что творится на земле, над которой она держит власть только ночью. Пётр Иванович открыл дверь в гостиную и сразу же чертыхнулся, потому что глаза не сразу смогли привыкнуть к свету, и он, зацепившись за ковёр, едва не упал. — Галька! Василина, черт бы вас побрал, — закричал Пётр. — За что вы только хлеб едите?! Темнота хоть глаз выколи! Галька, где тебя носит! — Не кричите, Пётр Иванович, — несколько холодным тоном произнесла Соломия, поднявшись из кресла. — Соломия? — Пётр напряг зрение, пытаясь рассмотреть жену, которая находилась в нескольких шагах от него. — Почему Вы здесь сидите в кромешной темноте? Пора ужинать. — Вас дожидаюсь, — пропустив слова об ужине, ответила панна. — Пётр Иванович, Вы мне ничего не желаете рассказать? — Я? — переспросил Червинский, а его глаза забегали. — Да нет, не припоминаю. Знаете, я очень устал, поэтому от ужина, скорее всего, откажусь! — он быстро направился к двери, желая покинуть гостиную. — Ко мне сегодня приезжала Мария Ивановна Вартанова. Сказала, что Григория обвинили в убийстве! — она обошла мужа, чтобы видеть его лицо, а потом взяла его за лацканы пиджака и легонько встряхнула, произнеся голосом, полным отчаяния. — Умоляю Вас, Пётр Иванович, скажите мне, что это неправда. Клевета! Наш сын ведь не убийца. Скажи мне, молю. Но Червинский молчал, сжимая своими руками холодные руки жены, из глаз которой падали слезы.***
Катерина лежала на кровати, подперев голову рукой, и наблюдала за спящей дочкой, которая забавно улыбалась во сне. Услышав стук в дверь, пани сразу же поднялась и, набросив халат, открыв дверь, увидела девку, которая стояла в книксене. — Пани, прошу прощения, шо поздно, но Вам просили передать! На ладони крепостной лежала маленькая записка, которую Китти схватила, словно спасательную соломинку. Поблагодарив крепачку, Орловская закрыла дверь, а следом прислонилась к ней спиной, вчитываясь в то, что было написано в послании. Дочитав, женщина подожгла послание над свечой, а потом бросила на поднос, где оно вскоре стало бесформенной кучей пепла. В женских глазах была надежда и решимость.