Моя чужая жизнь

      Пётр Иванович после утренней трапезы вместе с дорогой супругой, которая после вчерашнего известия была сама не своя и все свободное время только то и делала, что просила Господа пощадить её сына, сидел в гостиной и читал «Нежинский весник», пребывая совершенно спокойным, но только на первый взгляд. Услышав конское ржание, а потом несколько неизвестных голосов, мужчина поднялся и, отодвинув занавеску, увидел двоих жандармов, которые о чем-то расспрашивали Якова. — Пётр Иванович, — Соломия в темно-бежевом платье с накинутой на плечах шалью остановилась на пороге, обеспокоенно глядя на супруга. — Жандармы к нам пожаловали. Неужто что-то случилось?       Ответить пан не успел, потому что после короткого стука в гостиной появились жандармы и их начальник, который был взбешен до невозможности. — Чем обязан, любезнейший? — поинтересовался Червинский, выступая впереди, спрятав руки за спину, спокойно глядя на «непрошенных гостей». — Что привело Вас в мой дом в столь ранний час? — Пан Червинский, просите за беспокойство, но произошло нечто невообразимое, — произнес начальник тюрьмы, хмуро глядя на Петра.       Соломия сжала холодные руки, стоя позади мужа, думая, столько ещё им будут посылать испытания. — Ваш сын, Григорий Петрович Червинский, сбежал из тюрьмы! — произнес мужчина, наблюдая за реакцией пана и пани Червинских.       Пан нахмурился, услышав это, а потом бросился к жене и усадил её на тахту, подавая стакан воды. Начальник тюрьмы подозрительно покосился на Петра, но понять, как одному человеку удалось справиться с охраной и запереть их в камере, и, в буквальном смысле, исчезнуть. Хотя в последнее начальник полиции очень сомневался, ведь человек — это не иголка в стоге сена. Его найти куда проще, вот только бы понять, как ему удалось сбежать. — Господа хорошие, Вы утверждаете, что мой сын сбежал из тюрьмы, где денно и ночно пребывал под охраной, а сюда Вы пришли, чтобы обвинить меня в пособничестве? — воскликнул Пётр, уставившись злым, почти ненавистным взглядом на собравшихся. — Пан Червинский, Вы были последним человеком, с кем общался Григорий Петрович перед своим загадочным исчезновением. Позвольте спросить, где Вы были сегодня ночью? — Да как Вы смеете? — слабо воскликнула панна, услышав сей вопрос.       Пётр посмотрел на жену, а потом ответил: — Эту ночь я провел дома. Всю ночь мучился мигренью. Пришлось вызвать врача. Ещё подобные вопросы есть? — Мы будем вынуждены обыскать поместье, — выдавил наконец страж порядка, а потом добавил: — Таков порядок, и виновный должен быть найден и наказан.

***

      Ближе к обеду Катерина, укутав Сашеньку, вышла в укромное место в саду, которое было скрыто от людских глаз, и, опустившись на лавку, качала девочку, рассказывая ей сказку, но мысли молодой женщины занимал разговор с Макаровой, а также Василий, который, как оказалось, знал о ней намного больше, чем она сама. Женщина вспомнила все время, которое провела рядом со своим мужем, пытаясь найти отгадку, которая даст ответ на вопрос «почему». — Пани, — крепостная девица появилась неожиданно для Китти и вырвала ту из печальных дум. — Там к Вам из жандармерии пришли.       Катерина вскинула брови, удивленно глядя на крепачку, а потом передала дочь ей на руки и, поправив тёплую накидку, поспешила к выходу из сада. Ступив на вымощенную дорожку, панна увидела статного мужчину, которого видела в тот самый день, когда умер Василий, а рядом с ним Порфирия. Увидев свою пани, управляющий поспешил к ней и, низко поклонившись, сообщил: — Пани жандармы прибыли. — Что случилось? — Катя спрятала замерзшие руки, не очень дружелюбно глядя на мужчин, главный из которых напоминал ей моржа. — Говорят, что сегодня ночью паныч Червинский из тюрьмы сбежал, да как это ему удалось, до конца не понятно, — доклал мужчина. — Они решили предупредить. Сейчас по всему уезду и околицах идут поиски, но Вам лучше не покидать имения.       Катерина ничего не ответила, глядя, молча выслушивая начальника тюрьмы. Тот, измерив Орловскую пристальным взглядом, поспешил откланяться, а к Катерине подошёл Порфирий. — Пани, говорят, что сегодняшним утром они в имении Червинских были. Искали там бежавшего пана, только що ж он действительно такой дурак, щоб прямиком домой возвратится?       Поняв, что сказал лишнее, Порфирий поспешил оставить свою хозяйку одну. Катерина зябко поежилась от внезапно налетевшего ветра и, кликнув девку, поспешила скрыться в доме, терзаясь смутными сомнениями.

***

      «Семья давно уже перестала быть семьёй», — подумала Соломия, сидя в своей спальне и глядя на образ Богородицы, возле которой стояла зажженная свеча. Молитва в эти тяжёлые времена была единственным спасением и источником силы, а также позволяла немного притупиться боли, которая с недавних времен была её вечной спутницей. Пётр, которого, казалось, новость о побеге сына потрясла не меньше, чем её, закрылся в своём кабинете, предпочтя провести этот вечер в компании спиртного, напрочь отказавшись от ужина. На беду Павлины, отказалась от ужина и Соломия, ведь кусок в горло не лез. Крепостные после произошедшего говорили только о том, как молодой пан сумел сбежать из-под охраны, а самое главное, где он теперь, и что будет, если, упаси Бог, его найдут. Яков, едва слыша об этом хотя бы слово, сразу же грозился экзекуций, ведь знал, что если разгневать Петра Ивановича, то худо будет не только дворне, но и ему. Всё имение погрузилось в молчание и страх, боясь того, что может принести новый день.

***

      Ночь была слишком чёрной, и даже луна, которая могла хоть на мгновение показать свой лик из-за туч, сегодня решила этого не делать. Лес, который хранил в себе много тайн, тихо шумел верхушками деревьев, заставляя человека, который стоял, закутанный в чёрный плащ, прислонившись к стволу дерева, бояться каждого шороха. Услышав конское ржание, которое в тишине прозвучало слишком громко, Григорий боязно обернулся, сжимая в руках оружие, которое ему удалось стащить во время своего побега у одного из жандармов. Несколько минут он стоял не двигаясь, глядя в одну точку между деревьев, и лишь когда точка превратилась в фигуру, которая была одета точно также, как и в его сне, только без вуали. Женщина, которая в одночасье стала его счастьем и горем. Екатерина Александровна Орловская.