***
Она, закутавшись в тёплую вязаную шаль, бродила по дому словно тень, отказывалась пить, есть, желала только увидеть рядом с собой своих детей живыми и невредимыми, за которых не переставало болело сердце. Войдя в гостиную, которая была полна солнца, женщина медленно опустилась на диван, глядя прямо перед собой, пытаясь понять, в каком моменте её жизнь пошла наперекосяк. Когда она, нищая девушка, которая не была четой высшему обществу, полюбила Степана, которого увидела совершенно случайно в доме своего благодетеля. Она могла с точностью сказать, что это была любовь с первого взгляда, как смеясь рассказывали ей об этой самой любви крепостные девицы. Вербицкий тогда подумал, что она гостья хозяина дома, а у неё не хватило духу сказать правду, и она просто проживала ту историю, которую придумал Степан и в которую она, на свою беду, поверила. Эта любовь была запретная. Паныч и девушка, у которой ничего нет, кроме любви, но он тогда говорил, что ему и её любви хватит, чтобы прожить долгую и счастливую жизнь лишь с ней одной. Он отказался от наследства, отцовских денег, от невесты, которую выбрал ему отец, и они вместе стали жить в имении, которое раньше принадлежало деду Степана по матери. Родилась дочь, а потом все стало прахом. И счастье, и мечты, и имение, и она сама. Соломия была лишь тенью той красавицы, что была раньше. К жизни её вернул Пётр, а также маленький Григорий, которому она отдавала всю свою материнскую любовь и нежность. Казалось, что все забылось: слезы, боль, ненависть, страх, но теперь женщина понимала, что это не так. Всё может вернуться, и всё вернулось: её боль, её страх, её слезы и ненависть к тем, кто искалечил её жизнь. Ощутив на своём плече руку, панна вздрогнула и, подняв глаза, увидела супруга, который был очень уставшим. — Что с нами стало, Пётр? Дом, в котором когда-то звучал смех, сейчас больше похож на призрака. Неужели мы с тобой так плохо вырастили нашего сына, что он стал убийцей? — Нет, Соломия Васильевна, конечно же нет, — сжимая своей рукой женскую руку, охрипшим голосом ответил пан. — Наш с Вами сын просто очень сильно запутался в собственной жизни, но он не сумел бы забрать чью-то жизнь по прихоти. Где бы он сейчас ни был, я молюсь только лишь о том, чтобы с ним все было хорошо и чтобы я мог ещё хоть раз его увидеть, — по щеке пана прокатилась слеза.***
Екатерина шла по своему собственному имению словно вор, боясь каждого шороха. Войдя в кабинет, который освещали несколько зажжённых свечей, женщина закрыла дверь на ключ, а потом прислонилась к ней спиной, чувствуя, как дрожат ноги. Облизнув пересохшие губы, женщина со злостью сорвала со своей головы шляпку и бросила её на диван, радуясь, что сейчас ночь и никто её не видит. Сердце после недавнего поступка все ещё бешено колотилось в груди, словно говоря, что она может за это заплатить, но женщина предпочла его не слушать и в очередной раз пойти наперекор судьбе, и найти того, на чьих руках действительно была кровь её мужа. Коснувшись крестика, который с недавнего времени все время был рядом с ней, она едва слышно прошептала: — Боже, помоги мне и защити тех, кого я люблю.***
Пётр Иванович с тревогой смотрел на жену, которая свернувшись клубочком спала, укрытая теплым одеялом, но сон панны нельзя было назвать крепким хотя бы потому, что женщина плакала даже во сне, о чем свидетельствовали её всхлипывания. Мужчина устало провел рукой по лицу. От страданий жены сердце обливалось кровью, но и рассказать всей правды мужчина тоже не мог, понимая, что это слишком опасно. Услышав стук в дверь, пан повернул голову и увидел Павлину, которая выглядела очень испуганно. Бросив быстрый взгляд на спящую жену, мужчина покинул опочивальню, выходя в коридор, где его ждала Павла, нервно заламывая руки. — Чего тебе? — буркнул Пётр, измерив кухарку взглядом. — Пётр Иванович, простите, шо беспокою, но страшно мне за нашего паныча. Вдруг эти ироды его найдут? — женщина приложила руки к груди, испугавшись того, что она сказала. Червинский вздохнул. Он и сам ужасно боялся этого, ведь если Григория поймают, то его ждёт самое страшное. — Я надеюсь, Павла, что он уже очень далеко, — наконец произнёс Червинский. — Спасибо тебе за помощь и матери твоей. Кстати, что это была за настойка? Начальник тюрьмы был злой, как дьявол, ведь жандармы уснули словно после купели. Старая кухарка самодовольно улыбнулась, и при этом на её щеках выступил румянец. — Это я у матери взяла. Она у меня разбирается в этом деле. — Поблагодари её от меня, — попросил Пётр. — А теперь ступай и молись, Павлина, молись за нашего Григория. Кухарка кивнула и направилась к себе, а Пётр вернулся обратно в спальню, вспоминая, как именно ему удалось помочь сыну сбежать из заточения. Нужно было признать, что предложение панны Орловской было единственным выходом из положения, и хоть и нехотя, но Пётр Иванович это признал. Дело оставалось за малым: организовать побег, но именно в этом и была самая большая сложность, но тут на выручку пришла Павлина, рассказав о сонном зелье, которое готовила её мать из трав. Для нужно эффекта понадобится только несколько капель, и человек будет спать до утра. Подлив этой настойки в еду, которая предназначалась Григорию, Пётр сумел незаметно передать сыну записку, где очень коротко объяснил ситуацию. После этого оставалось полагаться на Господа Бога. Теперь же Григорий находился вне стен тюрьмы, но легче от этого Петру не стало, а совсем наоборот. Каждый день пана был наполнен страхом, что Григория найдут.***
«Хочешь жить — борись», — когда-то ей сказала Мадам, когда Катя увидела бездыханное тело девушки из дома терпимости, накрытое белой простыней. Тогда шестнадцатилетняя Китти впервые увидела смерть и её холодные глаза и поняла, что за все в этой жизни нужно бороться, только вспоминала она об этом поздно. Если бы чуть раньше, когда Соломия выгнала её. Она бы смогла пойти ей наперекор? Вряд-ли. Панна Червинская была слишком властная. Катерина помотала головой, глядя в папку, которую ей принёс Порфирий. — Екатерина Александровна, позвольте-с, — протянул управляющий, открыв дверь кабинета. — Проходи, Порфирий, — женщина подняла глаза на мужчину. — Мне как раз нужна твоя помощь. Скажи, панна Лебединская сейчас в своём поместье? — Насколько я слышал, Надежда Алексеевна отбыла в Киев пару дней назад. Пани, к Вам гости. — Гости? — переспросила Орловская, выглядывая в окно. — Порфирий, ты же знаешь, что сейчас не время для гостей. Скажи, пусть приедут позже. — Я говорил, пани, — промямлил управляющий. — Но панна Червинская и слушать ничего не желает. — Панна Червинская? — Катя вскочила с кресла, стремительно выходя из кабинета. Услышав детский плач, который слышался из гостиной, Китти распахнула дубовую дверь и замерла на пороге, увидев Соломию, которая стояла к ней вполоборота, облаченная в темно-серое платье, и держала на руках Александру.