***
Поправив воротник коричневого сюртука, Пётр Иванович вышел из спальни, пребывая в думах о сыне. Пан надеялся, что Григорий уже очень далеко от здешних мест, и хотя такой доли для единственного наследника пан желал меньше всего, но другого выхода не было. Спустившись в гостиную, пан увидел, что место жены пустует. Заняв свое место и расстелив на коленях салфетку, Пётр посмотрел на горничную, которая стояла возле стены, чинно опустив голову и ожидая приказа. — Где пани? Ты видела? — Видела, пане, — чуть заикаясь, ответила девица. — Она рано утром велела кучеру экипаж приготовить, а потом уехала куда-то. Белая салфетка упала на пол, а Пётр уставился на горничную, словно та сообщила ему нечто мерзкое. — Почему мне никто не сообщил?! — Так ведь пани велели, — промямлила девушка, но взмах руки заставил тут же замолчать. — Куда пани уехала? — Слышала, как про Орловку говорила! — Мог бы и сам догадаться, — пробурчал пан, выходя из гостиной. — Яков, экипаж подготовь мне!***
Лошадь несла его все дальше и дальше от Червинки, но непонятное чувство тисками сжимало сердце. Григорий остановил коня и, чуть приподняв капюшон, посмотрел назад. На небе собирались тучи, и ему нужно было спешить, чтобы укрыться от непогоды, но Григорий не торопился этого делать. Посмотрев по обе стороны, мужчина достал из кармана сюртука дагерротип Катерины и, едва коснувшись губами изображения, прошептал: — Прости, — и повернул обратно. Он выбрал свой путь. И пусть это будет смерть, но умрёт он рядом с ней. И, может быть, даже увидит её лик перед тем, как его снова поймают.***
Она смотрела на все вокруг сквозь пелену слез. Они были солёные, горькие, но правда, которая лилась из уст панны Червинской, была куда горьче. Её муж: светлый, добрый человек, оказался чудовищем? — Он сделал со мной самое страшное, что может сделать мужчина, — Соломия закусила губу, вспоминая те горькие события, которые перевернули её мир. — Если бы не встреча с твоим отцом, все могло закончится гораздо хуже. Прошу тебя, дочка, поверь мне. Я говорю тебе правду. Я знаю, что совершила в этой жизни много ошибок и мне нет прощения, но единственное, что я желаю: это знать, что когда нибудь я смогу заслужить твоё прощение. Моя семья — самое ценное, что у меня есть. Умоляю, слышишь, — она опустилась на колени, складывая руки в молебном жесте. — Пожалуйста, поверь мне. — Как мне во все это верить? Как мне с этим жить? — прошептала Китти, глядя в окно сквозь слёзную пелену. — Мой мир рухнул. Это ужасно, — она сжала пальцами виски. — Василий не мог такое сделать. Она был честный, благородный человек. У него было благородное сердце. Он любил меня, он принял мою дочь, словно свою собственную. Как он мог так поступить? — К сожалению, милая, у зла слишком много масок, — печально промолвила Червинская. — Оставьте меня одну, Соломия Васильевна, — попросила Китти. — Мне нужно побыть одной. Умоляю, дайте мне время. Соломия неуклюже поднялась с колен, глядя на дочь, которая находилась от неё в расстоянии вытянутой руки, и хотела коснутся её, но сдержала порыв, понимая, что её девочке нужно время, чтобы принять все то, о чем она узнала. — Я буду смиренно ждать любого твоего решения, но я хочу, чтобы ты знала, что не было и дня, чтобы я не вспоминала о тебе и не проклинала тот день, когда оставила тебя одну. Катерина ничего не ответила и, лишь дождавшись, когда дверь закроется, рухнула на пол. На столе лежала кукла, как память о прошлом. Память о жизни, которой она была лишина по милости человека, которого она считала ангелом.***
— Соломия! — Пётр Иванович вышел из экипажа, который ещё не успел затормозить, и бросился к жене, заключая её в объятия. Женщина уткнулась лицом в сюртук мужа, чувствуя, как его руки обнимают её за плечи. — Пётр. — Тшш, — старый пан взял лицо жены в свои руки, глядя в глаза, которые когда-то свели его с ума и продолжали сводить по сей день, несмотря на то, что прошло уже много лет. — Всё будет хорошо. Она обязательно поймёт и простит тебя. Ей нужно время. Время — лучший лекарь. Пойдём, милая, — взяв жену под руку, Пётр Иванович помог ей сесть в экипаж, который вскоре покинул пределы Орловки.***
В одночасье она стала испытывать к этому дому отвращение, хотя ещё несколько месяцев назад ей казалось, что она вполне счастлива. Катерина сидела в библиотеке, опустив голову на руки, а в голове звучал голос Соломии. Рождество, убийство отца, пожар, она оказалась у Макаровой. Восемнадцать лет жизни в доме терпимости. Встреча с Григорием, возможное счастье, разбитое сердце, встреча с Александром, который был так добр к ней, не зная, что спас родную внучку, затем встреча с Орловским, замужество, и снова новая жизнь. Лживая, как и та, что была до этого. Китти подняла голову, глядя на портрет супруга. Она уже не могла понять, что истина, а что нет. — Екатерина Александровна, — крепостная глядела на пани чуть испуганно. — Стол накрыт. — Я не хочу есть, — откликнулась Китти, не отводя взгляда от портрета. — Александра уже спит? — Конечно, пани, — кивнула девица. — Иди к ней и глаз с неё не спускай, а я скоро приду. Девушка присела в книксене и вышла, а Катя, подхватив плащ, вышла через задний ход навстречу ночи.***
Несмотря на довольно поздний час, Надежда Алексеевна ещё не спала. Панна сидела в своей комнате перед зеркалом, а перед ней лежали письма, которые хранили её воспоминания и мечты, которым не суждено было сбыться. — Пани, — черноволосая девица с карими глазами стояла на пороге спальни, низко опустив глаза. — К Вам пришли. Говорят, что очень срочно. Лебединская отложила лист, глядя на крепачку. Спустившись вниз, Надежда увидела Порфирия, который ходил туда-сюда, спрятав руки за спину. Увидев женщину, он низко поклонился, глядя на неё со страхом. — Любезнейший, что это за визиты в такой час? Неужели нельзя было подождать до утра? — Никак нет, пани, — протянул Порфирий. — Я подумал, что Вы захотите узнать об этом немедля, — глаза управляющего загорелись. — Ты так об этом говоришь, как будто кто-то сумел воскреснуть, — хмыкнула она, наливая себе в стакан коньяк. — Так и есть, пани, — довольно протянул мужчина. — Сегодня в имение приезжала панна Червинская, чтобы поговорить с Екатериной Александровной. — Не бойсь, за сына своего просила? За убийцу? — пренебрежительно выплюнула она, сжимая хрупкий бокал. — Никак нет. Она приезжала к панне. Оказалось, что Екатерина Александровна и есть её дочь, которую все считали погибшей. Она каким-то чудом спаслась. — Что? — бокал выскользнул из пальцев, а на лице панны появился испуг. Это не могло быть правдой