Тёмная метка

— Она всегда на страже. Может, нам стоит её сменить? Хелге посмотрел туда, где на окраине лагеря, который они разбили напротив Фангорнского леса, сидела Тауриэль. Одинокая фигура эльфийки была прямой и неподвижной, как статуя. Кили покачал головой. — Оставь её. Эльфам не нужно спать, как мне или тебе. — Ты тоже не спишь. Прости, но каждый раз, когда я открываю глаза, я вижу, как ты сидишь и куришь трубку. Гном пожал плечами. — Мне нужно о многом подумать. Хелге опять посмотрел на эльфийку. — Да, милорд. Он явно знал, о чём, или скорее, о ком, думает его командир, когда размышляет, сидя ночью у костра. Но мужчина молчал, сопровождая гнома в вечернем обходе лагеря. Они были в пути уже почти неделю и легко выработали привычный распорядок. Непоседа Нимир всегда ходил на разведку и охотился; Аравир и Мэдок заботились о лошадях; Халет, который оказался неплохим поваром, готовил еду. Охтар, кое-что понимавший в целительстве, прижёг раны, нанесённые кое кому из солдат орочьими клинками. Мало-помалу раненые исцелялись, и только Руяку становилось всё хуже. Глубокая, гневная рана воспалилась и не заживала. Чтобы как следует о нём позаботиться, им придётся остановиться в Лотлориене, и Кили втайне этого боялся. Скорее всего, Гэндальф до сих пор был там, и волшебник наверняка захочет сказать ему пару слов о его тайном ночном исчезновении. И что ещё хуже, он до смерти боялся, что Тауриэль останется с эльфами. Во время их путешествия они почти не разговаривали друг с другом, а если и говорили, то всегда о делах, разведке, о том, где разбить лагерь на ночь или какой дорогой двигаться дальше. Но никогда о своих отношениях. О том, что с ними будет, о гневе, боли, отчаянии. Он пытался снова и снова, хотел извиняться, объяснить, броситься к её ногам, но она всегда обрывала его. Кили понимал, что ей нужно время, однако сам медленно, но верно сходил с ума. Он постоянно спрашивал себя, что сказать или сделать, чтобы её убедить, но при этом не давить на неё? Что, если он покажется ей слишком настойчивым? Возможно, она почувствует себя загнанной в угол? А если он оставит её в покое, не подумает ли она, что он сдался? Что, если в этот раз она бросит его по-настоящему? Кили был так взвинчен, что не мог думать ни о чём другом. Хелге поддерживал его, как только мог, но гном чувствовал, как растёт беспокойство в его людях. Судя по разговорам, которые он слышал во время вечерних обходов и совместных поездок верхом, некоторые из солдат уже были не так уверены, что уйти из Гондора было хорошей идеей. По правде говоря, он и сам не был в этом уверен. Кили и понятия не имел, что делать с целой дивизией. Он должен был поговорить с людьми, чтобы они могли попытать счастья в другом месте. С тех пор, как несколько дней назад они пересекли границу Рохана, к ним присоединился отряд Рохирримов. Может, его люди смогут остаться с коневодами? Хелге кивнул в ту сторону, где сидели роханские всадники в шлемах, украшенных конским волосом, и заходящее солнце отражалось в их красных доспехах. Они играли в кости, но всё равно не выпускали из рук поводья. — Интересно, они когда-нибудь отпускают своих лошадей? — бормотал Хелге, — Они с ними едят, пьют и даже спят. А когда они ублажают своих женщин, лошадь стоит рядом с кроватью? Кили ухмыльнулся. Он и сам иногда задавался тем же вопросом, с тех пор, как Айлрик и его всадники присоединились к ним. — Будь благодарен, что они предлагают нам защиту. — Точно. Но ведь они у вас в долгу. Я имею в виду, у гномов. Айлрик сказал, что Рохан у вас в долгу из-за помощи, которую Эребор им оказал. И особенно, из-за того гномьего воина, который сражался с Харадримами. Как там его зовут? — Головорез, — буркнул Кили, — Она сестра короля Феодена по оружию. — Она? — Хелге смотрел на него с недоумением, — Айлрик хвалил его… её могучую бороду, когда приветствовал тебя. — Да. Не бери в голову. Гном рассеянно поскрёб щетину. Он был рад, что Рохирримы решили присоединиться к их отряду, даже если ему пришлось петь дифирамбы Бородавочнице. В компании Эолингов они пересекли обширные поля и болота Рохана всего за несколько дней. С появлением всадников Рохана орки, которые преследовали их от самого Гондора, исчезли, но слабая пульсация в ноге подсказывала Кили, что ублюдки не ушли далеко. — Люди спрашивают себя, что с ними будет, — неожиданно сказал Хелге, — Солдаты, которые дезертировали из армии Гондора, вряд ли сумеют найти себе другое место. Разве что место для виселицы. — Ты не дезертир. Ты служил под моим командованием, ты и сейчас делаешь это, — Кили помолчал, оглядывая других солдат, которые теперь наблюдали за ними, — Вы ничего мне не должны. Вы можете делать всё, что пожелаете. Уверен, что король Феоден с удовольствием примет вас в свою армию. Айлрик кивнул. — Мы будем рады любому, кто захочет остаться в Медусельде. — А если мы захотим пойти с тобой? Кили отрицательно мотнул головой. — Это будет неразумно. Моё будущее слишком неопределённо. И у меня больше нет денег, чтобы вам платить. — Потому что ты всё потратил на нас, — пискнул Нимир, поджимая ноги в новых сапогах, купленных на деньги гнома. — И потому что Наместник, скорее всего, тебе не платил, — добавил Хелге. Кили с улыбкой покачал головой. — Я просил его платить так, как он сочтёт нужным. После первой зарплаты, которая оказалась на удивление маленькой, Дэнетор вообще перестал ему платить. Но тогда гному было всё равно: любовь Тауриэль была ему достаточной наградой. — Мы всегда гордились тем, что служим Серебряному дереву. А теперь мы гордимся тем, что служим тебе. Мы будем с тобой, пока ты не доберёшься до Эребора. Кили видел, как многие из солдат кивали в ответ, но другие хмурились, задумчиво потирая подбородки. — Вам следует подумать о предложении Айлрика. Путь до Одинокой горы долог и труден. Не говоря уже об опасности, — сказал он. — Ты не обидишься, если мы останемся в Рохане? — спросил Хиргон. — С чего бы? Вы пришли мне на помощь. Я благодарен за это и хотел бы, чтобы вы смогли хорошо устроиться. — Вы бесполезная свора неблагодарных ублюдков, — рявкнул Руяк, — Вы все сейчас здесь только благодаря командиру. Потому что он сделал из нас солдат. Он спас наши задницы в Осгилиате. И так вы собираетесь его отблагодарить? Бросить его одного? Кили хлопнул раненого по плечу, чтобы успокоить его и не позволить подняться. — Вы свободные люди. И только вы должны принять решение. Вы не обязаны оставаться со мной. Без вас я, скорее всего, поеду быстрее. — Хрена лысого ты поедешь! — рыкнул гондорец, — А то мы не знаем, что эти вонючие гады идут за тобой по пятам? Ты не сможешь отбиться от них один. Даже с эльфом. Лично я останусь и буду тебя защищать. Даже если это будет последнее, что я сделаю в жизни. — Хватит! — крикнул Хелге, заставляя умолкнуть его и остальных, которые уже начали спорить, пихая друг друга, — Вы слышали, что сказал командир. Решать вам. Сделайте правильный выбор. Солдаты продолжали переговариваться приглушёнными голосами, но постепенно успокоились и вернулись к своим занятиям. Кили повернулся к Руяку, который продолжал вполголоса осыпать своих товарищей проклятиями и бурчал что-то о «вонючих ублюдках» и о том, как он будет сносить оркам головы. А ещё любому, кто попробует бросить на произвол судьбы лучшего командира из всех, которые когда-либо были у десятой дивизии. Гном не смог сдержать улыбки. — Кажется, ты чувствуешь себя неплохо. — И было бы ещё лучше, если бы Халет не травил нас своими помоями. Клянусь, сегодня в рагу мне попался чей-то коготь. — Тебе бы только поныть! Готовь себе сам! — огрызнулся Халет, — В следующий раз я накормлю тебя конским дерьмом! — А ты уверен, что ты уже этого не делаешь? На вкус очень похоже! Руяк ухмыльнулся, уворачиваясь от летящей в его сторону деревянной ложки. — Эй! Перестань! Он уже и так ранен. Охтар поймал ложку и швырнул её обратно. — Я уже как новенький! Руяк хлопнул себя по ноге и содрогнулся. Кили не понравилось, что даже лёгкое прикосновение вызвало у мужчины такую сильную боль, как и то, что свежая повязка на бедре раненого уже была выпачкана кровью. Не нравился яркий, лихорадочный блеск его глаз. — Можешь дать ему что-нибудь от боли? — спросил гном у Охтара, — Ему нужно отдохнуть. Завтра нам предстоит долгая дорога. — Я пытался, — ответил целитель, — Но он же ничего не хочет пить. Говорит, что берёзовый чай на вкус, как кошачья моча. — Так и есть. Ничего мне не надо, — заворчал Руяк, — Когда кухарка Сарина резанула меня ножом по руке за то, что я стащил несколько пирожков, было больнее. — Он не просто тырил пирожки, он лапал Сарину за задницу, — усмехнулся Охтар. Кили подмигнул им. — Попробуй проделать такое с гномкой, и она отрубит тебе руку, Руяк. Они очень вспыльчивы, наши девушки. И у них целая куча колющего оружия. — Мне уже нравится. Не могу дождаться, когда доберусь до Эребора и увижу первую гномью женщину. И как оно, целоваться с бородатой девушкой? — Щекотно. — Ух ты, — глаза Руяка загорелись ещё сильнее, — Ладно. Может, я всё-таки выпью это берёзовое пойло. Я должен быть в форме, когда доберусь до Одинокой горы. — Это будет долгий и трудный путь. Сначала мы остановимся в Лотлориене, чтобы эльфийский целитель осмотрел твою рану. Не обижайся, Охтар. Воин отрицательно мотнул головой. — И не подумаю. Эльфийские целители понимают в медицине намного больше, чем я. — Да любой мясник с этим справится, — Руяк оскалил зубы в улыбке, — Просто командир не хочет, чтобы меня лечила леди Тауриэль. Ты же знаешь, я ей нравлюсь. Женщинам не нужны смазливые мордашки, они предпочитают боевые шрамы. — Заткнись, — Хелге дал ему подзатыльник и увёл гнома в сторону. — Отвезти его к эльфийским целителям — это хорошая мысль. Без сомнения. В таком состоянии он не доедет до Эребора. Леди Тауриэль сказала, что больше ничего не может для него сделать. Она боится, что он потеряет ногу, если в ближайшее время его как следует не лечить. Кили стиснул зубы. — Понятно. Айлрик говорит, что завтра мы доберемся до границы. Если поедем быстро, попадём в Карас Галадон через два дня. Я пошлю ворона в Лотлориен и попрошу о помощи. Хелге выпучил глаза. — Ты разговариваешь с птицами? — Род Дурина умеет говорить с воронами. Это гордые птицы и будут слушать только тогда, когда посчитают, что ты стоишь их внимания. — Тогда я надеюсь, что ты сумеешь поладить с этими птицами. Руяк хороший человек. — Да. Теперь отдыхайте. Выезжаем на рассвете. Хелге пожелала ему спокойной ночи, и Кили отправился туда, где сидела Тауриэль. Обычно, когда они разбивали лагерь, она держалась особняком, а днём ехала впереди, присоединялась к Нимиру в разведке или отставала от отряда, чтобы найти следы преследующих их орков. Хотя она старалась не задерживаться рядом с ним дольше, чем это было необходимо, он всё равно замечал бледность её щёк и усталость на лице. Он знал, что поскольку она не спала, ей нужно было хотя бы расслабляться, но сомневался, что она делает это. И насколько он мог судить, не ела она тоже уже давно. — Можно? Эльфийка подняла глаза, кивком разрешая ему присесть рядом. Гном протянул ей сумку с ягодами, которые собрал сегодня. — Тебе надо поесть. — Я не голодна. — Всё равно возьми. Просто попробуй. Они хорошие. Сладкие, как ты любишь. Тауриэль послушалась и положила ягоду в рот, медленно смакуя вкус. Её зелёные глаза изучали его лицо. — А ты? Ты уже поел? — Конечно. Вместе с солдатами. — Я видела, как ты сидел с ними и кормил из своей миски собаку. Но я не видела, чтобы ты ел сам. — Я не особо проголодался. Эльфийка мягко улыбнулась. — Похоже, у нас обоих нет аппетита. Может, тебе тоже стоит взять одну? Кили достал ягоду из сумки и повертел в пальцах. — Айлрик и его люди покинут нас завтра, а до Лотлориена ещё два дня езды. — Тебя беспокоят орки? Он кивнул, его совсем не удивляло то, что она прочла его мысли. — У нас есть раненые. Мы движемся медленно. Это делает нас лёгкой мишенью. — Нас больше, чем их. Они не посмеют напасть. — Некоторые из моих солдат хотят присоединиться к Рохирримам. Я не знаю, сколько из них уйдёт, но это может сильно нас ослабить. — Сомневаюсь, что их будет много. Но даже если и так, мы всё равно останемся воинами, и с этим нужно считаться. Орки — трусливые твари, у них не хватит духу связываться с нами, — она пристально посмотрела на него, — Хотя они решительно настроены добраться до тебя. Ты знаешь, почему? — Понятия не имею. Я мог бы понять, если бы они охотились за Фили. В конце концов, он король. — А ты его брат. У тебя есть к нему доступ. Доступ в Эребор. — Как у многих других. — Но только у тебя моргульская рана. Кили медленно кивнул. — Гэндальф сказал, что шрам — это тёмная метка, и при взаимодействии с моргульским ядом тело всегда будет вспоминать прикосновение Тёмного Властелина. И подчинится тьме. — Моего исцеления оказалось недостаточно. Мне жаль. Он резко вскинул голову. — Недостаточно? Ты спасла мне жизнь. То, что ты сделала в Озёрном городе, было больше, чем я мог бы надеяться. Я этого не заслуживал. Ты поделилась со мной своим светом, чтобы меня спасти. — Я сделала это с радостью. Но я не смогла полностью тебя исцелить. Ты до сих пор страдаешь от этой раны. — Не совсем. Страдания мне причинял яд. Судя по выражению её лица, его попытка пошутить провалилась. — И ты не знаешь, кто за этим стоит? Он покачал головой. — Кто-то в Эреборе. Я страдал от моргульского яда ещё до встречи с Эйрой. Я, конечно, не знал, что это такое. Мне просто было больно. А потом я стал слышать голос у себя в голове. Это была Чёрная речь. Я ничего не мог поделать, только ждать, пока всё не прекратилось. — Всё просто прекратилось? Это очень странно. Ты должен был стать призраком. Кили подмигнул ей. — Наверное, я для этого слишком упрям. Тауриэль никак не отреагировала. — Уверена, именно этого они и хотели. Превратить тебя в призрака, чтобы ты выполнял их приказы. — Если так, это не сработало. Понятия не имею, почему. Гэндальф сказал, что моргульский яд очень трудно приготовить. Может, они просто не сумели правильно смешать зелье. Насколько я помню, это было ужасное пойло: пыльное, вонючее. Как… старые носки. Кили замолчал. Теперь, когда он знал, что его отравили, он мог вспомнить, что боли всегда предшествовал одинаковый вкус: густой, пыльный, совершенно отвратный. Скорее всего, это и был яд. Он знал, что этот вкус он чувствовал и раньше, ещё до того, как Эйра начала отравлять его напитки. Так же, как боль — ужасную, всепоглощающую. Но он никак не мог вспомнить, при каких обстоятельствах это происходило. Однажды это случилось с ним после ужина в Большом зале. Кто мог подсыпать ему отраву? Ответ был прост: почти все. — Если бы я знал, зачем кто-то хочет сделать из меня послушное орудие, мне было бы легче узнать, кто это был. Кому-то это должно быть выгодно. — Ты должен спросить у леди Галадриэль и лорда Келеборна, когда мы приедем в Лотлориен. Они наверняка помогут найти ответ на твои вопросы. Ты не сможешь справиться с этим в одиночку. Он смотрел на неё, на её длинные, изящные пальцы, держащие ягоду, идеально изогнутые, нахмуренные брови, на её глаза — зелёные, нестареющие, безумно красивые, сейчас полные беспокойства. Страх, который он так долго прятал внутри, внезапно вырвался на поверхность. — Ты останешься там? — голос его был хриплым, прерывистым, и Тауриэль подняла глаза, чтобы посмотреть на него. — В Лотлориене? Что мне там делать? — Это лесное королевство. Там живёт лесной народ. Ты могла бы чувствовать там себя, как дома. — Думаешь, там моё место? — Я думаю, что твоё место рядом со мной. Она казалась растерянной. — Ты до сих пор так считаешь? После всего, что я сделала? Что сказала тебе? — Конечно, да. И я хочу, чтобы ты чувствовала то же. Чтобы верила мне. И любила меня. Она опустила глаза на свои пальцы, которые теперь давили ягоды. — Ты обвинил меня в том, что я хочу убежать, когда всё усложняется. — Мне жаль, что я так сказал. — Ты был прав. У меня часто возникает желание убежать. — У тебя? — он рассмеялся, — Да ладно! Ни за что! — Нет, не от драки. Опасности и угрозы мне нипочём. Я хочу убежать от эмоций, с которыми не могу справиться. Как и у всех остальных, у эльфов тоже есть чувства. Но мы не позволяем этим чувствам овладеть нами. Та всепоглощающая любовь, которую я испытывала к тебе, не свойственна моей расе. Даже с хорошими чувствами — страстью, радостью, счастьем — мне не так-то легко иметь дело. Но боль, ревность, страх и… потеря, — она на мгновенье зажмурилась, — Они просто разрывают меня на части. И пугают сверх всякой меры. Красный сок капал с кончиков её пальцев, но эльфийка не подняла на него глаз. — Если любовь такова… Если она причиняет такую боль, я её не хочу. — Но я хочу. Я хочу всё до последней капли. Я хочу счастья, хочу страсти и боли. Я хочу всё, что ты можешь мне дать. Мне нужны все эти чувства, которых ты так боишься. И если будет больно, значит, так тому и быть. Я этого хочу. Она смотрела на него, как будто ничего не понимая. — Но почему? Зачем тебе это? — Потому что я люблю в тебе всё. Даже твоё эльфийское превосходство, которое временами сводит меня с ума. Даже когда ты смотришь на меня вот так. Ты несовершенна, и за это я люблю тебя ещё больше. Ты нетерпеливая, властная и высокомерная. И в то же время ты неуверенна в себе и напугана. В тебе всегда столько эмоций, столько жизни. Как бы ты не старалась, тебе не убежать от своих чувств. Они — часть тебя. — Трандуил пытался научить меня контролировать свои эмоции, но, боюсь, что я была плохой ученицей. Мне трудно добиться душевного спокойствия. — И я очень этому рад. Как ты думаешь, почему я полюбил тебя? Из-за твоей красоты? Умения сражаться? Твоей открытости? Да, это так. Но больше всего потому, что ты всегда была самой собой. Ты была не похожа на других. — Я не уверена, что это хорошо. — Нет? Тогда почему ты выбрала меня? — Думаю, сейчас это не имеет значения. — Нет, имеет. Скажи мне. Она зарумянилась. — Ты смелый и остроумный, весёлый и добрый. И очень красивый. — Леголас тоже. Ладно, может, он и не смешной. И не остроумный. И точно не красивый. Но всё же… Почему ты выбрала меня, а не его? — Потому что… Ты был другим. Я никогда раньше не встречала таких, как ты. Ты не признавал границ и предрассудков. Рядом с тобой всё казалось таким лёгким. Это и сейчас так. Как будто ничто не может тебе помешать. Тебе и тем, кто рядом с тобой. В тебе есть что-то такое, что притягивает к тебе других. Эти солдаты ушли из Гондора ради тебя. Маленький Фарамир пошёл ради тебя на большой риск. Даже собака не хочет от тебя уходить. Кили рассмеялся. — Бродячая блохастая псина. — Я пошла за тобой. Я оставила своего короля, свой пост и свой дом. Ради тебя. — И ты жалеешь об этом? Тауриэль посмотрела ему прямо в глаза. — Я ушла из Лихолесья из-за тебя. Ты воодушевлял меня быть собой, делать то, что я всегда хотела. Ты помог мне стать свободной. Живой. Передо мной был мир без границ, но я всё равно чувствовала себя в безопасности. Я всегда знала, что могу на тебя положиться. Теперь я уже ни в чём не уверена. Теперь я хочу повернуть время вспять, чтобы никогда в тебя не влюбляться. Но я выбрала тебя, и уже не смогу стать прежней снова. Я уже не смогу жить в изоляции. Не смогу повернуться спиной к чудесам этого мира. — Тогда не делай этого. Останься со мной. — Я не могу. Кили мог бы поклясться, что видит, как его сердце падает на каменистую землю у её ног, как оно трепещет и отчаянно бьётся, пытаясь остаться в живых. Видит, как оно корчится, как распадается на части, истекая кровью. Он не был уверен, что не наступил на него, когда поднялся и взял её за руку, чтобы вложить ей в ладонь рунный камень, сжимая на нём её пальцы. Если любовь такова, то я её не хочу. Эти слова эхом отдавались в его голове, когда он ехал на Фрости во главе отряда. Они не переставали звучать, пока Айлрик и его люди прощались с ними. Они не утихли, когда к ним присоединились Аравир, Хиргон и ещё шесть человек. Он думал о них, когда они пересекали ярко освещённые солнцем равнины, когда въезжали в священные поля, когда вновь появились преследующие их орки, которые теперь следовали за ними, как зловещие тени. Кили отвлёкся лишь на мгновение, когда Руяк потерял сознание и упал с лошади. Тогда Охтар посадил сжигаемого лихорадкой товарища на своего жеребца и попросил гнома поторопиться. И сейчас, когда они приблизились к Лотлориену, и последние лучи заходящего солнца ласкали теплом их лица, голос в его голове зазвучал вновь. Красивый, грустный и жестокий. Если любовь такова, то я её не хочу. Ему следовало знать, что это не будет длиться долго. Она была эльфом. И все предупреждали его, что когда-нибудь она уйдёт. Задница Дурина, она уже покинула его однажды. Так с чего он решил, что в этот раз всё будет иначе? Почему ему было так больно? Потому что он её любил. Из-за горизонта послышался низкий рокот. Казалось, это дрожала сама земля, сотрясаемая возникшей из ниоткуда лавиной. Лошади ржали и шарахались в страхе, люди нервно озирались по сторонам. А потом заходящее солнце потемнело от сотен чёрных, бронированных орочьих тел, которые надвигались на них тесным строем. Боевые кличи на Чёрной речи раздавались и сзади. Враги перешли в атаку, и Кили знал, что их единственный шанс выжить — сражаться. — Повернись! — заорал он, — Кругом! К бою! Гном знаком велел своим людям развернуть лошадей и через ряды орков прорываться в Фангорнский лес. Хелге выполнил его приказ беспрекословно и повёл солдат в бой. Фрости встал на дыбы, и Кили придержал жеребца, когда на них полетели чёрные стрелы, сбивая всадников с лошадей. Он выпускал стрелу за стрелой, пока его колчан не опустел, а потом ткнулся лицом в развевающуюся белую гриву, заставляя пони изо всех сил мчаться вперёд. Копыта Фрости громыхали о землю, и мир вокруг него превратился в размытое пятно. Но Кили всё равно видел, как упала Тауриэль. Орочья стрела ударила её в плечо, с силой вышвырнув из седла. Эльфийка тяжело грохнулась оземь, да так и осталась лежать неподвижно. Лошадь задела копытами её тело, перевернула его. Кили рванул поводья и повернул Фрости к лежащей на земле эльфийке. Он спрыгнул с седла ещё до того, как пони остановился. — Тауриэль! Он упал на колени, нащупал на нежной коже её шеи пульс. Слава Махалу, он была жива. Кили подхватил на руки её бесчувственное тело, с болезненной ясностью понимая, что боевые кличи на Чёрной речи приближаются слишком быстро. Рядом с ним остановилась другая лошадь. — У нас нет времени! — хрипло кричал Хелге, — Орки уже почти здесь! — Возьми её на свою лошадь. Он помог гондорцу устроить перед собой обмякшее тело Тауриэль, положил руку на поводья и посмотрел на мужчину. — Веди людей в Фангорнский лес. Орки не пойдут за вами. Подождите там, пока не будете в безопасности. А потом отправляйтесь в Лотлориен. Кили вскочил на Фрости и вытащил меч. — Но… А что ты.? Гном посмотрел в глаза человеку. — Благодарю тебя за верность и дружбу. Отвези её в безопасное место. Её и остальных. Не оборачивайся. Выполни мой приказ в последний раз. Хелге побледнел. — Нет. Я не позволю. Кили мотнул головой. — Ты сам сказал, у нас нет времени. Я выиграю его для тебя. А теперь вперёд, Хелге! Поторопись! С этими словами он пустил Фрости в галоп. В первый раз в жизни Кили с совершенной ясностью понимал, каковы будут последствия его действий. Он был абсолютно спокоен, въезжая прямо в смертельную массу врагов. Гном отпустил поводья и обеими руками схватился за меч. Фрости не мешкал, приближаясь к стене из закованных в железо тел, острых копий и шипастых булав. Жеребец не сбавлял скорости, ни разу на шарахнулся, не споткнулся, даже когда первое копьё разорвало ему бок. Теперь их со всех сторон окружали серые тела. Орки смыкали круг, безжалостные и неумолимые, как сама наступающая ночь. Конь и всадник словно тонули в потоке смерти. Фрости вертелся в тесном кругу, ветер трепал его белую гриву. Копыта пони раскалывали броню, крушили кости. Стрелы и копья сплошь покрывали его тело, кровь окрашивала красным серую шерсть, текла по бокам. А потом он рухнул. Кили заорал, давая волю ярости и боли, позволяя своему мечу излить на врагов мучительную ненависть до тех пор, пока его не поглотила тьма.