Тёмная метка

Кили проснулся с мокрым от слёз лицом, схватился за горло, но не ощутил ничего, кроме израненной кожи. И только тогда он вспомнил, что леди Ундомиэль сумела-таки снять с него железный ошейник, и они с Таком наконец-то избавились от ужасных напоминаний о времени, проведённом в плену. По крайней мере, видимых. Он провёл рукой по волосам и подумал, что пребывание у орков сделало его ночные кошмары ешё чуть более разнообразными. Понимая, что этой ночью ему всё равно уже не уснуть, гном протёр глаза и встал. Луна всё ещё стояла высоко в небе, поэтому он решил, что после полуночи прошло не больше, чем два колокола. Они решили, что отправятся в путь на рассвете. Если они будут двигаться быстро, то до Одинокой горы доберутся ещё до наступления темноты. Кили бесшумно на цыпочках крался по лагерю, стараясь не будить спящих. Следопыт стоял на страже, но не подал виду, что заметил бродящего вокруг гнома. Внезапно Кили осознал, что бодрствует не он один, когда тихий голос позвал его, едва не заставив подскочить от неожиданности. — Почему ты не спишь, господин гном? Ещё несколько часов до рассвета. Он одарил Ундомиэль улыбкой. — Ты тоже не спишь. — Эльфам сон не нужен. — Я знаю. Но вы можете, если хотите. — Сейчас не время и не место. — Согласен. Можно побыть с тобой? Она сделала приглашающий жест, и Кили уселся рядом. — И что ты делала всё это время, пока весь лагерь храпел? — Мечтала иметь не такой тонкий слух, — она улыбнулась, — Думала о том и о сём. — О доме? О родителях? — Моя мать уплыла на Запад. Здесь только ада и мои братья. — Мне очень жаль. — Благодарю. Но это было очень давно. Я была так молода, когда она оставила нас. Черноволосая эльфийка рассеянно теребила серебряный кулон на груди. — Что это? Она сняла ожерелье и протянула ему. От красоты этой вещи просто захватывало дух. Это было тонко обработанное серебро, обрамляющее один-единственный драгоценный камень, такой чистый и прозрачный, каких он не видел уже очень давно. Его пальцы, очерчивающие изящные линии хрупкого блестящего кулона, казались до смешного грубыми и толстыми, не говоря уже о том, что были грязны. Он буквально чувствовал, как серебро будто смягчается от его ласкающих прикосновений. Ему всегда нравились игривые, естественные формы, которые эльфийские ювелиры придавали золоту и серебру. Они так отличались от чётких, мучительно сложных узоров, которые создавали мастера-гномы. Конечно, каждая из этих вещей была произведением искусства и была красива по-своему, но Кили втайне предпочитал эльфийские украшения, которые подчёркивали природную красоту камней, а не укрощали её. — Так красиво. — Это свет вечерней звезды, — проговорила эллет, — Его подарила мне моя мать в день моего рождения. С тех пор эта вещь помогала мне пережить тёмные времена. Он глядел в её чистые голубые глаза, тёмные и глубокие, как горное озеро, такие спокойные и тёплые, и думал, нуждалась ли она в свете, что был заключён в этом серебряном ожерелье, или сама уже давно стала им. От неё и впрямь исходило сияние, такое, какое он видел только однажды, когда встречался с лордом Келеборном. — Может, тебе стоит отдать его тому, кого любишь. Вечерняя звезда могла бы помочь ему найти свой путь, — он пожал плечами, — Просто мысли вслух. Она взяла свой кулон и какое-то время держала его на весу в тонких пальцах, прежде чем снова взглянула на него с нежной улыбкой на вишнёво-красных губах. — Она пошла поздороваться с деревьями, когда Эстель сменил её на страже. Вон там. Кили проследил за её взглядом туда, где рядом с их лагерем росли несколько дубов. Его глаза гнома смогли различить среди стволов тонкую фигуру. Благодарно кивнув, он встал и отправился к Тауриэль. Эльфийка медленно шла меж высоких деревьев, её руки касались стволов, ласкали увядающие осенние листья. Глаза её блестели серебряным лунным светом, когда она повернулась, чтобы взглянуть на него. — Ты не отдыхаешь? — Нет. Слишком много мыслей у меня в голове. А ты? Что ты делаешь здесь? Она нежно погладила ладонью шершавую кору дерева. — Много веков назад они пришли из зелёного леса в виде маленьких желудей. Им одиноко без своих братьев и сестёр. Они скучают по успокаивающим объятиям леса. — А ты? — Иногда. — Ты можешь отправиться туда. Встретиться с сородичами. Повидаться со своим королём. Может, там будет Леголас. — Я так не думаю. Я рассталась с ним в Минас-Тирите поздней весной. Он продолжил свой путь с группой дунаданов, чтобы повидаться с Эстелем. Они хорошие друзья. — Да ну. Прекрасный лихолесский принц вряд ли будет дружить со следопытом. — Титулы никогда не имели для него значения. И тебе это прекрасно известно. — С чего бы? Он оскорблял меня и смотрел так, будто я кусок дерьма, прилипший к его сапогу. — Может, у него были для этого другие причины. — Да уж, конечно, — Кили и в самом деле не желал обсуждать разбитое сердце лихолесского принца, а его собственное коварно нашёптывало ему, что совсем недавно Тауриэль встречалась с его старым соперником, — Ты никогда не говорила, что виделась с ним. — Я не думала, что это имеет значение. Он был с группой рейнджеров, которых я повстречала во время своих странствий. Несмотря на всё, что случилось, он был внимателен и заботлив. — Ещё бы. Могу поспорить, что так, — он не смог сдержать тихого рыка. Тауриэль удивлённо вскинула брови. — Ты ревнуешь? — Конечно же, да. — У тебя нет для этого причин. — Я знаю. Но всё равно ревную. — Так вот что значит охранять жену, как сокровище. Он криво усмехнулся. — Может быть. Но думаю, что я просто всё ещё не могу поверить, что ты и вправду решила остаться со мной. Я до сих пор жду, когда ты поймёшь, что ошиблась, и передумаешь. Она смотрела на него своими яркими, как звёзды глазами, и серебряный свет луны ласкал ей лицо, превращая его в нечто неземное и вечное. — Подойди ближе, прошу, — её голос был тих и странно торжественен. Кили приблизился, вопросительно глядя в глаза. Она скользнула пальцами ему в волосы, отделила несколько прядей и принялась их заплетать. У него перехватило дыхание, когда он понял, что она делала. Она совершала эльфийский ритуал верьянве, возобновляя брачные обеты. — Amin mela lle, — проговорила она, — Я люблю тебя. Вчера, сегодня, завтра и до конца дней. Я буду с тобой, и ты будешь частью меня. Наши сердца дополняют друг друга, наши фэйри едины. Ты мой муж, моя любовь, свет моей жизни. Я буду оберегать тебя, как звёзды на небе, поддерживать тебя, как скала у тебя под ногами. Я не оставлю тебя, пока смерть не разлучит нас. Я вплетаю обещание в твои волосы, и вкладываю свою любовь в эти слова. Amin mela lle. А потом она поцеловала его, глубоко, неспешно. Это было странное чувство — как будто в целости и сохранности вернуться домой. Но в тот момент, когда он почувствовал, как в нём оживает желание, она отпустила его, глядя серьёзным, озабоченным взглядом. — Как ты себя чувствуешь? Скажи мне правду. Кили вздохнул. — Я до сих пор взволнован. Измучен. Напуган. Мне не терпится попасть в Эребор и увидеть Фили. Я должен знать, что он в безопасности, — он обхватил её ладонью за шею и притянул к своему лицу, но не для того, чтобы поцеловать, а просто соприкоснулся с ней лбами, — Но сейчас намного лучше. Благодаря тебе. Спасибо, что возобновила нашу связь. За любовь и доверие. — Спи со мной. Он ухмыльнулся. — Я бы хотел этого больше всего на свете. Но здесь? Рядом со всеми? Тауриэль чуть заметно усмехнулась. — Нет. Я имею в виду по-настоящему. Когда ты в последний раз спал без кошмаров? — А валяться без сознания считается? — Нет. — Тогда не знаю. Наверное, в Минас-Тирите. В твоей постели. Она заправила прядь волос ему за ухо, погладила мочку кончиками пальцев. — Тогда спи со мной. Мы отправимся в путь на рассвете, и когда мы доберёмся до Эребора, тебе нужны будут силы и ясная голова. Ты должен отдохнуть. — Ты ляжешь со мной в постель? Чтобы все видели? — Разве мы не муж и жена? Он улыбнулся. — Да, это так. Они вошли в лагерь, держась за руки. И в этом было что-то новое. В Минас -Тирите ей очень хотелось, чтобы их отношения остались тайной. На сердце у него стало тепло, когда он видел, как она шла, прямая и гордая. Леди Ундомиэль взглянула на их сплетённые пальцы, и в уголках губ Тауриэль расцвела лёгкая собственническая усмешка. Она крепче стиснула его руку. Черноволосая эллет тоже улыбнулась в ответ, её голубые глаза скользнули в сторону следопыта, но мужчина не ответил на её взгляд — он всматривался в ночь. И если бы не плотно сжатые челюсти, могло показаться, что он не заметил, что гном и эльфийка вернулись в лагерь рука об руку, как любовники, которыми они и были. Они легли в его спальник, тесно прижавшись друг к другу, но Кили был уверен, что не сможет уснуть. Как он мог закрыть глаза и не смотреть на её нежную кожу, сиявшую, как мифрил в лунном свете? Как мог не гладить её по щеке, не накручивать на палец её мягкие локоны до самого рассвета? Тепло её тела медленно согревало его холодную плоть, пальцы успокаивающе скользили по лбу, очерчивая шрам над бровью, оставшийся от одного из метательных ножей Фили, когда тот пытался попасть в яблоко, стоявшее на голове младшего брата*. Кили закрыл глаза, наслаждаясь её прикосновениями, вдыхал её запах, пока в голове не осталось ничего, кроме неё; никаких мыслей о подземельях и битвах, об изувеченном теле Фили, которое он видел в зеркале Галадриэли. Не было ни волнений, ни страха — только её утешающее присутствие, а потом только темнота и тепло. Когда Кили проснулся опять, было холодно. Рука шарила в поисках тёплого тела рядом, но нашла только пустоту. В нос ударил травяной запах, и он в замешательстве открыл глаза. Неужели это сон? — Почти рассвет, — тихо сказала Тауриэль. Эльфийка села рядом и протянула ему дымящуюся кружку. — Я заварила чай из трав и ягод. Кили заморгал и встряхнулся, прогоняя сонливость. Он чувствовал себя одним огромным желе. У чая был резкий, горьковатый вкус, и первый же глоток полностью разбудил его. Тауриэль рассматривала его, слегка хмурясь. — Что? Она откинула в сторону его волосы, коснулась израненной шеи. — Я могу сделать мазь. Это поможет тебе исцелиться. Ты очень пострадал от рук орков. — Только порезы и синяки. Ерунда. Тауриэль скользнула пальцами по его плечу, которое из-за утреннего холода и влажности снова начало болеть. — Не притворяйся. — Всё в порядке. Не суетись из-за пустяков. — Я волнуюсь. Кили поймал её руку и сжал в своей ладони. — Ты всегда волнуешься. Не нужно со мной нянчиться. Что бы там ни было, я вполне способен за себя постоять. — Я знаю. Он ухмыльнулся. — Но всё равно готова выпотрошить любого, кто косо на меня посмотрит? Она покраснела. — Я совсем не думаю, что ты беззащитен. Я знаю, что это не так. Просто у тебя талант притягивать к себе неприятности. Ты обещаешь, что перестанешь быть таким безрассудным? Его ухмылка стала ещё шире. — Нет. — Прошу тебя. Я так боюсь, что с тобой что-то случится. — Я тоже боюсь, что что-нибудь случится с тобой. Может, ты и бессмертный эльф, но тебя могут убить. — Это другое. — Но почему? Эльфийка опустила глаза. — Это из-за того, что я обещала Валарам. Я была готова заплатить любую цену, только бы ты выжил. С тех пор я так боялась, что они заберут тебя. Он чуть не выронил кружку, и горячий чай выплеснулся ему на руку. — Что? — В Озёрном городе я предложила Валарам всё, чего они могли бы захотеть от меня, только бы они сохранили тебе жизнь. Что если они захотят забрать её сейчас в качестве платы? — Они не станут так поступать! Они же Валар! Зачем им хотеть моей смерти после того, как они помогли меня спасти? Это бессмысленно! — Валар не такие, как мы. Их поступки для нас часто необъяснимы. Они — духи; у них нет бьющихся сердец, они чувствуют иначе. Несчастья, трагедии, даже смерть ничего для них не значат. — Они впустили Мелькора в этот мир. Это тебя беспокоит? Особенно теперь, когда Саурон вернулся? То, что они могут остановить его, но не делают этого? — Дело не только в этом. Эльфы утешают себя тем, что Валар присматривают за ними. Это не так. — Не говори так. — Когда я росла во дворце Трандуила, я никогда не понимала его ненависти к Валарам. Не понимала, почему он отказался от их милости, не позволил своему народу отправиться в Валинор. Теперь, когда я могу уплыть, когда придёт моё время, я уже не уверена, что захочу сесть на корабль и навсегда вверить себя их власти, — она прикусила губу, — Ты знал, что Трандуил вёл эльфийское войско против Саурона в битве за Дагорлад? Он видел, как пал его отец, как погибли большинство из его народа. Его жена. Ты знал, что он сражался с драконом, который напал на неё? Что он кинулся на великого змея совсем один, с одним лишь мечом в руке? Конечно, он не мог её спасти. Она была уже мертва, когда он добрался до неё. Он был страшно изувечен, но не хотел отступать. Он сражался, пока дракон не отпустил её изуродованное тело. Вот так его и нашли: истекающий кровью, опалённый драконьим огнём, он держал её мёртвое тело в своих руках. Он не плакал, не выл, не произнёс ни единого слова. Наверное, ему потребовались десятки лет, чтобы заговорить вновь. И он никогда больше не говорил о ней. — Откуда ты это знаешь? — голос Кили вдруг как-то странно охрип. — Мне рассказал Леголас. Он понятия не имел, что сталось с его матерью, он знал только то, что она погибла в бою. Лорд Элронд рассказал ему об этом недавно, когда он гостил в Имладрисе, чтобы повидаться с Эстелем, — она посмотрела на него, — За что должен страдать Леголас? Как Валар могли допустить, чтобы такое случилось? Почему они отняли у него и мать, и отца? Почему просто смотрели, как Трандуил становится пустым и холодным, как раковина? Почему они так наказывают влюблённых? — Я не думаю, что это они. В бою может погибнуть любой, — он запнулся, осознав пришедшую ему в голову мысль, — Поэтому ты думаешь, что всегда должна меня спасать? — Я не могу позволить им забрать тебя у меня. Кили рассмеялся. — Тауриэль, ты же не можешь сражаться с Валарами! — Почему нет? Он отставил кружку. — Ты сумасшедшая, но за это я тебя и люблю. Но ты ведь воин. И ты знаешь, что на поле боя таится смерть. Ты знаешь, что даже лучшие бойцы могут погибнуть. Вот так оно и бывает. И Валар тут ни при чём. Я уверен, они не станут забирать жизнь того, кого ты любишь, только потому, что когда-то ты просила их о помощи. — Они уже сделали это однажды. Они забрали нашего сына, — её голос сорвался, — Они забрали его ещё до первого вздоха. Как я могу верить в их руководство и доброту, если они позволили умереть невинному ребёнку, даже не дав ему шанса выжить? — по её щекам покатились слёзы, — Я знаю, что обещала заплатить любую цену. Но это?.. Как они могли так поступить со мной? С нами? С нашим сыном? Кили обхватил ладонями её лицо. — Это не они, любовь моя, это не они. Он подумал о безжизненном, лёгком как пёрышко, маленьком тельце своего сына у себя на руках. Это был чудесный малыш, курносый, с крохотными пальчиками и копной тёмных волос, в которые Кили зарывался лицом и шептал слова любви, которые мёртвый ребёнок не мог услышать. Тауриэль тихо всхлипывала, свернувшись в тугой клубок, повернувшись к нему спиной. Тогда он впервые в жизни не знал, что ей сказать. Недели складывались в месяцы, а она всё рыдала, не издавая ни звука, а он просто смотрел на неё, и тишина между ними становилась невыносимой. Кили сделал болезненный вдох. — Это случилось не потому, что ты заключила сделку с Валарами. Ведь Оин сказал, что шансы завести ребёнка у нас очень невелики, потому что наши расы слишком разные. Meleth nín, прошу, не надо так мучить себя, — он смахнул слёзы, чтобы заглянуть в её встревоженные глаза, убедить её в правдивости своих слов, заставить поверить ему. То, что их ребёнок родился мёртвым, было настоящей пыткой, и это никогда не перестанет причинять боль, но знать, что она верила в то, что это случилось из-за бескорыстного и самоотверженного поступка, совершённого ею много лет назад, было воистину невыносимо, — Любимая, пожалуйста. Это была трагедия, худшее, что только могло случиться. Но в этом никто не был виноват. — Я всегда так боялась, что они сделают это снова. Позволят умереть тому, кого я люблю. Как я могла быть с тобой, когда мне всё время приходилось за тебя бояться? Он притянул её к себе, крепко обнял. — Почему ты никогда не говорила мне об этом? — Как я могла? Это была моя жертва. Я предложила это в обмен на твою жизнь. Как я могла об этом тебе рассказать? — Послушай меня, любимая. Плохие вещи просто случаются иногда, но в этом никто не виноват. Не я. И уж точно не ты. И даже не Валар. Близкие умирают, и мы ничего не можем с этим поделать, разве что пытаться с этим жить. — Ты правда веришь в это? — Да, верю. В этом не было их вины. Всё, что случилось потом — молчание, отчаяние, отчуждение — да, это было делом их рук. Но не это. Кили вдруг подумал о Торине и удивился, что не ощущает того удушливого чувства вины, которое обычно примешивалось к его воспоминаниям. Впервые за сорок с лишним лет он понял, что в смерти своего дяди он не виноват. Ни он, ни Фили. Ни даже сам Торин. — Трудно жить с такой потерей, не имея того, кого можно в ней обвинить. Я хочу, чтобы ты знала, что я здесь, рядом с тобой. Я буду оберегать тебя, как звёзды в небе, поддерживать, как скала у тебя под ногами, — он поцеловал её в висок и почувствовал, как она улыбается, — Ты не должна в одиночку противостоять миру. Я буду рядом каждый раз, когда буду нужен тебе. Ты не должна нести все тяготы жизни одна, на своих плечах. Мы будем делать это вдвоём, вместе. — Вместе, — шёпотом повторила она. — А если ты всё ещё хочешь сражаться с Валарами, жопа Дурина, почему нет? Я в деле! Ради тебя я пойду даже на это! Я гном, и у меня с ними старые счёты. Она тихонько хихикнула, целуя его в шею. — Спасибо. — Вместе мы справимся с чем угодно. Мы должны быть честны друг с другом. Не утаивать друг от друга ничего, даже из желания защитить друг друга от правды. Это неправильно. Теперь я это знаю и прошу у тебя прощения. Я должен был рассказать тебе правду о том, что случилось со мной. Но и ты должна была рассказать мне о своих страхах. Тауриэль высвободилась из его объятий. — Ты прав. И я должна сказать тебе кое-что. Я должна была сделать это уже давно. На них упала тень, и Кили поднял глаза. Рядом с ними стоял Гэндальф. На нём были все его серые одеяния, дорожный плащ, взъерошенные седые волосы покрывала шляпа, а во рту дымилась зажжённая трубка. — С этим придётся подождать, — сказал он, — Нам пора. * вспомнился вот этот арт. https://www.deviantart.com/wolfanita/art/The-Hobbit-Little-Angels-360815819 Скорее всего, автор тоже имела его в виду.