***
3Э431, начало осени Чёрный лес Халла смотрит будто остекленевшими глазами на деревянную табличку на свежем могильном холме. Она упрямо не желает осознавать, что имя мертвеца вырезано верно, а значит, гоблины в Поселении-у-Воды на самом деле гоблинами не были. Краем уха северянка слушает рассказ старика Амелиона о безумии, которое учинил неизвестный монстр, а когда тот говорит, каким увидел тело дочери, Халла зажимает рот ладонью, с силой надавливая на скулы большим и указательным пальцами. На Бьен отец насчитал четыре раны от топора, расположенные так, как если бы убийца был леворукий. До Халлы доходит: девушка не просто погибла, а ещё и от её оружия. Дышать теперь невероятно трудно, сердце пронзает сильной болью, на душе становится… Тоскливо? Мерзко от самой себя? Бедная Бьен, ты была так добра, так мила и заботлива, а теперь от тебя остались только могильный холм, старый дом с соломенной крышей, которая когда-нибудь рассыплется, и огород, что без тебя зарастёт сорной травой.***
Вот и всё. То, что осталось от Бьен, время не пощадило. Вот почти трёхлетняя могила с полусгнившей от дождей табличкой, старый дом с прохудившейся крышей да поросший сорняками огород. И воспоминания, которыми и поделиться-то не с кем: не поймут. Если бы Марсель Амелион ещё был жив, он тем более не понял бы. Возможно, всё было бы иначе, пошли Бурз гро-Каш на помощь Бьен кого-то другого, не Халлу, дочь Хадда. Но насколько иначе? Кто-нибудь из бойцов всё равно ввязался бы в переделку с «Чёрным лесом», разве что вряд ли было бы так больно вспоминать о вырезанном Поселении-у-Воды. Возможно, приди туда кто-то вместо неё, реликвии Амелионов не вернулись бы в склеп, из которого были принесены. Халла же уговорила Бьен не продавать меч и кирасу деда, а чтобы было чем заплатить по долгам, поделилась частью своих накоплений, которые взяла в дорогу. После этого у неё осталось всего двести септимов. Для возвращения в Чейдинхол сумма маленькая, если не ничтожная, а путь туда даже из Бравила весьма долгий. Всего двести золотых на обратную дорогу, но видеть, как светится от счастья бретонка, обретшая возможность спасти отца, было дороже любых денег. Радость — явление заразительное, а потому выговор от гро-Каша за столь необычный способ помочь и за задержку вполовину больше необходимого времени влетел Халле в одно ухо и вылетел из другого. — Если за всех платить, то никогда не разбогатеешь, — качал головой распорядитель, а она согласно кивала и слабо улыбалась. Да, начальник прав, но лишь отчасти. Да, звон монет в карманах и мешочках радует слух, но есть вещи, что ценятся намного дороже и что нельзя купить. И Халла из таких обрела какое-то своё счастье: тепло на душе от осознания, что её рады видеть просто так ещё кое-где помимо дома.***
3Э428, лето Поселение-у-Воды — Госпожа Амелион, я могу попросить вас о небольшом одолжении? — северянка открыла дверь и снова переступила порог, пригнувшись, чтобы не удариться головой о притолоку. За спиной её сверкнула молния, и после того, как вспышка погасла, стало видно: всё закрыто плотной завесой дождя. — Конечно, — Бьен кивнула, догадываясь, что от неё захотят. Ливень с грозой застал её собеседницу врасплох. — Не потерпите меня под своей крышей ещё до утра? Боюсь, если я сейчас поеду, то не доберусь до Чейдинхола. Дорога на Бравил скользкая, а тропинки, скорее всего, уже размыло. — Ну что ты. Оставайся здесь, пока погода не успокоится. От грозы нельзя было уснуть, и если хозяйка дома ворочалась в кровати, то наёмница просто сидела у очага и порой тёрла переносицу. В один момент тишину, помимо грохота грома, прервал голос гостьи: — Не хотите вина с травами? Я с собой всегда вожу бутылочку-две. Вино с травами Халла любила. Она готовила его сама. Вино брала в Скинграде, и обязательно не старше пяти лет, травы — у алхимиков или же срезала сама на привалах, внимательно следя, чтобы средь них не затесалась ужасающе горькая полынь, иначе вкус напитка окажется безнадёжно испорчен. Травы не крошила: либо кидала целиком, либо резала на две-четыре части, чтобы весь их аромат не остался на ноже или руках. Подогревала в котелке, вовремя перехватывая, чтобы не закипело.***
Дождь под Лейавином лил двое суток подряд. Вино в котелке закончилось, дрова в очаге прогорели, пришла пора уезжать. Настала пора отправляться на северо-восток, чтобы позже вернуться и прибавить к очередной поездке в самый южный город Сиродила ещё день-два. Чтобы пройти в дом, пригибаясь, иначе не миновать столкновения лба с деревяшкой. Чтобы обнять хозяйку, тепло улыбнуться и сказать, что ждала возможности снова приехать. Чтобы наполнить и снова подогреть котелок. Чтобы помочь укрепить забор, который не пускает овец в огород, и заменить часть соломы на крыше. В привычном понимании это не было ничем большим, чем близкое знакомство или дружба. Но чем дольше это продолжалось, тем охотнее Халла бралась за дела, связанные с югом, несмотря на слишком жаркую погоду, и тем сильнее Бьен ждала, что наёмница снова приедет. Возможности переписываться не было, да и северянка не любила водить пером по бумаге: будучи леворукой, всякий раз смазывала чернила. Это не просто близкое знакомство. Не просто дружба. Взаимная привязанность. Но всему рано или поздно приходит конец. Даже хорошему.***
Что ты чувствовала тогда, в тридцать первом, на исходе лета, милая, добрая, заботливая Бьен Амелион, когда девушка, которая часто гостила у тебя, с которой ты пила вкусное и тёплое вино с травами во время мирной беседы — девушка, которая тебе помогала — вдруг стала сама не своя, кинулась на тебя с топором? Что ты чувствовала помимо обжигающей боли, когда она замахнулась и нанесла первый удар? Не проскакивало ли мысли, что с нею и вправду могло быть что-то не так? Вместо тебя она видела злобного гоблина, и тому виной желтоватая гадость, которой промышлял «Чёрный лес». Не выпить эту гадость не имела возможности: бандит, отвечавший за набор наёмников, следил в оба глаза. Ты не смогла убежать, и теперь лежишь в земле, а твоя убийца до сих пор себя за это корит, хотя прошёл уже не один год и не два. А ещё она с тех самых пор питает неприязнь к аргонианам, но умело скрывает это. А откуда тебе, Халла, дочь Хадда, было знать, что соки дерева из Чернотопья творят со всеми, кроме этих хитрых ящериц? Откуда тебе было знать, что любопытство в целях задания доведёт до склянки с желтоватой горькой дрянью, которая здорово туманит рассудок и извращает восприятие? А хотелось ли тебе вернуться назад и попробовать хоть как-то это поменять? Хотелось. А вот теперь думай, как это сделать…~~~
3Э431, конец лета Поселение-у-Воды …Халла просыпается в холодном поту, раскрывает спальный мешок, подскакивает, оглядывается. Нет, это не прохладный север, тут в спальнике даже вспотеть можно. Выходит, она всё там же, всё в том же домике, у берега реки Нибен. Очаг пока не погас навсегда, огонь в нём ещё лакомится дровами. Молодая хозяйка собирает скромный завтрак. Значит, это был всего лишь страшный сон? Хотя нельзя знать наверняка, что он не станет явью. Может, стоило бы рассказать об этом кошмаре? — Бьен, — негромко зовёт хозяйку гостья, поднявшись и подойдя к очагу, — какой сейчас год? — Тридцать первый, — отвечает та с некоторым удивлением, и северянка облегчённо выдыхает. Четыреста тридцать первый — год смерти, который она видела на деревянной дощечке в весьма продолжительном… кошмаре ли? А Бьен ещё жива, только вот теперь есть опасения, что это ненадолго. — Послушай, — Халла делает два шага навстречу собеседнице, — я скоро поеду в Лейавин. Пожалуйста, отправляйся со мной и поживи там месяц-два. — Но зачем? — Так надо. У меня очень плохое предчувствие насчёт того, с чем я могу столкнуться. И мне не хотелось бы, чтобы это как-то коснулось тебя. Северянка ненадолго замолкает. Молчит и Бьен, обдумывая услышанные слова. Стоит ли покидать дом непонятно зачем, пускай и не навсегда? Она верит Халле, но всё это звучит достаточно странно. — Ну, что думаешь?