Сталь-скала

       — И что там в этом Обливионе? — спрашивает Альбин так громко, чтобы его речь не заглушило шипение воды. В топоре сестры, которому сильно досталось за вратами под Скинградом, мало заменить топорище и просто подковать металл где надо. «Заплатки» ещё требуется закалить.        — Смотря о каком Обливионе говорить, — Халла пожимает плечами и подходит к печи, от жара которой на её шее и руках появляются капли пота. Сначала она расскажет брату о том Обливионе, куда ходит так же часто, как ранее ходила по делам гильдейским, потом — о том, где бы с радостью поселилась, если бы… (Эх, если бы!)       Халла смотрит на печь, на неживой серый камень, из которого её сложили — кто? Не дед, а кто-то из более далёких предков.       Камень такой же серый и такой же неживой, как под ногами в той части Обливиона, которой правит Дагон, а в Дагоновом плане — почти что внутри этой печи.       Внутри печи камень красный от огня. Такой же красный, как разорванные тучи на кровавом небосводе.        — Отойди.       Халла послушно делает несколько шагов назад, туда, где уже можно так не опасаться опалить внутренности лишним вдохом. Дышать в Мёртвых Землях, как и здесь, приходится реже, осторожнее, но в них воздух, пожалуй, даже горячее, чем в кузнице.       Альбин вынимает из печи кусок стали, чтобы сковать из него уже кое-что другое. Меч, который владельцу придётся держать двумя руками: стали слишком много.       Альбин ударяет молотом о металл, раскалённый добела, и это наводит на мысль о молниях, то и дело сверкавших в Обливионе. Эти молнии, ещё белее, чем сталь, среди туч словно трещины в камне домов и статуй.       В Дагоновом плане — именно что "почти как" внутри печи. Всегда известно, что находится над углями, но что за зловещими вратами — никогда.       Неизвестность испугает кого угодно. Одно дело, когда тебе шестнадцать, а перед тобой — двери, за которыми раньше жили айлейды: примерно понимаешь, что ждёт внутри и как там выжить. Совсем другое — когда тебе на десяток больше, а перед твоими глазами нечто на порядок — ещё повезёт, если на один, а не на три-пять — хуже.       Страх неизвестности можно пересилить. Но именно он поначалу отгонял Халлу от портала у Кватча и замедлил дорогу к башне и камню внутри неё. Что-то ещё — этот же страх, а может, инстинкт самосохранения? — навевало мысль, будто кто жарко в ухо шептал: "Здесь тебя убьёт всё что угодно". Всё что угодно, любая мелочь — и злобный скамп, и незамеченная мина, и слишком живые корни харрады...       ( — И я готова поспорить, что выдохнула ещё не весь спиддаловый яд, набившийся мне в лёгкие.)       Шеогоратово царство совсем другое. Не менее опасное, разумеется (не стоит забывать о граммитах и баливогах!), но не такое пугающее.       Вместо красной ряби — мягкий синий и яркий белый свет. Не вселяющий тревогу — успокаивающий.       Вместо духоты и ещё более невыносимого жара — благодатное прохладное лето, каким оно бывает на западе Сиродила.       Вместо выжженной земли, мёртвого камня — живая зелень и мало заметные посреди неё тропы, раскисающие, чавкающие под ногами, когда Безумный Бог не в настроении: в такое время дождь стоит как прутья в изгороди*.       Вместо красной разодранной облачной ваты — днём ясная синь, а ночью завораживающие скопления белых звёзд на фиолетовом небосводе.       Ночью царство Шеогората немного похоже на те уголки Сиродила, где никто ещё не построил ни одного дома. Подойдёшь к двери между мирами, сядешь где-то неподалёку и смотришь в низину, а до Пасваля бежать целый час, и нет ни одного окна, в котором горел бы хоть какой-то огонёк. Красотища…       Вместо зловещих нагромождений — сотни ярких бабочек, которых затем нигде не видно. За Врата Безумия, что ли, улетели?       Вместо высоких круглых башен, в которых даже с факелом ничего толком не разглядишь — узорчатые двери (такой резьбы ни в каких других землях не увидишь), длинные коридоры, переходящие в пещеры, где слабо голубеет, не давая поздороваться лбом с многовековыми корнями, усыхающая луна.       В царстве Шеогората — во всех его частях, и пред Вратами тоже — можно спрятаться от всего на свете. От бандитов Сиродила, от стражников, что слишком быстро передают вести из одного графства в другое. Даже от себя самого.       Потому Халла и сделала одной летней ночью шаг в синий свет, к бабочкам, в невиданные дотоле земли, потому и жила в Пределе: дальше не пошла.       Жила, училась варить зелья и стрелять из лука, как думала, много дней и ночей, а вышла обратно — всего неделя минула.       ( — И я, как и все мы, молюсь Девятерым, но порой думаю: позволил бы мне правитель этого царства сейчас пройти через Врата или же натравил бы Стража, о котором там говорят?)