***
Мы много времени пробыли в торговом центре, успев купить Римусу брендовые белые кеды и футболку с огромным логотипом. Сказать честно, я не устоял и тоже взял себе пару обуви, только черную. Смотрится стильно, да и под мой гардероб подходит. В продуктовом мы тоже оставили кучу денег, накупив всего и много. Не знаю зачем, но мы купили шесть разных пачек сухого завтрака: шоколадные, медовые, с ванильной начинкой, разноцветные, клубничные и в виде маленьких печенек. Удивление на лице кассира стоило видеть. А, ещё Рим прихватил двухлитровую бутылку кока-колы и мятное драже . На мой вопрос «зачем», ответил одним словом: «фонтан». Ладно, я решил, что стоит дать мальчику свободу в этом плане. Чем бы дите не тешелось, лишь бы без проблем обходилось. Мы с трудом уместили все, что купили в багажник мерса и с чистой душой поехали домой. Но мы не успели даже выехать с территории ТЦ, когда Римус резко потребовал остановить. Я вжал педаль тормоза в пол, и ребенок выскочил наружу и умчался в сторону газона. С интересом смотря в сторону сына, я смог заметить лишь то, что он что-то подобрал и двинулся обратно. Мальчик сел обратно в машину, а на руках у него сидел… Щенок. Просто маленький, коричневый комок с очень грустными глазами. — Не понял, ребёнок, — это все, что я смог произнести. — Я его заметил, когда мы только приехали, думал он с кем-то, но он все ещё здесь и на нем нет ошейника, — начал повествование Рим. — Он явно ничейный, а на улице холодно. Мы же не можем его оставить, да? — Нет, но и домой мы его забирать не станем, — я офигел от поворота событий. — Почему? — Я не собираюсь заводить домашних животных, — мой голос похолодел. — Никаких и никогда. Рим застыл, смотря на меня такими же грустными глазами, как и щенок. Я отвернулся от него и, заведя машину, поехал. — Что тогда с ним делать? — мальчик гладил дрожащее животное. — Отвезем в приют… — Нет! Его там будут обижать! — Во-первых, с чего ты взял? — я старался взять себя в руки и не сердиться, но меня бесила мысль, что я ужасно поступаю с сыном, запрещая ему щенка. — Но если ты так считаешь, то отдадим кому-нибудь. — Кому? — обиженный шопотом вопросил мальчик. — Не знаю, ребёнок, я не знаю. Кому-нибудь. Но щенок не будет жить с нами. — Но у нас большой дом и… И я буду сам о нем заботиться! Пожалуйста, пап! Ты даже забудешь о его присутствии! — Нет, Римус. Закрыли тему, — слишком сурово ответил я, не отрываясь от дороги, и шумно выдохнул. — Ю, скажи Аду, что мы будем через десять минут у него. — Мистер Хочи усведомлен, — спустя долгую минуту ответила Гп. — Он удивлён, но ждёт вас. — Зачем к Аду? — мальчик обеями руками гладил животное и прижимал к себе. — Я никогда не был у него… — Отдадим ему этого щенка. — Но почему мы не можем его к себе взять? — слезы от обиды заблестели на глазах сына. — Папа… — Прости, малыш, но мы просто не можем, — я грустно и виновато улыбнулся. Дальше ехали молча. Рим все крепче прижимал к себе комок шерсти. Во мне даже поселились сомнения, но принцип все же победил. В моем доме не будет животных. Подъехав к огрожденной многоэтажке и проехав через шлагбаум, я припарковался как можно ближе к парадной Ада. — Пойдём, — коротко сказал я, и мальчик вышел из машины, держа щенка на руках. Эдвард открыл нам дверь в подъезд через домофон, и мы на лифте поднялись на десятый этаж. Ребёнок молчал, но почесывал полуспящее животное за ухом. — Привет, — Ад уже ждал нас за раскрывшимися дверьми лифта. В домашних клетчатый штанах и взлохмаченными волосами. — А это что за чудо? Я раскрыл было рот для ответа, но Римус опередил меня. — Папа не разрешает его взять к нам, — он быстрыми движениями встал за спину Хочи, лишь немного выглядывая из-за него. — Я не знаю, почему. — Порясающе, я теперь враг народа, — не удержался от комментария я и запустил руку в свои волосы. — Ты знал, Люц, что это когда-нибудь произойдёт, — мой лучший друг понимал меня, как никто другой, и все же он положил руку на плечо Римуса. — Пойдёмте внутри поговорим.***
Мы сидели за столом на кухне в маленькой квартире холостяка-Эда и пили давно остывший чай. Виновник всей ситуации сладко посапывал под стулом ребёнка. — Итак, сын, скажи мне, что ты думаешь? — Я понимаю, что мне нельзя заводить животных пока живу с тобой, — Рим уже не злился, он принял этот факт, хоть и после долгих истеричных споров. — Ты так и не сказал почему, но я, похоже, не узнаю. Хорошо, пап, примим это, как бредни старика. — Ты давай-ка границы не переходи, уверен, Ад одолжит мне один из своих ремней, — я сурово посмотрел на мальчика. Он поежился. — Прости… Я рад, что щенок останется с Адом и что мне можно будет с ним гулять, — Римус задумался и неожиданно обратился к Хочи. — Кстати, почему я раньше не знал, что ты так близко к нам живёшь? — Я переехал-то недавно, да и повода не было, — Ада добродушно пожал плечами. — И я правда могу каждый день приходить? — Не вижу проблемы, — мужчина улыбнулся, а я кивнул в знак согласия. — И, думаю, ты можешь придумать ему имя… Или ей. Ад наклонился и поднял щенка. Тот недовольно заскулил, явно не хотя просыпаться. — Да, ему, — Хочи вернул животное на пол. — Это, кстати, овчарка. С примесью, но овчарка. Нужно будет воспитывать его. — Фима. Сокращённо от Серафим*, — выдал ребёнок и довольно улыбнулся. — Чувство юмора у тебя есть, малыш, конечно, — я засмеялся, прикрывая лицо рукой. — Согласен, подстебнул неплохо, Рим, — присоединился ко мне Ад. — Ладно, раз разобрались и конфликт уладили, тогда завтра я свожу Фима к ветеринару и все остальное, а потом и решим, когда ты будешь с ним гулять. Идёт? — Идёт! — казалось, ребёнок полностью доволен ситуацией. — Люц? — Да, — мой взгляд остался прикован к маленькому спящему комочку. — Серафим, значит… … — На связи тогда, — Хочи попрощался с Римом, и тот пошёл вызывать лифт. А меня мужчина придержал за плечо, чтобы тихо сказать. — Я все понимаю, Люц, но все же постарайся ему объяснить. Не сейчас, но когда-нибудь. И ты же понимаешь, что он будет дуться ещё достаточно долго. — Знаю, но ничего поделать не могу. Спасибо, Ад. За все. Увидимся, — я хлопнул его по предплечью и пошёл к ребёнку. Пора ехать домой. *Серафи́мы — в иудейской и христианской традиции высший ангельский чин, наиболее приближённый к Богу.