Ваза с фруктами

Она не могла встать, закричать. Не могла даже повернуть голову. Всё тело словно погрязло в зыбучем песке. Сквозь призрачный свет удалось понять, что она почти обнажена, лишь прозрачный перелив шёлка играет на персиковой коже. Руки связаны, где-то совсем высоко, но она лежит, кажется, на постели. Трудно сосредоточиться от яркого света, от вихря тягучих мыслей, не вдохнуть, не вскрикнуть. Граф появляется внезапно, из ниоткуда, лёгким обрисом силуэта темнеет совсем близко. Лица не видно, но она ощущает полный сумрачного вожделения взгляд, такой же, как совсем недавно. Он смотрит долго, ему доставляет особую усладу видеть её такой беспомощной, залившейся краской стыда. В какое-то мгновение его рука скользит по колену, приподнимая подол сорочки. Гайде пытается закричать, но звук тонет во влажной перине воздуха. Невозможно не покориться ледяному жару бледных пальцев, которые рвано проникают между судорожно сжатых ног. Это больно, это стыдно, это грубо, на коже остаются синяки и ссадины, но ему всё равно. — Вы обещали, граф, — она плачет без слёз с широко распахнутыми глазами, ещё на что-то надеясь. Кто этот ужасный человек? Это он виделся ей таким желанным, таким справедливым и добрым? Становится все жарче, удушающе горячо. — Ты должна меня слушаться. Эти пальцы спускают с плеч кружево, властно сжимают полные груди, снова опускаются к низу живота, и она видит розоватую, привставшую от холода сердцевинку своих персей. Хочется, чтобы он снова прикоснулся к ним, отогрел теплом фарфоровую кожу, но граф лишь одним мановением руки заставляет её привстать. Дрожа от панического ужаса смешанного с удовольствием, Гайде становится на колени, заранее зная, что сделает все, что скажет граф, ибо совсем не владеет своим телом. Спина выгибается от неизведанного ощущения пульсирующего между скрещённых ног. Девушка знает имя этому чувству — сладострастие. Но страх усиливается, сейчас она обнажена, очень чётко ощущает холод и стыд, видит свою кожу, намного белее обычного. — Иди. Иди сюда. Также покорно невольница подаётся вперед, всё ещё в оцепенении ожидая главного. Горький привкус отчаяния сковывает, оплетает судорожной волной открывшегося желания, едва Гайде ощущает леденящее душу жаркое дыхание на своих губах. Она не знает как это происходит, но почему-то ей кажется, что он должен овладеть ею, словно это неизбежно. Как же так? Разве она падшая женщина? Нет, но готова ластиться, как кошка, выпрашивая запретные ласки. Укол совести тает в его холодной усмешке. Сейчас уже ясно видны черты лица, холодно поблескивающие глаза, жадные, кроваво-алые губы. — Граф, вы не должны… Прошу… Пробуждение было внезапным. Стоило девушке распахнуть глаза, как поток громких криков и гулкого шума атаковали сознание. «Что? Где я?». Рывком вскочив, разгоряченная сном и тут же оглушенная реальностью, Гайде почти на ощупь бросилась к источнику жутких звуков, пытаясь окончательно проснуться. Им оказалось широко распахнутое окно. По всей огромной площади дворца с безумным видом бегали прислужники и служанки. Это они вопили на всю округу, пытаясь докричаться друг до друга на огромном расстоянии. «Они готовят какое-то торжество, скорее всего, это будет ужин», — со знанием дела подумала Гайде. Ей самой не раз приходилось принимать в подобном участие и впопыхах развешивать тканевые украшения, раскладывать фруктовые композиции. Вздохнув, девушка оглянулась вокруг себя. Воспоминания о вчерашнем дне стали постепенно всплывать в памяти, вызывая лёгкую улыбку. Такое напряжённое утро, зато какой сказочный вечер! Раздражение и испуг прошли сами собой, растаяв в блаженстве. Нет, он спас её. Конечно, разве могло быть иначе? Могло. Перед глазами вспыхнули картины из сна, тут же вылившись в яркий румянец. Она могла бы стать его любовницей! Удивительное, волнующее осознание. Гайде знала, что когда-нибудь это может произойти, но пережить такое почти наяву! Почему раньше ей не снились подобные сновидения? Разве ей не минуло шестнадцать? Ее подруга Амина именно в этом возрасте первый раз получила от султана шелковый платок и с тех пор стала его любимицей. Возможно ли, чтобы страсть к мужчине зажглась в юной душе янинской принцессы от обжигающего взгляда бархатных глаз чужеземца? Сейчас вокруг замечтавшейся невольницы была только обволакивающая негой роскошь. Сонливость и расслабленность укрыли с головой. Хотелось с разбегу броситься на шикарную кровать, сверху изящно убранную балдахином и заправленную шёлковым кружевным великолепием, которое сложно было назвать обыденным словосочетанием «постельное бельё». Но только одно тревожило Гайде — граф. Где он сейчас, почему никого еще не прислал за ней? В то, что этот странный человек пытался ее спасти, она поверила неестественно быстро, заставив свой разум умолкнуть. Но как же он договорится с султаном? У неё не выйдет как по волшебству исчезнуть из мыслей Махмуда, правитель помнит дочь своего врага слишком хорошо. И все же Гайде решила не думать о плохом. Сладко потянувшись, она с наслаждением забралась на пышное ложе. Никогда ещё опальная принцесса не спала на чём-то прекраснее, даже во дворце своего отца. А уж тем более, допоздна. Судя по солнцу, вовсю напекавшему город сверху, было уже что-то около одиннадцати часов дня. До такого позднего времени никто не разрешал невольницам нежиться в объятьях Морфея. Обычно их поднимали в семь, а то и в шесть часов утра. Гайде же, как истинная княжна, очень любила нежиться в постели, ибо допоздна не спала, вдыхая прохладу ночных часов, любуясь переливами своих мечтаний. Это время она могла потратить только на себя и свои грезы, ни с кем не делясь ими. Ночь была главной покровительницей Гайде. Особенно тихая, тёмная и бархатная, так похожая на глаза вчерашнего знакомого. В них хотелось тонуть и растворяться до бесконечности… — Гайде! От испуга девушка во второй раз подскочила на мягкой перине. В дверях стояла Иффат и с удивленным видом осматривала покои. — Последнее, что я видела, прежде чем уйти, — тихо начала нянька, — Это тебя в его объятиях на постели. — Да? И что же? — ещё не до конца вынырнувшая из царства мечтаний и снов, княжна воспринимала все происходившее с трудом. — Твой хозяин в эту ночь. Где он? — густо подведённые сурьмой глаза пожилой турчанки требовательным взглядом впились в бледное со сна лицо Гайде, — Неужели ты ему не понравилась? Чем-то не угодила? Смотри, Гайде, двадцать ударов плетьми на площади за дерзость и неповиновение! — Мне понятно твоё беспокойство, но ты не права, — Гайде вмиг вспыхнула, не умея скрыть уязвлённой гордости, а с ней и смущения, — Графа не было со мной! Он обещал лишь защитить меня от гнева Саиба. И, как видишь, обещание своё он сдержал. — Как благородно с его стороны, — нянька недоверчиво сощурилась, — И что же, падишах даровал ему ночь с одной из своих одалисок, а этот бескорыстный человек отверг подарок, вняв гласу совести? Хитрый шайтан, что он задумал? — Возможно! — албанская княжна вскочила с постели, стремительная в своей ярости, — Возможно, глас его совести достаточно громок… — Уж точно громче твоих протестов этой ночью, дитя мое, — съязвила проницательная старушка, одним метким высказыванием пресекая дальнейший спор, — Запомни, мужчина никогда не откажется от трофея, будь то дичь или женщина, руководствуясь лишь совестью. — Я не трофей, что за вздор? Мне все ещё противна мысль о близости с незнакомым мужчиной! — Оставь свои глупые оправдания для таких же наивных девочек, как ты сама! Я все видела, Гайде, не отрицай! Ты была готова отдаться ему безо всяких условностей. Почему он не взял то, что и так уже принадлежит ему? Гайде стало невыносимо душно от смеси неизведанных ранее переживаний. Она безмолвно сражалась с жарким румянцем, будто брошенная в затопленный хамам. Отрицать? Настаивать на своей непримиримости? Глупо, если Иффат действительно могла их видеть… — Я…Откуда мне знать? — Остерегайся! Береги своё бедное сердце, он расчётлив и хладнокровен. Я видела его взгляд, видела саму хищную натуру. Не его безграничная сила и могущество сломают и подчинят тебя, а мимолётная ласка и влажный голос, жалеющий несчастную сироту! Он не спас тебя, а поработил, привязал к себе, чтобы… — Хватит! — Гайде не могла больше выносить все нарастающую боль в груди, скручивающуюся сильнее с каждым словом, она закрыла лицо руками, ограждая себя от знания. — Ты уже любишь его? Аллах, ты погибла! Посмотришь, он оботрет тобою полы своей роскошной яхты! Выбрось его из головы! Если он подаст руку — беги! Обнимет — кричи, зови на помощь! Не смей слушать его речей, не смей думать о его губах, руках и бёдрах, да, я знаю, о чем говорю! Запри свои мысли и выбрось ключ в небытие. Пообещай… Грозные наставления Иффат прервал резкий стук в дверь. Не привыкшие к такой церемонности невольницы замерли. — Войдите, — взволнованным голосом откликнулась Гайде. Она смутно надеялась увидеть там что-то, точнее кого-то и, возможно, даже потребовать объяснений, но дверь медленно распахнулась, и княжна разочарованно вздохнула. В комнату вошёл лишь слуга горячо ожидаемого человека. — Его сиятельство граф Монте-Кристо хочет видеть вас. Сейчас. В главном зале. Ванна для вас уже готова, — быстро и отрывисто произнеся эту официальную речь, лакей мгновенно удалился. Едва дверь за ним закрылась, как Иффат подхватила растерявшуюся воспитанницу за локоть и потянула за собой — медлить было нельзя. Нянька уверенно завела её в ванную, что примыкала к графской спальне, придирчиво оглядела с головы до ног, и, буркнув: «Волосы можно не трогать!», сдёрнула с неё тунику и толкнула прямо в позолоченную посуду, доверху наполненную остывающей водой. Уже совершая омовение, албанка поймала на себе озадаченный и мрачный взгляд Иффат, ненадолго куда-то отлучавшейся. Старушка внимательно рассматривала обнаженное тело девушки и, наконец, хмуро проговорила: — Ты совсем созрела. Так быстро! Скажи мне, что ты чувствовала, когда он прикасался к тебе? — Иффат! — Молчи, ради Аллаха. Твоё тело куда красноречивее тебя, оно уже ответило на все мои вопросы. От стыда и жалости к себе Гайде не знала, куда деваться. Конечно, она знала, она чувствовала, что ее выдала напрягшаяся грудь и опущенный взгляд. Ей не хотелось верить в то, что говорила калфа, но в этих словах было столько рассудительности и желания защитить ее! А если она действительно станет просто ручным зверьком, домашней собачкой, влюблённой и покорной любой прихоти? От мысли о том, каким именно прихотям, внизу живота стало совсем горячо, и Гайде мысленно огорчённо взвыла, понимая, что стала заложницей всего происходящего. Вот почему именно он?! Почему сейчас? — Я не верю в совпадения, кызым, — блестящие глаза престарелой калфы подернулись дымкой тревожной задумчивости. Она устало опустилась на стул, орошая чистой водой округлые плечи своей воспитанницы из расписного кувшина, — Эта разбитая ваза, проклятый неугомонный мучитель Саиб и странный гость падишаха, будто явившийся с того света… Ты заметила, какой мрачной красотой веет от всего его облика? Он похож на фарфоровую статую, такой бледный и такой идеальный. Я не видела, чтобы его дыхание тревожило воздух, а одеяние мялось от движений. Гайде невольно улыбнулась. — Он обычный человек, Иффат. Выдох его подобен обжигающему ветру пустынь. И мне кажется, что я чувствую его. Как-то иначе, чем других… Словно его чувства на дне моря, и только я могу нырнуть достаточно глубоко, чтобы… — Поторопитесь! Его сиятельство проявляет признаки нетерпения! — раздался из-за двери повелительный голос слуги. — Не беспокойся за меня, Иффат! Я потом всё объясню! — Гайде опрометью бросилась вон из ванной, на ходу заворачиваясь в пушистое полотенце. Охая и причитая, старушка бросилась следом. Еще десять судорожных минут ушло на подбор подходящего наряда для выхода к гостям. Иффат распорядилась ещё с утра, чтобы все необходимое княжне принесли в покои к графу. Выбор пал на шикарное трёхслойное платье греческого кроя, из белоснежного полупрозрачного шёлка, с широкими лямками, асимметричным подолом и золотой окантовкой под грудью. Сверху Гайде набросила длинную газовую шаль и обернулась в неё несколько раз, скрывая обнажённые смуглые плечи от нескромных взглядов. Наскоро впрыгнув в изящно плетёные сандалии и высоко собрав свои длинные волосы, княжна подбежала к зеркалу. Резким движением заправила вьющуюся прядь за ухо, нанесла слой сверкающего масла на губы — готово. Бросила короткий взгляд на часы. Сборы заняли около получаса. Пора идти. Девушка кивнула показавшемуся в дверном проёме слуге. Тот в ответ сделал широкий приглашающий жест. Гайде выдохнула и решительно шагнула навстречу неизвестности. Уже следуя за слугой по коридору, княжна услышала знакомый перелив насмешки в раздававшемся неподалеку холодном голосе. Сомнений не было — графа она узнала бы из тысячи, по одной лишь интонации. С каждым шагом княжна все отчетливее слышала каждое произнесенное Монте-Кристо слово, и тем сильнее отбивало ритм ее юное сердце. Внезапно граф смолк, затем раздался зычный смех его собеседника. Гайде потрясенно остановилась в двух шагах от порога, чтобы вслушаться. Мужчина заговорил, и у нее совершенно не осталось сомнений — голос принадлежал убийце Али-Тебелина. Не передать словами, как Гайде хотелось сейчас броситься вон, не видеть бы во веки веков этого ужасного лица! Но граф спас ее уже дважды, она не имеет права ослушаться его. Раз он позвал — она должна прийти. Чего бы ей это не стоило. Невольница взяла себя в руки, выдохнула, и они с сопровождающим вошли в светлый просторный зал. Застыв с каменным лицом за спиной у слуги, Гайде с молчаливой ненавистью смотрела на султана. Тот лишь усмехнулся в ответ на яростный взгляд. — Неужели? Так быстро? Овации! Дорогой Махмуд, черепахи в вашем пруду добрались бы быстрее, — холодный голос со стальными нотками заставил Гайде вздрогнуть и отвести взгляд от султана. Монте-Кристо боком полулежал в кресле, стоящем в пол-оборота к двери. Он вальяжно опирался на низкую спинку, оказываясь таким образом лицом к вошедшим. Шелковистые чёрные пряди небрежно рассыпались по плечам. На губах играла лёгкая улыбка, лицо сияло мягким жемчужным светом. Тени под глазами уменьшились и вообще, в целом, граф выглядел более здоровым и посвежевшим. Мрачная тяжесть и давящая усталость, сквозившие в каждом его движении вчера, сегодня исчезли без следа. Белоснежный шифоновый кардиган, наброшенный поверх остальной одежды и застегнутый на все пуговицы, придавал облику лёгкости, смешанной с невесомой таинственностью. Под прозрачной, бесформенно струящейся тканью вырисовывался гибкий стан графа. Чёрные рубашка с брюками, заправленными в замшевые сапоги до колена, плотно облегали фигуру и, словно бы сливались, образовывая тёмный силуэт. Подперев голову рукой, граф, с насмешкой в глазах, смотрел на Гайде. Та же замерла, не в силах оторвать от него взгляда. Этот человек притягивал, как магнит. Нельзя сказать, что этот жуткий эффект ощущала на себе одна Гайде. Он, словно чёрная дыра, поглощал всё внимание, лишал воли. Гречанка видела, что Махмуд также впился взглядом в графа, не моргая и не задумываясь, словно околдованный. Ей стало не по себе, но Монте-Кристо невозмутимо продолжал смотреть только на неё, и она ответила тем же. В какой-то момент их взгляды встретились. Насмешливо-мудрый и невинно-восхищённый. Похоже, албанская княжна тоже заинтересовала Монте-Кристо. При виде неё его лицо всегда освещалось, и на нём появлялось приветливое выражение. Они бы ещё долго молча просто смотрели друг другу в глаза, но у султана были, вероятно, другие планы. Заметив, что Монте-Кристо и Гайде замерли, Махмуд кашлянул: — Кхм… Граф, вы же знаете, что сегодня вечером я даю торжественный ужин. Хотелось бы, что бы вы появились на нём. — По какому поводу? — поворачиваясь к султану, спросил Монте-Кристо. Гайде едва слышно вздохнула. — Не по какому особенно. Просто мне внезапно захотелось ощущения праздника. Я, знаете ли, одинок… Монте-Кристо продолжал слегка улыбаться. — Разумеется, вся эта мишура с сотнями наложниц ради того, чтобы скрасить ваше одиночество, мой господин. Махмуд усмехнулся, и Гайде снова поймала этот странный, немного безумный взгляд. Казалось, султан обводил изучающим взглядом прищуренных карих глаз каждый изгиб тела графа, пытаясь проникнуть им не только под одежду, но и в самые потаённые таинства души. Едва Монте-Кристо обернулся к девушке, султан тоже взглянул на неё, на этот раз уже с неприкрытым раздражением. Гайде выжидательно склонилась в поклоне. Здесь, между этими сильными, властными мужчинами что-то происходило, воздух гудел, накалившись до предела, но её непорочное сознание не могло постигнуть этого. Махмуд кусал губы, щурился и явно испытывал сильнейшее внутреннее напряжение. Он встал, развязно прошелся по комнате, взял со столика кубок с шербетом и резко отпил. Албанка заметила пару капель пота на сильной шее падишаха. Махмуд был на грани какого-то драматического всплеска, он будто алкал чего-то и своей нетерпеливой натурой не мог понять, как можно завладеть желаемым без последствий. Выражение лица графа не изменилось ни на йоту после всех порывистых метаний султана. Взгляд был всё так же непроницаем, а губы изогнуты в такой странной улыбке, что рядом с Монте-Кристо Мона Лиза оказалась бы не в самом выигрышном свете. Вельможа спокойно поднялся с кресла и направился к шатру в углу комнаты, со словами: — Знаете, друг мой, от долгого сидения на ярком солнце у меня разболелась голова… Я предлагаю расположиться на этом удобном диване. Глаза Махмуда заискрились ещё большим вожделением. Он, словно тень, встал и последовал за стройной фигурой собеседника. Диванчик находился в прелестнейшем местечке, специально обустроенном для отдыха в жаркий день. Сверху свисал великолепный шёлковый балдахин фиолетового цвета, образующий что-то наподобие шатра, скрывавшего это пространство от чужих глаз и лишнего света. Внутри царил тёмно-лиловый полумрак. Спереди концы шатра были слегка приподняты и скреплены бархатными перевязями, образуя треугольный проход, но и он был завешен дымчато-фиалковым газом. Безо всякой тени смущения Монте-Кристо расположился на низком диване, убранном роскошным расписным покрывалом, и подобрал под себя ноги. Махмуд, не отрываясь от зрительного изучения тела графа, устроился рядом в точно такой же позе. Теперь они сидели лицом друг другу и о чём-то беседовали. Сквозь газовую завесу собеседников было видно не очень хорошо. Поняв, что господа не смотрят на неё, Гайде прошла в комнату и опустилась прямо на ковёр. От долгого стояния на пороге ноги слегка затекли. Положив под себя одну из валявшихся по всей комнате в полном беспорядке восточных подушечек, девушка устроилась с относительным комфортом и принялась следить за разговаривающими мужчинами. От шатра то и дело слышались смех и колкие шутки. Ход беседы выглядел как непринужденный разговор двух светских людей. Если бы не один, весьма странный момент. Султан с каждой минутой пододвигался всё ближе и ближе к Монте-Кристо, пока, наконец, расстояние между ними не сократилось до минимально допустимого. Махмуд, если бы захотел, мог немного податься вперёд и коснуться губами губ сидящего напротив мужчины. Гречанка, в чьих мыслях все еще сохранялся отпечаток недавнего сна, с содроганием сердца осознала, как похож взор падишаха сейчас и выражение глаз графа вчера вечером… и в этом развратном сне… Аллах! Разве же допускаешь подобное?! Ещё через пару минут, видя, что граф не обращает на его вольность никакого внимания, султан позволил себе большее. Он медленно, но уверенно скользнул рукой по стройному бедру Монте-Кристо. Граф вновь сделал вид, что ничего не происходит, никак не отреагировал на ласку и продолжал спокойно улыбаться, изучающе смотря прямо в глаза собеседника. Со своего места напротив Гайде видела, что султан вот-вот потеряет над собой контроль. Он часто дышал, придвинувшись еще ближе, глаза возбужденно сверкали даже сквозь газовую дымку, буквально пожирая красивого и невозмутимого вельможу, сидящего напротив. «Аллах милосердный, что же это… Неужели?» — княжна прижала прохладные ладони к горящим щекам. Она чувствовала головокружение от этого зрелища и внезапно нахлынувших чувств, затопивших неопытную юную душу. Однако, сквозь всю эту феерию новых ощущений, проступало ещё нечто. Ревность. Это девушка сумела определить мгновенно и безошибочно. От одного только горячего взгляда в сторону графа, ей хотелось злобно зашипеть на наглеца. Но куда ей тягаться с вожделением самого влиятельного человека Востока? Тем временем, султан уже распустил пояс полупрозрачной накидки и запустил руку под неё, нежными размеренными движениями поглаживая узкое бедро только через чёрную ткань брюк. Глаза Гайде расширились, когда Махмуд окончательно лишившись остатков разума, наклонился вперёд и медленно, с томным смаком прижался губами к бледной коже шеи графа. — Позвольте, Ваше Высочество, — на фоне тяжёлого возбуждённого дыхания голос Монте-Кристо прозвучал особенно холодно и невозмутимо. Султан отстранился от вельможи и, натолкнувшись на его тяжёлый взгляд, замер. — Да, граф? — Помните, ваше высочество говорили мне, что о вкусах человеческих нельзя спорить… И уж тем более, навязывать кому-то свои собственные? Так вот, — улыбнувшись, граф поправил свою одежду, и, вдруг быстро выпрямился, став предельно серьезным, в голосе зазвенел металл, — Так вот, я вам сейчас продемонстрирую свои предпочтения, позволите? Гайде! От резкого восклицания Монте-Кристо албанка вздрогнула. — Подойди сюда. Девушка подчинилась. Она вошла в шатёр и растерянно остановилась, стараясь не смотреть на мужчин. На её опущенную голову словно кинули мешок с солью, едва они одновременно вперили в неё взоры. Граф властным жестом указал, куда ей сесть. Гайде молча опустилась на пол около дивана со стороны вельможи. — Вы хотите сказать, отвергаете меня?! Публично? Хотите указать мне моё место? — яростно вскочил на ноги Махмуд. — Я хочу сказать, что наши… ммм… Вкусы, несколько отличаются, — всё так же спокойно и вновь приветливо произнёс Монте-Кристо. На султана было страшно смотреть. Не нашедшая выхода страсть бурлила в теле. Лицо исказилось от гнева. Глаза с непонятным выражением пожирающие спокойного собеседника налились кровью. — Вы пожалеете! — грозный, могучий голос Махмуда сотряс все тело Гайде до основания. Султан с ужасающим рычанием перевернул резной столик с кувшином и, резко развернувшись, от чего его царственные одежды взметнулись золотым всполохом, стремительным шагом направился к дверям.