Ваза с фруктами

Уже полчаса Гайде стояла около столика с восточными сладостями и с совершенно несчастным выражением лица смотрела на Махмуда. Амине всё никак не удавалось отвлечь его от графа. Падишах, словно загипнотизированный, постоянно находился рядом с путешественником, не отрывая от него глаз. Хитрая невольница вилась вокруг обоих мужчин, как ласка. Наконец, видимо, одна из затей Амины удалась, потому что султан нахмурился на её слова и отошёл вместе с девушкой в другой конец залы. Проследив, достаточно ли далеко они ушли и, удостоверившись, что да, Гайде опрометью кинулась к графу. Монте-Кристо сразу узнал свою маленькую протеже и ласково ей улыбнулся. — Добрый вечер, дитя мое! Какое чудо видеть тебя здесь, я уже не надеялся, что мой взор отдохнёт на чем-нибудь прекрасном этим вечером, — такой расслабленный тон! Или граф умело отыгрывает равнодушие, или же недооценивает османского правителя. — Добрый вечер, Ваше Сиятельство. Благодарю вас, мне показалось, что я должна быть с вами этим вечером, дабы… суметь отвести беду. Граф улыбнулся ещё шире, но взгляд его сделался вдруг холоднее студёной воды в горном ручье. — Вот как? Разве что-то случилось? — Ещё нет, но…— Гайде внезапно для самой себя разрумянилась. Спеша сообщить путешественнику о грозящей ему опасности, юная девушка совсем не подумала, как именно она, целомудренное и невинное создание, будет говорить о таких вещах! — Ммм? Что же? — граф внимательно, чуть прищурившись, смотрел на неё с нечитаемым выражением на благородном лице. Будто посмеивается про себя? Глупый, он что, так уверен в своей непобедимости? В это мгновение Гайде поняла, что эту войну ему не выиграть без преимущества. Что же, она станет его преимуществом! Она все сейчас расскажет, уговорит его уехать немедля. Да, но как?! Гайде почувствовала, что становится пунцовой. Щёки горели как в огне, а от мысли, что мужчина видит этот стыдливый румянец, вообще потеряла дар речи. Она все пыталась подобрать слова, но понятия не имела, как о таком вообще можно рассказать?! Не время для недосказанностей и метафор! — Султан, он… Они говорили с Шакуром у фонтана, потом заключили пари. Они поспорили на… На вас, — два последних несчастных слова девушка с огромным трудом выдавила из себя. Насмешливо вытянув губы трубочкой, граф иронично застучал ногтями по звонко отозвавшемуся блюдечку с мороженым, что держал в руках. Краем глаза он наблюдал за маячившим вдали Махмудом. — Как это мило! Поспорили… Как на породистую лошадь. Интересно, для меня уже приготовили стойло? Или спорили сразу на все мои имения, яхту и слуг? Чудаки, право слово. Вот уж воистину, люди, возомнившие себя хозяевами других людей, выглядят сущим посмешищем. «Да он шутит!» Рассматривая иронизирующего графа, Гайде пришла к выводу, что все эти колкости и насмешки очень ему к лицу. Никогда он не выглядит эффектнее, чем в минуты уличения и унижения зарвавшихся особ. С таким же смаком он разнёс ее за опоздание этим утром. Вот уж любитель острого словца! Жгучее желание поставить зарвавшегося чужестранца на место взяло верх над стыдом, и Гайде выпалила бездумно, на одном дыхании: — Вы так нахально самоуверенны, а меж тем, думаю, что этой ночью мы услышим ваше неосторожное сиятельство разве что из покоев султана! И я сильно сомневаюсь, что это будет хоть немного похоже на смех! — Что это такое? Кто позволил говорить с моими гостями?! — грозный голос рассерженного султана раздался прямо за спиной невольницы, едва удержавшейся на ногах от прилива парализующего страха. — Ну полно, мой господин, — граф мягко отвёл руку падишаха, уже занесённую для удара, — Зачем же вы так жестоки? Это же всего лишь юное украшение вашего гарема! Такое милое, красивое и прелестное создание… Едва ладонь Монте-Кристо коснулась султана, тот мигом забыл о причине своего гнева. — Разве может эта жалкая девчонка сравниться с красотой и величием Вашего Сиятельства? — неотрывно глядя на графа, хриплым голосом произнёс Махмуд и, закрыв глаза, коснулся губами сгиба белоснежной кисти, у самой шелковой обстрочки рукава. Монте-Кристо осторожно высвободил руку из горячих объятий, одновременно взглядом давая понять Гайде, что сейчас самое время улизнуть незамеченной. Невольница бросилась прочь. От увиденной картины у неё наворачивались слёзы. Хотелось вцепиться султану в его холёное аристократическое лицо и расцарапать до крови. А потом запереться в тёмной комнате и реветь, реветь, реветь. Она ревновала! Да! И это чувство помешало увидеть взгляд графа, полный ненависти к такому наглому вторжению в личное пространство. Но высказать недовольство означало погубить это крошечное, наивное создание с огромными глазами, погубить безвозвратно, ведь в каждой стране свои законы и свои палачи. И Монте-Кристо смолчал, даря девушке драгоценные минуты для побега. Не зная о прошлом дочери Али-паши, он надеялся, что султан не вспомнит, кто из девушек ослушался его приказа. Очнулась Гайде уже в коридоре на полу. Глотая горячие слёзы, она прислонилась к холодной мраморной колонне пылающим лбом. Ей не удавалось забыть томность, проскользнувшую во взгляде султана и выражение желания на лице. И его губы, так чувственно и мягко коснулись голой кожи… Разве сможет она когда-нибудь испытать подобное? Да, но не с этим европейцем. Независимо от исхода этого опасного вечера они разойдутся по разным спальням, мирам и жизням, без возможности увидеться вновь. Он, возможно, понял ее дерзкое предостережение, но так и что с того? Не заберёт же он ее с собой в благодарность за эти два несуразных предложения, больше похожих на хамство, чем на попытку помочь? Зачем она вообще ввязалась во все это, Господи, зачем?! Полумрак и тишина, царившие в коридорах, давили и погружали в отчаяние. Не ощущая течения времени, Гайде сидела и просто смотрела прямо перед собой. Где-то раздавались дивные песнопения, танцевали прекрасные девушки, шампанское лилось рекой, а она была так далека от всего этого. Страх от перспективы скорого наказания подкатывал к самому горлу. Из задумчивости Гайде вывел повелительный и безжалостный голос Саиба. Испуганно обернувшись, невольница увидела стоящего поодаль надсмотрщика. Тот жестом подозвал девушку к себе. — Все невольницы разносят напитки и кушанья. Почему ты не выполняешь свои обязанности, Гайде-хатун? Княжеской жизни захотелось? — Я собиралась… — Дособиралась. Живо в кухни. Зейнаб даст тебе поручение. На негнущихся ногах албанка едва добралась до поварни. Там её встретила кухарка внушительного телосложения с неприятным дряблым лицом. — Саиб прислал? — спросила Зейнаб грубым низким голосом. Гайде молча кивнула. Ей уже было все равно, пусть бы ее и понизили в невольничьем ранге, заставив выдраить чёрные от копоти и жира полы поварни. Кухарка усмехнулась, будто прочитав мысли грустной хатун, и поманила ее за собой. Миновав узкую дверцу, они оказались в поварской, где в котлах варились дивные турецкие кушанья, а на полках стояли напитки разного рода. Достав из небольшого ящичка бутылку с рубиново-красной жидкостью, Зейнаб поставила её на серебряный поднос и обернулась к девушке: — Ты слишком вырядилась для мытья полов. Считай, повезло. Возьми бокалы, хатун. Вот те, с черной ножкой. Живо. Гайде покорно отошла от кухарки и принялась аккуратно доставать бокалы из бархатных чехлов. Спустя пару мгновений девушка вернулась обратно и взяла поднос из рук Зейнаб. Кухарка, кряхтя, поставила два бокала рядом с бутылью: — А теперь иди. Разольёшь — голову с плеч! Это вино самое терпкое и выдержанное, какое есть у султана. И его высочество велели подать его нашему дорогому гостю — графу Монте-Кристо. Узнаешь его, он весь в чёрном, будто похороны где, а мы и не знаем, да? Чёрный коршун! Ступай! Испуганно вздрогнув, так, что бокалы тренькнули, ударяясь друг об друга, Гайде поспешно ретировалась из душного помещения. Уже идя навстречу всё так же беседующим графу и падишаху, невольница вдруг остановилась как вкопанная. Ей пришла в голову мысль о небезопасности этого вина, ведь пока она доставала бокалы из чехлов… Но было слишком поздно. Махмуд уже заметил девушку и впился в неё взглядом. Отдавая приказ, он, вероятно, забыл, что Гайде может оказаться той самой свободной в разгар веселья невольницей, которой и прикажут вынести отравленное вино. В любом случае отступить не было ни единой возможности. Поэтому, потупив глаза и опустив голову, как принято обычаем, Гайде пошла вперёд, неся на вытянутых руках поднос и стараясь не замечать взгляды остальных гостей. Граф тоже смотрел на ее обнаженные плечи, на дрожащие ресницы, на щеки, снова начинающие стыдливо краснеть. Его холодный взгляд производил эффект скользящего по коже кубика льда. Жёг, остужая. Преодолев несколько мучительных метров, Гайде остановилась около мужчин и, склонившись, замерла. — Не желаете отведать изюминку французских виноградников — бархатистое бургундское вино из Пино нуар двадцатилетней выдержки? Чудесный вкус, изысканный букет… Это подарок одного из французских послов. И мне бы очень хотелось, чтобы Ваше Сиятельство отведали это вино в знак нашей дружбы. Через лёгкую улыбку, которая чуть тронула губы графа во время речи Махмуда, разглядеть истинные чувства Монте-Кристо выпрямившаяся Гайде не смогла. А понервничать было из-за чего. Ситуация складывалась не из простых. Отказаться было невозможно, согласиться не очень безопасно. Несколько секунд поколебавшись, вельможа всё же решился и спокойно произнёс в ответ: — Разумеется. Мне будет очень приятно принять это, как дружеский жест. С этими словами граф протянул руку к уже наполненному Гайде бокалу и резким движением поднёс с губам, затем, глядя на неё, медленно отпил. Невольница с ужасом наблюдала за ним. Но ничего особенного не произошло. Монте-Кристо хладнокровно поставил фужер обратно на поднос, однако в самый последний момент Махмуд поймал его кисть. — Ну нет! С одного раза такое шикарное вино не распробовать. Ещё! Сколько бы граф не пил — Гайде под уничижительным взглядом султана подливала ему ещё и ещё. В ход пошли подстрекательства вроде: «Вы же не откажете своей очаровательной подруге принять из ее рук ещё бокал? Знаете, у нас принято оценивать старания наложницы по остаткам вина в бокале гостя…» и все в таком духе. Тот факт, что падишах пил вместе с графом, немного успокаивал Гайде. «Что это? Неужели здесь нет никакого подвоха?». За первой бутылкой последовала вторая, а за второй подоспела третья. И, разумеется, за вином снова и снова посылали уже порядком уставшую албанку. Махмуд явно испытывал какое-то извращенное удовольствие от того, из чьих рук граф напивается до беспамятства. Ни во второй раз, ни в третий Гайде не заметила ничего необычного, ведь бутылки ей подавал бывший наготове Саиб. Если бы в них был яд, то ни Монте-Кристо, ни Махмуд не смогли бы сейчас стоять и, смеясь, осушать на брудершафт вторую бутыль. «О чём он думает? Аллах милосердный, зачем он согласился?». Пока Гайде мучилась вопросами подобного рода, мужчины удобно устроились на одном из пышных, стоящих на ступенчатых помостах диванов, рядом с кальяном и низеньким столиком. А падишах уже откупоривал третью бутылку, на этот раз, шампанского, которую бесцеремонно снял с подноса из рук своей невольницы. На его довольном лице не было заметно ни тени опьянения. — Ты можешь идти, — взмахнув рукой, султан собирался было отпустить мешавшуюся девчонку. — Нет, Гайде, останься, — несмотря на достаточное количество выпитого алкоголя, голос графа держался таким же чётким и ясным, чего нельзя было сказать об общем самочувствии. Султан был явно более трезв, чем его собеседник. Повинуясь второму приказу, девушка села у ног Монте-Кристо, делая вид, что не замечает испепеляющего взгляда султана. Граф и Махмуд продолжили прерванный разговор. Гайде волновал глубокий голос Монте-Кристо, снова ставший сильным запах его тяжелого парфюма, ей казалось, что она пьянеет без вина. Почему-то она вдруг решила, что ему жарко, так отчаянно билась жилка на оголенной алебастровой шее, так силён был его неповторимый аромат. Её снова с головой накрыло то чувство, что проснулось в ней вчера — жажда телесной близости. До смерти захотелось положить голову к нему на колени, коснуться губами расслабленно лежащей на них ладони. Но парадокс момента заключался в отсутствии возможности при ее наличии. Даже если бы рядом не было подвыпившего и ненавидевшего её Махмуда, сам Монте-Кристо, отнесшийся к ней по-отечески, не понял бы, примись она с упоением целовать его руки, шею, волосы… Между тем, такая, почти интимная близость, кружила неопытной девушке голову. И спрятаться бы ей, уберечься от этого пагубного чувства, но нет, красивый и загадочный вельможа, словно грубой нитью по плоти, одним взглядом сшивал ее с собой, водоворотом мучительной привязанности затягивал все глубже и глубже. Он казался почти божеством, недосягаемым и идеальным. Украдкой проверив, не наблюдают ли за ней, Гайде незаметно поднялась на одну ступеньку выше. Почувствовав какое-то движение, Монте-Кристо обернулся в сторону невольницы и не смог отвести глаз. Девушка сидела, поджав под себя ноги, а её уже оформившаяся грудь с нежно-персиковой кожей, выглядывающей в глубоком декольте, почти лежала на коленях графа, и трепетно вздымалась при каждом её вздохе. Прекрасные темные глаза доверчиво и влюбленно смотрели из-под густых тёмных ресниц. Особенно очаровывала графа нежная кожа шеи и плеч, по которой соблазнительно струились чёрные вихры волос. А эти чудесные розовые бриллианты, так трогательно свисающие на тонкой нитке золота почти до небольшой ключичной ямки?.. Неосознанно Монте-Кристо чуть наклонился, чувствуя, как кровь зашумела в голове. Ему отчаянно захотелось попробовать всю мягкость сочных девичьих губ напротив, прикусить их, жадно слизать ароматное масло и поцеловать ее глубоко и грубо, чтобы она сопротивлялась… Гайде, неотрывно глядя в чёрные, как южная ночь, глаза, на расстояние вздоха подалась к мужчине, разглядывающему ее с жадной истомой. Он хотел ее до безумия сильно, и она ничуть не уступала ему в подобном стремлении. — Граф! Вы слушаете меня? Резкий голос Махмуда заставил обоих вздрогнуть. Опять? — Да, конечно, — едва слышно произнёс Монте-Кристо, отворачиваясь от албанки и беря бокал из рук султана. Но во мгновение ока граф ощутил повторный прилив острого, почти невыносимого возбуждения, нахлынувшего с неистовой силой. Это все красота Гайде? Нет, не только… Секунды обратились в вечность, отмерявшуюся биением сердца, что толчками крови отдавалось в ушах. Нужно выйти на воздух, прийти в себя… Голова закружилась, все звуки извне слились в сплошную какофонию, тошната подкатила к самому горлу… Видя, что граф с силой сжал руками виски, Махмуд отставил бокал и притянул Монте-Кристо к себе за талию, не забыв при этом грозно взглянуть на Гайде. Та испуганно вскочила на ноги, но сделать ничего не успела. Два человека падишаха незаметно подхватили её под локти и, ничуть не церемонясь, вышвырнули в коридор. Дальнейшие события Гайде наблюдала уже оттуда. Воспользовавшись состоянием графа, султан заключил его в объятья и бессовестно покрывал поцелуями шею. Монте-Кристо выгнулся назад в сильных руках падишаха и с тихим стоном опёрся ладонями о его плечи, желая освободиться, но силы покинули его. Его мужское естество требовало утоления своей страсти, и все это только обострялось от умелых ласк султана и сводило с ума. Добравшись губами до мочки уха графа и, прикусив её, дабы вызвать ещё один болезненный, полный ненависти стон, Махмуд глумливо зашептал: — Нравится, Ваше Святейшество? Вижу, что нравится. Задыхающийся от возбуждения и наркотического дурмана Монте-Кристо не смог ответить. Он ничего не видел перед собой, ничего не слышал вокруг. Султан усмехнулся, проводя большим пальцем по дрожащим приоткрытым устам графа и чуть потягивая нижнюю губу. Поискав взглядом в толпе Шакура, и удостоверившись, что тот смотрит на них, Махмуд медленно, смакуя удовольствие, поцеловал Монте-Кристо. Граф, собрав остатки сознания, попытался оттолкнуть падишаха, но ставшие ватными руки и ноги не повиновались. Даже губы слегка занемели, уступая грубому насилию и допуская поцелуй, продлившийся всего несколько секунд. — Вы превосходны, — выдохнул султан, со страстью глядя на залившиеся румянцем негодования красивое лицо Монте-Кристо. Тот бессильно уткнулся лбом в плечо Махмуда и прошептал, задыхаясь: — Чудовище. — Я знаю. Падишах поднялся на ноги, увлекая за собой обессиленного путешественника и ощущая, как подмешенные в вино афродизиак с наркотиком действуют и на него. По всему телу прошла горячая волна и сконцентрировалась в районе паха. Не выпуская расслабленного тела Монте-Кристо из объятий, султан быстро прошёл к выходу. Все гости хором сделали вид, что ничего не заметили. Такие сцены были им не впервой. Шакур же с ужасом смотрел на удалявшихся во тьме коридора мужчин и молился, чтобы чувство собственного достоинства у знатного путешественника оказалось сильнее похоти.