Ваза с фруктами

Красивая, массивная дверь, прямо перед глазами — резные детали. За ней — тишина. Нет ни света, ни звука, ни единого признака жизни. Только веет под ноги замогильным холодом. Сердце сжимается в пронзительной, резкой тоске, и она с удвоенной силой барабанит по темному дереву, выбивая ритм своего охваченного ужасом сердца. Что там, в этой густой тьме? Тихий, размеренный скрип. Не нарастает, не останавливается. Медленно, неуклонно появляется из ниоткуда. Гайде чувствует, что это конец, это не остановить. Когда утихнет скрип пера — раздастся выстрел. Она кричит навзрыд, срывая голос, как раненая волчица, обламывает ногти в кровь о ледяной дуб. — Впусти меня! Впусти! Зачем ты?.. Слезы наступают грубым ботинком на горло, и безумный вопль переходит в хриплый вой. Дверь распахивается совсем немного, словно нехотя, с натужным сиплым взвизгом. Внутри люди в белых халатах, бледный, красивый юноша с опущенным пистолетом, стоящий у чьего-то изголовья. Слуги. Свечи. Запах крови. Сильной, терпкой крови, ещё совсем недавно горячо бродящей в венах. ЕГО крови. Она закрывает руками лицо и снова топит окружающую действительность в своих криках, теперь уже быстрых и коротких, как пулеметная очередь. Никто не слышит, в комнате по-прежнему царит оцепенелая суматоха. Она не может и не хочет войти. ТАМ её нет и быть не должно. С этим сложно смириться, но она покорно делает шаг назад, собираясь уступить судьбе. Он сам вправе решать, он достаточно умён, чтобы… Легкое, алое зарево отражается на поверхности почти глухих в полумраке зеркал. Они не могут остаться равнодушными к такому яркому, сияющему цвету. К постели приближается женщина в красном. В кроваво-красном атласном платье. Темные, тяжелые волны распущенных волос, нежно улыбающиеся коралловые губы, почти готовые прижаться к побледневшим в предсмертной муке губам… Гайде не осознаёт, в какой момент оказывается между незнакомкой и окровавленным ложем: — Не смей! Величественная красавица плавно протягивает руку, не замечая гневной маленькой княжны, и глубоким, звучным голосом зовёт ЕГО по имени. Затем вновь, и вновь, и вот уже наклоняется над темнотой, вуалью скрывающей изголовье. Гайде чуть не плачет от обиды и отчаяния, заранее зная, что он подарит ей свой последний поцелуй. Но внезапно эта женщина словно по волшебству растворяется в туманной дымке, и албанка слышит тихое, пронёсшееся сквозь года: — Гайде… Гайде… — Гайде… Шёлк постели, за прикрытыми веками ярко и горячо. Гайде резко распахнула глаза. Небольшая уютная комната, золотистый свет безудержно рвётся в окно. Невольница присела на постели раньше, чем успела окончательно проснуться. Низ живота отозвался тянущей, надсадной болью. Где же граф? Мог ли он уйти и бросить её, совсем одну, обесчещенную, дрожащую от страха и боли? Гайде боялась повернуть голову, чтобы взглянуть истине в глаза. За спиной кто-то слегка подвинулся и глубоко, расслабленно вздохнул, в полузабытьи пробормотав что-то, отдаленно похожее на ее имя. Неужели?..
 На второй половине постели лежал граф. Его лицо было спокойно, губы чуть приоткрыты, пропуская жадное, размеренное дыхание, под глазами снова залегли тёмные круги. Из-за шаловливых золотистых лучиков солнца кожа казалась не фарфорово-белоснежной, а живой, словно пергаментной. Мужчина глубоко спал.
 Аккуратно, стараясь не разбудить спящего, албанка провела пальцем по его мягким губам, прошептав бездумное: — Эдмон. Тёмные ресницы дрогнули, но граф спал слишком крепко, и его не могло разбудить столь легкое прикосновение. Эдмон? Откуда ей вообще в голову пришло это имя? Верно, женщина в алом так назвала его во сне. «Откуда он может быть родом? Разрез глаз восточный, с глубокими веками и приподнятыми кончиками, но прямой, совсем европейский нос. Волосы… Жесткие и кудрявые, но сами черты лица тонкие, таких не бывает ни у арабов, ни у турков… Откуда ты, любовь моя? И куда направляешься?» Гайде совсем не удивилась своему странному сну, она с детства привыкла видеть что-то муторное и пророческое. Ее даже водили к гадалке, чтобы та сняла порчу со страдающей головными болями от недосыпания девочки, но ворожея по секрету рассказала маленькой княжне, что она обладает особенным, очень чувствительным восприятием и, при желании, может тоже освоить колдовское мастерство. Маленькая Гайде испугалась и заплакала, ведь за это могли казнить, тогда добродушная ведьма решила развеселить ее и сделала быстрый расклад на суженого. Она тогда вытащила… — Пикового короля?.. И как она только могла забыть? Колдунья тогда заставила ее выпить ещё и горький крепкий кофе, после чего долго всматривалась в оставшуюся в чашке гущу… Пиковый король… Расширившимися от потрясения глазами недавняя невольница султана смотрела на волну чёрных, как смоль, волос, лежащих на подушке, и вспоминала тихий шепот гадалки: «Он старше тебя, много старше, лет на пятнадцать, может быть. Он приедет издалека, он любит путешествия, водные просторы, он сын морской стихии, необузданной и беспощадной. Я вижу его многолетние страдания, вижу сложный характер, вздорный и горделивый. Он будет с тобой добр, потому что мудрые люди всегда чтят чистоту и верность. Но его помыслы черны, как саженые колодцы, а сердце хранит ненависть, много ненависти! Мстительный и извращённый ум, коварство и благородство, о, это удивительный человек! Он умеет плакать, умеет любить, но не умеет прощать, тебе нельзя впадать в его немилость, запомни, никогда! Нельзя же и становится его рабою, ибо он погубит, не ведая, что творит. Чти его силу, прощай его слабость, люби его, и ты станешь для него целым миром! Ведь я же сказала, что и он умеет любить… Пиковый король… Порождение безлунной гиблой ночи, он жаждет твоего света, мой маленький лучик! Он заберёт тебя с собой, сделает своей Пиковой Дамой, если ты этого захочешь!» «Удивительно, откуда я помню этот бред так хорошо? Да, он же так запал мне в душу, я долго бредила всё этим сумеречным принцем, а потом забыла, ветреная, как и все дети… Глупости! Такую чушь можно наболтать про любого мужчину старше тридцати!» И все же, какое красивое предсказание… Да и эта ночь была… Честно сказать, она тоже была невероятной. Гайде мечтательно улыбнулась, наклоняясь, чтобы разбудить своего короля поцелуем и рассказать ему эту дурацкую детскую историю, но внезапно застыла, разглядывая спящего. Мысли стали путаться от увиденного. Нет, этого не может быть! С ним явно была другая женщина. Совсем недавно. Албанка точно помнила, как старалась аккуратнее обращаться с нежной кожей шеи своего любовника. Ведь он предпочитал носить вещи с открытым верхом, хорошо осознавая какой эффект производит на женщин (да и мужчин, как показывал минувший день). Да и было ли ей дело до подобных ласк! Но эти тёмно-красные пятна? Кто-то страстно и очень властно целовал его, возможно даже прикусывая кожу. Так может сделать лишь та, кто имеет на это право. Женщина в красном? Но когда она успела, ведь на приеме ничего не было видно? Конечно, под высоким воротником! Слёзы подступили внезапно к самому горлу. Что она себе придумала! Ведь он мог быть женат. Благородная и прекрасная, вся убранная алыми шелками, графиня Монте-Кристо могла остаться в другом городе или даже стране, с небрежной благосклонностью разрешая своему супругу развлечься в податливом на подобное Константинополе. От осознания Гайде затошнило, стало нечем дышать. Так значит, это она, наивная влюблённая дурочка, посмела встать на пути его законной жены? Пусть даже и во сне! На ней просто выместили весь яд дурмана, безжалостно отняв детскую чистоту и непорочность. У дочери Али-паши была одна существенная особенность, во многом определившая её жизнь. Она любила мысленно растравлять свои раны, с болезненным удовольствием топя все мечты в озере разочарования. Вот и сейчас богатое воображение мигом помогло ей представить графа с той женщиной. Как они сливаются в долгом, глубоком объятии, она выгибается от наслаждения, словно в бреду что-то шепчет ему, а он признаётся ей в любви…
Излишняя чувствительность дала о себе знать. Перед глазами потемнело, изнутри поднялась волна ревности и отчаянной обиды. Та сцена с Махмудом в темных покоях почему-то упорно не вспоминалась, да и Гайде видела лишь их страстные поцелуи, но можно было догадаться, что на губах властолюбивый султан не остановится… Будучи глубоко погружённой в свои мысли Гайде не сразу услышала осторожный стук в дверь. Лишь когда плохо смазанные петли заскрипели, пропуская в комнату посетительницу, княжна обернулась на звук и сразу же встретилась глазами с вошедшей Аминой, которая от изумления и стыда застыла как вкопанная прямо перед закрывшейся секундой раньше дверью. 
Гайде синхронно с подругой замерла. Для того чтобы очнуться и быстро накинуть на себя и все ещё глубоко погружённого в сон графа одеяло, растерянной девушке понадобилась почти целая минута. Но и после этого бледная Амина продолжала смотреть на простыни каким-то испуганным взглядом.
 — В чём дело? — шёпотом спросила Гайде у подруги. Чем больше краснела дочь албанского владыки, тем сильнее бледнела Амина. Наконец, не выдержав, повзрослевшая княжна смущённо опустила глаза. Как она могла проспать! — Махмуд убьёт нас всех, — сказанная шепотом фраза прозвучала отстраненно и чётко. Амина явно хорошо осознавала ситуацию и не собиралась размениваться на глупые сантименты. 
— Где он? — так же тихо спросила Гайде. К её собственному удивлению, в этих словах не было никаких эмоций. Безжизненно. Обреченно. — Падишах разыскивает вас по всему дворцу, — пауза, — Он всё знает. Албанка резко зажмурилась. Всё. Это конец. 
— Твой возлюбленный ещё долго не придёт в себя, и не будет помнить ничего из этой ночи. Махмуд всё продумал так, чтобы у него не было неприятностей. Подмешал через своих людей в вино отвар, который… Все дальнейшие слова слились в сплошную какофонию звуков. Значит, у неё ещё есть шанс незримо исчезнуть из его жизни, не позволив насладиться сладостью от победы? — …. Но перед этим падишах выпил нечто, что нейтрализует действие отвара. Память вернулась к нему несколько часов назад вместе со страстным желанием уничтожить вас обоих. Разумеется, Его Высочество не знает точно, провёл ли граф с тобой ночь, но вас видели, он догадывается… — заметив, что Гайде не слушает, Амина смолкла.
 Взгляды подруг ещё раз встретились. Этого безмолвного обмена мыслями и эмоциями было вполне достаточно. 
— Чужестранец не должен ничего вспомнить, — безучастно обронила Гайде, с огромным усилием выдавливая из себя обрывки звуков. 
— А ты? Гайде, опомнись! Тебя казнят! Этот граф — мужчина, богач, путешественник. Влиятельный человек. Ему ничего не будет. А ты? Ты же женщина, без прав, без денег, без семьи! Самое ужасное, что произойдёт с графом — ему придётся лечь в постель султана. И? Они отлично проведут время, а потом со смехом будут это вспоминать вдвоём где-нибудь на берегу моря. Умоляй его забрать тебя! Он должен тебя выкупить. Плачь, встань на колени, слышишь? Он добр и жалостлив к несчастным, я слышала… — Помоги мне. Нужно сменить бельё на постели и смыть все следы. Охрану в моей комнате сняли?
 — Ты совсем меня не слушала? Гайде, пойми…
 — Скорее всего, нет. Не сняли. Зови Рассула, пусть он поможет переложить графа с кровати на диван, а мы пока поменяем бельё. Где-то же можно достать запасное? Нужно ещё тёплой воды и полотенца. Он ведь не очнётся? Вижу, очень крепко спит. Ох, он справился ведь и с твоей бутылкой вина, припрятанной у дивана, знаешь? Гайде уже деловито одевалась, успевая продумывать план дальнейших событий. Говорила она складно, ровно, свободно. Но взгляд оставался совершенно пустым. Такой взгляд Амина видела всего раз. У своей матери, когда на её глазах убили мужа, потом сына и забрали в рабство единственную дочь. Не решившись перечить подруге, находящейся в каком-то странном состоянии, из смеси раздражения, злого ликования и отчаяния, Амина молча вышла из покоев и принялась выполнять её поручения. Нашла Рассула и попросила помочь. Тот согласился, ведь должность личного массажиста султана позволяла незаметно исчезнуть из поля зрения Его Высочества в любое свободное время. Затем через знакомых служанок достала чистые полотенца и всё, что просила Гайде. Султан то и дело подозрительно косился на снующую туда-сюда невольницу, но Амина кокетливо и артистично играла роль непоседливой любопытной дурочки. И если первая часть её актёрской задачи действительно совпадала с натурой, то вторая — нет. Глупой девушка не была.
 Спустя полчаса всё было готово. Пока Рассул караулил за дверью, Гайде быстро ополоснулась, сменила одежду. Затем Амина вышла в коридор, а её возлюбленный по команде княжны помог ей с переменой положения графа. Путешественник сладко спал, полностью захваченный этим нехитрым действом. Едва мокрая ткань коснулась паха и мягко скользнула ниже, Монте-Кристо еле слышно застонал, чуть откинув голову назад. Массажист султана тихо хмыкнул. Он успел в мельчайших подробностях разглядеть все достоинства и недостатки европейского вельможи. Прямой гордый нос, высокомерно приподнятые смоляные полукружья бровей. Да уж, его высочество всегда выбирает только таких — олицетворяющих в себе постоянный и недостижимый соблазн. Даже не безгрешному юноше внезапно захотелось провести языком по его зубам, резко поблескивающим меж непристойно раздвинувшихся губ. — Рассул, поторопись! Ради Аллаха, падишах рвет и мечет! — резкий оклик Гайде заставил юношу вздрогнуть и быстро закончить свое пьяняще-опасное занятие. Оказывается, княжна успела убрать постельное белье. Рассул только сейчас заметил, что они были испачканы кровью, но промолчал. Все равно Амина все узнает, а потом передаст ему во всех подробностях. Стоило юноше сменить свою любимую на посту, как она тут же накинулась на подругу с вопросами: 
— Как ты себя чувствуешь? Ничего не болит? Он не поднимал на тебя руку? — Да! То есть… нет! — раздраженно бросила Гайде, силясь аккуратно уложить волосы.
 — Что «да»? А что «нет»? — Амина не могла понять, на что так зла албанская княжна, тогда как должна быть смертельно напугана. — Пошло все к черту! Прекрати задавать такие вопросы!
 — Какие такие? Я забочусь о тебе!
 Ты носишься так, будто ничего не случилось, но тут просто реки крови! Какого Шайтана, этот пьяный ублюдок взял тебя силой? Я самолично отправила тебя в руки к насильнику, который издевался над тобой всю ночь?  — Нет, милая, все хорошо, — Гайде взяла подругу за руки, глубоко вздохнув. Та заметила, что они холодны, как лёд, — Это моя особенность, у матери было так же. Мой отец выбирал себе жену, чтобы всегда испытывать больше удовольствия. Он… мы занимались любовью, потому что я хотела этого. Просто сейчас вдруг поняла, что ошибалась в нем. «Любимый, как же больно терять тебя, так и не отыскав!» Она прикрыла глаза руками и глубоко вздохнула, боясь расплакаться. 
Ей не хватало воздуха, грудь то и дело сжимало до боли. Эдмон спокойно спал на чистых простынях, посвежевший и безмятежный. Гайде никак не могла отвести от него глаз. Впитать в себя каждую его черточку, каждый миллиметр тела запомнить… Ее мечта, разбившаяся вдребезги, и разбившая сердце. Как так случилось, что всего за два дня она влюбилась столь сильно? Глупая, тысячу раз глупая женская суть! Ведь предрекали, что детские переживания не пройдут бесследно. Гайде нуждалась в поддержке и защите, а граф просто не мыслил себя без спасения обездоленных. Он пожелал спасти ее, а все вышло так нелепо! Моментами в голове рождались какие-то совсем безумные желания. Когда граф очнется, упасть перед ним на колени и умолять не бросать ее. Или сбежать из дворца при первой же возможности. Или даже покончить с собой на глазах Махмуда и, желательно, графа. Но глубоко внутри она уже понимала, что не сделает ничего, что могло бы показать чужестранцу её истинное отношение. Поэтому будет терпеть, как бы сильно боль не раздирала на части. Возможно, когда-нибудь ее мучения будут вознаграждены. Из раздумий Гайде вывел громкий крик Амины, секундой позже перешедший в хрип. Княжна с ужасом обернулась. Ворвавшийся в комнату Махмуд схватил свою любимую невольницу за горло и сильно сжал, отчего она забилась в твердых тисках руки султана и стала постепенно оседать на пол.
 — Где? Где он?! — падишах не говорил, он рычал, не ослабляя хватки.
 Дочь Али-паши замерла посреди комнаты и от страха не могла пошевелиться. На ее глазах Махмуд резко отшвырнул от себя Амину. Затем с силой хлестнул саму Гайде по лицу тыльной стороной ладони. В ярости султан был страшен. Он вымещал свой гнев на всем, что попадалось под руку.
 Прежде чем ощутить силу крепкой мужской ладони, Гайде успела заметить две вещи: какое-то движение сбоку и связанного охраной Рассула в дверях. Потом была боль. Жгучая и сбивающая с ног.
 Уже лежа на полу и содрогаясь от невольных рыданий, она вдруг услышала голос, который с леденящей душу интонацией произнес:
 — Как вы посмели поднять руку на девушку, Ваше Высочество?
 Разве в вашей стране не принято уважительно относится к чужим дочерям? За доли секунды к Гайде вернулись силы, и она рывком села на ковре. Граф стоял, опираясь на резную спинку кровати. Вероятно, его слегка подташнивало, да и внешне он выглядел неважно. Кожа приобрела какой-то неживой оттенок, спутанные волосы потеряли прежний блеск и смотрелись слегка устрашающе в контрасте с ввалившимися глазами и искусанными в кровь губами. На плечи граф накинул шелковую светлую простыню, закутавшись в нее, как в саван. Несколько секунд падишах стоял не двигаясь, а затем медленно обернулся, тут же встречаясь с Монте-Кристо взглядом. Султану показалось, что все его тело покрылось коркой инея, а мысли канули в темное небытие. На неподвижном лице графа жили одни только глаза, горевшие ледяным черным пламенем. Гайде тоже стало вдруг страшно, несмотря на то, что этот поток холодной ярости был направлен не на нее, а лишь, скользя мимо, обдавал своим морозным дуновением. Это было ужасно, но Гайде не могла оторвать глаз от того, кто так упоительно ласкал ее совсем недавно. Что-то маленькая княжна стала забывать с человеком какой величины она имеет дело. И если раньше в мыслях Гайде мечтала о том, чтобы потребовать у него объяснений по поводу его возможной жены, то сейчас внезапно поняла, что такие глупости за гранью его беспокойства. А граф, между тем, вновь начал говорить:
 — Правитель Османских земель, для вас я повторю свой несложный вопрос. Зачем вы ударили Гайде?
 В чем провинилась беззащитная юная девушка, живущая здесь на правах вашей возможной наложницы? Разве недостаточно ей уже одних мыслей о будущем, чтобы испить всю чашу страданий? Монте-Кристо бросил мимолетный взгляд на Гайде. И как только могут мимика и взгляд человека так кардинально изменяться несколько раз в течение секунды? От сдержанной ярости, до нежной покровительственности. Девушку словно укутали в мягкое теплое покрывало, обняли и наградили ласковым поцелуем.
 Удивительно, но в этом взгляде вовсе не было того, что она успела заметить ночью! Он все забыл? Что же, теперь она для него снова просто малышка Гайде, а не та, чьё лоно может принять его под покровом южной ночи. Пусть будет так, она сыграет свою роль до самого конца. Увидев, что невольница вытерла слёзы, явно благодарная ему за заступничество, граф чуть заметно улыбнулся. Все же, это весьма необычная девушка. Но что произошло сегодня ночью? Праздник, вино, Махмуд, какая-то комната, шелест одежды и приятная тяжесть во всем теле… а наутро отвратительная тяжесть в голове.
 — Мне бы тоже хотелось кое-что прояснить, граф. Ответьте и вы на мой вопрос! Где и как вы провели ночь? И почему я очнулся в какой-то комнате на полу с ужасной головной болью? 
Гайде с опаской всмотрелась в лицо Монте-Кристо. Видно было, что граф тоже ничего не помнит, однако он сразу нашелся что ответить: — Где я провел ночь, мой дорогой Махмуд, вас не касается. А уж как вы ее провели, не касается уже меня. 
 — Да? — на лице падишаха расцвела воистину дьявольская улыбка. — А может быть, вы просто не помните, что происходило этой ночью?
 На лице графа не дрогнул ни один мускул. Зато в глазах Гайде читалась вся правда. «Значит, наш гость провел ночь с этой невольницей? Но он об этом не помнит. А она не рассказывает… почему? Влюбилась и не хочет скомпрометировать! Все это можно обернуть в свою пользу!» — Видите, граф, как плохо перебирать вино на торжествах. Мы с вами, кажется, сегодня вместе ощутили всю прелесть, — султан особенно выделил это слово, — Всю прелесть винного дурмана… Если и вы ничего не помните, то гости помнят, как красиво мы с вами смотрелись вместе. А я помню лишь то, как чудесно вы смотрелись на шелках моей постели.
 Правда, потом вы решили сбежать, но… Монте-Кристо сделал такое резкое движение рукой, что одна из ваз с фруктами, стоящих недалеко от постели, со свистом полетела на пол. Гайде побледнела и с мольбой посмотрела на Махмуда. Но в темных, горящих изнутри каким-то адским огнем зрачках четко было видно всю безжалостность его плана.
 — Не может быть, — едва слышно обронил граф, медленно садясь на постель и тут же морщась от боли в спине.
 — Что вас так расстраивает? — Махмуд, улыбаясь, наблюдал за подавленным путешественником, — Вы были превосходны, и мне бы очень хотелось повторить… С этими словами падишах сделал несколько шагов по направлению к графу, но прежде чем последний успел среагировать, между мужчинами кинулась Гайде.
 — Нет! Нет, это неправда! Это ложь!
 Султан хотел было просто грубо оттолкнуть зарвавшуюся невольницу, но вовремя одумался. «Она ему дорога. Не стоит злить нашего строптивца еще больше» 
 — Ложь? О! Может быть, он был с тобой?
 — Махмуд пошёл ва-банк. — Нет! — граф поднялся с постели, на которую опустился минутой раньше, и туже закутался в простыню, — Я не мог совратить неопытное дитя ради услады плоти. Это во сто крат ужаснее, чем возлечь с вами, Махмуд! Не впутывайте сюда Гайде. 
 Падишах победоносно посмотрел на албанку, замершую от слов Монте-Кристо. На лице бедной девушки, обращенном к султану, застыла отчаянная боль, но Махмуду было все равно. Он хладнокровно смотрел на то, как ее юная влюбленная душа мечется в агонии и ломается под напором собственных противоречий. Закрыв лицо руками, Гайде медленно осела на пол. Позже, вспоминая этот момент, графиня Монте-Кристо будет говорить, что это был самый ужасный день ее жизни. День, когда она добровольно возложила свою любовь на жертвенный алтарь ради спасения души и нравственности возлюбленного, тем самым обрекая себя на долгие годы мучений. Разве быть рядом с любимым и не мочь показать свои чувства — не самое худшее наказание? Но выбор был сделан.
 — Так что? Граф был с тобой? Говори! — прикрикнул султан на молчащую невольницу. — Зачем задавать этот глупый вопрос, я же сказал, что я не… — Нет, — вполголоса проронила Гайде, — Он был с вами. 
 В комнате стало тихо. Махмуд внутренне ликовал и уже представлял себе все прелести предстоящей ссоры с иностранцем, после которой последует страстное примирение. Гайде словно впала в прострацию. Она не видела и не слышала ничего вокруг себя. Возможно потому, что в глубинах ее души и так происходило достаточно. Граф что-то лихорадочно соображал. Он был бледен той нездоровой бледностью, которая появляется у сильных духом людей в моменты наиглубочайшего умственного напряжения.
 Наконец граф, видимо, что-то решил. Он поднял голову и отрывисто бросил:
 — Вечером на боковой Ангельской площади Топкапы. Оружие на ваш выбор.
 Не ожидавший такого поворота Махмуд сначала побледнел, потом побагровел. 
 — Дуэль? Я не ослышался? — Да, все верно. — Что ж, — протянул султан, щурясь и поджимая губы, — Я все же надеялся, что вы будете благоразумнее и… — Мне пора. До вечера, Ваше Высочество, — 
оборвав вновь опешившего султана на полуслове, граф быстро вышел из комнаты. Уже на пороге Монте-Кристо приостановился и, не оборачиваясь, приказал: 
— Гайде, принесешь мои вещи в мои покои. Только быстро.