Ваза с фруктами

После разговора с наложницей албанкой графу стоило титанических усилий загнать мельтешащее у самых губ сердце в ежовые рукавицы привычного хладнокровия. «Она — женщина, — размышлял он, черным вихрем проносясь мимо очередного замершего в поклоне слуги, — Мои чувства… Нет, это объяснимо. Только женщина и рефлекторное влечение к ней. Право, зачем задумываться над простой анатомией? Нужно избавиться от слабости, просчитать все возможные риски. Что я стану делать, если случайно угожу в хитрые силки природы? Превращусь в пешку своих чувств? Опять, как пятнадцатилетний юнец?». Представить себя влюбленным граф не мог, сколько не пытался, пропуская уже третий по счету поворот в муках воображения. До своих покоев Монте-Кристо добрался без приключений, если не считать за оное хождение туда-сюда в поисках верной дороги. Переступив порог спальни, он первым делом вызвал к себе Бертуччо и послал его на переговоры с палачом, строго наказав сделать все, чтобы эта глупая невольница выжила после экзекуции. — И да, этот юноша… Рассул? Выкупи, не думаю, что султан вспомнит о нем. Какого черта они все бросились вдруг спасать меня этой ночью неясно, но пусть будет так. Никто не должен пострадать. Управляющий молча поклонился и исчез, тихо прикрыв за собой дверь. Уставший граф с трудом скинул одежду, принял ту самую ванну, в которой недавно нежилась Гайде, и, накинув на плечи легкую сорочку, со вздохом наслаждения отдался в блаженный плен постели. Мягкий шелк нежил кожу, и Монте-Кристо расслабился до предела, запрокидывая голову назад. К хорошему пристраститься легко, и Эдмон уже не мог представить себе нищенской жизни. Золотые часы, изысканные бокалы и тончайшее белье стали частью простейшего быта. И если будучи матросом Дантес считал себя выше и лучше своего окружения, то сейчас думать иначе казалось кощунственным. Уставший путешественник боролся со сном, наблюдая за тем, как бархатное покрывало ночи мягко прячет в своих недрах величественный дворец. Творение талантливейших архитекторов Востока, озаренное призрачным светом луны, пленяло воображение. Удивительно, сколько крови пролилось на безупречную мраморную гладь полов. За красоту и власть люди лишают друг друга жизни с большей страстью, чем отдаются любви. Очевидно, причинять боль куда как удовлетворительнее, чем доставлять наслаждение… Философское созерцание развеял легкий стук в дверь. — Войдите, — такой поздний визит не мог не удивить, но граф постарался придать голосу напускной отстраненности. Это не возымело никакого эффекта. Стук повторился, еще более робкий, чем прежде. Монте-Кристо подозрительно прищурился, но смекнув, что вряд ли убийца станет вежливо предупреждать о своем приходе, набросил на плечи халат и распахнул дверь. Он ожидал увидеть кого угодно, но только не того, кого увидел. Амина молча прошла вглубь богато убранных покоев, игнорируя возвышающегося во тьме мрачного графа. Она его не боялась, нисколько. Обычный мужчина. Увлекающийся и заносчивый, как и все они. Притягательнее многих, правда, но Амина ни за что бы не купилась на хорошо знакомую ей способность бросать в дрожь одним властным взглядом. Бедная Гайде, где ей было тягаться с опытной подругой! — Мой господин, я пришла к вам с мольбой о помощи, — первое правило общения с мужчинами: сила женщины в ее слабости, поэтому Амина опустила голову как можно ниже. Может, этот человек способен на сострадание? — Твой возлюбленный будет жить. И подруга — тоже. Если все дело только в этом, то не смею больше задерживать. Эта надменная интонация вызвала у наложницы понимающую усмешку. Значит, она на верном пути. Главное, дать ему почувствовать себя властелином. Покорная и чувственная одалиска стоит перед ним, готовая сию секунду уступить любой прихоти. Вот только насчет истинного положения вещей Амина не обманывалась — никаких подробностей выведать не удастся, пока он прячется за ореолом недостижимости. Щепотка силы, пара грамм власти, поданные под таинственным соусом, делают из красивого и остроумного мужчины почти Бога. И есть только один способ разрушить этот чертов миф. — Простите, но вы не совсем правы, мой господин. Меня послал Саиб для вашей услады этой ночью, — Амина воспользовалась самым звучным и красивым тембром голоса, каким владела. На самом же деле, отчаявшись во всем разобраться, она пришла сюда сама и вовсе не питала никаких иллюзий по поводу личности графа. Да, он очень умён, но разве это такая уж диковинка? Самонадеян до того, что дал так легко себя скомпрометировать. И если бы не жертвенность доброй Гайде, то этого павлина не спасли бы никакие золотые перья! Но теперь она там, за железной дверью, совсем одна, в кромешной мгле… Бархатный бурнус по мановению проворных пальчиков хозяйки соскользнул с плеч. Что же, проверить его божественную сущность можно, если увидеть человеческую в деле. С минуту оба стояли, не шевелясь. Амина чувствовала, как он, чуть прищурившись, рассматривает ее юное, налитое страстью тело. Большую грудь, крупные чувственные бедра, плавность округлых форм. Она была почти на целую голову выше малышки Гайде, что делало ее фигуру куда более царственной. Внезапно, повинуясь какому-то внутреннему чутью, Амина вскинула голову и дерзко перехватила сверкнувший ониксом взгляд. Ей даже показалось, что он, как настоящий герой романа, холодно прикажет освободить его покои, присовокупив к этому парочку едких замечаний. «Я должна захотеть его, чтобы он захотел меня. Он не так прост. Он мне не доверяет». Волна запоздалого понимания, что же такого нашла Гайде в этом фанфароне, накрыла Амину с головой, когда Монте-Кристо бесцеремонно толкнул ее, вжимая в колонну роскошной постели. Просто обездвижил, демонстрируя силу, от которой невозможно скрыться. Пронизывающее лезвие сосредоточенного взгляда не давало вдохнуть. Невольница едва удержалась от того, чтобы не потереться естеством о колено, что оказалось аккурат между ее ног. Как и любого мужчину, графа завлекала ее доступная красота, но он по-прежнему не терял своего пьедестала. — Я не просил никого присылать ко мне. — Знаю, знаю, я сама попросила Саиба, я… Амина с ужасом ощутила, как ее бросило в жар, тело стало гибким, покоряясь чужой власти. Задыхаясь от страха и желания, она почти не притворялась, она хотела принадлежать ему. — Продолжай. — Простите! Я только хотела быть с Вами… — Почему? — напряженное и недоверчивое. Брови дрогнули, угрожая нахмуриться. В нем боролись осторожность и желание. Здесь необходимо было задействовать все актерские приемы, какие девушка только знала. Она сосредоточилась, вспоминая мельчайшие оттенки обожания, появлявшиеся во взгляде Гайде при виде возлюбленного, и попыталась повторить: — Потому что Вы так знамениты, так богаты, и я подумала… — Что я спасу тебя, выкупив у султана? Нет, этого не будет. «Шайтан! Я увлеклась! Как теперь дать понять, что меня устроит и одна ночь?» — О, господин! Меня не нужно спасать, вы же знаете, как падишах увлечён мной? Но… я… — она снова театрально запнулась, опустив глаза, — Я не смею и помыслить об этом, но… — снова взмах ресниц, небольшой румянец, дрожащий голос, — Но мне хватило бы и одной лишь… одной лишь мысли, что одну ночь я была вашей. Все будут знать… Не успела Амина доиграть свой спектакль, как граф засмеялся, отпуская руки удивленной актрисы и отступая на шаг. Если бы она посмела, то сказала бы, что он просто прыснул со смеху, как мальчишка. «Он раскусил меня?». Сложно было не улыбнуться, слыша этот серебристый красивый смех, но сердце Амины билось слишком сильно в тисках страха. Когда он вновь повернулся к ней, между ними не было ледяной преграды. Он поверил! — Ты невинна? — одним взмахом руки граф бесцеремонно распустил прекрасные локоны наложницы, поскупившись на деликатность. Как результат, она едва сдержала вскрик боли. Немного шелковистых волос осталось на заколке. Амина начинала жалеть о своём решении прийти сюда. — Это важно для вас, мой господин? — Задавать вопросы буду только я, — он смотрел ей прямо в глаза, снова подходя вплотную, — Итак? — Вы должны помнить, что нет, мой господин. Я одна из любимейших наложниц султана Махмуда. «Слава Аллаху, что это так! Иначе я бы умерла от муки в твоих жестоких руках!» Бледные губы снова дернулись в усмешке. — Верно. Его можно понять, ты весьма обольстительна, да и… — ледяные пальцы скользнули по увлажнившимся лепесткам ее потаенных губ, на что невольница тут же подалась бёдрами вслед за ласкающей ее рукой, — И весьма искусна. Вскружила голову личному массажисту Его Высочества, да и самому султану, чертовка. Так значит, это престижно? Настолько, что ты готова променять падишаха на меня? — Провести с Вашим сиятельством ночь? О, это мечта всего гарема! — Амина не лгала, невольницы долго и горячо обсуждали бы, окажись одна из них любовницей чужестранца. Но женщины забывчивы и легки на сплетни. Через пару дней все забыли бы об этом, как ни в чем не бывало. Но сейчас это было не важно. — Наша близость возвысит тебя над остальными? — его голос осел в шёпот, а кончики пальцев второй руки легли уже на полные жаркие уста невольницы. — Я окажусь на вершине блаженства, если сумею доставить Вас туда, мой господин. «Разве я хуже неумелой девочки?» — Но так, чтобы все знали об этом? — Да. — Тогда… — их губы почти соприкасались, Амина дрожала всем телом, позволяя себе вожделеть скорой близости. «Пусть он даст слабину, Аллах, всего один раз! Ради моего Рассула я стерплю его, клянусь…» — Тогда ты у меня в долгу. Вопреки ожиданиям, иностранец расщедрился на поцелуй. Не самый нежный, но все же! Вдруг та грубость была последней? «Я буду с тобой такой, как ты захочешь, только бы тебе не взбрело в голову упиться моими страданиями…». Ни на мгновение Амина не теряла головы в пляске страсти, граф сам не позволял ей этого, моментами вновь демонстрируя жестокость. Не особенно впечатляющую, но способную напугать. Он наглядно показывал своей любовнице, что слово «любовь» в этом действе лишнее. «А с Гайде? Все было так же?» — думала девушка, в очередной раз вскрикивая, скорее, для пущего эффекта, чем от боли. С любым другим мужчиной эти безобидные силовые выпады показались бы простой забавой, но сейчас Амина осознала, что боится этого человека. От него исходила не только магнетическая власть, но и едва заметный флёр смерти. Он был жесток не потому, что любил причинять боль. Эти руки, привыкшие к поводьям власти, не умели ласкать иначе. Вернуть холодным пальцам былую нежность могла только любящая душа, холёное же тело наложницы лишь разжигало в нем низменную страсть. Но ей совершенно не на что было жаловаться, ее уверенно, хоть и немного резко, вели к долгожданному блаженству, которое даже она, чувственная и опытная одалиска, могла испытать далеко не всегда. «Не может быть, не может быть, с первого раза?» — потрясённая Амина непроизвольно выгнулась, прижимаясь к невидимому в темноте графу и сильнее сжимая его бёдра, будто ее и впрямь влекло к нему нечто большее, чем вожделение и корысть. Удовольствие накатывало жгучими, судорожными волнами, вопреки ожиданиям любимицы падишаха становясь все интенсивнее и ярче. Она кусала губы, ногтями впиваясь в шёлк простыней. Коснуться кожи любовника и оставить на ней следы было ни в коем случае нельзя. Вдруг он все же женат? Услада становилась нестерпимой, все больше походя на муку, когда граф внезапно подхватил задыхающуюся наложницу и с силой усадил на себя, дозволяя ей выбрать ритм последних мгновений близости. От силы и глубины новых ощущений Амина красиво, глубоко застонала, окончательно теряя контроль над собой. Несколькими быстрыми движениями сильных бёдер она приблизила их общий финал, совсем не замечая того, как расцарапала молочные в лунном свете плечи своего любовника до крови. Наконец, пронзительно вскрикнув, она почти без чувств упала на него, успев услышать и его удовлетворённый выдох, похожий на долгий шелест травы под ночным ветром. Через пару минут Амина пришла в себя. В ушах по-прежнему стучала жаркая кровь, вторя сердцу, голова немного кружилась. Граф молча накручивал влажные завитки ее волос на палец, другой рукой нежно водя вдоль поясницы, по спине, плечам… Он не оттолкнул ее, не отстранился. Даже не спустил с себя, дозволяя отдохнуть в своих объятиях. Амина приподняла голову, заглядывая в тихие, задумчивые глаза. Затем подалась вперёд, благодарно целуя эти неразгаданные губы и совсем не замечая, как сердце сжимается от нежности. Да разве же он плохой? Разве же может быть плохим человек, так тонко и уважительно относящийся к той, что этого недостойна? Он мягко ответил на поцелуй, но затем обронил почти виноватое: — Нельзя, Аминат. Прости. Она понимающе прикрыла глаза, со вздохом вновь опуская голову к нему на грудь. Так хочется побыть с ним ещё немного, потешить себя ложной надеждой. Ведь произошедшее между ними отличалось от звериного удовлетворения похоти, он был совсем другим, редко когда удаётся ощутить нечто подобное… Внезапный стыд и горечь заставили Амину вскочить, закрывая лицо руками. — Что такое? Граф отнял ее руки от лица, с беспокойством заглядывая в расстроенное лицо. Амина подняла на него свои прекрасные глаза и с болью прошептала: — Я не хотела, чтобы так вышло, но… Я предала Гайде. — Предала? — граф удивился не столько сказанным словам, сколько эмоциональному надрыву, который в них вложила Амина, — Почему? Не успев подумать и осечься, девушка высказала правду: — Я разделила с ней одного мужчину и дерзнула помыслить о том, чтобы полюбить его. Лицо Монте-Кристо застыло восковой маской. Глаза сверкнули, отражая лунный свет. — Я был с Гайде? Амина молча уронила голову ему на грудь, продолжая плакать. — Говори же, отступать теперь некуда. — Она так привязана к Вам… Из-за этого должна умереть. Султан знает, что вы лишили ее невинности, ведь это он подмешал что-то в вино. По традициям этой страны… ее забьют камнями или плетьми до смерти. Я лишь хотела молить Вас о пощаде! Заплатить своими ласками за ее жизнь… но если она узнает, то не сможет меня простить! — Что произошло той ночью? — Я знаю только, что в вашем вине был наркотик и какой-то возбудитель, на Махмуда работают лучшие химики империи. Гайде решила, что укроет вас от преследования и проведёт с вами ночь, ведь вы… так нуждались в помощи. Я дала ей ключ от комнаты, про которую мало кто помнит, кроме меня и Рассула. Но утром мы не успели скрыть ничего от султана… — Так вот почему Рассул… — Он помогал мне, верно. Гайде очень добра, она всегда стремится помочь тем, кто этого заслуживает. И она любит Вас… Какое-то время граф молчал. Амине становилось все тяжелее ждать ответа, но услышанное заставило ее похолодеть: — В ее возрасте легко влюбиться в того, о ком ничего не знаешь, чьи поступки скрыты за ореолом загадочности. Даже если так вышло, я бесконечно виноват перед ней. Но это не значит, что я буду хранить ей верность или же сделаю своей женой. Я навсегда один, а Гайде не должна узнать, что я знаю о… своей подлости и ее обмане, Амина. Ее ждёт совсем другая судьба, она ещё может быть счастлива, как и ты. Вам незачем думать о том, чтобы связать свою жизнь со мной. А теперь уходи, мне нужно побыть одному. Девушка неслышно исчезла, с проворством, присущим только наложницам османских падишахов. На сердце у неё было тяжелее, чем когда в нем жил страх за подругу. Теперь была уверенность в том, что Гайде переживет эту казнь. Но переживёт ли она известие о близости графа с другой женщиной? И если этот чужестранец не солгал, то с подобными новостями Гайде придётся мириться ещё не раз. С тихим вздохом Амина вернулась в свои покои, невольно наслаждаясь томной лёгкостью во всем теле. Монте-Кристо не мог поверить в услышанное. Он лежал в темноте, бессмысленно глядя перед собой. Значит, это был не султан. Значит, он взял ее силой! — Господи! Думать о подробностях этой ночи было невыносимо. Как она вынесла столь бесцеремонное лишение невинности? Он был пьян и несдержан, это понятно. Точно, если потрудиться, то можно даже вспомнить как она закричала. Идиот! Он ведь мог быть с ней совсем другим… Или эти руки забыли, как дарить настоящую, трогательную нежность? «Хватит! Былое не вернёшь, что сделано, то сделано. Но впредь я не позволю ни своему сердцу, ни телу дать слабину. Я никогда не прикоснусь к ней, не посмею и тени любовной мысли вспорхнуть между нами… И эта глупая влюбленность пройдёт, она быстро оправится, я уверен. Любит… Каков вздор! Она и знать не знает, ради кого принесла себя в жертву, глупая девчушка. Да и я хорош, как можно было ввязаться в такую историю?!». Далее сокрушаться уставшему путешественнику было не суждено. Последним образом, воскресшим среди вереницы мыслей за секунду до сна, стал образ Гайде. Такой, какой она была в их первую встречу. Рассеянный, доверчивый взгляд… льнущее к нему юное, обнаженное тело, и вспышка удовольствия, затмившая стон боли… Не прошло и пары минут, как граф на удивление спокойно спал. Чего нельзя было сказать о Махмуде.