Ваза с фруктами

На этот раз Гайде проснулась от обжигающего дыхания на своём лице. Между ног снова было горячо и влажно, умелые пальцы торопливо ласкали её, подготавливая к чему-то большему. Она невольно застонала, чуть выгибаясь в жадных руках. «Он вернулся за мной… Я хочу его, хочу быть с ним. Хочу, чтобы он любил меня,» — со сна мысли путались, канонадой стуча в висках. Теперь она понимала, что такое желание, но кто бы подсказал ей, как с ним бороться? Сейчас все её естество требовало лишь одного — вновь ощутить на себе вес его тела, принять его в себя без остатка, вскрикивая от удовольствия, а не от муки, как в прошлый раз. С первым толчком вернулся отголосок легкой боли, но со вторым — её затопило наслаждение. Истинное, нарастающее с каждой секундой. «Как это прекрасно, как я могла без этого жить?» — Ах, любимый… Но ужасная мысль заставила ее с криком распахнуть глаза, сжавшись от увиденного: она невольно отдалась одному из стражников султана! В эту же секунду паликар с глухим рычанием до боли стиснул её бёдра, наваливаясь сверху. Гайде помимо своей воли дернулась ему навстречу, с трудом сдержав очередной стон наслаждения. Еще несколько толчков и мускулистый воин посадил изнемогающую любовницу на себя, и она с удивлением осознала, что ещё одни губы коснулись её оголенной шеи, кто-то обнял со спины, чтобы затем властно развернуть, укладывая на жёсткий камень. Сверху на испуганную девушку властно смотрели черные, как безлунная ночь, глаза на мертвенно-бледном лице. Граф овладел ею так жадно и резко, что уже знакомая боль заставила закричать, умоляя о пощаде. Но вопреки ожиданиям, темень глаз лишь сверкнул яростью, и Гайде начала задыхаться, с ужасом ощущая тяжесть сильной мужской ладони на своей шее. — Ты вздумала обмануть меня? — он медленно наклонился к её уху, не переставая терзать ноющее от вторжения лоно. — Нет… Нет! — Я это так просто не оставлю. — Мне больно, прошу, любимый, перестань, — соленые капли застилают взор, от судорожных всхлипов трудно дышать. Косая глумливая улыбка искривляет эти красивые, алые губы. Пальцы вокруг тонкой беззащитной шеи сжимаются сильнее. Она и узнаёт, и не узнаёт его. Голос — сплошное шипение, властное и глубокое. — Ты умрешь за свою ложь. — Пощади! Я никогда больше не солгу тебе! Сдвоенный взрыв хохота послужил ответом на её отчаянную мольбу. Гайде резко пришла в себя, просыпаясь. Осадок сна горькой пленкой осел на губах, в засохшем горле. Она совершенно не выспалась, сознание было ещё более напряженным, чем вчера, а тело ломило. «Он взял меня силой. Почти как Махмуд, » — устало подумала албанка, тут же поправляя себя: «Это было во сне. Но как мне могло такое присниться?». Стражники все ещё смеялись, перекидываясь острыми и грязными шуточками. Вероятно, они следили за тем, как пленница мечется сквозь сон. Слегка придя в себя, Гайде прислушалась к их разговору. — Ее нужно хорошенько обскакать. — Да, так и просится! Плохо, что у нас мало времени. Не то я бы побывал в землях Али-Тебелина с его согласия или без! — Слышал, как стонала? Моему дружку стало тесновато, он просится на волю! От окончательного позора Гайде спас звук гонга, знаменующий скорое начало казни. Дверь в темницу скрипнула, пропуская хмурого начальника стражи, что заставило хамоватых конвойных смолкнуть. Вдвоём они схватили её под локти и выволокли в коридор. Пока девушка руками растирала затекшие плечи и шею, мужчины обменялись несколькими словами и вдвоем заперли дверь. «Махмуд вчера закрыл ее сам», — безучастно подумала опальная княжна, уже поднимаясь по скользким ступеням импровизированной тюрьмы. Сюда частенько спускали провинившихся невольников и прислугу. Продержав на воде несколько дней, выпускали или наказывали ещё строже. Но вообще эти подвалы предназначались для складирования продуктов. И только Махмуд придумал им новую функцию. 
Когда невольница в сопровождении стражников вышла из-под резных навесов прямо на площадь, собравшаяся толпа взревела. Точнее разглядеть, кто же так радовался ее казни, Гайде не могла. После тьмы тюремной камеры на улице было слишком ярко, и невольница все время жмурилась, боясь ненароком ослепнуть. 
В общем гвалте прозвучал чей-то короткий приказ. Слов девушка снова не смогла разобрать. У нее кружилась голова от шума и ослепляющего света. Стражники с силой толкнули дезориентированную албанку в спину, и она упала, больно ударившись коленями и ладонями о жесткий шершавый камень площади, разодравший ее молочную кожу в кровь. 
Крики и возмущенные вопли не прекращались. Когда глаза привыкли к свету, Гайде испуганно осмотрелась. Оказалось, что кроме нее на площадь вывели еще и мужчину. Высокого, мускулистого негра с пухлыми, высокомерно поджатыми губами и жгучим взглядом. «Это, наверное, тот самый Али!» — догадалась невольница. 
Толпа словно окончательно сошла с ума. Кто-то подбадривал палачей, а кто-то кричал что-то в защиту приговоренных. Поморщившись, Гайде зажала руками уши. Шум стоял невообразимый. Но где же Рассул? Разве его не должны были казнить вместе с нубийцем? «Или… его ведь могли уже…» 
Али, тем временем, уже привязали лицом к позорному столбу и сняли рубашку, обнажая красивую темную спину. Поняв, что сейчас точно так же обездвижат и ее, лишая обзора, Гайде поспешно стала искать глазами графа. Монте-Кристо неподвижно сидел на одном из боковых возвышений площади. Дымчато-черные круги вокруг глаз, сливающиеся по цвету с угольным одеянием, наглухо застёгнутым под самым подбородком, говорили о бессонной ночи. Наспех расчесанные и совсем не уложенные волосы густой волной падали на плечи, оттеняя бледность лица и еще сильнее выделяя синяки. Побелевшие от волнения и злости губы графа были сильно сжаты. В мрачную бездну его глаз Гайде боялась заглядывать, справедливо полагая, что увиденное может сильно ее напугать. Монте-Кристо сидел недвижимый, словно статуя, несмотря на свое более чем теплое одеяние. Султан даже в легком бурнусе, предназначенном для жары Востока, и тот постоянно отирал пот со лба рукой, завернутой в какой-то бинт. «Он ранен? И когда успел? Значит, Эдмон все же не сумел договориться с ним. Вот что значили эти сны — я должна умереть за него. А вот Амина, Иффат… Прощайте!» 
Стражники схватили албанку, больно выворачивая ей кисти. Несколько движений, и Гайде уже крепко привязана к тому же столбу, что и Али. Необтесанное дерево больно царапнуло нежную кожу щеки. 
— Нет! Не прикасайтесь ко мне! 
Но мужчины лишь похабно улыбнулись на еле слышимые в шуме протесты приговоренной и грубо раздели ее до пояса, при этом умудрившись незаметно приласкать оголившуюся грудь. Улюлюканье толпы то затихало, то накрывало волной воспалённое сознание. Поглазеть на казнь собралась большая часть дворцовой прислуги, ремесленников и даже жены султана, которых она несколько раз видела в гареме. Сочувствуют ли они ей, несчастной осуждённой? Может, зло радуются своему успеху при дворе? 
«Но фортуна переменчива! Когда-то и ваши головы могут покатиться по этим ступеням! Я в жизни не испытывала такого позора… За что?» Жгучий стыд медленно поднимался изнутри, заливая краской щеки, заставляя слёзы закипать в уголках зажмуренных глаз. Алая пелена ярости захлестнула с головой, и Гайде неистово закричала, надрывая голос: — За что? Что я сделала тебе, убийца?! — вопль вырвался из самих глубин сердца, — Ты просто прелюбодей и обманщик! Ее отчаяние поглотил всеобщий шум, как море в шторм захлёстывает небольшие суда. 
С трудом повернув голову, при этом еще сильнее оцарапав тут же занывшую щеку, княжна снова поискала Монте-Кристо взглядом. На этот раз его было гораздо легче найти. Граф уже успел встать во весь рост и подойти к султану. В данный момент он что-то говорил ему с совершенно бесстрастным видом. На породистом лице Махмуда играли желваки, он яростно буравил взглядом стоящего перед ним невозмутимого до зубовного скрежета вельможу. От монохромной фигуры Монте-Кристо словно веяло холодком, тогда как падишах, казалось, дышал чистой энергией зноя. Каждое слово графа было для него сродни пощечине, точеные ноздри дрожали, выдавая обиду и растерянность самого могущественного человека Востока. Албанке подумалось, что лучше принять несколько десятков ударов плетью, чем сейчас оказаться на месте съедаемого раздражением и смесью других противоречивых эмоций падишаха. Но уступать правитель не собирался, это было ясно как день. 
Толпа внезапно стихла. А это могло означать только одно — палач уже близко. Гайде затаила дыхание и зажмурилась. Раздался первый щелчок. Спину девушки словно хлестнули чистым огнем. Затем еще раз и еще. Вероятно, плеть пропитали каким-то одурманивающим раствором, потому что бил палач наотмашь, не жалея, далеко отводя руку, и жертва испытывала бы больше мучений. Ошарашенная этой невероятной болью юная невольница зареклась досчитать удары, но уже после пятого, взвыла и начала постепенно терять сознание не без участия пропитки. Однако удары не прекращались, а палач и не думал смягчаться. Албанка уже плохо слышала, что происходит вокруг. Она будто то погружалась в пучины океана, то выныривала на поверхность. От жары кружилась голова, в воздухе повис удушливый запах крови и пота, дыхание сбивалось. Как бы Гайде не кусала потрескавшиеся губы, стараясь заставить себя замолчать, когда стало почти невыносимо, на грани жизни и смерти она все же взмолилась о помощи: 
— Господин! Ты обещал! 
Еще пару щелчков, и все погрузилось во тьму. Последнее, что услышала изнемогающая от непрекращающейся пытки Гайде, был сдвоенный приказ султана и Монте-Кристо: 
— С нее хватит! Отвязывайте! 
— Воду, бинты и мою аптечку, Бертуччо, живо! *** После ухода Амины граф ещё с час не мог уснуть, раздираемый противоречивыми чувствами. Но, все же решив, что раз падишах уже спит, нет никакого смысла пытаться что-либо решить сейчас, в ночи, Монте-Кристо все же позволил себе расслабиться и уснуть. Неуемный султан же в это время мерил шагами свою опочивальню и пытался заставить себя забыть об иностранце, так долго занимавшем все мысли. Но с каждым шагом и с каждой новой попыткой избавиться от наваждения, эта затея казалась все более провальной. Перед глазами стоял облик графа. Недоступного и скрытного, каким этот человек всегда был с теми, кому не мог доверять. Но что за неоправданный магнетизм живет в любом его движении? Почему, почему правитель огромной страны ни о чем более не может думать? В каждой мысли только взмах ресниц, особенная манера поджимать губы, убирать волосы с лица, и тихий, грудной смех. И все это нельзя заполучить себе! Нельзя погладить волосы, нельзя прикоснуться к губам… Спустя час немыслимого умственного напряжения, Махмуд стал действовать по-другому: он пытался убедить себя в том, что покушение на честь знаменитого путешественника, благосклонно принимаемого во всех королевских домах Европы, может серьезно повредить ему, как правителю, и его подданным. Но чем сильнее султан себя уговаривал не делать глупостей, тем безумнее становилась жажда обладания, к которой примешивался азарт. Махмуду стало чудиться, что он сходит с ума. Граф виделся ему в колыхании занавесей, в складке шелковой простыни. Борьба совести и вожделения продолжалась, но уже было предельно ясно, кто победит. Около трех часов ночи дверь в покои графа бесшумно распахнулась. Вошедший Махмуд замер, разглядывая полуобнаженное, расслабленно раскинувшееся на постели тело графа, а затем почти мгновенно пересек разделяющее их расстояние. Да, это было именно так, как он себе представлял! Гордый иностранец был прекрасен в своей спокойной беззащитности. «Если бы он так же засыпал на моих руках!». Несколькими уверенными, но осторожными движениями падишах быстро обездвижил удобно лежащего для любых манипуляций Монте-Кристо. Удостоверившись, что путешественник не сможет сопротивляться, а шнуры на запястьях затянутся при первой же попытке шевельнуться, султан приблизился к приоткрытым губам, ловя лёгкое, запретное дыхание. Граф очнулся почти мгновенно, и первым его порывом было оттолкнуть нежданного гостя, но как? Одно неловкое движение спросонья и: — Что же, мой гепард угодил в силки? Султан с улыбкой наблюдал за тем, как путешественник силится принять более устойчивую позу, но широко разведённые ноги не позволят этого сделать, правитель уверен. Видеть, как выражение удивления на красивом лице сменяется паникой было особенно сладко. Слаще даже, пожалуй, чем шёлк обнаженных бёдер под ладонями. Слаще, чем вся возбуждающе-неприличная панорама, открывшаяся сейчас перед ним. Что может сравниться с азартом охотника, в ловушку которого угодил прекрасный гордый хищник? Нет, падишах не собирался торопиться. Одним властным, уверенным движением по бледной коже он провёл от согнутых коленей до ягодиц, с удовольствием отмечая отсутствие нижнего белья, такого популярного у европейцев. Приласкал чужое естество, с удовольствием отмечая его внушительность. — Вы не отступитесь, верно? — хриплый вопрос повис в ночи, служа продолжением тяжёлому взгляду исподлобья. Махмуд снова улыбнулся: — Красив, Шайтан, а когда зол — ещё красивее. Шайтан прикусил губу. Взгляд его трепетал, бесцельно скользя по комнате. Падишах устроился поудобнее меж разведённых ног, наклонился к хмурящемуся графу и огладил кончиками пальцев острые скулы. Все происходящее доставляло ему непередаваемое наслаждение. Махмуд был порочен до крайности, до самой грязной и раскрепощённой крайности, и даже мысли его полыхали жаром неправдоподобных домыслов. — Мне всегда было интересно, — нараспев начал он, накручивая чужую смоляную прядь на палец, — Как же вы, любители дальних морских странствий, обходитесь без женской ласки по многу месяцев? Разве что, вам есть чем ее заменить… Граф уничижительно изогнул бровь, не подозревая, что каждым своим характерным жестом сводит с ума насильника все сильнее. — Я не понимаю вас, мой господин. — Приятно слышать такое обращение, — султан не спеша развязал роскошный кушак, подпоясывающий его царственное облачение, — Надеюсь, что я буду для тебя хорошим господином в эту ночь. Смотри, моя страсть нуждается в утолении, а твои губы могут ей в этом помочь. На мгновение Махмуду показалось, что чужестранец, теряя все своё холёное самообладание, вцепится зубами прямо в горло, так сильно распахнул он и без того огромные глаза, обнажая в гримасе отчаянного отвращения острые клыки. Но граф лишь рефлекторно дёрнулся в путах, не пытаясь, впрочем, отстраниться, дабы не уронить достоинства. На лице у него, вновь холодного и прекрасного, застыла маска оскорбленного высокомерия. Чуть дрогнувший от возбуждения палец правителя османов, не спеша, проник меж приоткрытых губ, на пути своём не встретив ни малейшего сопротивления. Падишах без устали в самых разных вариациях воображал себе этот момент, но сейчас стало понятно, насколько ничтожны возможности его фантазии. Монте-Кристо не мог оттолкнуть, не мог укусить, не мог позвать на помощь. Или не хотел? Махмуд вглядывался в малейшее дрожание ресниц, силясь отыскать смирение, но его не было и в помине. Граф лишь выжидал нужный момент, позволяя бесцеремонно и непристойно касаться себя. На самом деле выхода из этой ситуации паникующий мозг Эдмона не видел. Сам того не ведая, султан выбил у неуязвимого противника почву из-под ног грязным намеком о нравах, царивших на кораблях в открытом море. Граф ещё помнил то время, когда не имел своей воли, служа матросом под началом г-на Морреля. Помнил, как однажды капитан, преемником которого стал мудрый Леклер, с силой толкнул его, испуганного пятнадцатилетнего мальчишку, в свою каюту. Эмоции застилали все вокруг, пульс участился, лишь от одной мысли, что его могут взять силой, как это едва не случилось в том рейсе. Последний раз Монте-Кристо отчаянно постарался вырваться, но в такой ужасной позе это было невозможно. От резких движений жесткие шнуры беспощадно впились в кисти, а животом граф ощутил, сколь сильно желание султана. Этот сильный, грузный человек дышал так же тяжело и наваливался так же болезненно… Испуганный до судорог Эдмон боялся вдохнуть, пока руки, полные маниакального спокойствия, быстро расстегивали матросскую куртку, вжимая ее обладателя в постель. Монте-Кристо вновь почувствовал себя беззащитным маленьким мальчиком, и надсадный крик вырвался сам собой: — Отпустите! Чистый, отчаянно высокий голос был совсем не похож на обычный негромкий вкрадчивый тембр графа. Падишах, готовый одним движением мощных бёдер оборвать прелюдии, замешкался. Этой секунды хватило, чтобы в комнате появилось новое действующее лицо. Всего один миг, и султан с вошедшим человеком покатились по полу. В руках неизвестного блеснул кинжал. Граф, не обращая внимания на боль в запястьях, приподнялся на постели, для чего еще чуть шире раздвинул ноги. От этой схватки зависело для него все. Будет ли эта ночь последней в его жизни… А все из-за какого-то сластолюбивого венценосного мужеложца, решившего во что бы то ни стало усладить свою порочную натуру. Кусая губы, граф пытался разглядеть своего возможного спасителя. Как раз в этот момент незнакомец перевернул падишаха на спину и, сжав его горло, обернулся так, что его лицо попало в полосу света. 
— Нубиец! — вырвалось у графа. 
— Меня зовут Али. Вашему сиятельству не мешало бы прикрыться, — мужчина говорил абсолютно невозмутимо, несмотря на то, что обеими руками удерживал под собой правителя Османской империи. При этом его огромные глаза так бессовестно разглядывали иностранца, что готовы были выбраться из собственных орбит. Монте-Кристо откинулся назад, коленями силясь сдвинуть края своего ночного одеяния. Все происходившее напоминало дурной сон. В этой стране ни одно действие не остаётся незамеченным, нельзя пренебречь ничем. Страстью османского султана в особенности. Граф отодвинулся на самый край постели, молясь всем богам, чтобы Али победил. А что если они договорятся и решат вместе развлечься? Или нубиец одолеет падишаха и сам займется иностранцем? Граф пристально вгляделся в темноту. Ничего, совсем ничего, что могло бы помочь ему развязать руки! Да и если сейчас сюда вломится охрана дворца, эти шнуры послужат ему неплохим алиби… На противоположной стене висело зеркало. Монте-Кристо, прищурившись, бегло осмотрел свое отражение, оценивая масштаб бедствия.
 Объемные крупные кудри сильно растрепались и выглядели жутко. Вместо глаз чернели две испуганно поблескивающие пропасти, окаймленные тёмными кругами. Сорочка сползла с плеч, открывая чувственный изгиб спины и худые ключицы. Жертва обстоятельств, не иначе! Снизу раздался яростный вскрик падишаха. Как граф не старался выгнуться, чтобы четко видеть происходящее, у него ничего не выходило. Пару секунд громкой возни и перед Монте-Кристо выросла мрачная фигура Али, и тут же в комнату ворвалась вооруженная охрана Его Величества во главе с Шакуром. Беглого взгляда на открывшуюся картину советнику хватило, чтобы все понять и сделать выводы. Он парой резких движений освободил графа, приказал паликарам связать нубийца, а сам присел на краешек кровати, рядом с уже плотно завернувшимся в одеяло европейцем.
 — Ваше сиятельство хорошо себя чувствует? — вопрос был тихим и ненавязчивым. Явно ощущалось, что советник обо всем догадался и в это простое осведомление о здоровье вкладывает совсем другой смысл. 
 — Да, благодарю, — Монте-Кристо ответил скорее взглядом, чем этой едва слышной фразой, но тут же исправился, — Я проснулся всего пару минут назад и понятия не имею, что здесь произошло. — Кто-то напал на Ваше Сиятельство? Стрелы длинных ресниц хитро разрезали лунную дорожку на молочной коже лица. Вверх-вниз. Вправо. Вниз. Короткий вздох. — Я, право, не могу точно сказать. Шакур мягко улыбнулся, требовательно сжимая руку графа сквозь одеяло: — Вероятно, наш падишах спас вас от этого беглого раба. Внимание путешественника привлекла борьба Али с пятью вооруженными воинами из стражи султана, и он воспользовался этим, чтобы промолчать. С минуту граф прищурившись наблюдал за неравной схваткой и внезапно спросил: 
— Кто этот человек? Он невероятно силён. 
— Это беглый преступник, уже однажды покушавшийся на жизнь нашего повелителя. Этот нубиец ненавидит его высочество Махмуда II за то, что в гарем султана попали две его младшие сестры. Обе красавицы, представляете?.. 
— Я хотел спасти тебя, ибо ты прекрасен душой и телом, иностранец. А смрадное прикосновение мерзавца могло причинить тебе боль и заставить страдать! — продолжая вырываться из рук охраны, прокричал Али, под немыслимым углом изворачиваясь, чтобы встретиться с графом взглядом
. — Откуда ты знаешь о красоте моей души? — Монте-Кристо поднялся с постели и, вновь чуть прищурившись, посмотрел нубийцу прямо в глаза.
 — О твоей щедрости и человеколюбии ходят легенды по берегам всех морей, — наконец, охране удалось связать нубийца, повалив на землю, и Али захрипел под тяжестью наносимых ударов. Монте-Кристо властно обернулся к советнику, видя, с какой невероятной жестокостью паликары избивают нубийца: 
— Прекратите, Шакур, иначе моя память прояснится, и я мигом вспомню, кто на самом деле ворвался в мои покои без моего ведома! — низкий голос графа угрожающе перешёл в рокот, словно гром вдали штормового неба. — А ты, Али, верно? Прекрати сопротивление! Тебе все равно не уйти отсюда. Достаточно крови! Не успел советник открыть рот, как во тьме комнаты послышался яростный приказ падишаха:
 — Проучить до потери сознания, запереть в темнице до утра! И я передумал! Он не отделается отрубанием головы. Казнь этого мерзавца будет состоять из трех этапов: сначала лишим его языка, потом — руки и напоследок — головы!
 Султан тяжело дышал и зажимал ладонью правое предплечье. С его рубашки на ковер капала кровь.
 Монте-Кристо судорожно соображал, глядя на сильные мускулы нубийца, бугрившиеся под иссиня-чёрной кожей. Что, если он спасёт этого необычайно сильного и честного человека? — Махмуд!.. — попытался заступиться за Али граф, решившись помочь смелому рабу во что бы то ни стало. — Молчать! — оглушительно рыкнул падишах, с ненавистью глядя на Монте-Кристо, — Выполняйте приказ! Он был зол, большие с поволокой глаза налились кровью. Низменные человеческие страсти полновластно управляли жизнью этого избалованного и глубоко несчастного человека. А сейчас его сознание заволокли гнев и страдание, отсекая все пути к состраданию. «Кажется, выручать обиженных судьбой несчастливцев уже становится моим увлечением! — усмехнулся про себя Дантес, сбрасывая с плеч одеяло, — Я знаю, как одним выстрелом убить двух, а то и трёх зайцев. Вернее, спасти». — Ваше Высочество, — тихо и смиренно позвал граф, когда паликары вывели бесчувственного Али, а Шакур вышел следом, — Подарите мне минутку своего внимания.
 — Что? Опять хотите меня унизить?.. — зло принялся было возмущаться Махмуд, поворачиваясь к иностранцу и внезапно останавливаясь, как вкопанный.
 Монте-Кристо подошел к султану так близко, что когда тот обернулся, их губы оказались в паре сантиметров друг от друга. А взгляд… Граф исподлобья смотрел на Махмуда с обольстительной улыбкой, заглядывая своими большими бездонными глазами прямо в душу. По приоткрытым губам едва заметно скользнул влажный кончик языка, заставляя султана вздрогнуть.
 Осман и европеец были почти одного роста, но чужестранец умудрился так аккуратно склонить голову к его ране, извиняясь одним изгибом обнаженной шеи, что властителю показалось, будто он выше на целую голову. — Позвольте, мой господин… — обжигая горячим дыханием падишаха, прошептал Монте-Кристо.
 Он нежно отер пот со лба потрясённого до глубины души Махмуда своим надушенным платком. Султан, как загипнотизированный, подставил путешественнику плечо, и тот бережно снял пропитанную кровью вперемешку с потом рубашку, поглаживая и лаская напряженные плечи, — Мне очень жаль, что вы пострадали. На вас часто покушаются? Это, должно быть, тяжело и страшно. Я поражён вашей отвагой. — Чт… что вы хотите сделать? — хриплым от желания голосом спросил Махмуд, из последних сил сопротивляясь туману похоти.
 — Всего лишь промыть ваши раны, Ваше Высочество.
 — Нет. Не стоит…
 Резко, но мягко султан привлек иностранца к себе за талию. От порывистости движения голова Монте-Кристо запрокинулась назад, чем Махмуд мгновенно воспользовался, прильнув губами к шее.
 — Сладость меда, нежность шелка, — выдохнул он и, не отрываясь от манящей кожи, резко рванул с плеч графа лёгкое ночное одеяние, толкая на пол, — Почему бы вам не уступить мне сразу? — Разве игра без противника интересна? — Монте-Кристо откинулся назад, медленно расстегивая оставшиеся целыми пуговицы своей сорочки и неотрывно глядя в глаза в очередной раз одурманенному падишаху. Граф знал, от какого из его коронных взглядов нельзя сбежать и спастись. Он действовал наверняка. — О, дьявол, ты… — Махмуд подался вперёд, жарко целуя вдруг покорные уста. Глубже, сильнее, рукой зарываясь в чёрные вихры… — Твои глаза, как у Шайтана… Монте-Кристо позволял целовать себя и шептать на ухо нежности, теряясь в новых ощущениях, но успешно играя искусного в подобных делах развратника: — Почему же? — Ты изводишь, ты мучаешь, ты… ах, ты… Такого Дантесу еще никогда не доводилось испытывать. Его вели, подчиняли и одновременно отдавались ему и возвышали. Кожа разгорячилась и стала мягче бархата от умелых прикосновений султана. Осман языком и губами следовал по знакомым дорожкам на чужом податливом теле, не скупясь на ласку. — Махмуд… — почти простонал граф, прогибаясь в спине от неизведанного наслаждения. Хорошо, было безумно хорошо. 
Вместо ответа падишах глубоким поцелуем накрыл припухшие губы Монте-Кристо. Все попытки потрясённого своей разнузданностью Дантеса взять себя в руки окончательно полетели к чертям. Как Махмуд оказался меж его разведённых ног, избавляясь от своих уже ставших тесными шаровар, граф не заметил. Голова шла кругом, жаркие вздохи и стоны колебали и без того горячий воздух. На какую-то минуту Монте-Кристо захотелось ощутить это странное, запретное удовольствие. Разве же для него теперь есть что-то невозможное? Так почему бы не… Махмуд усилием воли заставил себя остановиться и посмотреть в глаза любовнику, не веря, что всего через мгновение овладеет им. Граф, абсолютно обнаженный, лежал на своей шелковой сорочке, расслабившись, и, глядя на падишаха затуманенным от чувственного наслаждения взглядом.
 К своему удивлению в этих прекрасных глазах султан прочёл победу порока над добродетелью. Теперь торопиться расхотелось. Они снова слились в жадном поцелуе, османский владыка с удовольствием склонился над обнаженным европейцем, заставляя обвить стройными ногами свою талию. — Если я попрошу тебя, Махмуд, ты выполнишь мою просьбу? — раскрасневшиеся губы Монте-Кристо завораживали султана, а его низкий влажный голос обволакивал беспомощное сознание. Ему казалось, что о помиловании просит ангел, прекрасный, чувственный ангел ночи, готовый на все ради исполнения своей просьбы. — Дай угадаю, ты беспокоишься об этих жалких людишках? — мурлыкнул владыка, зарываясь носом в благоухающие завитки угольно-черных волос, рассыпавшихся по пышному ковру, — Я отпущу их, моя любовь. Они понесут наказание, но я сохраню им жизнь. А ты ведь не обидишь меня? — Что? О чем?.. — Подари мне свой кинжал, — дождавшись удивленного взгляда, падишах рассмеялся. Он уже с минуту, словно невзначай, умело ласкал чужое достоинство, заставляя графа жмуриться и кусать губы, — Кинжал, что перерубил мой ятаган, и тот изумруд, о котором ты рассказывал мне. Он станет украшением моей коллекции, как и ты — украшением всех моих ночей. Для всех я обменял двух приговоренных на кинжал и изумруд, запомни! — Но… — Замолчите, граф. Я лучше знаю, как мне поступить. Флакон с благоухающим маслом с трудом отыскался в ворохе султанских одежд, и все его содержимое оказалось в ладонях Махмуда. Отточенными движениями султан заскользил по бёдрам графа, разминая уставшие за день мышцы сильными пальцами, и медленно подбираясь к самому главному. Сердце его бешено колотилось, пока губы раз за разом сливались в поцелуе с губами неожиданно сладко стонущего иностранца. — Я хочу запомнить этот момент, — тяжело дыша, Махмуд навалился на любовника, заставляя его согнуть ноги в коленях и ещё сильнее откинуться назад, — Я стану вашим первым господином этой чудесной лунной ночью, граф. — Ох! Подождите, Ваше Высочество… Здесь ужасно жестко. — Мне мягко…
 — Правильно, потому что вы лежите на мне. Я не горю желанием утром не смочь разогнуть спину.
 — Ложись на живот. Смелее. Иностранец задумался всего на секунду, окидывая пьяным взглядом комнату. Но этой секунды оказалось достаточно. Он сменил положение, уткнувшись лбом в густой ворс ковра. По алым, истерзанным губам волной прошлась улыбка, чтобы затем перерасти в стон удовольствия. Умасленные руки султана огладили широкие плечи графа, массируя, снимая напряжение, и тот блаженно прикрыл глаза. — Я хочу любить вас, — поразившись собственной терпеливости, султан прижался трепещущим телом к болезненно доступному телу любовника, не позволяя себе большего, и жадно прошептал в россыпь чёрных завитков у самого уха, — Вы готовы? — Да. Прекратите медлить. Махмуд вздрогнул. Он не верил тому, что видел и слышал. Голова шла кругом от происходящего. Одной рукой падишах неуверенно скользнул вниз, меж обнаженных тел, к мощно очерченным ягодицам, а другой осторожно убрал волны волос с графского лица и шеи. Ему хотелось видеть его в этот неземной миг… — Будьте осторожны, Ваше Высочество. — Нет любовника более умелого и нежного, чем тот, что с вами. Готовый на все, Махмуд задыхался, ощущая под своими руками тяжесть и полноту графских ягодиц. Влажные от масла пальцы без труда скользнули внутрь, но Эдмон тут же сжался, вцепившись в ковёр и тяжело дыша. — Вам неудобно? — Дайте мне минуту. Монте-Кристо лёг обратно на спину, отдаваясь граду утешительных поцелуев. Казалось, он все никак не может решиться на своё грехопадение, страдая от уколов совести и стыдясь собственной страстности. Махмуд быстро раскусил своего невинного гепарда, разгадав его неопытность в мужской любви. Такая нравственная чистота сводила падишаха с ума ещё сильнее, ведь ему предстояло очернить ее, с чем он, как ему чудилось, успешно справляется. Граф же то брал инициативу в свои руки, то отстранялся, не позволяя султану сделать большего. — Я не хочу, чтобы это произошло… на полу. Будто моим ласкам совсем нет цены, Махмуд. — Каждый ваш поцелуй на вес золота. Но я сделаю все, что скажете. — Нужно добраться до… ох! Постели…
 — Ммммм… И?
 — И я хочу вина с фруктами. Сегодня по вашей милости мне не удалось нормально поесть.
 — Как пожелаешь, мой антрацитовый бутон. Султан скользнул губами вниз, думая немного успокоить такой интимной лаской. Охнув, ему с удовольствием рвано толкнулись навстречу. — Махмуд! Ты услышал меня?
 Что ты делаешь? — А тебе не нравится, неугомонный ты Шайтан? — Я чувствую себя твоим служкой, которого вот-вот разложат на пыльном ковре. — Аллах, ты думаешь, я, потомок рода Османов, дарю подобную ласку прислуге? Монте-Кристо вдруг поднялся, ловя губы разозлившегося было правителя: — Мне ни с кем не было так хорошо, как с тобой, Махмуд. Я никому не готов уступить первенство, кроме тебя. Но прошу, не унижай меня. Это низко. С минуту оба, тяжело дыша, смотрели друг друга в глаза. Наконец, султан сдался: — Хорошо! Граф, в вашем присутствии я лишаюсь рассудка…
 Не успел падишах договорить фразу, как Монте-Кристо, выгнувшись, выскользнул из плена его тела и тут же растворился во мраке комнаты. Послышался шорох задвигаемых оконных портьер. 
— Что за игры? Граф! — в кромешной тьме непросто было угадать направление, в котором скрылся иностранец.
 Ответом падишаху послужил холодный звучный смех из неоткуда и мягкое шипение шампанского, наливаемого в бокал.
 — Успокойтесь, Ваше Высочество. Иди ко мне.
 — Если бы я знал, где вы…
 — Ориентируйтесь на звук.
 — Аллах, что за…
? Громкий грохот от падения чего-то тяжелого сменился крепким ругательством и колким издевательским смехом. 
 — Никак? 
— Нет! Помогите, граф!
 Опять короткий смешок. — Хорошо.
 Кто-то упруго спрыгнул с кровати на пол, а затем бесшумно приблизившись, обдал Махмуда теплым дыханием. Холодные тонкие пальцы сомкнулись на запястье так внезапно, что султан едва не закричал.
 — Следуй за мной, мой повелитель.
 В душе падишаха что-то шелохнулось. Ему внезапно стало страшно оставаться с графом в одной комнате… Какое-то странное предчувствие… То ли оттого, что Монте-Кристо слишком цепко держал его кисть, так, как беспощадные, но хитрые хищники удерживают свою жертву, то ли оттого, что в этой зловещей темноте Махмуд вдруг стал вспоминать все небылицы, которые рассказывали про этого путешественника. Вампир… Колдун… Повелитель мертвых… По спине заструился холодный пот.
 — Г…граф?
 — Да? — Куда вы меня ведете?
 — Мы уже пришли. Осторожнее, Ваше Высочество, тут начинается постель…
 — А если я не хочу быть осторожным?
 — Тогда мы попросту потеряем равновесие и… Ах! — Упадем?
 — Именно так.
 Падишах попытался поцеловать графа, но тот резко отстранился и Махмуд снова потерял его. Спустя секунду по комнате забегал тусклый свет от небольшой лампадки, а к шее султана прильнули прохладные губы. Но что за проклятье! Едва падишах снова предпринял попытку поцеловать это неуловимое создание, Монте-Кристо вновь отодвинулся от него! В неверном свете одинокой свечи силуэт графа с растрепанными сапфирово-черными волосами, огромными, лихорадочно блестящими глазами и неестественно бледной кожей казался зловещим и даже пугающим, но Махмуд уже был так возбужден, что ему было не до предрассудков. Султан неожиданно схватил Монте-Кристо за руки и опрокинул его на ложе, силясь подчинить себе. Но граф вновь оказался гибче. Он с каким-то странным смехом вырвался и оседлал бедра Махмуда, оголенной кожей касаясь вожделения последнего.
 — Хотите пить?
 — Меня мучает жажда, но водой не утолить…
 — И все же? Возможно, со мной за компанию? Султан лишь зло застонал в ответ, кладя ладони на упругие ягодицы графа и страстно прижимая к себе желанное тело. 
 — Подожди… В руке графа пронзительно сверкнул хрустальный отсвет, затем Монте-Кристо сам наклонился и прикоснулся губами к губам повелителя. Отвечая на поцелуй, Махмуд успел почувствовать привкус терпкого шампанского, но тут же утонул в наслаждении. Довольно быстро падишах перехватил инициативу и перевернул графа на спину. Теперь поза была точно такой как и до появления Али, только сейчас Монте-Кристо был полностью обнажен и не сопротивлялся жгучим бесконтрольным ласкам султана. Однако голова падишаха кружилась все сильнее, и в какой-то момент он упал рядом, обесилевший и все еще неудовлетворенный. Перед глазами все плыло. — Махмуд?
 Снова этот дьявол-искуситель! Наклонился и таинственно улыбается, а волосы щекочут разгоряченную кожу и доводят до потери самоконтроля.
 Падишах с трудом приподнял руку и провел ее по обнаженному бедру любовника. — Ах… — Граф, я… больше не в силах терпеть вашу пытку…
 В дурманящих глазах зазмеился огонек стали. Монте-Кристо вновь оказался сверху, дразня. Махмуд уже рычал, едва сдерживаясь, чтобы из последних сил не повалить иностранца и не войти в это манящее тело одним махом. — Ваше высочество?
 — Все что угодно… Только быстрее…
 — Подпишите акт о помиловании? 
— Хоть свой смертный приговор…
 «Когда он успел его написать? Неужели в полной тьме пока я пытался его найти?» — мельком подумал султан, ставя подпись и закрепляя все своей печатью.
 — А теперь?..
 — А теперь спокойной ночи, Махмуд, — голос графа внезапно стал жестким. 
Подобравшись незамеченной, вязкая наркотическая темнота накрыла султана с головой и унесла в обьятья Морфея.