***
— Они пришли за тобой. Бесконечная рябь синего моря встретилась с лазурным небом. За стенами великого дворца, на рынке, по-прежнему кипела жизнь, ветром разносились крики детей, торговцев, шумевших на агоре. Зелёные красивые портики тянулись и рябили в глазах... но женщина не обращала внимания на окружавшую её красоту, она видела лишь только зловещий флот приближающихся кораблей, причалившего у дальнего берега. — Нет. Они пришли за Еленой. Гектор перевёл взгляд на юную девушку, стараясь скрыть искру восхищения этим диким созданием. — Они пришли за вами обеими. Мы забрали тебя у Менелая точно также, как и Елену. — Но лишь Елена стоит армады кораблей, её красота несравненна, — прервала она, — может у нас и одна мать, но в её жилах течёт кровь богов. И она стоит больше меня, — в её прохладном голосе отсутсвовали эмоции, в нём слышался стоический голос разума. Гермиона никогда не сердилась на старшую сестру. Елена была сострадательной, доброй и очень её любила. Когда она вышла замуж за того отвратительного старого дурака Менелая, то единственное, чего пожелала, продолжения опеки над малышкой-сестрой, нежно защищая её от сурового мира, а также противилась любым мыслям о свадьбе в столь юном возрасте. Сейчас Гермиона была в том возрасте, в котором многие девочки уже давно стали матерями, родив не одного ребёнка. Её всегда влекло к чему-то, столь запретному для женщин, к знаниям и наукам, тому, что не сочеталось с материнством. В отличии от её Елены, она скучала по Спарте. Троя была чудесным городом, полным яркой жизни и бешеной силы. Но культура и люди так не похожи были на родных. Горожане относились к ней со страхом и презирали, и лишь благодаря протекции Гектора, лелявшего её как младшую кровную сестру, её защищали и берегли, словно это не она навлекла на них греков. — Мы не позволим им тебе навредить. Для нас ты тоже троянская царевна, — Гектор пытался успокоить её, нежно дотрагиваясь до её маленькой нежной руки. — Нет никакой разницы, защищаешь ли ты меня или нет. Для них трофей или цель — Елена. И я надеюсь, ты понимаешь, какое будущее ждёт Трою, если греки разграбят город, — пробормотала Гермиона, отворачиваясь от зловещего зрелища к воину. Гектор с любопытсвом наблюдал за девушкой. Может она и не была наделена неземной воздушной красотой сестры, но боги наградили её другим очарованием, тонкой и жестокой красотой. Маленькая, словно мстящая нимфа, с невероятными глазами, в которых светился ум, её внешность хранила в себе дикое буйное очарование, пугавшее людей, посмевших встретиться с ней взглядом. — Я знаю. Но стены Трои спасут тебя от врагов. Аполлон защитит нас... Гермиона подавила странную улыбку. — Боги сами хотели этой войны. Афродита отдала Елену своему любимцу, точно зная о том, как сильно будет гневаться Менелай. Воин устало вздохнул. — Будь осторожна, когда говоришь о богах, котёнок, — Гермиона улыбнулась, когда услышала его нежное укоризненное обращение. — Ты прав, Гектор. Мне стоило не говорить тех слов, а сейчас следует воздать молитву богам. Он обернул золотисто-коричневый локон вокруг пальца и осторожно потянул. Гермиона изучала его обеспокоенное лицо и нежно улыбнулась. — Не волнуйся за Трою, Гектор. Боги защитят нас. Я отправляюсь в храм Аполлона к Брисеиде, где воздам молитву за всех нас и город. Иди к Андромахе и Астианакту. Не тревожься. Гермиона мягко улыбнулась и покинула его. Оказавшись в прохладной тени дворца, она быстро миновала роскошные мраморные плиты и, мягко улыбаясь покинула комнаты. Молча прошла сквозь гостиные, и ее окутал мрак темного коридора. Было тихо, как в гробу. Словно сам воздух оледенел под присутствием греков. Слухи мрачно расползались по дворцу. Великий тиран Агамемнон созвал величайшую армию из когда-либо виданных, не только по количеству, но и по мастерству. Одиссей с его острым умом, хитрый, как Меркурий. Ахилл, неуязвимый и непобедимый воин, возможно, даже бессмертный. Драко... Драко был тайной, воплощенной умением. Он сочетал в себе силы Ахилла и хитрость Одиссея с примесью собственной тьмы. Раньше Гермиона считала его сказкой, родившейся на губах спартанских горничных, которые ходили за ней дома. Но теперь, когда флот Греции показался на горизонте, светловолосый принц вел свои корабли к золотому городу. Яркая жара ударила в лицо, и она окутала свои дикие кудри льняным шарфом. Ворота дворца бесшумно распахнулись, а охрана преследовала Гермиону на почтительном расстоянии. До нее донеслись хаос и шум улиц. Здесь, в этом тяжелом городе, Гермиона почти смогла сомкнуть глаза и снова представить себя дома, в тихой столице Спарты: где Гермиону радостно и нежно приветствовали ее люди, целуя руки. Но не было никакого счастья и пожеланий на лицах у этих, и когда ее золотые глаза открылись, то столкнулись лишь с недоверием и настороженностью. Женщины молча разворачивались, прикрывая лица детей, а во взглядах мужчин, все же смотревших на нее, читался какой-то звериный отблеск. Но они расступались, позволяя ей пройти. Ее миниатюрная фигура двигалась вперёд независимо от того, ее голова была повернута вниз, позволяя кремовому шарфу поглотить ее тонкие черты. Позади нее она слышала, как троянский страж следил за ее шагами, его доспехи неуклюже лязгали по его широкому мечу. Гермиона устало вздохнула. Она едва ли одобрила насилие, но с приходом греков улицы превращались в преступный рассадник, и теперь, когда троянцев затопило праведное негодование, она не имела и малейшего права вето.***
Гермиона устало сжала переносицу, ее ноги едва касались чистых троянских улиц. Свернув на центральную площадь, она нетерпеливо погрузилась в толпу, ее лицо все еще было скрыто льном, и она устало взглянула на огромную золотую фигуру Аполлона, следившего за своими людьми из центра города. Величественные здания окружали шумный район, закольцовывая шумные маленькие лавки продавцов, раздающих свои товары. Гермиона впитывала в себя приморскую атмосферу, сочетавшую соленые потоки энергии особого вида, и нежно улыбалась, наблюдая за торгашами, обменивающими медные царапаные монеты и драгоценные изделия с удивительной скоростью фокусников. Жизнь тут продолжалась непрерывно и беспрепятственно, игнорируя угрозу, надвигающуюся на город темной лавиной раскинувшегося на золотых берегах лагеря. Внезапно Гермиона остановилась, поспешно оглядываясь. Охранник испарился, эхом затерявшись в толпе. Она приклонила голову к плечу в его поисках. Голос зовущего утопал в возгласах и гуле толпы, но Гермиона слышала зов, отдающийся ее именем воздуху, прежде чем рынок поглотил новый вскрик. — Моя госпожа! Госпожа Гермиона! Вам не следует... Остаток слов был утоплен в шуме, и Гермиона ничего не услышала более. Но вместо того, чтобы вернуться, она направилась дальше. Ноги несли ее прочь с агоры, мимо публичных бань и нарядных портиков, выложенных твердым цветным камнем. Дорога, бегущая к городским воротам, была все еще многолюдна, но волна людей неслась за безопасные стены, навстречу Гермионе, напротив покидавшей их. По пути ей встретились несколько тележек с провиантом и глиняными кувшинами, и Гермиона уверенно понимала, что царь Приам верен своему слову, снабжая город к войне. Гермиона не могла вспоминать доброго старика иначе, чем с любовью. Он встретил ее радушно, с распростертыми объятьями в той семье, которой она не заслуживала. Первый раз в жизни она чувствовала себя защищенной. Но что она принесла человеку, предоставившему ей щедрое убежище? Ничего кроме хаоса и раздоров, ведущих к смерти. Гермиона встряхнула волосами, обходя тяжелые ворота, и осторожно посмотрела на стражей, чьи глаза тяжело давили на ее плечи, не прекращая слежки. Не было сомнений в том, что они с радостью бы и передали её спартанцам в эту секунду, дабы хоть немного угомонить их жгучую ярость. Она ощутила как тяжелая рука со вздувшимися раненными венами ухватила ее запястье. Глаза Гермионы тревожно нашли солдата, сдерживающего крепким кольцом ее руку. Он казался очень молодым, почти еще юнцом. Его лицо было очень загорелым и очень гладким. В нем не было привычной жесткости и злости, к которой она приноровилась за эти дни, солдат был будто взволнован. Его взгляд цепко охватывал Гермиону, пытаясь забраться под кремовую ткань, в которую было закутано даже ее лицо. — Моя госпожа, в это время покидать город запрещено, я прошу вернуться вас во дворец под охрану. Греки уже здесь, и царь велел запечатать ворота после захода солнца. Вы не должны... Гермиона скромно потупила голову, чтобы скрыть облегчение, затопившее ее черты. — Воин, а как же священнослужители? Они находятся в храме Аполлона. Юноша нахмурился. — Они отказывались покидать священную обитель, поэтому туда был направлен человек, чтобы защищать их. А в случае необходимости он выведет их из храма. Гермиона подняла дикий взгляд, почтительно склоняясь. — Тогда я более чем в безопасности. Я иду в храм лишь для того, чтобы вознести свои молитвы светлому Аполлону, и я ожидаю скоро вернуться. Не бойся, воин, ты верно поступил, остановив меня. Сцепление у ее руки мгновенно ослабло, молодой человек казался весьма польщенным. Он благоговейно поклонился ей до земли и махнул вперёд, возвращаясь к группе своих собратьев-часовых, которые не преминули отметить обильную краску, затопившую его гладкие щеки. По-кошачьи темно улыбнувшись, Гермиона устремила свой взгляд к извилистой дорожке — протоптанному торговому пути, пройденному стопами путешественников до нее, многим из которых так и не повезло увидеть эти великие стены. Мрачные мысли пронеслись в ее голове, и она опустила глаза к подолу пыльной каемки хитона, покачивающегося по песчаному пути. Мили засушливой трескавшейся земли простирались перед ней, и Гермиона не видела ничего, кроме этой засушливой дороги, оставленной сейчас всеми. И лишь стервятники рассекали далекую синь. Ей казалось, что время вокруг замерло. Пышные мягкие кудри прилипали к влажной коже, утомленной долгим печальным путешествием. Дотронувшись до лба накрахмаленным и плотным куском льняной материи, Гермиона взобралась на новый холм. Искрящееся бесконечным роскошным свободным блеском, Эгейское море бесконечно утопало перед ней в своем удивительно синем цвете, таком синем, каким были глаза Гектора. Этим невероятно кристальным и чистым цветом троянской благородной породы, какую передал царевич-воин своему маленькому сыну Астианакту. Все ее маленькие формы затопила волна решимости, и новая сила заполнила вены. Она спасет и, даже если заплатит за то высокую цену. Любым путем, любым способом, она не даст крови испачкать золото песков. Когда Гермиона оторвалась от нетронутых вод, то ее взгляд с трудом сосредоточился на рое темных масс, спрятавшихся в дюнах. Большие черные строения, зарывшиеся в песок, и страшные вражеские корабли глядели на нее. Гермиона уже однажды видела греческие паруса. Ей запомнился один, серебряно-зеленый, с этой странной подкладкой он выделялся среди риффов. Еще тогда неожиданно в ее душе родилась почти мистическая тяга к тому кораблю, но она поспешно откинула ее прочь. И вот теперь, когда она снова рассматривала берега с далекого расстояния, то все равно чувствовала загадочное притяжение. Гермиона поспешно обернулась к троянскому стану. Там, среди засушливых земель и ярких слепящих пейзажей, стоял белоснежный храм Аполлона. Бросившись к зданию, она пробежала под золотой, грациозно изгибающейся под колоннами, статуей. Жгучая жара бесплодных земель просочилась в ее детские кожаные сандалии, и Гермиона побежала еще быстрей. Храм начинал вырисовываться еще более резкими чертами, но чем ближе она становилась, тем сильнее ей казалось, что он и вполовину не так великолепен, как портики Трои. Может, это прогневало Бога Солнца... Откинув прочь зловещие мысли, Гермиона сбросила легкую ткань с лица и взбежала по ступенькам вверх. Вслед за ней летела огромная темная волна кудрей, трепетавших от зноя. Когда спасительная прохлада дотронулась до нее, Гермиона замедлилась, снова вернув свою величественную походку, скользившую мимо священников, жгущих ладан и молитвы. — Брисеида! — воскликнула Гермиона, бросаясь к молодой темноволосой женщине в радушные объятия и с удовольствием вдыхая чистый благовонный аромат одежды жрицы. Дрожа от бури подавленных эмоций, Гермиона отстранилась от Брисеиды. На ее веках блестели капли непролитых слез. Жрица была одной из немногих, кто принял спартанских сестер, Брисеида была лишь немногим старше Гермионы, гораздо ближе остальных к ней по годам. И между ними прорезалась странная связь. Однако, если Гермионе мечталось о дальних странствиях, таинственных свитках и пергаментах из северных земель, то Брисеида была полна решимости посвятить свое сердце и душу богам. Гермиона бескорыстно восхищалась ею, но боги казались ей несуществующей выдумкой. — Все дело в вере, Гермиона. — повторяла Брисеида часто, сияя своей благочестивой красотой. Она качала головой, укоризненно воспринимая доводы Гермионы. Но сегодня, в это темное время, когда страшные греки стояли у ворот, Гермионе пришлось увидеть новую силу, полностью выходящую за рамки пергаментов и теорий. — Они пришли уничтожить Трою, Брисеида. Должно быть, я прогневала богов, когда мы с Еленой ступили на эти земли, я не должна была...! Жрица погладила волосы Гермионы. — Не думай так, моя Гермиона. Аполлон защитит нас и нашу землю, он будет... Гермиона сжала зубы в беспокойстве. — О нет! Я разозлила богов, и теперь они ищут возмездия! Ты не знаешь греков, как я. Ты не жила среди них, ты не видела Агамемнона и не знаешь его жадности... — Если он жаден, то боги покарают его... Дикие локоны встрепенулись, когда Гермиона яростно закачала головой. — Нет! Губ Брисеиды коснулась легкая улыбка, и она схватила Гермиону за руки. — Не тревожься за Трою, Гермиона. Наши стены никогда не были повержены. Не падут они и сейчас. Ищи успокоения в молитве. Ну же, иди... Нежно подтолкнув Гермиону к тихому алтарю, она оставила ее на произвол судьбы и веры. В грубых, обтесанных стенах хранилось молчание, но каждый звук гулким эхом раскрывался о них. Когда глаза Гермионы ощутили темноту и привыкли к ней, она разглядела простую гранитную статую. В ней не было помпезной славы золотых воплощений Аполлона, которые стояли на городской площади и за пределами этого самого храма, но явная простота сидевшего Бога придала его облику иной вид божественной ипостаси. Преклонив колени, Гермиона вскинула руки в молитве. Она навлекла ужас на Трою, на всех невинных, которые жили в городе, городе, который жаждал только мира. Елена была чиста от обвинений, ибо детство, проведенное под крылом жесткого отца, а позже четырнадцать лет подле пьяного грубостью мужа, должны заслуживать искупления и побега. Но Гермиона бежала по собственной, мелочной причине — боязни остаться без сестры. ... и теперь стала частью страшного бремени. Боги гневались. Они дышали яростью. Гермиона крепко и отчаянно сжала руки, ее лоб коснулся холодных камней пола вместе со всхлипом, который вырвался из ее губ. Когда сознание вернулось к ней, на ее коленях были страшные синюшные пятна от жестких камней. Гермиона выхватила нож из под хитона. То был не драгоценный нож, а грубый и изготовленный из тусклого металла, встроенный в простую ручку. Нож был не только опасно-острым, но и лезвие его венчали в дополнении отвратительные зазубрины. Дрожащими руками Гермиона поднесла нож к горлу, ее глаза были прикованы к своду. — Я предлагаю себя…***
Афродита лениво возлежала на своем троне, поигрывая идеальным шелковистым локоном золотого, ее удивительные божественные глаза следили за кружащейся где-то внизу сценой, разворачивающейся в далеком царстве земном. Блестящие зрачки ее дрогнули, опасно стягиваясь, когда она приметила красивого смертного, с бешеной и безумной грацией владеющего своим мечом в широких, изящных ударах. Враги его становились прахом, обдавая священные полы Аполлонова храма кровью. А подле нее стоял сам Аполлон, лицо которого искажала страшная бледная ярость. Золотые солнечные руки крепко сжимали драгоценный колчан и стрелы. — Он поплатится. Смертный человек оскверняет мой храм! Он бросает вызов моим силам, так и пускай отправится в Аид... о, я увижу его мертв... Богиня отстранилась от Золотого Бога. — О нет, ты не причинишь ему вреда. Пока у меня есть к нему особое расположение. — Ты! возжелала простого презренного смертного?! — резко вскричал Аполлон. Его божественные глаза продолжали устремляться к месту разрушенных стен с яростью. Афродита лениво вздохнула, ее глаза ласкали мужскую фигуру, все еще находившуюся в пылу битвы. Длинные гибкие мускулы, прекрасная кожа цвета слоновой кости, ртутные, словно плавленный раскаленный металл, глаза, невероятная высота и... о, это лицо... В своем восхищении она была настолько потеряна, что едва не упустила внезапную перемену в настроениях Бога Солнца на новой сцене. Поспешно поднявшись, она оказалась у другой стороны видений Аполлона, наблюдая за ней в тишине. Там, глубоко в смертном мире, преклонила колени чувствительная молодая женщина, ее лицо было покорно поднято, щеки орошали потоки горячих слез, со вспышкой трепета ее глаза распахнулись, и невероятное свечение разума в них поразило богиню. Восторженно задыхаясь, Афродита сжала свою грудь. О, эти потрясающие золотые глаза! Но совсем скоро глаза снова закрылись, и богиня увидела грубый клинок, поданный к самому молочному горлу, все сильнее сдавливающий плоть. — Нет! Чувства побудили ее оттолкнуться вперед, дабы вмешаться в смертную сцену, но Аполлон успел сдержать ее. — Перед тобою моя жертва. Ее кровь должна очистить мой храм. И позволения моего ты не получишь... — Молчи! — пышное тело Афродиты сражалось. — Ее кровь равна крови невинных. Не она не обидела тебя, и кровь ее не будет служить священной цели, не доставит тебе никакого удовлетворения! Смотри, — Богиня расправила видение чуть дальше. — Вот перед тобой Гектор, он убьет врагов твоих, омоет твой храм всей кровью жертвенной! Девочка не заслужила алтаря. Арес загрохотал с пьяной радостью от приближения грядущего сражения. — Пусть женщина получит свою игрушку. Займемся делом мужчин. Каждая мучительная смерть раненого грека счастьем отдавалась у Аполлона в сердце. Он кивнул, позволяя и Аресу, и Афродите насладиться спасением жертвы, не прерывая их желания. — Думается мне, что есть у нас с вами дело, повеселящее нас. — молвил Арес, лаская мягкую плоть богини. Афродита коснулась насмешливым взглядом бога войны, поигрывая бровью. — Вы уже видели его. — Арес указал на, примеченного ранее, высокого белоснежного воина, бьющегося с Гектором в злом опиуме ярости. — Его называют Драко. Богиня в любопытстве кивнула, пока ее пышная рука осторожно придерживала локоть девушки, все еще прижимающей нож к горлу. — И что же с ним? — Афродита спросила, разглядывая человека, который восхитил ее ранее. — Один из моих самых дражайших воинов перед тобой. — жестом указал Арес. — И я хочу наградить его... спутницей. Богиня засмеялась с уязвлением. — Отчего ты обращаешься ко мне с подобными просьбами? — Ты жалела дитя мгновение назад. А кто защитит ее лучше моего воина? Голубые божественные глаза Афродиты задрожали в подозрении. — А отчего не Ахиллес? Он величайший... — Ахиллес будет отдан Аиду, он ищет на земле славу и заплатит за нее смертью. Драко же доживет до почтенной старости и увидит родные берега, в этом клянусь тебе. На долгое время настигло всех молчание. Афродита, все еще занимавшаяся маленькой женщиной, держала клинок острого ножа. — Я заставлю ее полюбить его. — последовало решение вскоре. — Это опасно и тщетно. — сумел возразить Арес. — Он без колебания убьет ее. Богиня расхохоталась и отняла руку. Немного перемещаясь к старым смертным видениям, она коснулась своими великолепными руками раскаленной плоти груди Драко. Воин не прервался в своем запое битвы, когда Афродита с нежностью провела пальцем по коже и позволила кончику отдохнуть над его сердцем. — Что же, пусть будет так.***
Бах! Крики ярости и проклятий драли горячий воздух, а стук мечей эхом сумел проникнуть в священные залы. Брисеида ворвалась в комнаты Аполлона, когда ее лицо заливали слезы. Нож выскользнул из безжизненных ладоней, незаметно падая на камни, пока жрица подхватила Гермиону, силком поднимая на ноги. — Ты должна бежать! У стен храма греки! — Брисеида дрожала от собственных слов, и каждый ее слог был пронизан страхом. — Они говорят, что среди них сам Ахиллес! Беги, Гермиона! Беги, пока еще жива наша охрана! Гермионе казалось, что ее рвут на куски, страх запятнал каждую клетку ее тела, все животные инстинкты захватили контроль над каждым нервным окончанием, заставляя ее тело двигаться, бежать. — Сюда! — убеждала Брисеида в своей неумолимой и крепкой хватке. — НЕТ! — в мыслях Гермионы все еще был лишь один вихрь суматохи. — А священнослужители, а жрецы! Что если... — Они уже все мертвы! Греки убили их! — А ты, Брисеида!? — Я должна остаться, Гермиона, я жрица. Не в моих силах уходить и покидать моего бога. — Но они убьют и тебя! Они... — Не это сейчас важно. Здесь будет Гектор! Иди! Гермиона с особым отчаянием вцепилась в белые одежды жрицы, ее дикие волосы буйным облаком закрывали все вокруг, пока они блуждали во тьме священного выхода. Справившись с ней, Брисеида вытолкнула ее вниз по узким лестницам. — Куда...?! — Великий проход первых священников этого храма, он приведет тебя к черным воротам. Когда ты выйдешь, беги, беги к стенам города! — Нет! Брисеида, я не уйду без тебя! Ты не можешь остаться... Но было уже слишком поздно, люк захлопнулся с твердым стуком позади, и как бы Гермиона не царапала камень, дверь не открылась. Не имея иного выбора, кроме как устремиться вперед, Гермиона слепцом чувствовала себя на грубых стенах, и ее маленькие ладони касались камня, служа единственным проводником в катакомбе. Темнота проникала в ее кости, заставляя дрожать от страха, пока она, наконец, не приблизилась к выходу. Новая волна дикого осознания захлестнула Гермиону, когда она врезалась в тупик, но в ту же секунду камень задрожал, со стоном сдвигаясь и отворяясь. Песок начал выбиваться с запечатанного пути, и довольно скоро дверь издала сильный вздрагивающий скрежет и открылась, заливая проход ослепительным белым светом. Яркий блеск солнца подарил Гермионе слезы и резь в глазах, но она бросилась к стенам Трои так скоро, как умела. Звон мечей захватил ее внимание, и Гермиона повернула голову в сторону в надежде, что сможет привыкнуть к свету и разглядеть двух бойцов. Один из которых, безо всякого сомнения, был страшным и темным, другой — справедливым. Гектор! То был Гектор, бьющийся с неизвестным. Задушив новое восклицание от ужаса, Гермиона могла лишь наблюдать, как бледно-белокурый мужчина с невероятной силой заносил меч над Гектором, так что даже она чувствовала страшное дребезжание металла. С мучительным стоном Гектор увернулся из хватки высокого воина, сделав дикий и усталый взмах, заставивший грека надменно рассмеяться. Троянский царевич улучил этот момент на то, чтобы оглянуться. Его глаза встретились с Гермионой быстро, отыскав пыльный и порванный хитон, сидящий на тонких плечиках. Его глаза кричали на нее, чтобы она бежала, повернулась и сдвинулась с места. Но Гермиона с ужасом обнаружила, что не может. Она даже не смотрела на Гектора. Вместо это с ужасающим страхом она наблюдала, как взгляд воина двинулся вслед за Гектором к ней, и невероятные серебряные злые глаза поймали ее. — Котенок, беги! — закричал Гектор уже в воздух. Золото и серебро встретились, столкнулись и разбились. А затем поймали друг друга. Сердце Гермионы, готовое разорваться, приказало ей повернуться и бежать.***
Он чувствовал. Драко почувствовал, как внутри его груди разорвался глубокий скручивающий рев, и дикий стон родился у него в горле, когда он увидел эту красивую женщину. Золотые глаза широко распахнулись от страха и невероятного испуга, и Драко пил ее жадными глазами. Была ли она жена Гектора... Андромаха, недавно разродившаяся его сыном? Глубокая непреклонная ярость и та же ревность вырвались из его сердца, и на мгновение его поглотил дикий внутренний зверь. Но ее глаза... Полные неизведанной невинности. Ни одной женщине не дано сохранить эту наивную искру, если она физически побывала в руках мужчины. Удовлетворенный своим выводом, Драко позволил глазам побродить по ее форме. Нежная и золотая, она была настолько крошечной, что едва смогла бы дотянуться до его груди. В этом взгляде таилось нечто более темное, чем невинность. Нечто, что заставляло его внутренние инстинкты реветь от удовольствия... он должен обладать ею... кто она?! — Котенок, беги! — проревел Гектор. Его глаза разрывали ее, копаясь в глубинах души. Котенок повернулся и сбежал.