Млечный Путь моей души

Можно тихо шептать О красоте и любви, И я наверное мог бы… Но оставлю другим Все кто не стал Не захотел, не привык Я надеюсь, поймут И простят этот крик Кто-то должен сказать, и пусть скажем мы На родной земле я устал быть немым Но моя усталость — отчаянье загнанной мыши Заставляет меня быть сильнее и выше

      Что делать, если все о чем ты думаешь каждый день — это то, как ты бесполезен. Смотришь в зеркало и ненавидишь себя. Каждую клеточку своего никчемного тела, каждый сантиметр. Вот и Чен не знает, что с этим делать. Просто живет с этим чувством, точнее пытается, пробует. Он не знает, сможет ли завтра открыть глаза и также, как и вчера, сделать вид, что все хорошо. Чондэ просто не знает. Самое ужасное заключается в том, что парень ненавидит себя без причин. Это чувство появляется неожиданно или копится годами. Чен возненавидел себя в подростковом возрасте, как это часто бывает. В начале тебе не нравится твоя внешность или характер, позже ты придираешься ко всему. Неправильно смотришь и говоришь, не так думаешь. Все делаешь ужасно, а вот другие намного лучше. У других все получается, а Чену нужно было просто сдохнуть в утробе той женщины. Не было бы разочарования и того, что называют злостью. Чондэ злится на себя, и очень часто. Он закрывается в ванной, открывая кран с горячей водой и смотрит, как кожа под воздействием температуры начинает краснеть. Руку жжет так, будто это не просто кипяток из обычного старого крана, а самый настоящий огонь. Чен не любит огонь, но надеяться, что он спасет его. В отличие от Минсока, младший никогда не оставлял на себе следы своей боли. Всегда только то, что никто и никогда не заметит. Чен много дрался в школе, заступаяся за других. Отважный и добрый, скажет кто-то, как бы не так. Просто человек ищущий боли, которая сможет хоть на время заглушить ту, что поселилась в душе, ту, что разрывает его. Чондэ проводит рукой по запотевшему зеркалу, стирая мелкие капли. С волос капает вода, скатываясь по шее, а дальше вниз по груди. Парень безразлично разглядывает свое лицо. Кажется он снова забыл поесть. Ким задумывается, когда в последний раз он нормально ел. Возможно у Минсока, той ночью. Хотя, наверное многие скажут, что чай это не еда. Чен даже согласится, но менять ничего не станет. Парень стряхивает воду со своих пальцев, а после вытирает руку об домашние серые штаны. Чуть-чуть подумав, он решает пойти куда-нибудь, чтобы поесть. Он проснулся около пяти часов назад. Сейчас было семь часов вечера. За окном иногда проезжали машины, а суетливые люди все время куда-то спешили. Зима становилась суровее и холоднее. Дома, из-за старых труб, что частично проржавели, было очень часто довольно прохладно. Чондэ кутается в спасительные свитера и пьет горячее какао. Если бы кто-то из нормальных людей, как часто любил называть их парень, зашел к нему, или чего еще хуже друзья, то они наверняка бы отчитали парня за то, как он питается. Чен не пытался, как Минсок, создать видимость, что у него все хорошо. Квартира — это то место, где он мог быть собой, где он мог не молчать о том, как ему больно. Тут он лежал на старом диване, смотря в потолок, пока какао или кофе остывали уже раз в десятый. Чен не улыбался, если он этого не хотел. Он может быть настоящим в этой квартире. На работе все по-другому, там коллеги и босс, но если раньше парень мог завести непринужденную беседу, то сейчас ограничивался парой фраз. Ким изменился не только внутри, но и снаружи. Нет больше поддельных эмоций, только он настоящий. Грустно — грусти, хочешь смеяться — смейся. Никаких запретов и мыслей о том, что о нем подумают другие. Переезд и сожжение собственной квартиры — помогли ему немного измениться. Нет, то чувство, что было с ним, все еще не исчезло, но перестав врать себе, парень почувствовал себя немного лучше. Ким идет к себе в комнату, на ходу натягивая на влажное тело майку, что лежала на кресле в зале. Оставляя мокрыми, босыми ступнями следы на полу, он доходит до комода дурацкого желтого цвета. Кажется, что кто-то очень остроумный впихнул его сюда, в эту тихую и серую квартиру. Вся остальная мебель старая и в более в спокойных тонах, но этот ярко-желтый комод, как насмешка над скукой, стоит тут, раздражая глаза. Чен открывает нижний ящик, вытаскивая черную водолазку и такого же цвета узкие брюки. Не долго думая, парень одевается, и проходит в прихожую, надевая верхнюю одежду, даже не заморачиваясь по поводу не досохшей головы. Теплая шапка плотно садится на голову, но ветер, что тихо поддувает, все равно залезает под нее, заставляя парня поморщиться. Чондэ вытаскивает листовку из кармана, читая адрес бара. Быстро поняв где именно это находится, парень доходит до средних размеров здания. Снаружи оно обито темным деревом, а при входе вас встречает огромная дверь с массивной ручкой, такой, какие бывают у старинных замков. Ее нужно поднять и потянуть на себя, тогда резная дверь поддастся вперед. Чен проходит внутрь, оглядывая просторное помещение. Повсюду стоят круглые столики, тоже из темного дерева. Вообще все в этом баре в темных тонах. Темно-красные салфетки на столах, такие же шторы на окнах. Большая сцена, что стоит в центре помещения, имела один микрофон на подставке, барабаны и старый рояль, что стоял в самом углу. Сейчас там уже играет одинокий мужчина на гитаре, сидя на высоком стуле. Чен еще раз проходится по бару взглядом, подмечая, что назвали его норой не просто так. Стены расписаны в стиле «Алисы в стране чудес», тут и там мелькают отсылки к этой истории. Вот например на сцене, позади музыканта, на стене развалился нарисованный чеширский кот, прячась за своим полосатым хвостом. Барная стойка тоже украшена героями сказки, а официанты все в строгих костюмах, как у того кролика, что все время опаздывал. Чондэ подходит к бару, присаживаясь на высокий стул. Когда бармен поворачивается к нему, Ким хмурится, понимая, что где-то уже видел этого парня. Угольные волосы, хищный взгляд, что смотрит изучающе и едва заметная ухмылка на красивых губах. — Здраствуйте, чтобы вы хотели бы выпить? — произносит парень, услужливо улыбаясь. — Сок. — Сок? — удивленно переспрашивает он, а Чен лишь кивает, опуская взгляд на руки. Где он мог видеть этого парня? Ответ приходит сам виде высоко официанта со стильной прической, это тот самый Сехун. Он бросает быстрый взгляд на бармена, получая в ответ нежный и преданный взгляд. Улыбнувшись краешками рта, Се берет поднос со стойки, и уходит обратно к посетителям. Тао проводит его прожигающим взглядом, чему-то улыбаясь. — Вы не уточнили какой именно, поэтому вот, — ослепительно улыбаясь, говорит Хуан. Перед Ченом ставят вишневый сок с трубочкой, на бордовую салфетку для стаканов. Он кивает и поворачивается к залу, держа в руках сок. Людей стало значительно больше. Многие уже расселись по местам, а кто-то еще стоял у входа, остановившись, чтобы поболтать со знакомыми. Чондэ замечает две знакомые макушки в толпе, и моргает пару раз. Один из них парень, что пригласил его сюда. Молодой музыкант широко улыбается, что-то говоря Минсоку, который выглядит очень даже неплохо. Если не считать его бледность и слегка отсутствующий взгляд, то тот очень хорошо справляется со своей ролью. На нем темный костюм, одет который поверх бордовой водолазки. Старший мягко улыбается, поворачивая голову в сторону. Его глаза расширяются в удивлении и легком волнении, когда он замечает Чена. Тот приподнимает стакан, кивая в знак приветствия, получая в ответ такой же сдержанный кивок. Скрипач тоже замечает гостя и реагирует совершенно по-другому. Парень берет Минсока за руку, утаскивая его к Чондэ, который ставит напиток на стойку, не доверял своим пальцам, что начали подрагивать из-за волнения. — Привет, — машет рукой он. — Я забыл тогда представиться. Ким Чонин, — говорит музыкант, протягивая галантно широкую ладонь вперед. — Чен, — пожимая руку, говорит парень, мимолетно бросив взгляд на старшего. — Ну, мне скоро пора на сцену. Не скучай без меня, хен, — говорит Чонин, оставляя парней наедине. — Постараюсь, — тихо бросает Минсок младшему, который уже скрылся за дверью, чтобы приготовиться к выходу на сцену. Чен обратно присаживается на стул, смотря на капли, что продолжают стекать по стакану. — Хэй, — привлекает к себе внимание Сюмин, садясь на соседний стул. — Давно не виделись… — Ага, — Чондэ делает большой глоток, не знаю куда деть свои глаза. Нужно ли им вообще вести эту бессмысленную беседу, или стоит уйти, чтобы покончить с этой неловкостью, что растет с каждой секундой. — Да уж, — тихо вздыхая, говорит себе под нос старший. Их затянувшуюся неловкую тишину, разрушает звучание скрипки, когда на сцену выходит Кай. В этот раз его глаза открыты, он с любовью смотрит на своих слушателей, уверенно держа свой смычок Мышцы на руках музыканта напрягаются, когда он переходит в более быстрый темп. Все, кто сидит в этом баре, замирают, ловя каждое движение и звук. Они с восхищением смотрят на Чонина, не произнося ни слова. Парень же полностью уходит туда, где есть только он и музыка. Чен думает о том, что именно такие, как этот Чонин, умеют по-истинному наслаждаться этой жизнью. На секунду становится грустно от того, что Чондэ так никогда не сможет. Навсегда застряв в своей дикой ненависти к себе и нелепой боли, что мешает даже попытаться быть обычным человеком, без всего этого мусора в голове.                      Кай подбегает к ним, как только заканчивает играть. Он ловко обходит всех, кто пытается с ним завязать разговор. — Хен, ну как? — с лету спрашивает он, почти снеся старшего со стула. — Хорошо, Чонин-а, — говорит тот, потрепав Кая по макушки, успев схватиться за стойку. Сейчас Чен видит, что парень совсем еще ребенок, умный, но ребенок. В его глазах есть так много знаний, но озорства и той невинности, что есть только у детей, там тоже достаточно. Он начинает рассказывать о всяких нюансах своего выступления, не сводя глаз с Минсока, тот сдержанно улыбается, кивая не впопад. Чен хмурится, кусая обветренные губы. Все это выглядит так неправильно, неужели этот Чонин не замечает, что его давно не слушают. Может Минсоку и дорог этот человек, но сейчас он определенно находился глубоко в своих мыслях. — Хен, — младший наконец замечает, что его никто не слушает, обиженно поджимая губы. — Ты всегда так… — Кай становится серьезным, и все то, о чем говорил мысленно Чен, пропадает с его лица. Вместо этого, там появляется понимание того, чего возможно сам Сюмин никогда не поймет. — Я… — Чонин прикусывает кончик языка, вновь обдумывая свои слова. — Я уверен, что ты сейчас будешь все отрицать, но, — парень бросает осторожный взгляд на Чена, что рассматривает свои руки, делая вид, что его здесь нет. В прочем, он сам не понимает, почему все еще сидел тут. — Я думаю, что тебе нужно… Остальное Чондэ услышать не удается, потому что младший шепчет Минсоку на ухо. Но понятно одно — старшему абсолютно не нравится сказанное. — Хорошо, — нехотя соглашается он, отодвигаясь. — Я позвоню. — Отлично, а сейчас давайте выпьем чего-нибудь вкусного. — хлопая в ладоши, говорит Чонин. — Тао, сделаешь мой любимый. Китаец кивает, начиная готовить напитки. В это время в голове Чондэ опять мелькает мысль, что стоило уйти до того, как закончил выступать Кай.                      Чен морщится, накрывая голову подушкой. Он ничего не пил, зато смотрел, как выпивают Минсок и Чонин. Младший предпочитает легкие напитки, а вот Минсок брал в основном крепкий алкоголь. Вечер прошел относительно неплохо, ведь они даже смогли поговорить на разные тему. И парень даже забыл на время о том, что уничтожает его каждый день. Правда очень раздражал запах спиртного, но со временем Чен смог абстрагироваться от этого. Он смог узнать то, каким бывает Минсок и ему даже понравилось наблюдать за тем, как быстро сменяются эмоции старшего. И как на лице промелькивает что-то более живое и настоящие. Чондэ скидывает подушку вниз, недовольно вздыхая. — Ну что еще? — он тянет руку к телефону, что лежит на полу. Кто-то не переставая звонит, раздражая парня еще сильнее. — Четыре часа, — возмущается Ким, бросив взгляд на часы, что висят на стене, подсвечиваясь зеленым. — Кто блять вообще догадался звонить в такое время? И… — парень перестает возмущаться, замирая с вытянутой рукой. Звонит Минсок. — Ох… и нужно было мне дать тебе номер, — стонет Чен, падая на кровать с телефоном. Сделав пару вдохов и выдохов, он принимает вызов. — Алло. — Знаешь, — начинает старший, пропустив приветствие и вообще какие-либо объяснения того, зачем он звонит так поздно. — Я вот сейчас лежу и думаю, что было бы с тобой, и со мной, если бы я просто прошел мимо тебя. Младший упирается взглядом в потолок, слушая неровное дыхание с того конца телефона. Минсок тихо усмехается, и Чен даже слышит это. — Это так глупо наверное, но… — Минсок не сдерживает еще один смешок, давая его услышать Чондэ. — Ммм… Не хочешь погулять?                      Чен тихо шагает рядом со старшим, смотря себе под ноги. Прогулка в пять часов. Чен теперь точно уверен, что если кто-то и есть там наверху, то тот очень любит шутить. И он думает, что это очень смешно не давать спать в это время Чену. — Прости, что вытянул тебя в такое время, — смущенно улыбаясь, извиняется старший. — Тем более, что ты не обязан… — Я приехал, значит хотел этого, — прерывает его младший, пряча руки в карманах. — Ладно. Спасибо. Они неспешно гуляют по набережной, наблюдая то, как часть огромного огненного шара появляется из-за горизонта, чтобы осветить этот день. — Знаешь, — говорит Минсок, останавливаясь. — Возможно… — парень нервно облизывает губы, поворачивая голову к Чену. — Я должен сказать тебе спасибо. — Чондэ непонимающе моргает, но ничего не говорит, чтобы старший мог закончить свою мысль. — Думаю, что… — каждое слово дается с трудом. Минсок пытается сказать все правильно, чтобы человек перед ним понял его мысль. — Ох, — поднимает он глаза к нему, вздыхая. — Почему же так трудно… Чондэ тихо смеется, вызывая недоуменный взгляд Минсока. — Я понял. Понял. Не нужно пытаться сказать то, что не хочет покидать твоей головы, я и так все понял. Пойдем вон туда, — моментально переводит тему парень, указывая в сторону качель, что находятся на детской площадке. Тротуар до туда покрыт скользкой корочкой льда, а впереди, чуть левее от самих качель, лужа вперемешку с растаявшим снегом, что превратился в грязную кашу. Минсок аккуратно идет по тротуару, боясь упасть. Он делает осторожный шаг вперед, но Чен, который идет позади, слегка толкает его в спину. — Какого черта? — кричит он, удерживая равновесия, расставив руки в стороны, замирая в такой позе. — Чондэ! Это не смешно. Если я замараю это серое пальто, то я тебя убью. Оно стоит дороже чем… — Ох, ну раз оно так дорого для тебя, то я не буду тебя больше толкать, — с сарказмом проговаривает младший, толкая парня снова. И на этот раз удержать равновесия Сюмину не удается, он летит прямо в ту лужу, приземляясь на зад. — Ким Чондэ, я тебя убью. Но Чен его уже не слышит, громко хохоча. На сердце становится легко, потому что он ощущает себя так же, как и в хорошие дни с Бэкхеном. Будто он снова мальчишка, который пока что еще может убегать этого страшного зверя. Он еще умеет улыбаться по настоящему, самим сердцем. Тот мальчишка еще верил людям и доверял им. Чондэ поднимает глаза на старшего, продолжая улыбаться, тот еще хмурится, но младший видит, что тот просто сдерживается, чтобы не засмеяться. — Ты монстр, — бурчит Сюмин, хмуро оглядывая свою мокрую и испачканную одежду. — Да уж. — Я оплачу химчистку. — Не надо, пойдем домой, — отнекивается парень, думая о том, заболеет ли он после этого. — Нам нужен чай. — делает серьезное заявление Минсок, подходя к Чену и хватая его за руку. — Ладно, — соглашается тот, снова смеясь. Странное начало дня, но оно определенно нравится Чену.                      Минсок снимает мокрую одежду, пока Чен ставит на кухне чайник. Парень залезает внутрь душевой, включая сильный напор воды. Она смывает часть усталости и грязь, что проникла даже сквозь одежду. Закончив с этим, он вылезает на холодный кафель, подходя к зеркалу. Взгляд приковывается к шрамам-порезам, которые он сделал, когда Чен ушел от него в тот день. Сердце. Минсок хотел вытащить это бесполезное сердце, чтобы оно перестало так ныть. Взяв тот маленький нож он начал свою личную терапию. Надрез за надрезом появлялся на коже, запечатывая боль. Все искорябано и покраснело. Минсок без эмоций смотрит на яркие полосы, что теперь останутся с ним навсегда. Сглотнув, он отворачивается, беря себя в руки. Его взгляд ищет футболку, которую он вроде брал с собой, но ее нигде нет. Быстро натянув штаны с бельем, Мин минуту мешкается, не зная, стоит ли выходить так. Но решив не акцентировать на этом свое внимание, старший открывает дверь. Чен выходит с кухни держа в руках две пачки чая, задумчиво рассматривая их. — Они вроде одинаковые, но… — Он поднимает глаза, рассеянно глядя на старшего. Минсок замирает, умоляя мысленно, чтобы Чен не начал спрашивать и вообще говорит о располосованной груди. — Чай закипел… — бросает он, разворачиваясь, но что-то тормозит его и он возвращается, вставая совсем близко. Глаза четко смотрят на то место, где бьется сердца, под множеством горизонтальных и вертикальных шрамов. — Тебе, — младший немного теряется, поднимая нерешительно руку вверх, собираясь дотронуться до порезов. — Тебе стоит перестать делать это… не потому что плохо, а потому, что плохо потом тебе, от этого и… — Я в порядке, — качает головой Минсок, вздрагивая, когда рука младшего все прикасается к груди. — Это… это убьет тебя. — Я в порядке. — настойчиво повторяет Мин, убирая руку Чондэ. — Ты танцуешь на раскаленных углях, которых и нет на самом деле. — Чен замолкает, вдыхая побольше воздуха, чтобы продолжить дальше. — Я не понимаю людей, и тем более не понимаю людей, которые живут и радуются этой жизни. Счастье давно покинуло мое сердце, как и желание жить. Я не вижу в этом смысл, как и в том, чтобы говорить об этом. Но больше всего меня бесит, то, что делаешь ты с собой. Ты остаешься на одном месте, не двигаясь никуда. Это также бессмысленно, как и мои попытки жить. Зря. Мы все делаем зря. В этом мире есть только отчаянье и безразличие. Отчаянье тех, чьей боли и страданий не замечают, и безразличие тех, кто не замечает. Это так просто и ясно. Все давно знают, что люди стали гнилыми, как и их ценности, а это значит, что и мир гнилой. Потому что люди и есть этот мир. Ты все время стараешься быть лучшим, и куда-то спешишь, вот только зачем? К чему это? Ведь все просто, если хочешь жить, и у тебя есть хоть капля желания продолжать эту жизнь, то живи. Если нет, то умри. Никто никого не держит, это все глупые условности. Не они проживают твою жизнь и не поймут того, что происходит с тобой. Ни твои родители, ни твои коллеги, только ты знаешь кого это. Так что прекрати врать себе и действуй. Я не призываю тебя к чему-то тому, что ты сам не хочешь делать. Да я вообще тебя не призываю к чему-либо. Просто не люблю вранье. Ложь самому себе — это ужасно. — Чен просто смотрит на Минсока, что опустив голову, думает над словами младшего. Внутри что-то трескается, беззвучно падая на пол, кажется это его сердце. Каждое слово впилось глубоко, навсегда ломая то, что так долго носил в себе старший. Дело не в том, что это те слова, которые крутились у него в голове так долго, а в том, что он не мог сам их сказать. Пряча все в себе, не признаваясь, что давно перешел все возможные черты, и достиг края, который так и манит упасть туда, в темноту, чтобы забыть обо всем. О жизни, которую он не особо то и любит, о работе, что так же бесполезна, как и все увлечения. Обо всем. Чен разворачивается, взяв свои вещи, открывая входную дверь. — Не ври больше себе. — говорит он, покидая квартиру Минсока. Наша жизнь странная, импульсивная и непостоянная. Никто не знает, чем закончится завтра, и будет ли оно вообще. Возможно что нет. — Мне нужен календарь, — задумчиво произносит Сюмин, уходя из коридора, где пару секунд назад перевернули его душу. — Вроде он лежал на кухне.